Лемнер

– Месье, у меня трое детей. Старые мать, отец. Брат больной. У сестры мужа убили. Простите, месье! Я раскаиваюсь!

– Не раскаивайся. Никто тебя не винит. Ты человек драгоценный. Можно сказать, обогатительная фабрика на двух ногах. В рот кладёшь породу, а из жопы достаёшь самородки, – Лемнер повернулся к охранникам. – Набейте ему рот породой, пусть переварит в самородки!

Рабочего вытащили из кабинета на двор. Держали за руки, совали в рот куски породы. Он кричал. Порода рвала ему губы. Текла кровь. Куски заталкивали. Он задыхался, хрипел. Осел, сотрясался. Его длинные голые ноги дергались. Из ноздрей, из глаз текла кровь.

– Что с ним делать, командир? – Вава ткнул мертвеца башмаком.

– Киньте в мельницу. Может, в нём осталось золото, – Лемнер повернулся и пошёл. Рабочего волокли в цех, где грохотала камнедробилка, перемалывала тяжёлые глыбы породы. Кинули под жернова, и он исчез среди железных катков.

Лемнер, тем временем, продолжал извлекать корень квадратный из минус единицы и множил парадоксы. Он думал о заветном дне, когда случится Великий Переход, и все обитатели России Подлинной устремятся в Россию Мнимую, и местом перехода будет его сердце, ибо там пересекаются обе России. Миллионы людей устремятся в его сердце, чтобы поскорее покинуть Россию и населить Африку. И хватит ли в его сердце места, чтобы принять миллионы русских? Сможет ли его еврейское сердце принять несметное количество русских, желающих покинуть Россию? Он знал, что сердца расширяются от ненависти и любви. Ненависть была неприемлема. Любовь расширит его сердце настолько, что оно пропустит сквозь себя всех, желающих покинуть Россию. И тогда встанет проблема их расселения и смешения с населением Африки. Чёрные русские смешаются с белыми неграми, и возникнет серая раса. Москва превратится в Банги, а здесь появится колокольня Ивана Великого и Выставка достижений народного хозяйства, где будет открыта великолепная картинная галерея, куда переедет коллекция картин из склада древесных изделий. Смотрителями в галерее будут Аркадий Францевич, только чёрный, и Франсуаза Гонкур, у которой на ногах шесть пальцев. Среди картин на самом видном месте будет висеть «Пшеничное поле возле Оверна». А «Гернику» он не поместит в галерею. «Гернику» он отвезёт в джунгли, и пусть населяющие картину чудища сойдут с холста и растворятся среди обезьян, бегемотов и попугаев. И ночью среди множества звуков будет слышен жуткий рёв минотавра.

Так думал Лемнер, отправляясь во дворец президента Мкомбо, чтобы обсудить приобретение ещё одного золотого прииска в провинции Дымбо.

Президентский дворец, бирюзовый, окружённый цветниками, с чудесным фиолетовым деревом, был отмыт от недавней копоти, на нём исчезли пулевые отверстия, метины гранатомётов. Лемнер прошёл сквозь золочёные ворота, вспоминая, как они висели на носу прорвавшегося бэтээра. У входа, пышного, окружённого лепниной, стоял вольер. В нём метались, грызли железные прутья собаки. Свирепые морды, мокрые клыки, ненавидящие кровавые глаза. Лемнер поспешил пройти мимо хрипящих зверюг.

Кабинет президента Мкомбо был таким же, каким запомнил его Лемнер в день штурма. На столе стоял золотой слон, теснились золотые телефоны, и только не было золотого пистолета. Пистолет был спрятан за поясом Лемнера.

– Дорогой брат, месье Лемнер! – ему навстречу шёл президент Мкомбо, благодушный, пахнущий дорогим одеколоном. Казалось, его лицо было покрыто дорогим чёрным лаком, на щеке сиял надрез, оставленный острой раковиной. – Вопрос с рудником Дымбо улажен. Теперь вы полный его владелец. Как негодовал французский посол! Грозил вторжением. Но умолк, когда я показал ему фотографии русских танков с профилем Пушкина на броне.

– Пушкина убил француз Дантес. Стреляя в Пушкина, метил в Африку. Мы извлекли французскую пулю из тела Африки и внимательно её изучили. Как известно, у каждой пули есть своя улыбка. У пули Дантеса улыбка президента Макрона.

– Мне сообщили, что один французский геолог спрятал голову в африканской земле и там улыбается.

– Правда? Ничего об этом не слышал. А скажите, месье президент, зачем вы держите у дворца свирепых мерзких собак?

– В целях безопасности, месье Лемнер. Я не кормлю их неделями. Ночью выпускаю, они носятся вокруг дворца и рвут на куски всякого, кто сюда забредёт.

В кабинет мягко вошёл секретарь. Наклонился к президенту Мкомбо.

– Блумбо готов назвать счета и перевести деньги.

– Долго же упиралась эта чёрная скотина! – воскликнул президент Мкомбо. – Как вам удалось добиться согласия?

– Мы применили к нему крайнее средство, «Абиссинских пилигримов».

– Что за средство? – поинтересовался Лемнер.

– О, это старое африканское средство, – пояснил президент Мкомбо. – В задний проход узнику вставляют бамбуковую трубку и по ней запускают чёрных ядовитых муравьёв. Мало кто после этого продолжает молчать.

– Надо спуститься к Блумбо, пока он жив, – поторопил секретарь. – Возьмите свой персональный компьютер.

Они покинули золочёный кабинет и шли по сияющим коридорам, где недавно гремела рукопашная, и Лемнер спас Ваву, набив свинцом чёрного великана в малиновом берете. Парадные лестницы кончились, и они оказались в подвалах дворца. Здесь помещалась тюрьма. Лемнер с детства не любил подвалов, полагая, что они сообщаются с преисподней, и в них обитают чудища. В этом подвале обитало чудище, недавно бывшее президентом Блумбо. Он был голый, на чёрном теле взбухли красные рубцы. Раны сочились гноем. Нижняя губа была отрезана, и в голой десне осталось несколько белых зубов. Один глаз выбит, и в нём хлюпала жижа. Другой дико сверкнул белком, когда увидел вошедших.

– Дорогой Блумбо, надеюсь, с тобой хорошо обращаются? Ты звал меня?

– Мкомбо, ты не можешь меня убить! Наши дяди троюродные братья великого Сванги. Выходцы из народа минене. В нас течёт одна кровь!

– Только твоя почти вытекла, а моя течёт в президентских венах. Ты хотел совершить перевод со своих счетов на мои восемьсот миллионов долларов. Вот компьютер. Набери код, и ты избавишься от денег, сделавших тебя несчастным.

– Они сделают и тебя несчастным! Когда-нибудь к тебе в подвал спустится новый президент и потребует, чтобы ты назвал код.

– Блумбо, у меня наверху остывает кофе. Ты будешь совершать перевод?

– Нет, никогда!

– Принесите бамбуковую трубку и коробку с «абиссинскими пилигримами».

– О, нет, не надо! Я сделаю перевод!

Президент Мкомбо открыл компьютер, поставил на пол у ног Блумбо. Пальцы ног были обрублены, и торчали розовые косточки. Блумбо шарил по клавишам. Живой глаз дико блестел, а из другого лилась на компьютер красная жижа.

– Все деньги твои! Будь ты проклят, Мкомбо! Пусть тебе и твоим русским друзьям вставят бамбуковую трубку и пустят «абиссинских пилигримов»!

Президент Мкомбо убедился, что перевод прошёл. Вынул пистолет и выстрелил в Блумбо. Выстрел был неудачный, пуля миновала сердце и попала в живот. Блумбо катался по полу, зажимая рану. Лемнер извлек золотой пистолет, когда-то принадлежавший президенту Блумбо, и выстрелил. Блумбо затих.

Лемнер и президент Мкомбо вернулись в золотой кабинет и продолжали пить кофе.

Лемнер, покидая дворец, проходил мимо вольера с собаками. Звери хрипели, брызгали слюной, обгладывали кости. Это был скелет президента Блумбо.

Один парадокс сменялся другим. Вероучение России Мнимой состояло из парадоксов. Парадоксы были формой, что удержала в себе зыбкое, ускользающее вероучение России Мнимой. Лемнер задавался вопросом, кто он и к какому народу принадлежит. Ни принадлежит ли он к народу минене, подарившему миру великого правителя Кванго? Или он из ильменских славян? Или, что там хитрить, из колена Аронова? Лемнер хотел приложиться к каждому из этих народов, но народы не принимали его. Он чувствовал своё сиротство, своё одиночество среди народов Земли. И ему открылось, что он принадлежит к исчезнувшему народу, рождённому при сотворении мира и владевшему тайной этого сотворения. Народ ушёл и унёс с собой тайну. Лемнер, последний уцелевший из народа, хранит эту тайну. Но она мнима и может быть выражена в форме парадокса. Ему предстоит возродить исчезнувший народ, чтобы он царил среди других народов и открыл им тайну сотворения мира. Но для этого нужна женщина, в лоно которой он бросит своё раскалённое семя, и она станет прародительницей народа, который через неё вернётся на Землю. Но где то лоно, что примет его раскалённое семя? Где женщина, от которой поведётся народ? Рыжей красавице Матильде он подарил золотую змейку, и Матильда принимала в лоно его раскалённое семя. Но её сожгли инквизиторы, и семя сгорело в костре. Чудесная несравненная Алла, носившая в себе его семя, замёрзла на льдине перед букетом красных роз, и его сын превратился в ломтик льда. Где найти женщину, ведущую концы и начала, готовую претерпеть ожог его раскалённого семени и вернуть на Землю народ, знающий тайны сотворения мира? Эта женщина – Лана Веретенова, чья ослепительная лодыжка будит его среди африканской ночи. Таинственные волны эфира несут ему весть о их скорой встрече.