Лемнер

Их встреча случилась через десять лет, в дешёвом баре. За столиками напивались неопрятные шумные мужики. Женщины с припудренными лицами хохотали, открывая зубы, розовые от помады. Михаил Лемнер, безработный, с пустым бумажником, после неудачного дня забрёл в дешёвый бар и попросил у бармена водки и томатного сока. Рядом, боком, сидел человек в камуфляже, без погон, уперев в стойку грязный солдатский башмак. Лемнер опустил в стакан с соком нож и лил на лезвие водку из рюмки, наблюдая, как над красной мякотью копится прозрачный слой водки.

– А просто нельзя? Хряп, и хорош!

Рюмка в руке дрогнула, водка пролилась и смешалась с соком. Лемнер зло повернулся и увидел синеватые желваки, узкие стальные губы и рыжие волчьи глаза.

– Вава, ты?

– Михась!

Секунду смотрели один на другого, стараясь вспомнить ярость и ненависть, с какими расстались. Но ярость и ненависть не вспоминались, а вернулись весёлость и лёгкость давнишних лет, когда кружили по дворам, как кружат по тропам молодые лесные звери, и в соседней бане в окне появлялась распаренная розовая женщина, моргала мокрыми глазами, а в тире хлопали духовые винтовки и звякали перевёрнутые мишени, и кладбище, колючее, сухое, вдруг превращалось весной в душистое изумрудное облако, и через дворы каждый раз в одно время проходил высокий старик с усами, опираясь на палку, уходил в одну сторону и не возвращался обратно. Это весёлое время вернулось к обоим, и они ударили друг друга, ладонь о ладонь, и Лемнер почувствовал дружелюбную силу удара.

– Как ты? Что? Откуда?

Вава отвоевал Вторую чеченскую в разведроте. Вываливался из люка подбитой боевой машины. Соскребал с брони красные кишки командира роты. Рыхлил снарядами сёла, вытаскивая из ям пленных с обрубками пальцев. Допрашивал бородачей, втыкая им в зад телефонный провод. Поднимал на вертолёте полевых командиров и выталкивал в открытую дверь, видя, как удаляется чёрная борода и беззвучно орущий рот. Увозил с войны вещевой мешок с медной трофейной вазой и цветную колодку ордена, которая ярко горела на поношенном камуфляже. Лемнер, не сведущий в орденах, не спрашивал за что и какая награда.

– Ни разу не зацепило?

– Ни царапины.

– Ни осколок, ни пуля?

– Только кусок асфальта.

Вава наклонил голову, и Лемнер увидел макушку с завитком волос и вмятину, оставленную ударом асфальта. Оба засмеялись и снова хлопнули по рукам.

– Чем думаешь заняться? – оба пили, поочередно угощая друг друга.

– Не знаю. Может, водилой в такси. Может, к братве подгребу. Зовут.

– Там уж точно башку пробьют. Есть план.

– Говори.

И Лемнер поведал Ваве проект, который созревал в нём во время неудачных коммерческих начинаний. Окончив филфак, не найдя работы, пробовал торговать батарейками, доставлял покупателям пылесосы, лепил глиняные кружки с портретом царя и двуглавым орлом. Поработал официантом в плохеньком ресторане. Послужил ходячей рекламой, таская на себе вывеску с нарисованной женской туфлей. Всё было мелко, временно, безденежно.

Он замыслил стать сутенёром, отлавливать на вокзалах приезжих провинциальных красоток, запускать их в московские подворотни, обеспечивая им защиту, собрав команду из неприкаянных безработных военных. Таким неприкаянным, безработным был Вава.

– Согласен?

– Ну, у тебя еврейская голова!

– Еврейская, не пробитая! – и они в третий раз стукнули кулак о кулак.

Так, в безумные «девяностые» зародилось агентство «Лоск», поставляющее элитных проституток, и частное охранное предприятие «Волк», обслуживающее малый и средний бизнес.

В охранное предприятие «Волк» за услугами обращались мелкие торговые фирмы, держатели складов, хозяева магазинов. Среди них объявился симпатичный торговец краснодарскими яблоками, потомственный кубанский казак Гульченко. Он угощал охранников душистыми краснобокими яблоками. Когда в них вонзались зубы, они вскипали медовым соком. Гульченко выкупил местечко на Даниловском рынке и торговал плодами благодатных кубанских садов. Но торговле наступил конец, когда к Гульченке подошёл азербайджанец Фуат и велел убираться с рынка, где каждое торговое место принадлежало азербайджанским торговцам. Они торговали виноградом, гранатами, апельсинами, ананасами, бананами, арбузами, дынями, а ещё осетрами и сёмгой. Краснобоким кубанским яблокам было среди райских плодов не место. Гульченко пробовал возражать, но Фуат откинул фартук, испачканный кровавым гранатовым соком, и показал нож с костяной узорной ручкой.

– Разрежу тебя, как яблоко, на четыре ровные части!

Это были времена, когда на рынках шла стрельба и гремели взрывы. Гульченке стало горько за казачий род, усмирявший Кавказ. Но в его роду давно уже не махали шашкой и не сшибали пулей абреков. Он отправился в охранное подразделение «Волк» искать защиту.

Лемнер сам отправился на Даниловский рынок, бродил среди прилавков, дивился сказочным райским плодам. Заговаривал с черноусыми белозубыми торговцами, отщипывал сладкую виноградину, клал под язык медовый ломтик дыни. Любовался апельсиновыми пирамидами, полосатыми арбузами с алой хохочущей сердцевиной. Высматривал Фуата. Азербайджанец был с жирными плечами, синими щеками, маслеными волосами и голыми, покрытыми шерстью, руками. В толстых пальцах качались чётки. К нему подходили торговцы, кланялись, прижимали руки к груди. Фуат раздавал указания, и торговцы смиренно уходили. Яркий пример восточного деспотизма.

Лемнер не стал приближаться к Фуату, послал к нему двух охранников, чтоб те урезонили кавказца.

Лемнеру не сказали, как проходил разговор. Охранников привезли со множеством переломов, с пробитыми головами и следами ранений, нанесённых ножом с костяной узорной ручкой.

Лемнер приказал начштаба Ваве собирать подразделение «Волк». Они негромко пропели гимн со словами «У каждой пули есть своя улыбка» и «Несу на блюде голову врага». На трёх машинах приехали на Даниловский рынок. Двинулись сквозь ряды к закутку, где обосновался Фуат. По пути опрокидывали горы апельсинов, расшвыривали ананасы, пинали арбузы, которые взрывались от ударов красной мякотью. Лемнер крушил неистово, испытывая хмельное веселье. Видел, как комья красной икры липнут к испуганным лицам торговцев, как валится гора персиков, как чавкает под ногами фиолетовый виноград. Это было восхитительное, неудержимое побоище. Хотелось крушить рынок, окрестные дома, город, весь мир, готовый разлететься вдребезги, как перезрелый арбуз.

Фуат сидел в закутке и пил из пиалки чай, хватал пальцами сладкие орешки. Когда Лемнер всаживал пулю в его синие щёки и полезшие на лоб глаза, тот всё ещё жевал орешек и нёс к губам восточную пиалку.

Погром был молниеносный, возмездие праведное. Честь подразделения «Волк» восстановлена. Уходя с рынка, охранники отыскали уцелевшее блюдо, положили на него отсечённую баранью голову и поставили на толстый живот Фуата.

Через день состоялось шествие азербайджанцев, торговавших на московских рынках. Тёмная толпа, шаркая тысячью ног, валила по Садовой. Несли на кушетке тело убитого Фуата. Его живот выступал под белой пеленой. Азербайджанцы выкрикивали угрозы, требовали расправы над русскими фашистами. Лемнер и Вава сидели в кафе, на открытой веранде, пили лёгкое французское вино, созерцая мутное шествие.

Погром на Даниловском рынке и резня в Свиристелово были для Лемнера драгоценным опытом боевых операций. Теперь, обладая этим опытом, в новые времена, он действовал столь же решительно и жестоко.

Совершив ледокольный поход на Северный полюс, оставив на льдине Аллу с букетом красных роз, Лемнер обратился к охранному предприятию «Волк». Он приехал в офис по срочному вызову своего заместителя Вавы, «начальника штаба», и беседовал с ним в кабинете. На стене красовались наглядные пособиями, пояснявшие устройство американской винтовки М-16, израильского пулемёта «Галиль», немецкого танка «Леопард». Таковы были интересы Вавы, разброс которых вызывал у Лемнера уважение.

Вавила был в модной кожаной куртке, джинсах, с золотым браслетом на запястье. От него пахло дорогим одеколоном. В нём присутствовала молодцеватость и изящество профессионала, чувствующего красоту и осмысленность работы. Не осталось синеватых желваков, искусанных губ, натёртого железом лица. Оставались глаза, рыжие, волчьи, с жадным блеском ненасытного хищника.

– Что звал?

– Тут такое дело, командир, нарисовалось стрёмное. Нужно решение.

– Сам не можешь решить?

– Стрёмное, говорю.

– Излагай.

– Докладываю.

Вава кратко, по-военному, излагал. В офис явился завскладом древесных изделий. Положил ридикюль со ста тысячами долларов. Просил взять под охрану склад. Прежняя охрана снялась и ушла. Поступил сигнал, что ночью готовится нападение. Хозяин просит взять склад под защиту. Платит сразу.

– Завскладом здесь?

– В коридоре.

– Зови.

Завскладом был кругленький человек. похожий на шарик для игры в пинг-понг. Целлулоидная лысинка, масленые лампадки глаз, пирожок подбородка. На пухлых пальчиках перстень. В кулачке кожаный ридикюль. Лиловый шёлковый шарф лежал на плечах элегантно, как у директора «Эрмитажа».

– Что можем сделать для вас? – Лемнер был любезен, заметив испуг человека.

– Понимаете, господин Лемнер, охрана склада была полностью обеспечена. Фронтовики, как говорится, с военным опытом. Платили им регулярно, сверх таксы. А тут вдруг снялись и ушли. Мы им говорим: «Останьтесь! Есть договор!» Ни в какую! Их командир отозвал меня: «Мы вам, Аркадий Францевич, благодарны. Но дело такое, что мы уходим». – «Да в чём вопрос?» – «Скажу по секрету, потому что уважаю. К вам ночью такие люди придут, что или мы их пропустим, или от нас фарш останется». И ушли. К вам обращаюсь, господин Лемнер. Услугу оплатим, – завскладом поставил на стол ридикюль, щёлкнул запором, и пахнуло тиной болот. Ридикюль был полон долларов.

– Что на складе?

– Древесина. Вагонка, фанера, мебель, кухни, паркет.

– Зачем всё это брать с боем? Может, кухни из африканских пород? Красное дерево, баобаб, эвкалипт?

– Да нет! – завскладом нервно оглаживал ниспадавший по плечам лиловый шарф. – Береза, сосна, ясень!

– Кто хозяин склада?

– Вы слышали. Известная фирма «Орион», русский партнер «Икеи».

– Ну что, начштаба, берёмся? – Лемнер обратился к Ваве.

– Из уважения к «Икее».

– Тогда поезжай с завскладом на местность. Осмотри объект. Вернёшься, доложишь. Выезжаем на четырёх машинах.

– Большие стволы берём?

– Большие деньги, большие стволы.

Лемнер кинул ридикюль в сейф. Человечек с перстнем радостно гладил шёлковый шарф.

Глава девятая

Четыре машины, набитые охранниками из подразделения «Волк», шли по Ново-Рижскому шоссе среди синих вечерних лесов. «Волки», как звал их Лемнер, были в одинаковых тёмных куртках. Под мышками бугрились пистолеты. У ног лежали «калаши». Лемнер держал автомат, ещё пахнущий смазкой, добытый у вороватого прапорщика на ружейном складе. На боку висела кобура с пистолетом. К плечу прилепилась рация. В кармане торчала граната.

Машины ушли с шоссе и катили по асфальту к длинному, прямоугольному, как брусок, зданию склада. В сумерках на чёрном фасаде горела красная надпись «Орион». Тянулась изгородь с колючей проволокой. За складом стоял лес, деревья чернели на лимонной заре.

У шлагбаума их встретил завскладом.

– Спасибо! Ай, спасибо! Да поможет нам Бог! – он крестился пухлыми пальчиками, ударяя перстнем в лоб. Не довершив крёстного знамения, побежал открывать шлагбаум. Тут же, с колёс, бойцы охраны рассыпались по территории, занимали позиции. Лемнер наблюдал, как расторопно и умно Вава выстраивает оборону. Помещает бойцов за грудой деревянных ящиков, за цистерной с надписью «Орион», с двух углов склада. Группу «волков» вывел с территории и посадил в придорожных кустах. Отдавая команды, он скашивал голову к рации, и казалось, он целует себя в плечо.

Лемнер присел на ступеньку сторожевой будки у шлагбаума, но Вава его прогнал.

– Сел на линии огня! Ещё на лбу мишень нарисуй! Ступай к «колючке», за бетонный столб. И прижмись!

Лемнер примостился на деревянной катушке с остатками кабеля. Кривой, похожий на виселицу столб наклонился над ним. Чуть мерцали витки «спирали Бруно». Над складом, окружённая лёгким заревом, краснела надпись «Орион». Лес чернел на меркнущей ночной синеве. В стороне текла и дрожала огненная трасса. Огонь пульсировал в световоде, его брызги летели в поля. Лемнер держал на коленях автомат, готовясь вскинуть и бить по атакующей цепи. Но атаки не было. Пахло холодной травой, пульсировала далёкая трасса. Лемнер рассеянно думал, что хорошо бы увеличить численность подразделения «Волк» и разжиться бронемашинами и гранатомётами, которые предлагал ему вороватый прапорщик. Он представил, что в этот час, под негасимым полярным солнцем, сверкает огромная льдина. Краснеет букет стылых роз. На стуле в норковой шубе сидит Алла. На её твердом, как белый мрамор, лице краснеет помада. В раскрытых глазах синий лёд. Она прижала к животу пальцы с ярким маникюром, и под пальцами в животе красной льдинкой застыл плод. Его нерождённый сын.

Лемнер увидел, как с трассы скатилось несколько огней, потекли, приближаясь. Глазасто надвинулись. Три пары фар брызнули, освещая будку, шлагбаум. Погасли. Лемнер слышал, как хлопали дверцы машин. Из черноты зазвенел металлический голос:

– Открыть шлагбаум! Повторяю, открыть шлагбаум!

– Кто такие? Пропуск на въезд! – Вава не был виден, но Лемнер узнал его голос.

– А на тот свет пропуск не хочешь? Главного ко мне!

– Ты кто такой бугор явился? Пропуск, или уматывай!

– Три минуты на размышление! Время пошло! – прозвенел мегафон.

Лемнер чувствовал, как распадаются молекулы воздуха. Секунды текли. В темноте шёл лавинообразный распад молекул.

Стукнуло. Озарилось лицо. Полетел комочек огня, впился в будку. Ахнуло, расшвыряло взрывом. Полыхнули в черноту горящие обломки, и темнота загремела, расцвела множеством дрожащих цветков. Красные иглы окружили Лемнера, искали. Он вжался в столб, хотел втиснуться, стать столбом, превратиться в бетон. Вокруг чертило воздух, пули звенели и отскакивали от металла, с хрустом входили в деревянную катушку.

– Заходим! – звенел мегафон.

«Волки» огрызались. Автоматы били из-за углов склада. Дульные лепестки трепетали по всей территории.

Лемнер видел, как мимо горящей будки бегут люди, на полусогнутых, и на их автоматах загораются алые лепестки. Страх схлынул.

Его окружал бой. Он был в центре боя. Был захвачен боем. Он искал место, чтобы не попасть под пули. Отскакивал, и там, где только что находился, пули дырявили ящики, секли бетон. В нём открылось ясновидение. Он схватывал моментальный чертёж боя, его биссектрисы, углы, ломаные линии. Они менялись, пропадали, возникали в новом месте. Он бежал, отпрыгивал, перескакивал преграды, и бил из автомата по мелькавшим теням, в красные розочки на дулах чужих автоматов.

– Мерси, мадам! – кричал он, меняя рожок. – Бонжур, месье! – выкрикивал нелепо по-французски.

Это было упоение, восторг, дивная свобода, в которой исчезала плоть и сотворялся неистовый дух, счастливая дикая страсть.

– Силь ву пле, мадам!

Он увидел человека, его жутко блеснувшие глаза, ладони с растопыренными пальцами, которыми он хотел оттолкнуть Лемнера. И в эти пустые, без автомата, ладони, в жуткие, с огромными белками, глаза Лемнер всадил очередь. Когда дуло задиралось вверх, он возвращал его к этим глазам, продолжал стрелять в упавшего, пока не опустел магазин.

На него налетал другой, ещё не стрелял, но уже поднимал ствол. Лемнер выронил автомат, защищался пустыми ладонями, чувствуя, как лопаются перед смертью глаза. Автоматчик ударил, но трасса пошла выше. Он задирал автомат, стрелял в небо, пока не упал. Возник Вава. Держал автомат стволом вниз. Вокруг горели остатки будки.

– Живой?

– Благодаря тебе.

– Себя благодари, что не убил меня куском асфальта.

Бой завершился. Нападавшие волокли к машинам убитых и раненых. Три пары фар брызнули, развернулись, и машины укатили, светя рубиновыми габаритами. Кто-то из «волков» пустил им вслед ненужную очередь.

Заморгали фонарики. «Волки» прибирались на месте боя. Один охранник был «двухсотый», лежал в позе дискобола, заведя руку за спину, подняв колено в прыжке. Двое «трёхсотых» сидели на ящиках. Одному бинтовали голое плечо, и он матерился. Другому лепили марлю на щёку, пуля сорвала половину носа. Он сипел, харкал кровью.

Лемнер отыскал того, кого убил. Фонарик осветил блестящий комбинезон, в каком ныряют аквалангисты. Руки были в белых перчатках. Глаза открыты, и в них свет фонаря. Изо рта торчал язык. Казалось, он показывает язык Лемнеру, как это сделал Эйнштейн фотографу. Лемнер показал язык мертвецу. Наклонился и потянул за ухо. Ухо было теплое.

Вава ходил в стороне за шлагбаумом, светил фонариком. Лемнер видел, как шарит по земле фонарик. Фонарик остановился, и раздался выстрел.

Вава вернулся, и Лемнер его спросил:

– Зачем стрелял?

– Чтоб не мучился. Бонжур, мадам!

Расхаживал среди «волков», раздавал приказания. Трёх убитых в комбинезонах распорядился, пока темно, отвезти в лес и закопать.

Лемнер присел на ящик. Хотел вспомнить то упоительное опьянение, когда в нём исчезла плоть, материя превратилась в энергию, и он стал духом, несущим смерть, не ведающим смерти.

Глава десятая

Появился завскладом Аркадий Францевич. Трепещущий, он подскакивал на одной ножке. Во время боя он прятался в норке. Стихло, он выглянул, не увидел опасности, вылез целиком и теперь благодарил Лемнера, хватал его руку обеими пухлыми ладошками.

– Это было великолепно! Как мы их разгромили! Как они нас испугались! Ах, если бы у меня был автомат!

– Доложите хозяину, что объект взят под охрану.

– Да он едет сюда! Вон его машина!

От трассы к складу плыли фары. Миновали тлеющую будку, хрустально брызнули, встали. Два тяжёловесных внедорожника гасили фары. Телохранители из передней машины гурьбой обступили вторую, тучные великаны с маленькими головами. «Волки», не остывшие от боя, хмуро смотрели на их чёрные пиджаки и белые сорочки с одинаковыми тёмными галстуками. В машине отворилась дверь, показалась нога в начищенной туфле, рука с бледными пальцами. Из машины поднялся Анатолий Ефремович Чулаки, с рыжей, небрежно стриженной головой, курносым надменным носом и множеством веснушек, насыпанных на лицо, как мак на бублик.

Лемнер был поражён. Таинственный завиток судьбы соединял Лемнера, Чулаки, Светоча, Ивана Артаковича и Аллу, сидевшую на льдине, как застывшая кукла. Каким образом их всех захватил завиток судьбы, было неясно, но это сулило множество предстоящих событий. События толпились в будущем, торопились стать настоящим.

– Анатолий Ефремович, позвольте представить героя Михаила Соломонович Лемнера. Поверьте, мы отважно сражались. Враг не прорвался. «Ни шагу назад!» Таков был наш девиз, – Аркадий Францевич попытался выгнуть грудь колесом, но мешал животик.

– Вы, Аркадий Францевич, вечно стремитесь в самое пекло. Но ваш шёлковый шарф выдает в вас не головореза, а эстета, – Чулаки мягко укорил Аркадия Францевича за неуместное молодечество.

Слово «головорез» относилось к Лемнеру, но тот не обиделся. Вспомнил, как голый Чулаки в ошейнике ползал на четвереньках, поднял ножку и помочился на спинку кровати.

– Склад не пострадал? Я просил, чтобы не было стрельбы. У нас в России слишком много болванов, умеющих стрелять, и мало ценителей прекрасного, будь то мысль, картина или бокал итальянского вина.

– Всё в порядке, Анатолий Ефремович. Я грудью заслонял территорию от стрелков.

Слово «болван» относилось к Лемнеру, но и на этот раз он не обиделся. Вспомнил, как Алла оседлала Чулаки, била по рёбрам пятками, а тот сладко повизгивал.

– Не сочтите меня неблагодарным, – Чулаки повернулся к Лемнеру. – У вас лицо интеллигентного человека, и вы поймёте, какие ценности сберегли для России.

Лемнер представился.

Аркадий Францевич поспешил к воротам склада, пошарил на животе и достал электронный ключ. Ворота мягко растворились. Чулаки, а за ним и Лемнер, шагнули в тёмное помещение склада.

– Одну секундочку, Анатолий Ефремович, сейчас зажгу свет, – торопился Аркадий Францевич.

Свет вспыхнул, и Лемнер ахнул. Распахнулся огромный сияющий зал, полы с драгоценным паркетом, солнечные хрустальные люстры. По стенам в золочёных рамах висели картины. Лики, нимбы, ангельские крылья, библейские бороды, дивные женщины, грозные воины. Лики струились, переливались из картины в картину, из одной золотой чаши в другую, как дивные видения.

– Что это? – изумлённый Лемнер, не снимавший с плеча автомат, водил глазами по великолепным картинам. Оружие, недавно стрелявшее, казалось неуместным, кощунственным среди этой красоты. Лемнер оставил автомат у дверей.

– Аркадий Францевич, познакомьте господина Лемнера с собранием картин, – приказал Чулаки.

Аркадий Францевич, толстенький пугливый завскладом, преобразился. Статный, изысканный, с бледным породистым лицом, с шёлковым лиловым шарфом, двумя лентами лежащим на плечах, теперь он походил на известного петербуржца, директора «Эрмитажа». Да он и был им, с жестами чародея и жреца.

– Здесь находятся картины из личной коллекции Анатолия Ефремовича, – Аркадий Францевич широким жестом приглашал Лемнера любоваться. – Это «Спящая Венера» Джорджоне. А это «Весна» Боттичелли. Рядом «Девушка с горностаем» Рафаэля. За ней «Динарий кесаря» Тициана. Ну, а здесь, я думаю, вы узнаете, картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза».

Лемнер плохо знал живопись, но умел её ценить. Это были мировые шедевры, хотя по-настоящему ему нравилась единственная картина, та, что висела у него дома, «Пшеничное поле возле Оверна». Но эти картины ослепили его своей царственностью. Их создавали гении, которые являлись на Землю из иного мира. Сотворяли свои шедевры и возвращались на свою небесную родину.

– Перейдём в другой зал, – приглашал Аркадий Францевич. – Вы только что видели итальянцев, а здесь испанцы и голландцы. Это «Сдача Бреды» Веласкеса. Рядом «Маха раздетая» Гойи. Это две картины Эль Греко. Но а это «Слепцы» Брейгеля. Как это напоминает наших сегодняшних вождей с бельмами на глазах, ведущих слепой народ в пропасть!

Лемнеру казалось, что он видел эти картины, путешествуя по Европе. Они висели в знаменитых музеях мира. В итальянском Уффици, в Лувре, в мадридском Прадо. Но это собрание превосходило все мировые коллекции. Меценатом, собравшим шедевры, готовым передать их России, был Анатолий Ефремович Чулаки. Виляя голым задом, он бежал на четвереньках, неся в зубах туфлю проститутки Аллы. Теперь, созерцая коллекцию, Лемнер прощал Чулаки излишнюю эксцентричность, объясняя её свойственной коллекционерам увлечённостью.

Одни залы следовали за другими. В них был светящийся воздух храмов, торжественность и праздничность дворцов. Угрюмый чёрный брусок склада с унылой надписью «Орион» оказался дивным чертогом. Человечество, в лице Анатолия Ефремовича Чулаки, поместило в чертог свои духовные достижения, и Лемнеру, как подлинно русскому человеку, было лестно, что сокровища разместились в России на пятнадцатом километре Ново-Рижского шоссе.

Они шли по залам. «Даная» Рембрандта соседствовала с Босхом, с его «Садом земных наслаждений». А дивная «Шоколадница» Вермеера сияла рядом с «Распятием» Грюневальда.

И невероятным, феерическим казался зал импрессионистов. Райские острова Гогена, мистическое небо Ван Гога, голубые балерины Дега.

– А это «Герника» несравненного Пикассо!

Они остановились перед картиной. В клубках и кровавых кляксах, среди оскаленных пастей и изуродованных тел клубилась разноцветная липкая тьма. Глядя на картину, Лемнер замер. Она была из детских кошмаров, когда он вбегал в подъезд и мчался мимо подвала, а за ним гнался липкий ужас, пытался его схватить, затянуть в свой клубящийся ад. Он с криком летел по лестнице, слыша погоню, пока ни возникала спасительная дверь с табличкой «Блюменфельд». Теперь этот ужас вернулся. «Герника» вышла из давнишнего подвала. В том подвале сидел Пикассо. Его изуродованное бредом лицо явилось однажды Лемнеру в рюмочной на углу Палихи и Тихвинской улицы.

Он почувствовал, как начинается озноб. Проснулись старинные яды, разлились по крови. Его бил колотун. Лемнер стоял, сотрясаясь, перед «Герникой», а Чулаки, не замечая его конвульсий, пояснял:

– Президент Троевидов хочет развязать войну с Украиной. Думает, что это будет парад на Крещатике, и он помолится в Святой Софии Киевской. Но он не знает, что эта война превратится в ужасную бойню. В ней погибнет Украина, Россия, вся Европа. Минотавр войны придёт в Кремль и насадит Президента на свой витой рог. Этим минотавром буду я. Я его сокрушу. Он губит дело моей жизни. Но я раскрыл тайну «мнимого числа». Я извлёк корень квадратный из минус единицы и вычислил нахождение России Мнимой. Хочу заменить отвратительную русскую подлинность восхитительной русской мнимостью. Осуществить Великий Переход и избавить мир от России Президента Троевидова. Чтобы мир обрёл, наконец, покой. Хочу избавить мир от России, а Россию от себя самой, чтобы и она обрела, наконец, покой. Я создал Вероучение Мнимой России. Создал церковь, исповедующую это вероучение. Собрал апостолов, несущих вероучение в народ. Разработал магические практики, позволяющие найти коридор из России Подлинной в Россию Мнимую и осуществить Великий Переход. И пусть эти практики покажутся излишне брутальными, как казались брутальными кровавые операции скопцов или развратные оргии Распутина с фрейлинами Двора. Вы, господин Лемнер, сподобились узреть эти шедевры и тем самым приобщились к церкви России Мнимой. Я сведу вас с нашей весталкой Аллой. Она познакомит вас с мистическими практиками Великого Перехода. Она примет вас в своей жреческой молельне на Патриарших прудах.