Пластиковые сердца

– Думаешь, они увяжутся за нами? – произнёс Оскар осторожно.

– Им сейчас не до нас. – ответила Ханна.

На стенах были символы – чёрные стрелки, почти растворившиеся под слоями забвения, но всё ещё настойчиво существующие, как подсказки для тех, кто хотел разглядеть. Рядом была нарисована ладонь, её линии были изогнуты так, что она могла быть как приветствием, так и предупреждением.

Луч фонаря разбился по рельсам, упав в хаотическом танце света и теней. И тогда они услышали голос. Чужой, строгий, выдернутый из глубин темноты:

– Дальше – только по выбору. Обратный путь закрыт.

Из темноты выступил старик. На лице у него была медицинская маска, стерильная и анонимная, скрывающая всё, что могло бы выдать эмоции.

Он напоминал привратника или стража в компьютерной игре, персонажа, который появляется только в тот момент, когда ты действительно решился пересечь черту. На запястье у него темнел старый шрам, дуга почти идеальной формы. Как цифровая метка доступа или забытая сигнатура системы. Казалось, этот человек не спрашивает, кто ты, а уже знает твой следующий шаг.

– Sonderlinie? – спросил Оскар, его голос звучал почти как эхо.

Старик кивнул.

– Причина перехода?

Оскар посмотрел на Ханну. Её глаза встретили его. В этом взгляде было всё, что невозможно объяснить словами. Она сжала его руку. Этот жест был их ответом, но она всё же произнесла:

– Утилизация.

Старик кивнул ещё раз. И отошел в сторону.

На стене проступила дверь – сначала едва различимый контур в сером бетоне, словно игра света. Но чем дольше они смотрели, тем явственнее становилась эта граница. Дверь не открылась, она возникла, материализовавшись из воздуха, как элемент интерфейса, который проявляется только по особому запросу.

Оскар и Ханна переступили порог.

Когда дверь закрылась, это произошло без звука, без финального акцента. Просто её больше не было – как не было пути назад.

23. ЛЮДИ, КОТОРЫХ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ

Пространство за дверью напоминало чрево старого корабля – место, которое когда-то знало движение, но теперь дышало только собственной ржавчиной. Воздух пах железом и тлеющим проводом, ведь само время здесь медленно коррозировало. Панели на стенах выглядели так, словно кто-то пытался стереть их память, но следы были слишком глубоки, чтобы исчезнуть.

Никаких указателей. Никаких пояснений. Только тишина, плотная, электрическая, как за мгновение до разряда. Здесь не теряли идентичность, её здесь создавали заново.

Шаги Оскара и Ханны отзывались приглушённо. Они не держались за руки – в этом было бы слишком много символизма, слишком много уязвимости. Но каждый их шаг совпадал с шагом другого, как у людей, которые знают, что следующее движение важно, даже если они не видят, куда оно приведёт.

– Сколько вас здесь? – спросила Ханна, когда их встретил высокий мужчина у конца коридора, его силуэт больше напоминал линию, чем человека.

– Ровно столько, чтобы нас считали исчезнувшими, – ответил он.

Имя, которое он назвал, было Винс, но это ничего не значило. Здесь имена теряли свою ценность, становясь лишь паролями, которые рано или поздно сбрасывались.

Он провёл их в помещение, которое они бы назвали общей комнатой, если бы это место само не противоречило таким определениям. Там пахло чаем, влажной пылью, странной смесью привычности и абсурда. Люди сидели на полу, их позы казались произвольными, но в этом была особая логика. Кто-то записывал что-то на бумаге, кто-то просто смотрел на стену. Мальчик в углу комнаты играл на пластиковой флейте, его мелодия была простой, но она наполняла пространство мягкой грустью, воспоминанием о чём-то давно ушедшем.

– Мы… отщепенцы? – тихо произнёс Оскар.

Он не знал, почему задал этот вопрос. Наверное, он просто хотел услышать ответ.

– Нет. – сказала Кассандра, девушка с длинными кудрявыми волосами, её голос звучал так, словно она читала истину из древнего текста. – Мы – те, кто понял: нормы – это ложь. И больше никто в них не верит.

– А ты почему здесь? – спросил он.

– Меня выбросило из альтернативной реальности. – сказала она. Её тон не менялся, словно она читала факт из учебника. – Это был обычный день. Я шла на работу по уже затёртому маршруту, в руке – папка с бумагами, в голове – списки и дедлайны. Я торопилась, когда заметила новый проход в стене между двумя магазинами – раньше там был просто закуток с вентиляционной решёткой. Мне стало любопытно, и я не раздумывая вошла. Шаг – и всё исчезло. На секунду стало темно, как будто погас свет, а потом я уже стояла посреди леса. Всё вокруг было незнакомым: ни людей, ни города, только стволы деревьев и тусклый, серый свет. Я смотрела на свою папку с бумагами и не могла понять, осталась ли хоть какая-то часть прошлого, кроме этой папки, со мной. Я шла, пока не наткнулась на дом, в котором никто давно не жил. На одну ночь он стал для меня укрытием. На следующий день прилетел дрон с инъектором. Я вырубила его сковородкой и пустилась в бега, потом встретила Винса. Теперь я здесь.

– Ты смелая… у меня бы не хватило духу так поступить, – с грустью заметила Ханна.

– А у меня хватило… Знаешь, моя бабушка всегда говорила: «Будущее принадлежит тем, кто борется.»

Ханна слушала. Её глаза были неподвижны, но Оскар знал, что она запоминала каждое слово, каждую паузу. Это было её способностью – создавать архив в собственной памяти.

– А дальше что? – спросила Ханна. – Мы что, будем прятаться в подземелье до конца жизни?

Винс посмотрел на неё с видом человека, которому было приятно услышать то, что никто не осмеливался произнести. Его ответ был простым.

– Нет. Мы – трещина в их стекле. Мы не для того здесь собрались, чтобы скрываться. Мы – особая искажённая линия, понимаешь? Нас не исправить. Нас нельзя встроить. Мы растём.

Он провёл их в другую часть базы, где на стене висел экран. Карта системы. Линии, точки, диаграммы, которые пульсировали, будто этот мир был живым организмом, в котором можно найти слабое место, если знаешь, куда нажать.

– Мы не просто бежим. – сказал он, показывая на карту. – Мы ищем точки взлома. Иногда это сбой в дроне. Иногда – стирание базы. Иногда – освобождение узников.

– А что нужно делать нам? – спросил Оскар.

Винс посмотрел на него с лёгкой улыбкой, которая так и не сформировалась. В его взгляде было что-то слишком точное.

– А что ты хочешь?

Вопрос был честным. Настолько, что он заставил замолчать. Оскар посмотрел на Ханну. Её запястье всё ещё краснело от полоски, оставленной браслетом, который больше не существовал. Полоса, как след, как шрам, как память.

– Я хочу, чтобы моя сестра жила.

Винс кивнул, как человек, который знает, как трудно бывает правильно ответить.

– Хорошо. Тогда ты будешь тем, кто разрушает их право решать, кто достоин жить.

В этот момент Оскар понял: Сопротивление не было армией. Оно не спасало. Оно просто отказывалось умирать без шанса быть услышанным. Иногда именно это становится началом настоящей войны.

24. ЭТО НЕ НАШ МИР

Пространство вокруг них изменилось мгновенно. Это было как пробуждение в комнате, где привычное теряло форму, а незнакомое пряталось в мелочах. Воздух стал плотнее, наполнившись невидимыми нитями напряжения. Они стояли на улице, но это была не та улица, которую они знали. Неоновые вывески исчезли, их место заняли строгие, угловатые здания, которые выглядели так, будто их построили не люди, а машины, лишённые воображения.

На месте кинотеатра возвышалась массивная постройка с чёрными стеклянными панелями и красными флагами, которые трепетали на ветру, как напоминание о чём-то неизбежном. На фасаде висел огромный символ – орёл, сжимающий в когтях свастику.

– Это… не наш мир… – прошептала Лора, её голос дрожал, как струна, готовая порваться.

– И не мой. – сказала Нина, ее взгляд был прикован к зданию. – Это их мир.

Сет молчал, его взгляд скользил по фасаду здания, задерживаясь на людях в униформе. Они стояли у входа, прямые, как линии в проекте, где нет места случайностям. Их форма была настолько идеальной, что её искусственность казалась вызовом. Тёмно-серые мундиры сидели, как влитые, ни одного лишнего изгиба, ни одного пятна или складки, нарушающей порядок. Пуговицы блестели в свете красных флагов, как миниатюрные зеркала, отражающие что-то бесконечно чужое.

Жёсткие челюсти, слегка прищуренные глаза, привыкшие к постоянному поиску нарушений. У одного из них была едва заметная родинка на скуле, у другого – седеющая прядь у виска, но всё это было подавлено общей аурой абсолютного подчинения.

Они двигались экономно, чётко, каждый жест был заранее прописан и отточен до автоматизма. Их руки, скрытые в чёрных перчатках, покоились на рукоятках оружий, внушающих страх.

Но страшнее всего был их взгляд – холодный, слишком уверенный, будто они знали, что любая попытка противостояния была бы напрасной.

Сет понимал: эти люди не сомневались, не задавали вопросов. Для них не существовало «почему». Только «как». Их присутствие было не столько физическим, сколько концептуальным. Они не просто стояли перед зданием, они были его продолжением, его неоспоримой частью.

И тогда раздался звук. Сначала тихий, как шёпот, потом громче, как крик. Сигнализация. Красный свет вспыхнул на фасаде здания, заливая улицу тревожным, почти густым сиянием, от которого некуда было спрятаться. И вместе с этим светом раздался громкий, механический голос:

– Обнаружены перебежчики. Обнаружены перебежчики. Три единицы категории «несовместимые». Повторяю: три единицы категории «несовместимые».

Нина замерла, её глаза застыли на фасаде, она пыталась найти в нём хоть какое-то укрытие. Лора повернулась к Сету, но он уже тянул их за руки в сторону, прочь от вспышки, которая превратила утро в напряжённый вихрь событий.

– Бежим! – крикнул Сет, хватая Нину за руку.

Лора уже была в движении, её шаги звучали как удары сердца, которое слишком быстро пытается догнать реальность.

Они побежали по улице, которая казалась бесконечной. За ними раздался рёв моторов. Машины ОРПО – чёрные, угловатые, с красными огнями, мигающими как предупреждение, выехали из-за угла. Сирены разрывали воздух, их звук был не просто громким, он был агрессивным, как приказ.

– Сюда! – крикнула Лора, указывая на узкий переулок между двумя зданиями. Они свернули, их шаги эхом отдавались от стен, но машины не отставали. Фары выхватывали их силуэты, превращая их в мишени.

– Они нас догонят. – выдохнула Нина, её голос был полон паники.

– Нет, если мы найдём укрытие. – взгляд Сета метался, как у человека, который ищет выход из лабиринта.

И тогда они заметили едва различимую дверь, скрытую в стене. Сет рванулся к ней, его пальцы дрожали, скользя по замаскированной поверхности в поисках замка. Лора и Нина не обернулись – их взгляды были прикованы к неумолимо приближающемуся свету фар.

– Быстрее. – прошептала Лора, и в её голосе звучала молитва, обращённая не к богам, а ко времени.

Дверь поддалась. Они вбежали внутрь, захлопнув её за собой. Тишина внутри была оглушительной, мир снаружи перестал существовать. Они стояли, тяжело дыша, их сердца били так громко, что казалось, их могли услышать даже через стены.

– Что это было? – выдохнула Нина, не скрывая смятения.

– Это определенно не наш мир. – повторил Сет, его взгляд был прикован к двери, как будто он ожидал, что она вот-вот откроется. – Даже нет смысла проверять, как здесь умер Кеннеди.

– Тогда чей? – спросила Лора.

Ответа не было. Только тишина. И красный свет, который всё ещё мигал за пределами их укрытия, как напоминание о том, что они теперь стали частью чего-то большего, чем могли себе представить.

25. НЕСОВМЕСТИМЫЕ

Ночь здесь не наступала так, как они привыкли. Это был не мягкий, обволакивающий сумрак, а скорее редактирование палитры – цвета стали холоднее, тени чётче, мир просто переходил в режим низкого энергопотребления. Они ждали в помещении, которое когда-то, вероятно, было серверной или какой-то технической подсобкой. Там всё пахло старым электричеством и застывшим страхом.

Сет сидел на полу, спиной к стене, и крутил в пальцах тонкий кабель – возможно, бессознательно, чтобы чувствовать себя хотя бы частично подключённым к логике. Лора записывала что-то на клочке бумаги, который нашла у щитка:

Если мы не выберемся, пусть это будет последним клочком нас…

Она не знала, кто это найдёт. Может, вообще никто. Но в мире, где всё фиксировалось, она хотела оставить что-то незаписанное системой.

Нина просто смотрела в потолок. Там были вентиляционные отверстия, ритмично пульсировавшие мягким синим светом. Она представляла, что это дыхание. Что мир дышит. Что он ещё может быть живым, не полностью механическим.

Когда шум наконец стих, они выбрались наружу. Улицы опустели, но не уснули. Камеры вращались с ленивой внимательностью, как кошки, которым всё равно, но только пока ты не пошевелишься.

Они передвигались быстро, почти танцуя между тенями, касаясь стен пальцами, чтобы не потерять ритм.

– Здесь слишком чисто. – сказала Лора, её голос был едва громче шелеста их шагов. – Как будто город сам боится запачкаться.

– Или как будто он уже мёртв, и только делает вид, что живёт, – ответила Нина, оглядываясь через плечо. – Всё это как декорации. Как застывшая игра.

Сет остановился у угла здания, посмотрел на вывеску, которую не сразу можно было прочитать:

Тело служит цели

– В каком-то смысле это даже честнее, чем в нашем мире. – произнёс он. – Там мы тоже служили. Просто притворялись, что нет.

– Говори за себя! – фыркнула Лора. – Я не подписывалась на службу.

– Никто не подписывался. Просто мы родились в системе, где «свобода» – это интерфейс, а не выбор.

Нина провела пальцем по холодной плитке стены. Там был выбит серийный номер. У здания. У стены. У каждого кирпича.

– Здесь даже здания имеют идентификацию. Для этого мира мы как ошибка 404.

– И всё же он нас ищет. – Сет кивнул в сторону камеры, чей красный зрачок только что моргнул.

– Потому что в нём нет места случайностям. – Лора выдохнула. – Наверное, это и есть настоящий кошмар: когда ты не можешь быть случайным.

Сет посмотрел на неё, наконец задержав взгляд. В её глазах был не страх, а нечто более глубокое – усталость от решений, которые приходилось принимать слишком часто.

– Знаешь, – сказал он тихо, – странно, что в мире, где всё такое правильное, мы чувствуем себя неправильными.

Лора промолчала, потому что эти слова не требовали ответа, они сами по себе были завершённой мыслью.

Здания вокруг них выглядели так, будто их создали не для людей, а для идей. Чёрные фасады с острыми углами, которые пытались разрезать воздух, стояли в абсолютной симметрии, как солдаты на параде. Каждое окно было одинаковым, каждое отражение – стерильным. В этих зданиях не было места случайности, сама жизнь была вырезана из их архитектуры. Они не дышали, они просто существовали, как напоминание о том, что порядок всегда побеждает хаос.

Аптеки светились тусклым, почти болезненным светом. Их вывески были прямолинейными и холодными, как приказы:

Чистота тела – долг перед нацией

Здоровье во имя порядка

Гармония тела – основа Империи

Каждая надпись звучала не как обещание, а как требование, превращая даже заботу о себе в акт подчинения системе. Запах стерильности проникал даже через закрытые двери, оставляя ощущение, что здесь лечат не тела, а подчиняют разум.

Магазины казались ещё более странными. Их витрины были заполнены товарами, которые никто не покупал: одинаковые серые костюмы, одинаковые чёрные ботинки, одинаковые белые рубашки. Всё это выглядело как реквизит для спектакля, который никогда не начнётся. Надписи на вывесках были короткими, почти приказными: «Одежда», «Еда», «Техника». Никаких брендов, никаких логотипов, только функциональность, доведённая до абсурда.

Они двигались дальше, стараясь не смотреть на камеры, которые вращались с ленивой, но настойчивой точностью. Казалось, что город сам наблюдает за ними, как хищник, который знает, что его жертва рано или поздно сделает неверный шаг. Стены зданий были холодными на ощупь, как металл, который никогда не нагревается. Даже тени здесь выглядели чужими, словно они принадлежали не людям, а самому городу.

– У нас нет карты, – пробормотала Лора.

– Нам не нужна карта. Нам нужно… ощущение. Здесь всё построено по логике, – сказал Сет, – значит, логика нас и спасёт.

Это прозвучало как философия подростка, впервые открывшего для себя книги о хакерах и теории хаоса, но сейчас – всё, что имело ритм и структуру, внушало надежду.

И именно тогда появился звук. Сначала как тиканье. Потом как звон стекла, режущего воздух. Затем – визг, как если бы сам воздух был металлическим. Дрон.

Он был чёрным, как вырезанная тень, без видимых винтов, только гравитационные импульсы и злобная решимость. У него не было глаз, но он смотрел. Прямо на них.

– Вперед! – выкрикнул Сет, веря, что движение – их единственное спасение.

Они рванули к ближайшему входу в метро, лестница вниз казалась порталом в подземную версию кошмара, но всё, что небо упускало из виду, становилось их шансом на существование. Дрон погнался за ними, выпуская тонкие нити света, сканирующие пространство. Он не стрелял. Он фиксировал.

Линия метро оказалась почти мёртвой. Рельсы заржавели, но лампы под потолком горели ровно, без мигания. Они бежали по перрону, пока не увидели странную дверь в стене – металлическую, с выгравированной надписью:

Sonderlinie.

Это было слово, которое звучало как пароль. Оно не объясняло, но обещало.

Они подошли ближе – и дверь открылась сама. На пороге стоял старик в маске и в изношенном плаще с нашивкой в виде сломанного QR-кода.

– Причина нахождения здесь? – его голос звучал механически, но не отталкивающе. Как будто старый друг позвонил тебе с другого номера, и ты сразу узнал его интонацию, даже если тембр изменился.

Сет сделал шаг вперёд.

– Нас преследуют. Нам нужно укрытие. Мы не знаем… как мы попали в эту реальность.

Старик молча смотрел. Или анализировал.

– Другая реальность… – повторил он. – Значит, вы несовместимые.

Нина кивнула.

– Мы не представляем угрозы. Только ищем, как спастись.

Наступила пауза. А потом старик в маске развернулся.

– Входите. Но знайте: вы пересекаете линию, за которой всё – не то, чем кажется.

Они вошли. Дверь за ними закрылась.

И впервые за всё время Нина ощутила странное и почти чуждое чувство. Надежду. Сломанную, мятую, но настоящую. Её пальцы пробежались по внутреннему шву кармана, натыкаясь на что-то холодное и знакомое – монетку, которую она уже перестала считать чем-то значимым.

Нина подкинула монетку. Она полетела вверх медленно, почти вяло, как будто само пространство сопротивлялось её движению, а потом упала обратно на её ладонь. И так несколько раз. На этот раз выпала Гексаграмма 18: «Чтобы изменить своё будущее, иногда бывает достаточно разобраться в прошлом».

Это была не инструкция, не пророчество, а напоминание, почти личное. Её дыхание стало медленнее, а монетка в её руке вдруг обрела вес, который она раньше не замечала.

– Что там? – спросил Сет. Его голос звучал где-то позади, как воспоминание, которое она уже успела забыть.

Нина подняла голову, её взгляд был слегка отсутствующим, но в нём читалась странная уверенность, которой раньше не было.

– Надежда. – ответила она.

26. КОРПОРАЦИЯ КРОНОС

Здание Кроноса было гигантским монолитом, похожим на тяжёлую тень, которая висела над городом Нойрейх, как напоминание о том, что здесь всё под контролем. Его фасад был лишён всякой избыточности, будто нарочно вырубленный из камня, и покрытый темным зеркальным стеклом так, чтобы никто не мог увидеть, что скрывается внутри. Кронос стоял как неприступная крепость. Улицы тянулись к нему, как лабиринт из серых бетонных стен и строгих, выверенных углов. Вокруг была только холодная симметрия. Камни под ногами казались мертвыми, здания рядом были такими же пустыми, как и лица тех, кто проходил мимо.