Флинт. Мемудры сентиментального панка

Тот тогда сказал, что на самом деле его те же самые мысли терзают. И когда они добили последний препарат, решили с этим завязать. Несмотря на то что было распланировано вообще все!

В итоге они вот этот заряд, который доделали (трусиков не нашли, спецовки не купили)…

– А почему трусики не нашли?

– Ну, они решили, что этим нужно заниматься в последний момент. А я тогда был не такой ловелас, как сейчас. Накрайняк, их можно было и купить вон в секондах. У нас есть гаражное общество, и кореш заобщался с другим гаражником: ему надо было пень выкорчевать на каком-то своем огороде где-то далеко в области, очень далеко. Не помню, то ли продал он ему, то ли просто отдал, но суть в том, что, по слухам, воронка там была – пN3#@. – Он развел руками в стороны. – Даже при выкорчевывании пней, даже дерево когда выкорчевывают, оно поднимается от взрыва вверх, если мощный заряд. А тут в разные стороны это все полетело, от пня не осталось ничего, кроме воронки.

– А дальше что было? – она вздохнула с серьезным лицом и поежилась.

– Не знаю, они за этим уже не следили.

Родился мальчик с ирокезом

Под звуки сопротивления она открыла окно на кухне, чтобы хорошенько проветрить.

– Так. Внимательно. Я отсыпаю тебе ровно по граммам, столько, сколько нужно. – Она осторожно выкладывала на весы шляпки пантерных мухоморов. Откуда они у нее, он сильно не расспрашивал, знал, что их достаточно легко купить. А еще проще – собрать.

– Больше клади, этого мало.

– Достаточно для первого раза. Реакцию свою ты не знаешь…

– Я столько всего перепробовал, что ты себе и представить не можешь, так что нормально все будет.

– И одно правило – не мешать с алкоголем! Особенно с тем, который пузырится, – пиво и шампанское.

Он молча наблюдал за цифрой на весах.

– Ты меня слышишь? – она с сомнением посмотрела на него.

– Да слышу. Клади, не жалей.

Она положила шляпки в пакетик и передала ему.

– Может, сразу на пару раз положишь?

– Нет. Здесь на один раз плюс красные на микродозинг. Знаю тех, кто ими хорошо чистился и даже избавился от вредных привычек. В очень маленьких количествах от паразитов хорошо еще.

– А ты сама как, тебе помогло?

– Я – нет, я не принимала. Я таким не чищусь, пока других методов хватает. Слушай, а хочешь, я тебе йога-чистку проведу?

– А это как?

– Очищение кишечника соленой водой. Это известная техника, ее много кто делает. Процедура несложная, хотя поначалу малоприятная. Почистит – может, кожа получше будет. – Она кивнула в сторону его щек. – Вот эти красные мухоморы, которые для микродозинга, тоже очень хорошо чистят, там дозировки совсем маленькие. Для кожи хорошо, в том числе.

– Угу. – Он задумчиво смотрел на пакетик.

– Микродозинг! От паразитов и всякого такого. Ау! – Она провела рукой, понимая, что слово «микродозинг» у них понимается, скорее всего, очень по-разному.

– Да, почему бы и нет? Я с радостью попробую – может, тоже навесит.

Она подняла глаза вверх.

– Не навесит, там другая польза. Но к этой чистке нужно готовиться. Дней пять не пить алкоголь, питаться нормально. Как потом быть, я тебе расскажу и рис сделаю. Но это если решишь; подумай, в общем.

Он убрал пакетик в шкаф на кухне, и они прошли в комнату. Жалюзи… Они были чистые, серьезно! Она повернулась к нему, и одна мысль в ее светлой голове тут же сменилась на другую.

– Покажи «Боцмана», – ее губы растянулись в милой улыбке, в глазах блеснули игривые искорки.

Они вышли на балкон, и там на пыльной тумбе «проветривался» помятый «Боцман».

– И сколько ты ее не стирал?

– Ну… два концертных сезона. А зачем? Нормальная же. – Его глаза лишь слегка выдавали замешательство.

– Сейчас ты ее кинешь в машинку вместе с остальными вещами, и «Боцман» помоется.

– Нет! Не трогай!

– Я этого делать не буду, ты сам! Одежду нужно стирать, там клопы заведутся.

– Не заведутся. – Он упрямо сложил руки перед собой.

– Представь, сколько там бактерий!

Наступила короткая пауза, в течение которой он смотрел куда-то сквозь нее.

– Я однажды забыл развесить белье, оставил мокрое в тазике и уехал. Там завелись…

– Кто?

Он не ответил, а просто пошевелил пальцем.

– Че, личинки?

– Ну типа… Давай посмотрю, что еще есть постирать.

Он медленно вышел с балкона и начал сгребать к «Боцману» другие вещи.

Победа? Вероятно, да. Она смеялась, пока он собирал одежду и заталкивал ее в стиральную машинку. После этого подошла сама и поменяла режим стирки, чтобы черные вещи не полиняли.

– Я панк, я выбрал такую жизнь. Все меня устраивает, я же капитан Флинт!

– Кстати, как ты стал Флинтом?

– На втором курсе академии я зазнакомился с местными неформалами. Я так офигел тогда. Именно там я был рожден как Флинт. Флинт, Флинтяра, вся хурма. А еще, когда я был на втором курсе, на первый курс к нам поступила одна готичка, Аннаель. Такая, до сих пор не изменилась. Сейчас за границей живет, все у нее хорошо, смелая такая. И меня начали за нее сватать. Сейчас это «буллить» называется. Типа, смотри, там твоя готичка идет, че ты с ней не поздороваешься. Там до такого было, что я на военную кафедру не хотел приходить. Такие волчары были: «А вы кошек вместе жрете?» Нормально, да?

– Тогда у тебя еще не было ирокеза?

– Не, тогда не было. Я ж первую серьгу себе на «Крузере» проколол, а это все четвертый курс. – Он повертел головой, давая возможность получше рассмотреть тоннели, колышки, пирсинг на бровях, в носу и на губе. – С ирокезом я ходил, но я его брил, боб такой был.

Ну и решил я сам с ней встретиться. Потому что это уже до нее дошло – они идут позади нее и всякую херню про нее говорят. Она разворачивается к ним троим: «Кто это сказал?» Все такие раз, вытянулись, бочком, бочком и ушли. Потом говорят: «Она у тебя такая…» Я подумал: «Ни че се, надо встретиться».

Она пришла с другом, пригласила на Лабус на тусовку, там много таких неформалов.

– А Лабус – это че у нас?

– Это была заброшка, очень туда хочу сходить. Там музей сейчас, я тебе ссылку скидывал, помнишь?

– Да, но там еще не совсем открылось. Я музеи отслеживаю, особенно те, которые восстановленные. Новый хозяин такой молодец, по сути, сам все восстановил за два года. – Речь шла про заброшенные немецкие казармы, внутри которых почти доделали музей.

– Да, Аннаель сама одно время хотела выкупить его или взять в аренду. Там десятка была всего аренда, потому что заброшка. Я его помню еще бегемотником, туда все ссать ходили. Там еще мост старый был, его все разбивали, разбивали. Но не мы.

Ну и прихожу туда, смотрю: одного зовут Сова, другого – Паук, Аннаель, Ведьмак. Думаю, а где эти все: Ржавый, Жирный, Санек, Димон, Кактус? Тут что, кто как хочет, так себя и называет? Охренеть, давай я Флинт буду. И все, значит, Флинт. Так и запомнили. А Флинта я придумал в академии. Когда я на первый курс поступил, всех выводили строем, кто на чем умеет играть. На мне была футболка «Мисфитс». Горшок, помню, выходил с этим логотипом! И меня попросили на сцену на прослушивание тут же. У меня еще волосы длинные были.

– А ты когда начал на гитаре играть? – Она видела на нем эту футболку пару дней назад и теперь прикидывала, сколько ей может быть лет.

Он выдохнул через щеки и поднял к потолку глаза, припоминая:

– В четырнадцать. Нет, подожди. В двенадцать. Где-то даже есть видео моего первого опыта игры на гитаре. И первого опыта пьяной игры на гитаре. Это было в один и тот же день. – Они рассмеялись. – Ну и выхожу, отыграл, они спрашивают: «Чего это ты в „Веселом Роджере“ вышел? Пират? Флинт?» А я отвечаю: «Нет, зовут так-то, курсант такой-то». Они отпустили, а мне «Флинт» понравилось, во рту перекатывается прикольно, почти как блин. Короткое и емкое. Будет кличка когда-нибудь, круто! У меня в школе сколько кличек ни было, все не приживались. Мишок была, Михуил вообще постоянно.

Она улыбнулась, но как-то с грустью.

– Мишок! Очень про тебя. Когда утром нужно на работу, ты именно мешок. Я теперь тебя так звать буду, когда ты куда-то проспишь. Мишок погрузили в такси на выходе из бара.

– А в академии все время Калиной называли.

– Ну, потому что Калинин, как по-другому? Поверь, совсем не самая печальная фамилия у тебя.

– А меня бесило прямо. Ну и сдружился я с этими ребятками. И у нас в академии были суточные наряды. То есть ты в четыре часа дня идешь на суточное построение, тебя отправляют сторожить какую-нибудь постройку в ночь, и на следующий день в четыре часа дня ты уходишь, тебя сменяют.

– Поспать там можно было?

– Ну попарно. Один спит, другой дежурит – по двое. В патрули шесть назначали, потому что большое здание было, четыре этажа. Плюс еще обход. Это все из курсантского состава. И вот из главного здания некоторые сваливали, а некоторые оставались, чтобы облаву не пропустить. Иногда договаривались, а иногда просто слабейших оставляли. По второму и третьему корпусу тоже, потому что все постройки рядом находятся, не забалуешь. Ну, забалуешь, но не сильно.

А помимо этих зданий был ОСП – отдаленно стоящий пункт. Там находилась кафедра теоретической механики. Он был далеко – хоть на автобусе туда добирайся.

– Зачем так сделали?

– Ну не было зданий ближе. Причем там, на территории, даже оборудованный нос корабля был. И связываются с ОСП по телефону. Тебе нужно каждый час звонить и отмечаться, что все в порядке. Потом на пятом курсе я дежурным стоял, главный был, командир патруля.

Обычно туда приходили, ставили колонки и спали. Дошики жрали, ночевали там. Один раз там грабанули наших, пришли. Ни заступиться, ни милицию вызвать, а защищаться только шваброй.

– В смысле «не заступиться»?

– А кто? Сигналки нет. Курсанты на что? Позвоните дежурному.

– А чего не позвонили?

Он посмотрел на нее исподлобья.

– Не успели, наверное, грабили их. – С легким смешком он продолжил историю: – Короче, приходили, тусили, молились Богу, чтобы дожить до утра. И чаще всего договаривались, что один уезжал вообще домой, а потом приезжал утром и достаивал с утра. Поэтому иногда там стоишь один вообще, в полной темноте. Особенно, когда тебе нужно по территории ходить, там два здания, одно одноэтажное, другое двухэтажное. Ходишь, включаешь прожектора, которые некоторые не работают. Я тогда полностью перестал бояться темноты. Если шорохи какие-то – то это могут быть больные из госпиталя. Там госпиталь рядом, они ночью иногда за водкой бегали. Кошки какие-то шныряют, горы мусора. Протягиваешь руку к включателю, а он не работает. А-а-а-а-а… И обратно по этой же темноте. Через мусор спотыкаешься до другого прожектора, чтобы путь посветить.

Ну и там есть ключи, можно открывать аудитории, проверять форточки. Там цеха с кранами, проверяли на разрыв, пресс. Какие там преподы были! К ним заходишь – в воздухе накурено так, что можно топор было вешать. На столе стоит коньяк… И не расслабиться у них там.

И мы туда заступили с моим корешем, Тохой, у которого я ночевал после Девау. Суббота, дежурных нет, командиров и офицеров нет, Тоха принес пивка. Сидим, отдыхаем. Я думаю: «Блин, мои наверняка на Лабусе сидят, тусят, отдыхают». Я звоню им туда, говорю: «Давайте все сюда! Есть классная идея, но алкоголь свой!» И они приехали. Человек двадцать, с гитарами, с алкоголем – ящиками притащили. Бегали в крапиву голые, перепились конкретно. Я в трусах полез на трубу кочегарки, а у одного из корешей был немецкий флаг.

– Откуда?

– Не знаю! И я полез в трусах и в гадах в дождь, думаю: «Если что, отмажусь, что чемпионат начался в Германии». Залегли потом в какой-то аудитории, на каждой парте – бутылки. Тогда же произошел мой самый мощный комбо, когда на столе несколько стаканчиков, угадай: в каких из них водка, а в каких – вода. Во всех была водка. Я сдался на третьем стаканчике. Заблевано было – жесть, очень плохо было.

Я не помню, отмывал я это или нет. Единственное, про что я утром вспомнил, – что нужно снять флаг. И я полез снимать этот ебY4Nй флаг. Это было страшно, я тебе скажу.

– Вешать было не страшно?

– Не страшно, там все было не страшно. Причем, когда я его по пьяни вешал, то сперва вверх ногами повесил, потом полез перевешивать. Снял я его, и ждали смену, молились всем богам, вроде как отмыли все. Кстати, можно за пивом сгонять, – после недолгой паузы подытожил он свой рассказ.

– Пока не стоит, нам еще писать и сочинять.

– Нет, – он покачал головой с видом окончательного решения. – То, что ты прислала, это стихи. А в песне текст пишется на музыку, только так!

– И что это значит? Ты не будешь дальше писать песню?

– Это значит, что нужно пиво. Дай денег, а?

– Слушай, я уже говорила, что не хочу быть спонсором твоего разрушения, вот честно. Ты пьешь каждый день!

– Ну так и что? Классно же, я бы хотел так упороться, чтобы вообще больше никогда не отпустило. А тут песню твою писать, ты же понимаешь, что это попса, я рок пишу, панкуху. А тут твои цветочки – не музыка, а мыло. Нужна заправка.

– Отдашь при первой зарплате! – она потянула ему две сотни, чтобы взял еще что-нибудь к чаю.

Стиральная машинка мерно жужжала на стадии отжима. Раз уж пошло такое дело, то и постельное белье, скорее всего, можно тоже постирать. И полотенца.

Он вернулся с пивом, печеньем и сигаретами.

– Серьезно? Я не давала денег на это!

– Ну, у меня в кармане еще чуток было.

– Мог печенья больше взять!

– Не начинай, сиги кончились, я без них вообще не могу, злющий становлюсь. – У него правда был виноватый вид, который она уже прекрасно выучила.

Молча прошла она на кухню ставить чайник с водой из-под крана. Из такой воды чай очень плохо заваривается. У нее дома осмотический фильтр, и она знает, какой на самом деле вкус у чая, который стоит сейчас перед ней в коробке. Но выбора нет, пиво она не пьет.

– Ты не думал найти еще работу? Уроки в частных студиях такие непостоянные: сегодня много учеников, а завтра они все заболели или в отпуске, и ты без денег.

– Нет, уже работал безвылазно, ни за что не променяю свободное время на бабки! Пусть их будет мало, но я буду свободен!

Она смотрела, как он в своей свободе налил себе кружку пива и распечатал пачку с сигаретами.

– Ты ешь раз в два дня…

– И даже когда бабки появляются, я скорее обменяю их на что-то, чем можно упороться, чем на еду. Деньги – брызги.

– Это ты после завода?

– Да, спина тоже оттуда. – Он сел за стол, положил рядом с собой ноутбук и сделал большой глоток. – Балки таскали. Я там курить начал не пачку в день, а две пачки, потому что так можно было остановиться и отдохнуть. Если просто остановишься, то все, иди работай, нечего тут. А если с сигаретой – а, ну ладно, кури. Там и спину сорвал. Мне брат тогда очень помог, за огромные деньги водил лечить, уколы были, воротник, корсет. Я же еле ходил.

– Давай, я тебе дома ЛФК проведу, ну серьезно? Если ты боишься в студии…

– У меня все в порядке!

– Такой кифоз должен болеть. Ну, сутулость, – пояснила она медицинский термин в ответ на вопросительный взгляд.

– Мне ходить иногда тяжело, ну и поясницу тянет, но так ведь у всех же с возрастом.

– И у всех это ненормально!

Он допил залпом кружку и налил вторую. Стиральная машинка завершила работу, и она достала вещи.

– Как они приятно пахнут!

– Цветочками? – На второй кружке он заметно повеселел. Но вот это отношение к ней, к ее работе, образу мышления, как к чему-то меланхоличному и несерьезному…

– Да, цветочками! Вся твоя одежда с черепами теперь в цветочках, и «Боцман» тоже!

– Они пахнут как ты?! – он по-доброму улыбнулся.

– Кстати, ты обещал рассказать про цветочный магазин! Какой-то прикол.

Она развешивала одежду, а он наливал чай и третью кружку пива. Что же там за дрянь в этой огромной бутылке, что двухсот рублей хватило на это и печенье?

Чай был с привкусом старых труб. Но это был довольно неплохой вариант из всех имеющихся.

– Как ты пьешь эту пивообразную жижу?

Он поперхнулся:

– Я теперь только так буду это называть.

– Есть же вино! Приятно посидеть с бокалом, потянуть неспешно…

– Что? Вино? Смаковать с бокалом? Вот только не говори мне про эстетику выпивания, прошу! Это все – алкашка, спирт! – он наклонился к ней, увеличив громкость. – Эта вот жижа, вино, водка, дорогущие коньяки – все в итоге вредная дрянь, по большей части невкусная, которую пьют исключительно, чтобы навешивало! Нет никакой эстетики бухания, сколько бы ни стоило твое пойло, ты навешиваешься, выпиваешь, нажираешься. В этом не может быть ничего эстетичного, ты просто пьешь. И вот я выбираю пить вот эту пивообразную жижу, потому что она дешевая и навешивает.

– Но ведь вино полезнее, если говорить про алкоголь…

– В тех дозах, в которых оно вставляет, все одинаковое. Водку только не люблю, отвратительная.

Она укладывала в себе услышанное. Он сказал то, что говорят на курсах трезвости, объясняя, что это все – яд, независимо от цены. Неожиданная точка зрения от человека, который редко когда просыхает. Потрясающе удивительно. Ведь, по сути, любой алкоголь действительно в сухом остатке – набор этанола и других вредных веществ, отравляющих мозг. И так ли важно, за пятьсот рублей вино или за пятьсот долларов, если главное – не отравиться паленым? Эстетика бухания – ее ведь действительно не существует. Так интересно, как люди завуалировали пьянство в культуру выпивки.

– Цветочный магазин, цветочный магазин… – пропел он, меняя тему. – Был я там, когда первый раз пытался сам поступить в колледж. Я был на подготовительных курсах. Их мне бесплатно проводила некая Юля. И я тогда бегом занимался, как раз когда грыжа в спине открылась перед поступлением, вся фигня. Жили мы тогда здесь. Однажды сидим на занятии, она кабинет закрыла, смотрит на меня: «Вот тебе задание, ты его сейчас выполняешь, я сейчас в окошко отвернусь». Я спрашиваю: «А че такое?» Она смотрит на меня: «А ты хапаешь?» Я отвечаю: «Да-а!» Ну, она сразу обрадовалась, предложила, угостила. Она говорит: «Я думала, ты бегаешь, за здоровьем следишь, все такое, ЗОЖник». Я ответил: «Не, я не из этих».

И потом мы в каждой аудитории старого здания курили.

– Не пропахли? Запах-то очень узнаваемый.

– Ну, мы по вечерам. И вот в один из таких теплых дней мы вышли на улицу погулять, продышаться. Она говорит: «Смотри, мы сейчас сделаем перерыв, мне нужно сходить в цветочный магазин до закрытия, кое-что купить, я вернусь, и продолжим». Мы хапнули, переходим дорогу, и буквально рядом цветочный магазин. Я говорю: «Слушай, мне таким нельзя заходить, я буду хохотать очень сильно, я точно знаю. В каждом магазине после такого меня разрывает, ржать начинаю». Она смотрит на меня: «Ну, если ты тут будешь один тусить, тоже будет стремно». А у меня тогда ирокез был сине-зеленый, и я его потом выбеливал – зеленил, выбеливал – зеленил, сжег себе все волосы, и у меня остался ежик бесцветный; видела фотку на студенческом? Я знал, что в таком виде похож на ежа. Она говорит мне: «Если совсем на смех будет пробирать, смотри, залипай на что-то одно, обычно помогает».

Она посмотрела на свои носки, которые с утра были новыми белыми, а сейчас приобрели необратимо серый оттенок, и решила, что можно купить черных носков и оставить здесь на смену. Он отследил ее взгляд и пообещал, что помоет полы с моющим средством.

– Так вот, Юлька приметила в этом магазине ежа – то ли ваза, то ли подставка, керамическая фигня. Она маме хотела купить его. Выбрала, готовится оплатить, а продавщица все на меня поглядывает. Смотрит и смотрит. Я думаю: «Чего это она на меня глазами стреляет?» И от этого меня совсем на поржать распирает. И тут эта продавщица выдает: «А у вас брата в Сочи нету?» Я такой: «Вроде нету». Она мне: «Вы так похожи на одного моего родственника, мы общаемся, вот прям вылитый вы, можно я вас сфотографирую? С вами вместе сфотографируюсь и им потом пришлю фото». Я стою, не знаю, что сказать, а Юлька мне тихо так: «Соглашайся, соглашайся». Ну, думаю, пофиг. Достает она фотоаппарат, и тут заходят покупатели. И продавщица отвлекается на них. Мы отходим в стороночку, те начинают выбирать чуть ли не полмагазина, а у меня все, мне нужно идти. Юлька говорит стоять и залипать на что-нибудь: «Вот, залипай в ежа». Я смотрю на ежа – б^&, тут же отвернулся от него. А те покупают и покупают, минут двадцать. Мы стоим. Заходит еще один покупатель. Ну, думаю, все. Мы стоим, мешаем, потому что народу много накопилось, помещение небольшое.

– Так сфотографировать – минута, могла бы сфоткать и отпустить.

– Ну, блин, вот. Я в косухе, в гадах, джинах синих, меня дико прет на ежа. В итоге все ушли, мы сфоткались, меня Юлька потом хвалила, что я все выдержал.

– А трава сколько держит?

– Ну, часа три. Можно мне еще пива?

– Включай ноутбук! Работать пора! Я есть уже хочу, а мы так и не начали еще.

Она не любит траву, при этом обвинять ее в голословности не стоит – она ее пробовала. Для верности – несколько раз.

– Как может нравиться это состояние?

– Ты о чем?

– Ну, трава. Сидишь прибитый, ничего делать не можешь.

– Так в этом и суть! Расслабляешься, хорошо, спокойно. И ничего не тревожит.

– Нет, это не расслабление, тебя будто мешком придавили, наступили, глаза не открываются нормально.