Дуэльный сезон

– Это ты в этом собираешься пойти на бал в Собрание?! – спросила она, глядя на Дашу так, словно она прошлась по комнате на руках, оголив исподнее.

Та в ответ кивнула.

– Не допущу! – выпалила Марья Сергеевна. – Ты сумасшедшая, и отец твой тоже на старости лет разума лишился, но я-то в здравом уме еще! Как в этом пойти на бал? Это же не маскарад, это блестящий вечер будет! Там будет сам государь, государыня, цесаревич! А ты хочешь туда явиться в брюках в обтяжку, чтоб все на твой зад пялились?!

– Его величество сам подписал указ, по которому девицам, оставшимся последними в роду, разрешается служить и носить мундир, – спокойно ответила Даша. – Так что я полагаю, что его это не особенно шокирует.

– Ну, мало ли что он подписал, – Марья Сергеевна покачала головой. – Я указы царские не оспариваю. Если это там надо для политики… я в политику не мешаюсь, но тебя я в таком виде на бал не пущу, так и знай, хоть стреляй в меня из этого своего единорога!

– А как тогда? – Даша развела руками. – Платьев у меня только дорожное, что на мне, да еще два домашних. В таком, я думаю, еще более неприлично на бал идти.

– Естественно, – проворчала Марья Сергеевна. – Эх, я б сама денег не пожалела, сшила бы тебе на свой счет, да когда уже, когда бал на носу? Вот разве что Сонечкино какое-нибудь взять?

Затем она взглянула на дочь, перевела взгляд обратно на Дашу, потом вновь на Соню и вздохнула. Было ясно, что идея эта совершенно провальная. Соня была в талии на несколько дюймов шире, чем худощавая тонкая Даша, и в любом ее платье Даша выглядела бы, как мышь в сарафане.

– Я с радостью отдам, но подойдет ли… – проговорила Соня, покраснев.

– Ушьем, – решительно сказала Марья Сергеевна. Было видно, что раз она что решила, то пойдет до конца. – Ушьем, у меня такая портниха есть отличная, просто золотые руки у нее. Так ушьем, что и не видно будет. Вон то твое, голубое, возьмем? Ты уж в нем раз была на балу, так, наверное, нынче захочешь другое?

– Я бы, мама, в зеленом открытом пошла, – сказала Соня.

– Ну, и прекрасно. Ты уж не серчай, Дашенька, что в поношенном придется идти, да вот видишь, как…

– Что вы! – Даша только рукой махнула. – В каком ни есть!

Ей даже пришло в голову, что оно, может быть, и к лучшему, что платье будет неновое и не по ней сшитое. Она в Собрание отправляется не красоваться и не строить глазки светским щеголям, а делать дело. Если она там на разведке, так разведчику сам бог велел быть как можно незаметнее. Пожалуй, что ее идея идти на бал в мундире в этом смысле была бы и впрямь нехороша.

– Ну, значит, так тому и быть, – с облегчением произнесла Марья Сергеевна, вставая из-за стола. – А это… гадость эту ты пока в сундук прибери.

Она с презрительным видом взяла черный мундир двумя пальцами за воротник и протянула его Даше.

– А я бы хотела в таком на бал сходить! – проговорила вдруг Соня, рассматривая эполеты на мундире. – Воображаю, какое лицо было бы у Полины Енской, что она в обычном платье, уже надеванном, а я вот в этаком… с иголочки, с золотым шитьем, да еще в панталонах…

– Ой, да тебе волю дай, ты, пожалуй, и впрямь в одних панталонах поедешь, бесстыдница! – махнула на нее рукой Марья Сергеевна. – Вот я помру, можешь тогда хоть голышом расхаживать!

– Да я что? – потупила глаза Соня. – Уж и помечтать нельзя!

На этом Марья Сергеевна объявила, что удаляется спать и девицам того же желает.

– Ты, кузина, на матушку не сердись, – сказала Соня, когда они поднялись наверх, в ее новую комнату. – Она дама старого века и не понимает, зачем ты в армию идешь. А я вот отлично понимаю, и даже немножко завидую.

Комната была небольшая, но в ней было все, что могло ей понадобиться: платяной шкаф, комод, столик с зеркалом, книжные полки и кровать даже пошире той, на которой она спала в отцовской усадьбе. Для приучившей себя к спартанской обстановке Даши здесь было даже, пожалуй, слишком уютно.

В комнате стоял какой-то особенный аромат: должно быть, от сухих цветов, которыми были устланы полки в комоде против моли. А может быть, от духов Сони. Это был сладковатый, свежий, какой-то очень домашний запах. От него хотелось скорее сбросить дорожное платье, смеяться и болтать ногами в кровати, словно ребенок.

На покрывале был искусно вышит рыжий кот с довольной физиономией, словно только что полакомившийся сметаной. Должно быть, это было творение талантливой крепостной мастерицы.

Даша открыла внесенный слугой чемодан и стала доставать оттуда, во что переодеться на ночь.

– Что же ты понимаешь? – спросила она Соню, достав сиреневую ночную рубашку, под которой была связка привезенных ею книг.

– Ну, как это что? – Соня лукаво улыбнулась. – Придешь в полк, там офицеры – сплошь мужчины. Многие холостые, и есть очень хорошенькие. Поди, и полковой командир – тоже холостяк. И тут ты! В форме, стройная, глаза у тебя такие большие. Разве не станут они обращать внимание? Конечно, станут! И ладно еще в Маринбурге, где и других девушек много, а если вас в поход отправят? Там ты вообще будешь, как султанша в гареме! Сможешь что угодно с ними делать, и партию для замужества такую найдешь, какую на балах в Маринбурге так просто не сыщешь, потому что тут вон сколько конкуренток, а там ни одной не будет!

Соня снова улыбнулась и шутливо погрозила пальцем, а Даша смутилась. Об этой стороне своей будущей службы она как-то не думала. Сказать по правде, она почти что не заглядывала в будущее дальше того момента, когда прострелит голову Кириллу Стужеву. Может быть, не очень верила, что и это-то ей удастся, а если нет, то во всем дальнейшем и смысла никакого нет. Помнила она только, что отец советовал ей, когда все будет окончено благополучно, выходить поскорее замуж и желательно за простолюдина, но побогаче, купца какого-нибудь или неродовитого офицера. Тогда дети их смогут унаследовать фамилию Булавиных, и род их сможет продолжиться.

«Впрочем, – говорил он, – если приглянется тебе кто и из благородных, то выходи с богом и так».

– Нет, ты совсем неправильно мои намерения истолковала, – проговорила Даша, чувствуя, как краснеет еще сильнее. – Я служить хочу, потому что денег у нас мало, отец служить не может, Бори вот нет…

– Ужасно, – проговорила Соня. – Мы ведь с матушкой были на его похоронах-то… я ведь его почти не знала, но все равно плакала, а уж тебе, наверное, как тяжело было…

Она села рядом с Дашей и обняла ее. Даше в этот момент захотелось уткнуться в плечо кузине и расплакаться. Воспоминания о том, каким веселым и ласковым был Боря, как она любила представлять, что он, уехав служить, сделается там блестящим офицером, может быть, что и генералом, женится на красавице, а вышло вот что…

Но Даша сдержалась и плакать не стала. Она чувствовала, что ей, артиллерийскому юнкеру, плакать не пристало. Она только замолчала, уставившись в стену.

– А что это у тебя тут, кузина, книги? – спросила Соня, взглянув в ее чемодан. – Покажешь мне? А то я в последнее время все романы перечитала, а в книжную лавку заехать нам с матушкой все некогда. Может быть, у тебя есть что из романов интересное, чего я не читала еще?

– Романы? – переспросила Даша, немного смутившись. Было время, когда она тоже проводила свое время за чтением романов. Что еще делать барышне в провинции? Вот только время это закончилось два года назад. – Да у меня тут не романы… – проговорила она и достала стопку книг.

– А что же?

– Да вот… – Даша развязала книги.

Соня стала брать в руки книги по одной и читать заглавия:

И. Потоцкий, «Наставление по баллистике».

Н. Вельберг, «Интегральное исчисление».

Карл Бранзенбург, «Трактат о войне вообще».

Ж.-Ж. Фернье, «Обобщение опыта использования артиллерии в Салических войнах».

Л. Геблиц, «Природа Черкасского разлома, физическая и магическая».

Дуэльный кодекс Борейской империи.

– Это ты это-то читаешь? – спросила Соня с некоторой опаской. – Должно быть… не очень интересно.

– Кое-что есть и интересное… – произнесла Даша, сконфузившись еще больше.

– Ну, ничего. – Соня снова улыбнулась. – Я тебе дам из своих романов что-нибудь почитать, у меня много, и есть просто волшебные! Сейчас все девушки в Маринбурге без ума от романа господина Оже «Маурицио». Это роман в стихах, и там такой герой, ты не представляешь! Холодный красавец, прекрасно владеющий шпагой, побеждающий всех своих врагов, и не столько в бою, сколько едким словом. Но он несчастен оттого, что ему разбили сердце…

– Такие все больше чужие сердца разбивают… – проговорила Даша.

– Да, но там… видишь ли, там такая трагическая история… ты просто будешь плакать…

– Я уж столько отплакала… – Даша покачала головой, но тут же устыдилась сказанного. – Впрочем, ты мне принеси, я непременно прочту.

Ей и впрямь захотелось почитать про этого трагического красавца, а то от формул и карт со стрелками уже ломило голову. Господи, как не хватало ей таких простых удовольствий! Стоило поскорее убить Стужева хотя бы для того, чтобы можно было спокойно читать романы и болтать с приятельницами о том, кто из них в кого влюблен.

– Ладно, – сказала Соня. – Я смотрю, ты что-то молчишь. Должно быть, устала с дороги, а я к тебе лезу. Спокойной ночи, кузина. Завтра приищем тебе платье.

И Даша осталась одна. Раздевшись и потушив свечу, она долго еще не могла заснуть, думая о том, что ей предстоит сделать. Первым делом следовало ей заехать по одному адресу, который дал отец. Но завтра, пожалуй, не удастся: тетушка непременно потащит к портнихе, и кто знает, сколько времени это все займет. Успеет ли она? Ладно, если и не успеет, ничего страшного. Дуэльный сезон начинается только в Рождество и продлится два месяца. У нее будет достаточно времени, чтобы прострелить Стужеву голову.

Глава третья, в которой кружится голова

§ 12. Оскорбление есть посягательство на чье-либо самолюбие, достоинство или честь. Оно может быть нанесено на словах, письменно или действием.

Дуэльный кодекс Борейской империи

Когда Даша вошла в просторную, ярко освещенную залу Собрания, у нее захватило дух. Ей, выросшей в деревне, никогда еще не доводилось видеть такого количества благородных людей, собравшихся в одном месте.

Вместе с тетушкой и Соней они устроились недалеко от входа, так что могли наблюдать съезд гостей во всем великолепии. Впрочем, Марья Сергеевна тут же отправилась отдавать поклоны многочисленным своим знакомым, оставив девушек покуда одних.

Тут же Даше припомнились все изображения балов в прочитанных ею романах, включая и роман «Маурицио», который она уже успела прочесть за две ночи. В тех романах бал – это всегда было судьбоносное событие для юной дебютантки, явившейся из провинции.

От висящего в воздухе густого аромата духов, свечей и вощеного паркета у нее едва не закружилась голова, но она сделала усилие, чтобы вернуть себя с небес на землю.

«Спокойнее, госпожа Булавина! – сказал ей внутренний голос. – Вы не юная дебютантка, а артиллерийский офицер! И здесь вы не поджидаете богатого жениха, а производите рекогносцировку! Извольте действовать соответствующим образом!»

И Даша, скрепя сердце, принялась действовать соответствующим образом, то есть стала смотреть по сторонам, выискивая что-нибудь примечательное.

А примечательного было немало, и едва ли не каждый гость обращал на себя внимание. Тут и там показывались золотые генеральские эполеты, но еще ярче горели в свете свечей многочисленные бриллианты на шеях дам. Платья же тут были всех возможных цветов и фасонов, так что нужно было делать над собой усилие, чтобы не вертеть головой – это выглядело бы слишком провинциально.

На самой Даше было голубое платье, которое после деревенской простоты казалось ей роскошным, даже несмотря на то, что ушито было на скорую руку и ходить ей следовало осторожно, чтобы ни один шов не разошелся.

– Это так хорошо, просто чудесно! – говорила ей Соня, пока они ехали в карете. – Ты в этом платье и с убранными волосами удивительно красива! Такая загадочная!

Сейчас Даша украдкой взглянула на себя в зеркало и поняла: да, так и есть. Пожалуй, в таком виде она себе нравилась. Может быть, впервые в жизни.

Вообще, она никогда не считала себя красивой и даже интересной. Очень худая, бледная, с непослушными рыжими волосами и яркими веснушками. На всем ее облике лежал отпечаток какой-то простоты. Не может у аристократической красавицы быть веснушек.

Впрочем, за красотой Даша никогда не гналась, а теперь – и подавно. Она знала, что у нее здесь другая цель, и для этой цели ей красота не особенно нужна. Скорее даже вредна, и от замечания Сони становилось немного тревожно.

Конечно, отец говорил ей, что для девицы красота – это тоже оружие, которым нужно уметь пользоваться. Но она этим оружием не владела, а отец ее этому обучить не мог. Так что оставалось надеяться, что прямо сейчас ей этим оружием никого бить не придется. Тем более здесь столько дам и девиц и красивее ее, и лучше одетых.

И все же Даша никак не могла отделаться от ощущения, что все вокруг на нее смотрят. Все украдкой обсуждают ее подшитое платье, веснушки, бедность и странную семейную историю.

Она делала над собой усилие, чтобы сохранять спокойный вид, улыбалась, если встречалась с кем-то глазами, но улыбка выходила очень натянутой.

– Гляди, гляди! – проговорила Соня, указывая куда-то в сторону дверей, и Даша увидела, как все люди вокруг невольно подобрались и обратили взоры в одну точку. – Государь!

И впрямь из дверей вскоре показался человек в белом с золотом мундире с огромной алмазной звездой на груди, тот самый, которого Даша не раз видела на парадных портретах. Лет за пятьдесят, с пышными бакенбардами, тронутыми сединой. Был он очень бледен и смотрел вокруг так, словно был нездоров, но старался не показывать этого.

Император взглянул на украшавшее залу огромное изображение Заступника Михаила с мечом и еловой ветвью, поклонился ему, а затем сделал милостивый знак окружающим: дескать, веселитесь, дамы и господа, не очень-то обращайте на меня внимание, я просто так, тоже потанцевать зашел, без чинов.

– А это наследник-цесаревич с супругой, – прокомментировала Соня появление пары, состоявшей из темноволосого молодого человека в черном артиллерийском мундире и чопорной юной дамы с удивительно высокой прической и скучающим выражением лица.

– Да, я знаю, – сказала Даша. – Он в нашем мундире, это ведь государев сын шефствует над артиллерией.

– Он не сын государя, – поправила Соня. – Он государю младший брат.

– Брат? – переспросила Даша. На ее взгляд, наследник был моложе государя лет на двадцать с лишним.

– Ну да, – ответила Соня. – Ты разве не знаешь? У государя нет сыновей, поэтому наследует ему брат. А такая разница у них оттого, что прежний государь, Сергей Николаевич, очень рано овдовел. Его супруга только одного сына успела родить, а он после не хотел второй раз жениться. Я, говорил, своего ангела так безмерно любил, что никто мне ее заменить не сможет, а из одного долга жениться не желаю, потому что наследник у меня и так есть, ну и отстаньте все от меня.

– Но откуда-то же у него второй сын взялся?

– Ну, так на старости лет государь все-таки свое решение переменил. Встретил молодую княжну Хостинскую и влюбился в нее без памяти, вот и женился. А от нее-то родился цесаревич Сергей Сергеевич, который своего брата на двадцать шесть лет моложе, и говорят еще…

Но что именно говорят о цесаревиче – Даша прослушала, потому что в следующий миг ее сердце пропустило удар, а кулаки невольно сжались. Она увидела, как вскоре после венценосных особ в залу вошел молодой человек с надменно-холодным лицом в идеально сидящем мундире гвардейского штаб-ротмистра и с черной повязкой, закрывающей правый глаз.

– А вот это кто? – спросила она Соню, прекрасно зная, что та ответит.

– Этот? – Соня пригляделась, куда именно кузина указывает взглядом. – Ах, это же Кирилл Стужев! Нынче все в него влюблены! Это же настоящий Маурицио, про него ходит столько историй! Ты разве не знаешь?

Даша почувствовала, как в ней закипает ярость.

– Знаю лучше, чем хотелось бы, – только и смогла она проговорить сквозь зубы.

– А что такое… ах да! – Соня залилась краской и замолчала.

– Кто это с ним разговаривает? – спросила Даша, кивнув на улыбчивого господина в великолепном статском фраке, который то и дело склонялся к уху Стужева.

– Это Родион Быстрицкий, – ответила Соня, довольная тем, что кузина, кажется, на нее не обиделась. – Поэт. Его стихи по всему Маринбургу цитируют, я тебе дам почитать. Там есть некоторые такие…

Она запнулась и слегка зарделась.

– А что за истории про него ходят? – спросила Даша.

– Да множество! Говорят, что он объехал полмира, служил на Черкасском разломе и даже лично убил там демона. Что он учился чародейству в Нердлингенской академии. Что в Галльсии он оказался как раз тогда, когда там вспыхнула революция, и он бился на баррикадах, и его там за это наградили званием Народного героя, только знак этого звания он не носит, потому что в Борее за это сажают на каторгу. Ну, а уж про его отношения с женщинами сколько рассказывают…

– И все-то это наверняка вранье, – проговорила Даша, глядя в сторону.

– Ты думаешь? – удивленно спросила Соня. – А мне кажется, что многое правда. Ну, сама на него посмотри. Наверняка же многие хотели бы…

– Вот ты бы, к примеру, хотела?

Соня покраснела и ничего не сказала, все было и так очевидно.

– А кто эта дама? – спросила Даша, указывая на стройную блондинку лет двадцати пяти в очень открытом алом платье.

– Это графиня Рымина, жена фельдмаршала.

– А фельдмаршал не возражает против того, что она так любезничает со Стужевым?

В самом деле, графиня улыбалась своему спутнику с большой теплотой и какими-то развратными искорками в глазах, так что казалось, она вот-вот прижмется к нему всем телом, и только присутствие посторонних людей удерживает ее от этого.

– Фельдмаршал сейчас на границе с Норцией. Но, впрочем, он, говорят, всегда был равнодушен к тому, чем занята его жена.

– Что это ты, Соня, такие вещи говоришь? – вмешалась тут в разговор Марья Сергеевна, как раз закончившая отдавать обязательные поклоны и вернувшаяся к дочери с племянницей. – Ты молода еще о таких вещах судить.

Соня в ответ скорчила гримасу, но так, чтобы мать не видела.

В следующий миг оркестр, который до того готовился и настраивался в противоположной части залы, заиграл полонез. Присутствующие стали выстраиваться в пары, выступать в центр зала. Первым встал император с какой-то статной немолодой дамой. Затем шли наследник с супругой. Через несколько пар после них пошел Стужев вместе с женой фельдмаршала.

Танцевать Даша умела, хотя и не очень хорошо. Ее поначалу учил отец, но потом, когда понял, что учитель из него неважный, стал возить в губернский город, где она понемногу освоила и полонез, и вальс, и мазурку, несмотря на то что учитель ее был старичком, которому даже ходить было тяжело.

Он очень любил хвалиться тем, что однажды его ученица танцевала с самим императором и поразила его своей грацией. Правда, как он однажды проговорился, речь шла о еще позапрошлом императоре.

К Даше подошел какой-то седой усатый господин в полковничьем мундире. После она начала переходить от одного кавалера к другому и в итоге встретилась со Стужевым. В этот момент она слегка дрогнула и едва не оступилась. Ей пришло в голову, что одноглазый ловелас может ее узнать, хотя как бы это могло произойти? Он ведь ее и не видал никогда, да и вряд ли знал, что у погубленного им два года назад подпоручика была сестра.

Но он ничего не заметил, и даже толком на Дашу не взглянул, и это отчего-то ее задело. Вопреки всему, о чем она сама думала полчаса назад, ей вдруг отчаянно захотелось ему понравиться. Тем слаще была бы ее месть!

Но нет, кажется, впечатления на заносчивого красавца она не произвела, хотя некоторые из кавалеров, казалось, смотрели на нее с неподдельным интересом.

Полонез закончился, Даша отошла к дивану и стала дожидаться Соню, которая о чем-то болтала с другой девушкой и весело смеялась. Та вернулась вся раскрасневшаяся и стала рассказывать, как какой-то Верховцев смешно оступился прямо на глазах у государя, и тот даже что-то по этому поводу пошутил, и что какая-то ее подруга воображает, что у нее зеленые глаза, и оттого надела зеленое платье, которое ей совсем не идет, и что-то еще в том же духе…

Но тут заиграли вальс, и Даша почувствовала, как по ее спине пробежал холод. Она увидела, что к ним прямо сквозь толпу кавалеров быстро и решительно шагает Стужев.

Холодный взгляд единственного глаза стального цвета не выражал ничего особенного, но не было ни малейшего сомнения, что он идет, чтобы пригласить… но кого – ее или Соню?

Даша вздрогнула и отвела взгляд. Этого еще не хватало! Она не хочет, нет…

– Вы позволите? – В его голосе ей послышалась насмешка. Не было у него ни малейшей мысли, что она может ему что-то не позволить. И да, конечно же, вопрос был обращен именно к ней, а не к Соне, и не к одной из девушек, стоявших рядом с ними.

Даша повернулась и уставилась на Стужева. Ей нужно было что-то ответить, а она только глядела на него, слегка раскрыв губы и покраснев. Первым ее желанием было закатить ему пощечину или сказать что-нибудь такое… самое ужасное, но, как назло, ничего настолько убийственного у нее заготовлено не было.

Она почувствовала, как Соня слегка подталкивает ее в бок. Действительно, дальше вот так стоять истуканом было совершенно неприлично. Она молча протянула Стужеву руку, и они направились к танцующим.

Шла она медленно, боясь оступиться и судорожно раздумывая над тем, что же ей теперь делать. Убить его прямо сейчас? Но ведь ей нечем, не шпилькой же для волос. Да и будет это не поединок чести, а отвратительное преступление, за которое ее заклеймят и отправят на каторгу. Разве за этим она приехала?

А если говорить с ним, то о чем? Господи, только бы не спутаться опять! Раз-два-три, раз-два-три!

– Вы вальсируете так, как было принято во времена моей молодости, – сказал Стужев с ироничной улыбкой.

– А разве вы немолоды? – спросила она.

– Молодость – понятие относительное, – сказал он. – Кто-то до седых волос – ребенок, а кто-то к тридцати годам успевает прожить несколько жизней.

– Кто прожил хоть одну жизнь, и все еще ходит по свету, тот – ходячий труп, – ответила Даша. Ей была противна его вальяжность.

Стужев в ответ расхохотался.

– Вас надо познакомить с Быстрицким! – сказал он. – Сейчас закончится вальс, и я вас ему представлю.

– Это будет столь же неприятное знакомство?

Даша мысленно прикусила себе язык. Ей не следовало так себя вести с этим человеком. Гораздо лучше было бы изображать себя польщенной его вниманием или хотя бы проявить обычную светскую вежливость. Но она ничего не могла с собой поделать. Хладнокровие, которым следовало бы обладать артиллерийскому офицеру, не было ее сильной стороной.

В ответ на реприманд Стужев взглянул на нее с видимым интересом.

– Кто вы такая? – спросил он. – Я раньше не видал вас в Маринбурге.

Даша на секунду задумалась. Называть ему свое настоящее имя нельзя было ни в коем случае. Несколько секунд она молчала, словно раздумывая над тем, стоит ли вообще ей себя называть.

– Варвара Ухтомская, – ответила она.

Имя было не вполне выдуманным. Так звали ее дальнюю родственницу, жившую от Маринбурга еще дальше, совсем уж в глуши, и тоже, скорее всего, в Маринбурге давно не бывавшую. А если б ей вздумалось сюда приехать, то она, вероятно, тоже погостила бы в доме Марьи Сергеевны и явилась бы на бал вместе с ней, так что выходило даже правдоподобно.

– В самом деле? – переспросил Стужев. – Ухтомские – известная фамилия. Говорят, они до сих пор хранят чародейную силу. Вы, случайно, не чародейка?

– Задавать такой вопрос девице столь же бестактно, как спрашивать, девица ли она.

– А отвечают подобным образом обычно только те, кто лишен обеих этих добродетелей.

От подобной дерзости у Даши даже дух захватило. На секунду в ее голове мелькнула мысль, что вот же ей шанс представился такой, что лучше и не надо.

По Дуэльному кодексу словесно выраженное сомнение в невинности девицы дворянского рода – это однозначное оскорбление второй степени и законный повод для вызова. Конечно, произошло это не при свидетелях, а значит, Стужев может и отпереться. Но зачем ему? Он бретер, он обожает дуэли и не боялся драться с куда более серьезными противниками. А уж бегать от вызова, брошенного девицей, точно не станет, это уж курам на смех.

Он кто угодно, но не трус, или, во всяком случае, не желал бы прослыть трусом.

Однако что-то Дашу все же остановило. Когда она позже вспоминала этот день, то и сама не могла себе дать отчета, что именно. Должно быть, ей просто понравилось играть в эту игру.