Падай вверх

Месяц за месяцем студенческая жизнь в Чимкенте становилась всё напряжённее. СССР разваливался, и повсюду по стране пошла волна раздора между людьми разных национальностей: они делились на своих и чужих.

К весне 1989 года в Чимкенте стремительно стали утверждаться настроения «Казахстан для казахов», как и в России – «Россия для русских». Те, кто казахами не был, остро чувствовали на себе эти настроения. Ощутили их и мы, студенты из Армении.

Драки в общежитии были обычным делом: почти каждый день случались какие-то разборки. Верхние два этажа худграфа занимали в основном девушки. Парней было совсем мало – только мы, студенты из Армении. На первом и втором этажах жили одни парни-казахи, студенты со спортфака. Некоторые из них были уже взрослые, так как продолжали учёбу после армии. Разница в возрасте между нами была большой.

В те годы многие спортсмены подались в бандиты и состояли в разных группировках. На их этажах каждый день были пьянки. И заканчивались они массовыми драками или избиением. Комендант общежития боялся во время драк подниматься на второй этаж, даже милиционеры иногда не выезжали по вызову, зная, что сами могут получить от спортсменов.

Студентки худграфа, заходя в общежитие, не могли спокойно подняться на свои этажи, так как парни со спортфака вечерами пребывали в пьяном состоянии и без разбора приставали ко всем девушкам. Хотя они никем мне не приходились, мой принцип защищать девушек часто втягивал меня в бессмысленные разборки и драки, где я мог получить серьёзные травмы.

После каждой такой драки задавал себе вопрос: «Ну почему я им помогаю? В конце концов, у них есть друзья, родители. Пусть приедут и переведут в другое общежитие! А у меня кто есть рядом? Никого! Даже если со мной что-то случится, никто не сможет быстро прилететь из Армении…» И я решал больше не вмешиваться в чужие разборки. Но это решение держалось лишь до очередного случая, когда я видел заплаканную студентку, поднимающуюся по лестнице общежития.

За это качество девушки меня очень любили и уважали, всегда звали поесть, брали одежду постирать или погладить. Я уже не помню их имён, но до сих пор представляю их красивые юные лица. Это были светлые лучики, которые я защищал в жестоком «общаговском» мире разваливающегося Советского Союза. Надеюсь, они тоже не забыли 17-летнего армянского парня из чимкентской общаги, который в одиночку защищал их от пьяных студентов спортфака.

Со временем драки стали учащаться и уже носили постоянный характер. Я никогда в жизни столько не дрался, сколько в годы студенчества в Казахстане.

В общаге я почти всегда спал в штанах, а рядом с собой держал нож, так как студенты-казахи накидывались на нас ночью пьяной толпой. Случалось так, что вечером, приходя в общагу, мы слышали, что у спортсменов гулянка, звуки гитары и шум. Поднимаясь по лестнице на свой четвёртый этаж, мы в любом случае проходили через их этажи. Они сперва дружелюбно звали нас, мы заходили, поздравляли, ставили на стол выпивку, гуляли, смеялись, шутили вместе. И в ту же ночь, когда мы уже уходили спать, оставляя пьяную толпу, через несколько часов, ударом ноги сломав дверь, в нашу комнату залетали те, с кем мы сидели несколько часов назад, но уже пьяные, обезумевшие, с претензией: «Почему вы не остались до конца с нами гулять? Значит, вы не уважаете нас…» Так начиналась безобразная драка.

Единственным выходом в таких случаях было неожиданным ударом во время «базара» завалить нескольких человек, прорваться сквозь толпу в коридор и там, сражаясь с остальной толпой, бившей без разбора всех и вся, успеть выбежать из общежития с разбитым носом, покалеченными рёбрами, в крови, зато живым, в ночной парк напротив.

Моя привычка спать с ножом появилась после случая, когда во время одного из уже ставших обычными ночного набега на нашу комнату я понял, что выход из комнаты полностью перекрыт, а в коридоре нас ждёт пара десятков озверевших казахских студентов с желанием побить парней из Армении.  Пробиться через них к выходу и остаться в живых было невозможно, я взял со стола нож, которым этим вечером резал сыр, и начал размахивать им, пробиваясь сквозь толпу, отчаянно понимая, что это могут быть мои последние минуты. И… будь что будет: если они – меня, тогда я тоже их.  Это был отчаянный выбор, от безысходности, когда рискуешь потерять жизнь в бессмысленной драке.

Моё такое поведение шокировало пьяных казахских студентов и спасло мне жизнь. Хочу отметить, что тогда все драки были по-мужски честными: да, могли побить толпой, могли причинить увечья, могли даже убить, но все дрались на кулаках – никто не лез за ножом, дубинкой или камнем, тем более за пистолетом. Тогда было такое понятие: «Достал нож – бей. Достал пистолет – стреляй». Поэтому, когда они увидели в моих руках нож, поняли, что я действительно готов убивать, и это охладило их пьяные головы.

Через день по всей общаге пошёл слух: «Не связывайтесь с тем армянином – он псих, ходит с ножом». Это был мой отчаянный выбор. Господь сберёг меня в тех сумасшедших драках. Я не получил серьёзных увечий, не считая разбитых губ, постоянных синяков под глазами, многократных переломов носа, рёбер, пальцев рук. И хорошо, что я в своих размахиваниях ножом никого не поранил. Это было театральной демонстрацией для подтверждения статуса «ненормального», что помогло мне выжить в таких сложных условиях.

Я не хочу, чтобы мой читатель воспринимал студентов-казахов как злодеев: многие были отличными ребятами, когда не были пьяными. Мы дружили тогда, а с некоторыми дружим до сих пор. Просто времена были такие. Советский Союз трещал по швам, обнажая всё негативное, что проявляется в сложные времена при смене эпох. Тогда похожие события происходили и в России. И, через несколько лет оказавшись на Урале, я понял, что пьяные драки в Казахстане были лишь цветочками.

Живя в Казахстане, я повидал многое. После счастливого детства, воспитанный на высоких ценностях, я оказался в совершенно другом мире, где процветали наркотики, бандитизм и беспредел. Несмотря на сильный характер и стойкость, обретённую во время трагических событий, я понимал, что атмосфера вокруг меня становится очень напряжённой. И я, посоветовавшись с отцом, решил после первого курса перевестись и продолжить учёбу в Ереване.

В Казахстане судьба преподнесла мне, 17-летнему юноше, довольно жестокие и поучительные уроки. Они вселили в меня уверенность, силу и стойкость, чтобы выдержать последующие удары, чтобы подготовить к будущей жизни.

К сожалению или к счастью, сильный характер выковывается через жестокие удары судьбы, и если ты не сломался, то стал ещё сильнее.

Убеждён, в детях надо воспитывать веру в себя и уверенность в своих силах, особенно в мальчиках. Этого можно достичь только одним способом: перестать их опекать, дать им возможность упасть и подняться, ошибиться и исправить ошибки, потерять и найти, не кутаться во множество одежд в холодную погоду, заболеть и выздороветь, в конце концов, прожить свою жизнь, а не ту, что хотят родители, до этого, конечно, привив детям азы главных жизненных ценностей – веры, морали, культуры общения с людьми, правилам жизни в обществе.

Не уставайте повторять детям, что вы им полностью доверяете и верите в них. Это окрыляет детей и вдохновляет на большие дела.

Никогда не забуду слова отца, который, потеряв в страшной трагедии свою жену (мою маму), дочь и кров, согласился отпустить своего единственного 16-летнего сына на край света.

Когда я решил уехать из Армении в Казахстан, долго не мог сообщить об этом отцу. Думал, он не одобрит моё безумное решение именно в такое сложное для нас время, когда его единственная надежда – это я. Месяцами откладывал, искал нужный момент, чтобы сообщить отцу новость. Приближался сентябрь, до отъезда оставались считанные дни. И когда я осмелился, рассказал, он обнял меня за плечи, посмотрел в глаза и спокойным голосом любящего отца сказал: «Сын, я в тебя верю и полностью доверяю тебе. Если ты решил уезжать, значит, ты всё делаешь правильно».

Эти слова моего сурового по нраву отца были самыми значимыми за всю мою жизнь. Они окрылили меня, дали безграничную уверенность, силу и радость отцовского доверия. Я только сейчас понял, насколько ему было тяжело их произнести. После потери близких прошло совсем немного времени, а тут сын заявляет, что уезжает из дома. Однако он нашёл в себе силы и не остановил меня.

Слова моего отца, произнесённые в том далёком 1989 году, как и слова моей бабушки, поддерживают меня по сей день. Если я вдруг начинаю в чём-то сомневаться, вспоминаю фразы отца –  «Верю в тебя и доверяю тебе полностью. Если ты решил что-то делать, ты делаешь правильно» и бабушки  – «Куда бы ты ни ступил, знай, под твоими ногами везде расцветут цветы!»

Желаю и вам находить в себе силы отпускать детей, как бы трудно это ни было, ведь наши дети имеют право совершить свой полёт.

Глава 4. Любовь и горечь в одном флаконе

После года обучения в Казахстане, получив там большой опыт самостоятельной жизни, я забрал документы и перевёлся в Ереван.

С переездом в Ереван я открыл новую страницу в своей жизни. В эти годы произойдут колоссальные события, которые поменяют мое отношение ко всему происходящему со мной. В отчаянии я однажды встречусь с таинственным незнакомцем в сером плаще и шляпе, который украдет у меня последнюю надежду и даст мощный импульс стать богатым, кардинально меняя мои цели и вектор движения к ним.

В Армении меня очень тепло приняли, а ректор педагогического института согласился мне, после обучения в Казахстане год, перевести сразу на второй курс. За это я ему лично благодарен.

Студенческие годы в Ереване, несмотря на тяжёлые времена в стране, были одними из лучших в моей жизни.

Я бесконечно благодарен своему отцу за то, что в те сложные годы, когда порой не хватало денег даже на еду и одежду, он всегда находил средства и покупал мне краски, кисти и холсты. И это несмотря на то что их было невероятно трудно достать. Однажды он даже привёз этюдник из Москвы –  мечту каждого студента художественного вуза.

Армянская школа живописи была очень сильной. В Ереване, после перевода из Казахстана с пятёрками по живописи и рисунку, оказалось, что я пишу не более чем на тройку. Преподаватели сначала удивлялись, видя в моей зачётке пятёрки и не понимая, почему у меня не получается рисовать.

В Ереване я шёл в последних рядах по успеваемости. Но я старался. Каждый день оставался после уроков в мастерских до позднего вечера, рисовал и писал. К концу второго курса я догнал и перегнал многих наших студентов.

Как писал генетик и исследователь гениальности В. П. Эфроимсон, гениями только рождаются, но, рождаясь, не всегда ими становятся. Я полагаю, что на успех в жизни влияют многие факторы: гены, семья, среда и, самое главное, старание. Это большое везение, если в период, когда ты готов учиться, родители в силах создать возможности, а рядом находятся нужные учителя. Тогда всё продвигается быстро, мощно и результативно.

С преподавателями мне, конечно, очень повезло. В моём случае рядом оказались прекрасные заслуженные художники старой советской школы. Такие знаменитости, как Левон Коджоян, Авет Акопян, Самвел Карапетян и многие другие. Они, видя в каждом из нас желание учиться и развиваться в мире искусства, порой оставались внеурочно после положенных академических пар, помогали нам усвоить знания в живописи. Многих из них уже нет в живых, но я всегда добрым словом вспоминаю и благодарю их за то, что они оказались на моём пути, повлияв на моё творческое созревание.

Авет Акопян (его все звали кери, то есть дядя по-армянски) действительно вёл себя со студентами не как преподаватель, а как родной дядя. Он был человеком небольшого роста и одевался, как говорится, с иголочки. Его глубоко посаженные большие карие глаза под густыми бровями выражали теплоту и любовь к студентам. Он расхаживал по мастерской, молча разглядывая и оценивая работы студентов, при этом рукой поглаживая свою короткую чёрную ухоженную бородку.

У него была интересная привычка подходить сзади, когда мы рисовали, и, обнимая за плечи, резкими словами критиковать выполняемый рисунок или живопись. Мощный контраст между тёплыми объятиями и уничтожающими словами вводил нас в ступор.

Он научил меня в живописи очень многому. Но иногда, после нескольких замечаний, когда он понимал, что мы не исправляем рисунок или живопись по его рекомендациям, а наоборот начинаем портить, он срывал почти уже готовый рисунок или живопись с мольберта, над которым студент работал много часов, рвал его на части, выбрасывал в урну и велел всё начинать заново.

В такие моменты мы приходили в ярость. Сейчас я понимаю, что усидчивости и упорству в бесконечном повторении в живописи, пока не получу желаемого результата, научился именно благодаря ему. Я могу сейчас писать и дописывать работы годами, а иногда выкинуть холст, над которым работал месяцами, и начать всё заново. Это очень трудно, особенно когда работа почти закончена и можно обманув себя, сказать, что всё нормально.

Он любил говорить, что только количество даёт качество в живописи. У художника на заднице должны быть мозоли от бесчисленных часов сидения на табуретке перед картиной. И только так художник может достичь успеха.

Обучение в Ереване было наполнено эмоциями, любовью, приключениями. И в этой главе я немного расскажу о разных эпизодах студенческой жизни, моей и моих друзей.

Я всегда во всех аспектах, на всех этапах жизни по максимуму проникаю в состояние и беру то хорошее, что даёт мне жизнь. На протяжении учёбы в этих сложных и тяжёлых условиях мы всё равно умели радоваться: выезжали в походы, собирались с друзьями и подругами, находили поводы для интересных и увлекательных встреч и путешествий. Многие студенты не испытывали и не видели даже долю того, что испытали и увидели мы.

Однажды один из наших студенческих друзей, который по тем временам жил довольно богато, спросил: «Сколько у вас денег, что вы каждые выходные позволяете себе поездки на водопады, озёра, в монастыри, крепости?» Мы с ребятами с улыбкой посмотрели друг на друга. Он не понимал: чтобы жить полноценно, любоваться прекрасными видами природы, вовсе не нужно много денег. Для этого надо просто любить жизнь: радоваться пению птиц, восхищаться стремительно текущей рекой, дождём, снегом, наслаждаться всеми красотами и чудесами, которые ежесекундно происходят рядом с нами. В этом потоке безграничной радости, которую дарит нам жизнь, количество денег становится совершенно не важным.

Мы часто путешествовали автостопом. Питались тем, что покупали у местных жителей, хотя часто в деревнях нас, студентов, угощали и кормили бесплатно.

Расскажу о нескольких небольших, но эмоционально ярких эпизодах из моих студенческих лет.

Блудный сын, или Любовь против любви

Пасмурный, слегка дождливый вечерний город время от времени наслаждался солнечными лучами, проникающими сквозь рваные дыры в свинцовых серых облаках, края которых от приближающегося заката подкрашивались багрово-оранжевым цветом. С появлением вечерних лучей привокзальная площадь города Гюмри на миг преобразилась, принимая какой-то особый, таинственный вид. Летящие кони и мускулистые мужские фигуры на барельефе вокзальной стены из оранжевого туфа на фоне серого неба и темно-зелёных елей, растущих в круглом парке перед зданием, как будто ожили и начали двигаться.

Внутри вокзал кипел людьми, было довольно шумно. Вот-вот должен был подъехать электропоезд «Гюмри–Артик», чтобы забрать многочисленных своих пассажиров, которые были в основном студентами. Они каждый день, утром и вечером, на этой обшарпанной электричке катались в Гюмри и обратно, так как большинство вузов находилось в городе Гюмри. Утром, когда электричка приезжала из города Артик, было не так интересно: все спешили, погруженные в предстоящие дела. А вот вечером весь перрон кипел и бурлил, как улей: одни студенты делились впечатлениями после учебного дня и просто флиртовали друг с другом, другие громко беседовали, обсуждая городские новости, третьи энергично решали глобальные мировые проблемы. Одним словом, жизнь на вечернем перроне била ключом.

Чуть дальше от «бурлящих» пассажиров на перроне, спокойно созерцая происходящее, стоял я с этюдником на плече. Я любил это место с самого детства, когда постоянно уезжал отсюда в село, где жила бабушка. В этот раз собирался проехать чуть дальше бабушкиного села, до города Артик, в гости к тёте, чтобы утром подняться к храму Лмбатаванк, который находился недалеко от её дома, и написать пару весенних этюдов с храмом и горами. И сейчас, как и в детстве, снова с радостью стоял на том же перроне и с нетерпением ждал появления электропоезда. Вечерние лучики весеннего солнца, воспоминания из детства и красивые девушки вокруг наполняли сердце чувством блаженства и особым трепетом, которое испытывает человек только весной. Внезапно у меня появилось приятное ощущение ожидания чего-то нового и загадочного.

Но я даже не мог представить, что менее чем за сутки получу один из сильнейших уроков своей жизни. Этот эмоционально сильный и болезненный урок, как и все, будет завёрнут в приятную и притягательную обёртку безумно чистых и искрящихся эмоций. Менее чем за сутки я почувствую предательство и сам под натиском другой любви предам свою вечную любовь к искусству. Но обо всем по порядку.

Вдали появилась долгожданная зелёная «голова» электровоза. Народ засуетился и начал приближаться к краю перрона, чтобы успеть занять сидячие места в вагонах. Я с этюдником, перекинутым через плечо, неспешно, с умиротворённой улыбкой, медленно стал двигаться к краю перрона. Старенькая обшарпанная электричка, разрезая вечерний воздух громким скрипом тормозов, остановилась и, открывая двери, с радостью приняла, как родных, своих пассажиров. Толпа хлынула в электричку. Пройдя в вагон, я сел на край скамейки с правой стороны. Люди быстро заполнили свободные места, и электричка тронулась.

В вагоне было шумно. Я смотрел в окно и с большим удовольствием погружался в весенний пейзаж, который плескался в оранжевых лучах заходящего солнца. Несмотря на то что уже не одно десятилетие видел этот пейзаж с мимо пролетающими холмами, деревьями и сёлами, всё равно мне было очень приятно и интересно снова наблюдать за этой красотой.

Вдруг, оторвавшись на мгновение от окна, мой мимолётный взгляд остановился на чём-то очень красивом… Оказалось, это было лицо незнакомой девушки. Лицо, освещённое оранжевыми лучами солнца, так нежно и величественно сияло, что казалось: оно и есть само солнце. Я смотрел на неё и не мог оторваться. С трудом верилось, что в обычной девушке с прозрачно-серыми, как горное озеро, глазами могло быть столько гармонии и необычной красоты, что она могла соревноваться с солнцем. Я был и удивлён этому состаянию. Мой требовательный взгляд художника редко когда выделял кого-то из толпы, а тут вот – на тебе! Ещё какое-то время борясь с собой, я пытался оторвать взгляд от неё, но безрезультатно, и вскоре сдался, полностью погрузился в приятное созерцание этой необычной, особо нежной красоты.

Лучи вечернего солнца, то разгораясь, то потухая за лесополосой, тянувшейся вдоль железнодорожных путей, нежно играли на лице девушки, с каждой минутой прибавляя таинственность её красоте. Тёмный платок, обрамляя красивое лицо, подчёркивал и ещё больше усиливал огонь её больших глаз. Эти глаза, аккуратный с еле заметной горбинкой носик, алые, как лепестки дикого мака, губы так сильно притягивали, что нужны были огромные усилия, чтобы удержаться и не заключить это прекрасное существо в свои страстные объятия.

Несмотря на то что глаза девушки были скромно направлены вниз, она физически почувствовала на себе жгучий взгляд юноши. Вскоре она не смогла побороть себя и, медленно подняв глаза, встретилась с моим пылающим взглядом. Через несколько секунд мы оба оказались в кружащемся и светящемся пространстве, где не было ни вагона с его шумными пассажирами, ни пейзажа за окном, ни заходящего солнца, – только мы и сверкающая тишина. Так блаженно было это состояние, что и время тоже исчезло.

– Скоро Артик!

Хрипловатый мужской бас, раздавшийся рядом со мной, вернул меня на землю.

Если бы не этот голос, я, находясь в таком блаженном состоянии, проехал бы всё на белом свете. Но голос вернул меня из приятного плена манящей красоты на скамейку в вагоне. Электропоезд уже подъезжал к небольшому городку Артик. Меня охватила тревога, я осознал: действовать надо немедленно! С приездом на конечную станцию девушка растворится в толпе пассажиров и навсегда исчезнет из моей жизни. От этих мыслей адреналин бешеным напором хлынул в кровь, заставляя сердце биться сильнее. Я встал с места и решительно направился в ее сторону.

Ещё несколько мгновений молча наслаждаясь необычной и всепоглощающей красотой девушки, подошёл к ней очень близко и с улыбкой вымолвил:

– Привет!

– Привет, – отозвалась она, одарив меня ответной улыбкой, и всего на несколько секунд, стесняясь, подняла светящиеся глаза, чтобы встретиться с моими глазами. От моего жгучего взгляда её щеки покрылись румянцем, и она скромно отвела взгляд в сторону.

Раньше для меня, юноши, обладавшего горячим сердцем и творческой натурой, не составляло особого труда начать разговор с понравившейся незнакомкой, и обычно после нескольких виртуозно закрученных комплиментов и глубоко бьющих фраз девушки поддавались. Но тут я как подросток на первом свидании, совершенно не знал, с чего начать разговор. Весь мой багаж изысканных фраз и цитат из Тейрана (армянский поэт), Шекспира и Байрона куда-то исчез. Я пребывал в необычном, странном состоянии и начал внимательно следить за происходящим внутри себя. Ритмичный стук колёс поезда, который стал замедлять ход, и встающие со своих мест пассажиры ещё больше усилили моё волнение.

Электропоезд подъехал к конечной станции. Мы в потоке пассажиров стали продвигаться к выходу. «Ещё чуть-чуть, и прощай…» – подумал я и внезапно, точно очнувшись, заговорил:

– Как тебя зовут?

– Асмик, – застенчиво ответила она.

– Знаешь, я художник, твоя красота очень вдохновила меня, и я не могу оторвать от тебя взгляд. Завтра собираюсь подняться к храму Лмбатаванк, чтобы написать пару этюдов. Ты бы очень обрадовала меня, если бы пришла туда тоже. Я буду там с утра. Приходи, ладно? Только обязательно… Я очень буду ждать… – быстро, как скороговорку, выпалил я те несколько слов, которые пришли мне в голову, и посмотрел прямо в её прозрачные и чистые, как высокогорное озеро, глаза.

Она ещё больше покраснела от неожиданного и слегка наглого предложения незнакомого юноши и хотела отвернуться, чтобы скрыть своё смущение, но плотная толпа пассажиров не позволила ей сделать даже малейшее движение. Более того, поток людей как-то резко прижал нас друг к другу и стал двигать к выходу. Я хотел ещё что-то сказать, но от такого неожиданного тесного прикосновения к телу прекрасной девушки снова потерял дар речи.

Несколькими минутами раньше я даже мечтать не мог, что смогу дотронуться до неё, не то чтобы так крепко прижаться и вдыхать её аромат (спасибо за это толпе!). Я был рад тому, что хотя бы успел сказать ей эти скудные фразы. Так, прижавшись друг к другу, мы вместе со всеми двигались к открытым дверям, вернее, нас обоих двигала толпа. Я смотрел прямо в её горящие искорками вечерних фонарей глаза и повторял, не переставая, как робот:

– Ну что, ты придёшь? Придёшь? Скажи, придёшь?..

Говорил так страстно, будто от её ответа зависела вся моя дальнейшая судьба. Вскоре мы оказались на перроне под покровом ночного неба, покрытого яркими звёздами.

– Да, приду, – прошептала она вдруг и так тихо, что во всеобщем шуме я еле ухватил желанный и окрыляющий ответ.

Сказав эти два слова, она тут же исчезла в темноте, будто растворилась как предрассветный туман. Перрон опустел. Через некоторое время, придя в себя, я накинул на плечо этюдник и быстрыми, почти летящими от счастья шагами направился в сторону дома своей тёти. Ночное небо, ярко, как никогда, сверкая звёздами, провожало меня. Я шёл, одновременно чувствуя и безумную радость происходящего, и невыносимую тяжесть предстоящего ожидания. Ведь теперь я могу снова увидеть эту неземную красоту только спустя бесконечных и тянущихся как вечность десять-двенадцать часов. Мне так хотелось, чтобы ночь мгновенно прошла и наступило утро!

В доме с нетерпением ждали любимая тётя и двоюродные братья. Мы долго и весело общались за поздним ужином. Внутри меня царило праздничное настроение, и я ещё долго не ложился спать.

Наконец наступило долгожданное утро. Наскоро позавтракав, взяв свой этюдник, холсты, я вышел из дома и по узкой тропинке направился в сторону одиноко стоявшего среди гор храма Лмбатаванк. Время было около десяти. Я весь горел в предвкушении встречи. Дорога от тётиного дома до храма занимала всего двадцать минут, но я летел точно ветер и через несколько минут уже стоял у подножия храма и наслаждался ароматом горных цветов. Не торопясь походил вокруг храма, выбирая удобное место для этюда.