Бот

Виталий Штольман

Бот

Внимание!

Данное произведение содержит нецензурную брань, грубые выражения, сцены курения, насилия, упоминания о попытках суицида и ряд противоречивых альтернативных теорий и гипотез, которые являются неотъемлемой частью художественного повествования и характеров персонажей. Автор использует подобные средства исключительно в художественных целях для более точного воссоздания атмосферы описываемых событий и достоверной передачи особенностей речи персонажей.

Уважаемые читатели!

Просим с пониманием отнестись к тому, что подобные сцены могут вызвать у вас эмоциональный дискомфорт.

Курение вредит вашему здоровью и является причиной множества серьезных заболеваний.

Любые формы самоповреждения требуют немедленного обращения за профессиональной психологической помощью.

Важно!

Если содержание книги может спровоцировать у вас негативные эмоции или вызвать болезненные воспоминания, настоятельно рекомендуем воздержаться от прочтения.

Данное произведение носит исключительно развлекательный или исследовательский характер и не является руководством к действию или призывом к каким-либо действиям.

Автор призывает к критическому мышлению и самостоятельному анализу представленной информации.

Автор не несет ответственности за возможные негативные эмоциональные реакции читателей на содержание произведения. При возникновении тяжелых эмоциональных состояний просим незамедлительно обратиться за помощью к специалистам.

Посвящается всем, кто не спит…

Черная глава

Я открыл глаза, тело страшно ломило, будто кто-то долго колотил меня ногами. Без разбору. Наотмашь. Со всей пролетарской ненавистью. Какая-то острая боль блуждала в груди. Было больно вдыхать. Либо легкие закончились, либо ребра. Хотелось бы, конечно, чтоб второе, но мокрый кашель убивал мое желание. На правом локте зудела здоровенная ссадина, откровенно намекающая на асфальтную болезнь. Шея хрустела сильнее, чем обычно, отчего при резких поворотах из глаз сыпались обильные искры.

Часы оповестили меня, что время остановилось на отметке 23 часа 58 минут и 31 секунда. Что я вчера пил? С кем? Почему так болит голова, а рвотные массы пытаются покинуть тело? Что за странное место? Э-э-э-э! Есть кто? Что за притон? Пришлось собрать все силы в кулак, чтобы встать с кровати. Панцирная сетка недружелюбно заскрипела и отыграла назад. Тусклый свет жалкой лампочки заставил настроить фокус зрения. Огляделся. Вокруг мерзко и убого. Все черным черно… В углу унитаз, встроенный в пол по самый ободок… На такой пристроиться разве, что в позе орла. Знатно поржавевший черный умывальник, на нем черный тюбик с зубной пастой и черный тубус от щетки. На криво висящем ржавом крюке черное полотенце для лица и черное полотенце для тела. В другом углу ногомойник, тоже черный, над ним из стены торчит труба, в стене два вентиля с красным и синим кружочками. Возле кровати – распахнутые створки от шахты небольшого лифта. Под потолком красным миганием обозначали свое присутствие несколько камер видеонаблюдения. Черная металлическая дверь… Я толкнул ее. Без результата. Закрыто.

– Это тюрьма? За что? – наивное удивление сменилось недовольством, что распирало меня изнутри, пришлось даже бахнуть со всей дури тыльной стороной кулака по железу, оно глухо убило вибрацию посланного в нее снаряда. – Это какая-то ошибка! Вы меня принимаете за кого-то другого! – приложив ухо к двери, ничего не услышал на той стороне, тогда заорал, что было мочи: – Это какая-то ошибка! Вы меня принимаете за кого-то другого! Откройте! Откройте, пожалуйста! Давайте поговорим! Мне нужно вам все объяснить! – А в ответ снова тишина. Так и простоял я у двери минут тридцать или около того… Время в заточении имеет какой-то относительный характер… Периодически орал, чтоб открыли, но увы и ах.

Кто-то переодел меня в соответствии с моим новым статусом заключенного. Все черное. Штаны. Футболка. Носки. Пиджак на одной пуговице. Даже трусы и тапочки. В этой камере все имело сей мрачный цвет. Черные полы. Черные стены. Черный унитаз. Черная раковина. Черная подушка. Черная простынь. Черная наволочка. Так тоскливо на душе стало, от этого мрака, будто в могилу бетонную погрузили. А, может, и, правда, это могила? А камеры тогда зачем?

Я подошел к одной из камер, их было четыре, по одной на каждый угол, и долго смотрел внутрь, пытаясь увидеть что-то внутри. Естественно, погрузиться в зазеркалье не вышло. В голове образовалась каша из мыслей, контраст их пугал. Идея то взлетала в небеса, то падала в крутом пике, гоняя кровь по телу. Люди страдают, потому что им чего-то не хватает. Тепла… Любви… Заботы… Сейчас мне не хватало свободы… Как воздуха… Ком подступал к горлу… Давление в голове зашкаливало, еще чуть-чуть и ее разорвет, как детский шар, что, очевидно, будет черного цвета. В тон происходящему.

– Как много вопросов и как мало ответов? Кто тут герой, а кто злодей? Кто же вы? Зачем похитили? И какова цель? Убить? Издеваться? Или еще чего?

– Так тебе они и рассказали! – ответил мой внутренний голос.

– Кто это они?

– А я почем знаю?

– Я снова начал разговаривать сам с собой? Какой ужас!

– А с кем тебе еще тут разговаривать? Я больше никого в радиусе десяти метров не вижу.

– Замолчи! Ты вообще ничего не видишь. Не мешай мне думать!

– А чего тут думать? Дверь закрыта. Расслабься и получай удовольствие!

– А если через лифт? – голова моя оказалась в шахте, где было еще темнее, чем в камере, да и узко, так что не пролезть, – Лю-ю-ю-ю-ю-ди! Лю-ю-ю-ю-ю-ди! – В ответ лишь эхо, – Помоги-и-и-и-и-те! Помоги-и-и-и-и-те!

– Орешь чего? Твоя плоскость мышления меня пугает!

– Годы подарили мне идею, что я не готов тратить время на то, что не хочу делать, а находиться здесь не входит в мой список желаний.

– Годы ему подарили… Ох, как заговорил! Старец! Тебе тридцать пять!

– Эх, юность-юность… Хорошо быть юным, ибо мир полон открытий… С годами жизнь тускнеет, а полученные знания перестают приносить истинную радость. В молодости люди красивы телом и душой, а к старости большинство не доносит ни того, ни того. С первым понятно… И со вторым… В принципе тоже… Я чувствую лишь запах умершей любви на фоне общественного смрада, доносящегося из гнилых душенок масс… Потому-то и заимел право считать себя важным мыслителем, что прошел через годы…

– Ты сейчас серьезно? Ты вообще себя слышишь? Что ты несешь, Виталий Александрович?

– Да, кто тебя вообще спрашивает? Ты – проекция моих же мыслей, тебя нет. Это все иллюзия. Побочная реакция на одиночество.

– А нечего было жену выгонять из дома…

– Она сама ушла.

– Но вернулась же? А там что?

– Любовь проходит, она не вечна…

– Любовь рождает жизни, не разрушает их!

– Да, и какая вообще любовь? Ты посмотри, в каком мире мы живем? Мужички ищут куртизанок для блажи тела и души, но жениться хотят исключительно на девах приличного сорта и хранения. А где их взять, коль вымирает сей класс к финалу второго десятилетия любой жизни… Да и они, желающие простоты существования, ищут лишь покровителя с тугим кошельком, потому и бродят в слишком коротких платьях, выгуливая Матильдочек, требующих приключений и статуса полового партнера. Институт семьи умирает… Интересное время, интересные нравы… Миром управляют две величайшие силы – деньги и любовь. Вместе… По отдельности они больше не ходят… А что я? Я – ничто… Ни денег, ни славы… Выкидыш современного мира… Фразы становились дежурными, секс необязательным… Пепелище любви, ей богу… Вот и сбежала, моя ненаглядная жена…

– То есть ты как бы и не виноват вовсе? Веяние времени?

– А ты догадлив, друг мой!

– Хватит врать себе!

– Это все иллюзия! Иллюзия!

– Иллюзия говоришь? Помощи, больше не проси, даже если будешь валяться в луже крови.

– Да-да-да, помру я, помрешь и ты! Забыл эти прописные истины?

– И что? Лучше умереть, чем слушать тебя. До свидания!

– Вот и созвонились с головой, а она еще и обиделась. Дожили, Виталий Александрович, дожили…

Уложив обратно свои бренные телеса на скрипучую кровать, что провалилась и приняла в объятия, я начал гонять мысли о насущном. Стоило разобраться в ряде вопросов, благо на думы времени, хоть отбавляй, ибо мои похитители не спешили показываться. Что за странная тюрьма и кто за этим стоит? Версий было много, но самой очевидной была та, что с коршунами, кружащими над моим тельцем, выжидая, когда сложить крылья и рухнуть на землю. Когти их уже готовы были войти в мою плоть, но и я не робкого десятка… Они хотели втянуть меня в отмывание денег, а я их всех сдал… Некрасиво, согласен, но не плевать ли на мнение улиц, когда хищники пытаются разорвать тебя на части? Люди из криминальных кругов не прощают такого. Вердикт один – смерть. Снова она… Правильного выбора не было и не будет, отчего приходится уворачиваться от карающих взмахов палачей… Непонятна лишь цель моего заключения… Могли бы и в подворотне прирезать… Дернуть кошель и списать все на бытовое ограбление. В Люберцах это обычное явление. Никто бы и разбираться не стал, а моя фамилия просто пополнила бы статистику нераскрытых дел. А тут похищение! А ведь опер из ФСБ Гробов, которому я пожаловался на сложности взаимоотношений с криминальными элементами, обещал, что всех посадит и будет все, как раньше. А ты, Виталий Александрович, поверил! Как всегда… Люди – зло! Им нельзя верить. Никогда и нигде. Сколько раз уже наступал на эти грабли? Бом! Бом! Бом! Слышишь? Это черенок снова стучит по твоему лбу. Из раза в раз. Бом! Бом! Бом! И когда дойдет? Никогда? Ты же каждый раз обещаешь себе, что больше не будешь наступать на грабли, но снова прыгаешь на них с разбегу. Не доходит? А Гробов тебя попользовал и все. Дальше сам. Ему сейчас, наверно, на Лубянке главный чекист медальку вешает на китель «За поимку ОПГ I степени». Остальные хлопают, поздравляют его. Он гордо отвечает им. Потом маме фотографии шлет с наградой. Та умиленно плачет, соседям рассказывает, что сын ее – настоящая гроза преступного мира, мол, воспитала мужчиной. А я лежу на скрипучей кровати в непонятной конуре и вою на Луну, которую даже не вижу. Просился ведь в программу защиты свидетелей. Уверен, что такая есть. Он лишь простодушно посмеялся. Мне что-то сейчас не смешно в этой коробке бетонной… Уголовнички еще и в камеры на меня зыркают прямо из тюрьмы и думают, как лучше убить. Чую, издеваться будут. Быстрая смерть – это подарок судьбы. Предателям положено нечто другое. Спросите у Люцифера, он знает в этом толк. Вариантов масса… Газ дадут нервнопаралитический, чтоб я на полу валялся в смертельной агонии, выплевывая свои внутренние органы… Или объявится какой-нибудь доктор с добрыми молодцами, что меня скрутят, а он начнет резать на органы… Ржавым скальпелем… Без наркоза… Я, конечно, побрыкаюсь, но долго в сознании быть не получится. И что я увижу в последний момент? Какие-то рожи с наголо бритой головой? М-да-а-а-а, не так я себе представлял свою смерть. Я перевернулся на другой бок, лампочка хоть и тускло горела, но все же резала по глазам, пришлось встать, снять маленькое полотенце с крючка, чтобы намочить его и накинуть на лицо. Кран издал страдальческие стоны, затем плевался сгустками какой-то жижи и только потом пошла вода. Рыжая. С четко выраженным гадким запахом. Так-то лучше. Тяжелой голове стало явно легче, правда вонючая вода добавила неприятных ароматов, но это не особо мешало, ибо в Люберцах всегда чем-то воняет, я привык уже. Давай еще усни, и тебя этим же полотенцем придушат, а потом разделают на органы. Хотя, чего с меня взять? Печень и почки пропиты. Легкие прокурены. Вон уже какая-то боль блуждает по ним. То тут, то там колит. Скорее всего это рак. Я знаю. Я чувствую. Желудок с гастритом, а может и с язвой, давно уж не проверялся. Да и мотор барахлит. Состояние такое, что сейчас жахнет инфаркт… Или инсульт… Честно говоря, симптомов не знаю, но так кажется. Сейчас бы телефон с интернетом и все болезни были бы выявлены с особой точностью. Там не врут, там все знают. Глаза если только вырежут, они вроде еще ничего, видят, хотя и зрение уже пошло на убыль. А чего ты ожидал, Виталий Александрович, высиживая сутками у компьютера? Нет, тут как-то по-другому убьют. Как свинье горло перережут здоровенным тесаком и все… Без понтов… Просто убийство… Жестокое и целенаправленное… Какой-нибудь недобрый молодец в черной балаклаве, черном фартуке, да криминальной росписью на телесах сделает свое дело, за что получит некие плюшки… Какие? Да я почем знаю. Не думаю, что за меня много дадут. Так пряничков миндальных к чаю, да пару пачек сигарет, не более… А яд мне вкололи? Точно. А теперь в камеры ждут, когда подействует. Конвульсии… Пена изо рта… Тряска… Страх в глазах… Смерть… Шикарное зрелище… Для них… В какой момент убийство стало шоу, о коем с трепетом вещают из всех труб? Я, конечно, видел людей, кончающих в ожидании судного дня… И плевать, что будет потом, главное – долбануть по мифическим врагам… Истинных врагов они не видели в упор, считая их своими друзьями… Больные ублюдки! Меня же трясло, как осенний лист на порывистом ветру. Я не хотел умирать. Столько еще впереди дел. Я хотел жить. Голова шла кругом. Потряхивало. Кидало в озноб. Финалом бурного сопротивления организма стало извержение желудочных масс. Сначала вышло, видимо, то, чем я питался вчера вечером… Какие-то ошметки колбасы, помидоров и огурцов… Затем еще и закрепилось желудочным соком. Решил умыться. Кран снова издал страдальческие стоны и на этот раз без плевков жижи дал воды, пахнущей еще хуже, чем в первый раз. Принюхался… М-да-а-а-а… Далеко меня везти не стали… Судя по знакомым ароматам водицы, я все еще в Люберцах… Хоть какие-то хорошие новости скрасили мою жизнь… Правда, ненадолго… Желудочный сок снова явился миру. После таких страданий я бы закурил. Всегда делаю так, когда плохо. От никотина могло стать еще хуже, но мне было уже плевать. Похлопав себя по карманам, осознал, что придется мучиться и от никотиновой ломки. Она меня не убьет, но хорошего в этом мало. Почувствовал, как отрава бежит по моей кровушке. Смерть стала ближе, чем стоило… Старая обозначилась скрежетом косы по бетону. Она уже идет за мной. А, может, это сон? Просто плохой сон? Ущипнул себя за бок, похлопал потными ладонями по щекам. Боль чувствуется. Не сон. Жаль. Как говаривал кто-то из великих: «Реальность пугает». В моем случае еще и убивает. М-да-а-а, картина маслом «Доплыли»… Несколько дней назад ты был человеком, которого кто-то уважал, может, даже любил. Ты чем-то занимался, возможно, варил суп, читал что-то, смотрел, а теперь бац – и лежишь в гробу морозным утром. Холодный и бледный. В летней одежде. Лицо припудрено, губы подкрашены, глаза полузакрыты. Вокруг стоны и вопли. Последний взор. Больше не увидеть тебя. Никогда. Стук молотка. Три щепотки земли. Три щепотки земли. Три щепотки земли. На этом все… Не думаю, что народу будет много… Далее работа лопат. Хотя, о чем это я? Кто ж меня родственникам-то отдаст? Прикопают в леске и забудут. Соседи потом вопросы позадают недельку, мол, куда это я пропал, а потом им станет плевать, ведь без меня им даже лучше… Никто не блюет в подъезде, не ссыт… Да это и не я в принципе, но они все почему-то грешат в мой адрес. Было-то разок, ну два, не более того… А эти все помнят… Там и без меня бесов хватает… Что дальше? А дальше родне сообщат, что я без вести пропал… Быть может даже бывшей жене… Они все погрустят-погрустят и перестанут. Квартиру мою продадут. Заедут новые жильцы. Приличные. Сделают ремонт, за что их также будут ненавидеть местные аборигены… И все! Пропал в летах Виталий Александрович Штольман. Забыт, как многие… Увы! А я же не написал свой главный роман. Мне жаль, что прожил фальшивую жизнь, а не ту, какую мог бы. Мечты так и остались мечтами, а величайшая сила, что таилась где-то в темном чулане, там и осталась. Жаль. Не успел. Посмертной таблички на доме не ждите. Хотя… У дома моего немногочисленные поклонники объявятся, даже что-то хорошее скажут обо мне, напомнят этим выродкам, с коими я был вынужден сосуществовать, мол, жил-был писатель… Виталий Александрович Штольман… Широко известный в узких кругах… А мимо будет проходить какой-нибудь деляга, что зацепится за сию новость, затем расскажет друзьям и разнесется слава моя по всей стране. От полустанка к полустанку пойдет молва, что погиб самый настоящий творец. Уже представляю заголовки статей: «В Люберцах трагически скончался писатель Виталий Штольман». Фотографию найдут, где я светил зубным составом на московской книжной ярмарке. Вот он, смотрите! Великий и неповторимый… Глас народа! Для зумеров эта информация затеряется в смешных видео с кошечками и собачками, а для людей постарше, станет триггером для чтения. И тут-то слава вселенского масштаба. Польются дифирамбы, мол, так ярко горел и сгубили ироды. Потом и табличку на доме все-таки повесят. Может, даже с бюстом. Надеюсь, в кепке. Без кепки не то совсем. И с сигареткой. Курить-то как охота. Не могу, хоть вой. Могли бы и перед смертью дать выкурить одну, а лучше две. Соседи вообще обалдеют, особенно бабки, что свои телеса на лавке полируют и вешают ярлыки на проходящих. Для них я ж бездарь и алкоголик… От таких жены уходят… От меня и ушла… И правильно сделала… Бедная девочка… А ты – хмырь и ханыга, Виталий Александрович! Но всеобщее признание же… Кому попало табличку не вешают на дом, хоть и посмертно… Утритесь, нелюди! Я вас ненавижу! Правда, потом все равно всем станет плевать. Металл окислится, а бюст засрут голуби. Но мне было бы приятно, что читать начали.

Мысли о смерти утомляют, отчего я провалился в сон, что был пуст. Лишь тьма. Проснувшись, я посмотрел на часы, они по-прежнему стояли и показывали 23 часа 58 минут и 31 секунду. А сколько вообще время за бортом моей чудной тюрьмы? Долго я тут? Как понять-то? Ни окон, ни дверей, только тусклая лампочка и все. Мои биологические часы уже потерялись. Когда спать? Когда есть? Кстати, а когда здесь обед? Или завтрак? Сейчас бы закинуть чего в желудок, а то уж издает он истошные вопли. А потом покурить бы! М-да-а-а!

К моему великому счастью довольно-таки скоро заскрипел лифт и легким дзиньканьем оповестил, что приехал. Я открыл створки. На черном подносе стояла черная посуда с черными пельменями, черным тортом и черным чаем. Уж было хотел наброситься на них, но мысль об отравлении опустила руки. Мало ли они мне малую дозу вкололи, а теперь решили увеличить дозировку. Ну уж нет, откажу своим поработителям в зрелище. Слюна выделялась все сильнее. Лифт постоял какое-то время, предательски благоухая по всей камере, а затем снова заскрипел и увез наверх так и нетронутый обед… Или завтрак… А если не отравлено было? Я отказался от пельменей, получается? Эх, сейчас бы ощутить их нежное тесто, обнимающее начинку. Интересно, что там было? Свининка? Говядинка? Или курица? Сметанки бы еще… М-м-м! И торт, наверно, с бисквитом… И с сиропом… А, может, и с вареньем! Вишневым! Или смородиновым. Так, все! Отставить разговоры о еде. Но как о ней не думать, если хочется? Тайна, скрывающаяся за шоколадным ганашем, сводит с ума. Мне с голоду умереть? Все сводится к смерти, черт побери! Поешь – умрешь, не поешь – умрешь. Я понял, почему все черное. Цвет смерти. Ясно-понятно. Эти гады решили пропитать символизмом мою казнь. Что ж… Спасибо за стиль… Хоть тут не подвели!

Мне стоило отвлечься. Можно было бы попить воды, но от этой чистейшей ржавчины, получится опробовать позу орла в туалете, что возвышались над бетоном в моих апартаментах, а я не хотел сего. От нечего делать мое тело упало обратно на шконку. Сколько еще лежать? А чего делать-то? Занять себя в четырех стенах сложно, но я справился. Этим навыком еще с детства обладаю. Родители оставляли меня в манеже, полном игрушками, и забывали о моем существовании на часы. Фантазия благо работала всегда. Судьба с малых лет решила, что я стану писателем.

Меня выручили тараканы. К слову, они тоже были в тон комнате. Черные. Правда, у некоторых на голове были желтые точки. Такую особенность я отнес к тусклой лампочке, висящей под потолком. Символизм должен быть во всем. Точных знаний в энтомологии у меня не было, но надо же как-то их систематизировать, потому тех, что с точками я отнес к дамочкам. Пусть будут особенными. Вокруг одной прекрасной самки ошивался дохлый проходимец. Он наворачивал круги, пытаясь оседлать ее. О, это же я и Женька, моя бывшая жена! Все как в жизни. Сейчас ее папенька-генерал должен объявиться и испортить свадьбу. Вон-вон жирный бежит! Ну точно папенька! Тараканий генерал! Таракан, тараканище! Будет атаковать мою проекцию? Ага! Вот уже готовится! Удар! Еще удар! Ну-ка, Виталий Александрович, газуй по жизни… Чего ты стесняешься? Дохлый таракан отскочил, но маневрировал вокруг своего обидчика, пытаясь зайти с тыла. Я начал болеть за него. Малый наступал. Иногда бил, чаще получал, но не сдавался! Правильно, надо бороться за свою любовь. Хотя… Кто бы говорил? Ты сам-то боролся? Это Женька боролась, а ты все портил. Пил, писал, да тунеядствовал. Мнил себя великим, но им не являлся. Чтобы стать писателем нужна дисциплина и собранность… У меня же не было ни того, ни другого. До сих пор ума не приложу, как я написал все это… Чудо какое-то… Локальное, но все же чудо… Она тащила и быт, и финансы. А ты что делал? Пытался все разрушить? И разрушил. Это у тебя лучше всего получается. Портить и ломать! Ломать и портить! Бег в колесе за счастьем утомлял тебя, потому-то одним днем она собрала вещи и уехала. Хотел ли ты что-то исправить? Хотеть-то хотел, но ничего для этого не делал, впрочем, как и всегда. Она же потом ради тебя, дурака, и вашего будущего ребенка вернулась. И что увидела? Притон. Самый настоящий притон. Да-да, похоть плохо сочетается с верностью. Ты не пытался обуздать хаос, что вокруг, а еще и подкидывал дровишек в его огонь. И знал ведь, что, если не сможешь все остановить это убьет тебя. Медленно и методично. Ножом, вырезающим по кусочку сердце, трясущееся от взгляда в полные ужаса Женькины глаза. Еще и бабу молодую притащил в ваш дом… В ваше гнездышко… В ваш уютный уголок… Повелся на молодые телеса юной блудливой девы, да? Да-да, Виталий Александрович, таинственное влечение к лярвам и дофаминовая инвалидность испортили тебе всю жизнь! А кто в этом виноват? Они? Не-е-е-ет, это ты мой друг… Это ты! Что вообще для тебя нормальная жизнь? Детский сад, школа, институт, армия, работа, семья, дети, пенсия, внуки, смерть? Нет? Восемьдесят лет в десяти существительных и одном прилагательном как-то скучновато, не так ли? Ох, уж эти синтетические суждения… Тем временем толстый таракан задавил тощего. Ты пытался, брат! Ты пытался! Вот и в жизни папенька-генерал победил… Сейчас, наверно, в восторге от нового Женькиного мужа, что тоже десантник, как и он сам… Не то, что ты… Баляба… Шатун… Ханыга… Ладно, хватит этого театра! Я топнул и разогнал всех насекомых по норам.

Вернемся к главному. Почему я здесь? Почему? Что было вчера? Давай вспоминай, Виталий Александрович! Так, так, так, истина где-то рядом, но где? Я выписался из больницы. Как я там оказался? Сначала меня сбил с ног бандитский нож, а затем поставил обратно медицинский. Это все последствия того криминального болота, в которое затянуло мою авантюрную натуру. Хоть Гробов не сплоховал, могли и прирезать окончательно, а тот спас, пристрелил убийцу… Скатертью дорога в ад тому. А я уж наивно подумал, что на этом все, мафия в тюрьме, мирному люду жизнь, и расслабился, а надо было текать, куда подальше, чтоб не нашли. К родне в Черноречинск… Хотя там бы нашли… Еще куда подальше… В Белосветск. В этом богом забытом граде меня бы точно никто и никогда не нашел, а уж друзья-то у меня там есть. Санечек Кольцов бы приютил. Я в свое время о нем книгу написал, он мне теперь по гроб жизни обязан… Или я ему… Да это и не важно, главное, что мы повязаны одной историей, факт остается фактом. Есть социальная драма, есть обывательский интерес, есть мои заслуги… Такие как Санечек не забывают об этом… Так ладно! Что было дальше? Я пришел домой, раскидал вещи. Что потом? Что же было потом? Бинго! Пришел мой лепший кореш Левчик Коновалов извиняться. Мы с ним слегка повздорили на фоне разногласий в философии жизни. Что ж… Я умею прощать, а он умеет извиняться… Было две бутылки коньяка… Для того дня я сделал много, выписался из больницы, отчего весьма заслужил пойло… Вселенная меня услышала и послала гонца… Спасибо! А дальше что? А дальше не помню! Совсем. Дыра в памяти. Как так-то? Клофелин? Лев Платонович, что-то это на тебя совсем не похоже! Странно в целом… А не работаешь ли ты на Виктора Палыча, главаря этих уродов, что меня сюда посадили? Взять тебя, Лева, в оборот проще пареной репы. Ты слишком падок до красивых женщин. Подложили тебе голубоглазую блондинку с упругими формами, а потом сообщили, что ей нет шестнадцати? Или рыжую? Сбылась мечта идиота, жаждущего ведьму? А в паспорт к ней заглядывать кто будет? Ясно ж, что никто! Девицы-то сейчас какие пошли. Есть такие, которым смело лет двадцать пять дашь. Вот она и дала тебе, Лев Платонович… Так дала, что не унес, да? Друга променял за миг прекрасный, что стонами юной девы был ознаменован? Ну и ну… Не ожидал… Осуждаю! Даже осуждаю в квадрате! Я думал, ты выше всего этого… Современный мир настолько пал, что если бы потоп был сейчас, то Ной не попал бы на свой же ковчег, зато вот все олени и бараны уцелели бы точно. А что было дальше, Лева? Переговоры с уголовничками, мол, либо ты на нас работаешь, либо в тюрьму? Кто ж сидеть-то хочет по 134-й статье УК РФ? Там за решеткой за такие дела быстро дырок в теле нашпигуют… Ну, Лев Платонович, ну скот, понимаю, попался, но размышлял ли ты над другим развитием событий? Рассказал бы мне все, подумали… Может, и нашелся какой выход, а ты сдал меня со всеми потрохами этим уголовным рожам… После долгих лет нашей дружбы… Как дешево ты поступил, Коновалов, как дешево! В голове что-то засвистело… А-а-а-а… Этого мне еще не хватало! Свист в ушах не появляется сразу. Сначала он тих, затем громче и только тогда ты понимаешь, что сей эффект имеет место быть, а уже следом происходит его исследование. Да-да, гадания в каком ухе громче, в каком тише, где источник… И только потом принимаются меры по его устранению… Свист не исчезает, пока ты не поймешь его полностью. Также и с дружбой… Сейчас блевану, чую уже, как желудочные массы покидают свое обиталище. А как иначе при реакции с этим миром? Уж редко найдешь место, где люди улыбаются по-настоящему. Ты его другом считал, а он тебе нож в спину. Эх, Лева-Лева, Публий Сервилий гордился бы тобой.