Одинокий трип некитайца по реке Янцзы

– До встречи!

– Угу…

Дома я завалился в кресло и стал разглядывать стену. Через несколько минут телефон запиликал снова – сканы билетов. Завтра. Всё так просто – завтра ты будешь в другом городе, в другой жизни. Словно так и должно быть.

А завтра, выходя из квартиры, я посмотрел на соседнюю дверь. Медленно повернул ключ и еще немного постоял на месте. Я был один, хотя на секунду мне показалось, будто я услышал легкий хрип половиц у соседней двери. Через некоторое время я зашагал к выходу, сел в ожидавшую меня машину, еще раз посмотрел на дом и покинул его навсегда.

О потерянном тапке на берегу реки Янцзы

Все вокруг меняется… Люди сменяют людей, дни проходят, а за ними мимо идут целые года. Остается только одно неизменным – эта печаль одиночества, что люди носят у себя под сердцем. Тонкая, почти невидимая, но всё же ощутимая, как лёгкий налёт соли на коже. Так я думал, лежа на берегу реки Янцзы в своих фиолетово желтых полосатых плавках.

В то лето я каждое утро отправлялся на пляж, снимал с себя футболку, ложился на шезлонг и читал до тех пор, пока хватало сил. Это не было чем-то героическим, поскольку я все равно знал – рано или поздно сон одолеет меня, я провалюсь в него и забудусь. Порой мне казалось, что только ради этого я и читал. Сладко заснуть.

Когда же лучи солнца не переносили моего присутствия на открытом пространстве и становились особенно злостными, я со своей белой кожей собирал манатки и уходил, словно бродячий пес, убегающий куда-то с поджатым хвостом.

Я возвращался в свою съемную квартирку, принимал душ, обедал и садился за работу. Переводил эти дрянные тексты с китайского на английский. Не было в этих текстах ни души, ни чувств. В основном технические инструкции, рецепты и рабочие поручения. И так хотелось хоть раз добавить в этот мусор строчку от себя:

«Примите же эту таблетку с миром и живите! Ощутите спокойствие всей вселенной. Позвольте себе хоть раз в жизни почувствовать, что вам действительно хорошо!»

Так и проходил день за днем. Я ходил на пляж, возвращался, переводил. Все дни были похожи друг на друга. Одна книжка сменяла другую, сны становились все более однообразными.

Я никогда не менял пляжа. Все время ходил в один и тот же. По началу, правда, забрёл в какое-то людное местечко. Местные рассматривали меня там слишком назойливо. Смотрели они на мою белую кожу и светлые волосы. Пытались углядеть цвет глаз. Порой казалось, что и в душу мою хотели залезть, но нет… кому было дело до моей души?

Я туда сходил еще раза два, просидел со стеклянными глазами и на радость всем перестал ходить. Нашел этот пляж, где сижу теперь каждый день. Там почти не было людей. Пару стариков со своими старухами, которые уже сотню раз видали таких как я, и по большей части просто молча сидели.

И вот снова и снова я бывал там, и наконец в один из дней мне попалась настолько скучная книга, что через каких-то пятнадцать минут я провалился в глубокий тихий сон. Сплю и снится мне красивый лес. Никаких людей в этом сне, красота… Брожу там и чувствую, как всякие лесные зверушки пялятся на меня с интересом, но ни у кого из них злости ко мне нет. Им просто интересно кто забрел в их сонный лес. Прямо как в сказке… А потом лес начал темнеть, наступила ночь, а после ночи вовсе мрак, хоть глаз выколи. Но я и не думал идти на свет, я пошел глубже в лес, чтобы найти хоть что-то живое, или хотя бы следы какой-нибудь жизни…

И тогда, еще с закрытыми глазами, я понял, что кто-то стоит надо мной, перегородив солнце своей темной тенью. Я открыл глаза, чуть пощурившись – в контражуре стоял силуэт, который произнес женским голосом:

– Извините, Вы не видели здесь тапок?

Вот только сумасшедших мне здесь не хватало, подумал я, а сам сказал:

– Тапок? А как он выглядит?

– Как Ваши плавки! Фиолетовый, а те штучки… ну что сверху держат пальцы – они желтые!

Я попытался проснуться, задумался и пока думал изучил ее. Среднего роста, с острыми плечами, большая грудь и очень стройные ноги. Волосы ее казались жесткими, но, наверное, то было из – за палящего солнца и коротковатой стрижки.

– Я потеряла его где-то здесь, – она не дождалась итога моих размышлений и показала рукой на пространство вокруг.

И серьезно… на ней не было одного тапка. Стопы у нее были аккуратные – ни большие, ни маленькие.

Я просто молча встал и начал осматривать песок вокруг. Тапка нигде не было. Она тоже покрутилась рядом. Я попинал местами песок, надеясь, что, пнув вот так вдруг обнаружится ее пропавший зарытый тапок. Так мы и крутились вокруг, пока оба не поняли, что затея эта совершенно бесполезна.

– А как Вы говорите, потеряли свой тапок? – спросил я, усевшись на шезлонг.

Она села рядом. Обхватила руками колени и начала свою историю…

– Понимаете, я выросла без родителей, в приюте. Мы там не любим терять вещи, потому что с детства начинаешь ценить всё. Вещи там были чем-то больше, чем просто вещи. И может уже нет такого яркого чувства, но привычка точно сформировалась. Сломается что-то – не выкидываешь вот так, как это делают обычно. А берешь эту вещичку и ремонтируешь. Одежду зашиваешь. Стаканы склеиваешь. Часы – ковыряешь, пытаешься вернуть к жизни.

– Умеешь ты, значит, с вещами обращаться, – бросил я.

– Ага… потому что привычка. Да и с таким детством как у меня, вещи становятся как родные. С одеждой проще всего. Женские руки как бы созданы зашивать одежду. Стаканы тоже ерунда. С часами посложнее. А вот с отношениями самое сложное…

– Отношения? А их тоже можно починить?

– Можно, но когда ты растешь так как росла я, то это очень сложно. Ведь я как бы привыкла быть одна. На кого можно понадеяться, если родные родители отказались от тебя?

– Простите, об этом должно быть не очень приятно думать.

– Да нет, ко всему привыкаешь! Но тут именно главное, как ты сам ко всему относишься. Жизни учишься, шаг за шагом, вы так не думаете? – спросила она меня.

– Да, наверное… я никогда не задумывался об этом глубоко.

– А я вот заметила, – вдруг сказала она, – вы любите книги, да? Читаете долго, а потом засыпаете с ними в руках.

– Вид у меня при этом, наверное, не очень, – сконфузился я.

– Ну что вы! Очень даже милый вид! Простите, что я смотрела на вас, но мне очень нравится как вы обращаетесь с книгами. Видно, что это все из вашего детства!

– Из моего детства? – переспросил я.

– Да, конечно!

Прибой усилился, и мы оба на миг затихли, наблюдая за его бесконечной борьбой с берегом. Волны приходят, волны уходят. Такая же ритмичная бессмысленность, как и всё в этом мире. С детства я был уверен, что все дети живут очень долго и скучно. Каждый день после школы, я брал с кухни французские булочки с ветчиной и сыром – те, что мама заботливо готовила утром, в спешке перед тем, как уйти на работу. Я доставал книгу из шкафа, забирался на старый диван, и читал. Время останавливалось.

Родители редко бывали дома. Часто я не знал чем себя занять. Потом, в мою жизнь вошли книги. Я читал пока в комнате не становилось темно. Тогда же я порой задумывался о жизни, и о ее течении. И мне не верилось, что я стану однажды взрослым, хоть я этого и очень хотел. Я никогда не думал, что окажусь в Китае и буду искать тапок на берегу Янцзы, вспоминая своё детство. Теперь, когда я стал взрослым, мне не верится, что когда – то я был ребёнком…

– Вот поэтому тапок мне бы всё же найти… а то буду думать, что я слабею.

– А может иногда нужно становится слабой? – спросил я.

– Зашивать свитера, ремонтировать часы и склеивать стаканы – все что я могу. Прекрати я это делать и что тогда от меня останется?

– Вот и посмотрим… Может тогда вы и станете собой?

– Если я перестану быть такой, жизнь меня раздавит.

– Не раздавит! – уверил её я.

Она еще вдохнула воздуха и хотела было что-то сказать, но затем выдохнула, посмотрела на меня очень по-доброму и улыбнулась.

– И почему я Вам всё это рассказываю? – вдруг спросила она саму себя. – Может потому что Вы иностранец?

– Может быть вы думаете, что я мыслю иначе?

– Надеюсь на это.

Я тоже надеялся, но произнёс:

– Все мы одинаковы…

Она только вздохнула и снова начала разглядывать пальцы на своей босой ноге, шевеля ими друг о друга.

Она достала из своей сумочки листок бумаги и ручку. «Хозяйственная девушка» – лишний раз подумал я. Записала что-то и протянула мне.

– Если найдете тапок, позвоните мне, хорошо?

Я взял листочек себе.

– Угу…

А затем ничего ни говоря, она просто встала и ушла. Я смотрел на то, как она грациозно идет по песку без одного тапка. Она делала это так, словно всю жизнь ходила по берегу в одном тапке. И так я глядел на нее пока она не исчезла из виду. Она ушла, а я все думал – не сон ли это был?

Все вокруг меняется… Люди сменяют людей, дни проходят, а за ними мимо идут целые года. Остается только одно неизменным – эта печаль одиночества, что люди носят у себя под сердцем. Тонкая, почти невидимая, но всё же ощутимая, как лёгкий налёт соли на коже. Так я думал, лежа на берегу реки Янцзы в своих фиолетово желтых полосатых плавках.

Её квартира, её правила

Срок аренды подошел к концу и Сяо Мо начал стандартную процедуру выселения. Выселяли меня, и по правде говоря я не был к этому готов. Нет, квартира Сяо Мо не идеальна. Если быть честным, она была жалкой, как и мои собственные дела. Всё скатывалось вниз. Не так как полгода назад, когда я только приехал в Шеньчжень6 в поисках новой работы. Но через месяц или два что-то во мне поменялось – я увлёкся написанием романа. Меня будто накрыло. Я только и делал, что стучал по клавишам. С работы меня, конечно же, поперли – я же там перестал появляться. Я все думал, вот она, настала эта «великая минута». Мне казалось, что вот она, судьба моя, приближается, тянется ко мне в каждом звуке клавиш под моими пальцами. Я был охвачен неистовым творческим голодом, одержимым, как человек, нашедший ключ к вечности, – я бил по клавишам, не чувствуя времени, утратив всё, что раньше имело вес. Мысли лились, как водопад, да только я всё время задавался одним вопросом: что это за вода такая? Альпийский родник или, прости господи, дерьмо из ржавой трубы? Альпийская вода – сладкая, ледяная, бьет прямо в душу. Пьёшь, а потом ещё и ещё, потому что не можешь остановиться, так хороша. Альпийская вода! Альпийская вода – это святое, это дар небес, ледяная, пронзающая душу своей сладостью, пьёшь – и не можешь остановиться, каждый глоток – как откровение. Да, вот она, та вода, что обещает вечность, и сердце твоё поёт, когда её касаешься. А моя? Нет, моя вода шла скорее по истрепанным ржавым трубам, изношенным нависавшим над ними трущобным асфальтом и всеми теми бедами, которые этот асфальт когда – либо пронес на себе.

Каждый день я сидел над своей повестью. Хотя нет, давайте называть вещи своими именами – романом! Грезил славой и успехом, как будто вот-вот станет лучше. Я перестал выходить из дому, нигде не бывал и скоро даже перестал появляться на работе. Меня уволили, как я уже говорил. Тогда мне мельком показалось это хорошей идеей. Я ведь думал, что роман выстрелит, распродастся, а я навсегда забуду, что такое будильник по утрам и пинки начальства. Но потом, как это обычно бывает, на мой маленький, но бодрый ручей мыслей свалился огромный булыжник – и всё. Поток остановился.

Так родник превратился в ручеек, а ручеек через время стал тонкой струйкой и к тому моменту, когда я пожалел об уходе с работы у меня уже совсем не было денег. Роман оставался недописанным и это заставило меня изрядно понервничать. К моменту, когда я понял, что натворил, было уже поздно. Денег не осталось, роман застрял где-то в середине, и я нервничал так, что ночи перестали быть спокойными. Удивительно, но больше всего я переживал не за деньги, а за неоконченную историю. Мне нужна была концовка, нужна была чертова развязка – что-то такое, что бы накрыло всех и вся! А в голове пустота, как будто все мои мысли кто-то сожрал, переварил и выплюнул. Я стал нервным, как бешеная крыса в клетке, всё время чувствовал себя больным. От злости, от беспомощности.

И вот, когда я уже был готов выброситься из окна или, что более вероятно, просто пролежать весь день на диване, к счастью, один старый друг, с которым мы когда-то работали в бюро, заметил, что я на грани. Он зашёл ко мне накануне оплаты за аренду. Я сидел, как полный лузер, с пустыми руками и пустой башкой, и выложил ему всё как на духу. И вот, он пожалел меня, наверное. Устроил так, что через пару своих знакомых нашел для меня работу. Хорошая вроде бы возможность, но, как водится, за всё нужно платить. Ради этой работы пришлось уезжать из Нанкина в Шэньчжэнь. Я терпеть не могу юг, особенно летом. Эта невыносимая жара, к тому же я ненавижу южных китайцев – они рождаются с талантом впарить тебе что угодно, даже воздух в пакетах. Казалось, что каждый, кого ты там встречаешь, только и думает, как бы что-нибудь тебе продать, будь то товар, идея или даже собственная мечта. Торгаши от Бога!

Однако деваться-то было некуда, так что я запрыгнул в самолет и прилетел куда положено. Как и ожидалось жара сделала свое дело и когда я добрался до пункта назначения, стал выглядеть еще хуже. Там – то меня и свели с Сяо Мо, который очень неохотно согласился на три с половиной тысячи юаней в месяц.

– Ты случаем не нарик? – спросил он, прищурившись, будто пытался распознать, сколько доз я принял перед встречей.

– Терпеть не могу наркоманов, – ответил я, потому что, если честно, с ними действительно ничего хорошего не бывает. Сяо Мо кивнул с таким одобрением, что его второй подбородок заходил ходуном, как желе на празднике.

Квартира оказалась не просто убогой – она была, как музей войны, где воссоздана сцена битвы с японскими солдатами, которых разнесли китайские гранаты. Стены в трещинах, пол местами вспучен, а запах такой, что можно было предположить, что всё это время здесь жило какое-то привидение. Я мысленно выдал себе нагоняй за свою финансовую «гениальность» и без лишних вопросов пожал Сяо Мо руку.

– Соблюдай чистоту и никаких наркотиков, – буркнул он, ткнув пальцем в потолок, как будто там были высечены эти священные заповеди.

Все было настолько небрежно, что выполнить условия договора не составило бы никакого труда, даже если бы я сильно постарался их нарушить. Сяо Мо согласился подождать неделю до внесения первого платежа. За это время я устроился на какую-то убогую работу, выпросил у начальницы аванс – можно сказать, выклянчил, – и отдал эти жалкие юани за квартирку.

Прошло пару месяцев, и дела вроде бы начали налаживаться. Как-то вечером я ковырялся в своем ноутбуке и мне на глаза снова попался неоконченный роман. Развернув перед собой череду слов на белом экране, я словно вновь ощутил тот заброшенный родник внутри себя, который когда-то иссяк. Теперь же струйка вновь обернулась ручейком, а тот – стремительным потоком, и я снова забросил работу, погружаясь в писательство с головой. На этот раз у меня была развязка. Мой роман жил, и в какой-то момент я был уверен, что это шедевр. И вот я опять перестал ходить на работу – ну а что? В этот раз у меня была развязка, и я был уверен, что пишу шедевр. Писал, как угорелый, без остановки. Естественно, деньги снова закончились. Я пытался есть как можно меньше, никуда не ходил, сидел дома, как полоумный отшельник, но последние копейки всё равно ушли месяц назад на оплату аренды.

Однако в этот раз я не был таким идиотом, как раньше. У меня был план. Роман был закончен, и я, полный торжественности, разослал его по всем известным издательствам. Всё. Дело сделано. Осталось только ждать. Я слонялся по городу, представляя, как скоро получу письмо, которое изменит мою жизнь. Письмо должно было быть примерно таким:

«Уважаемый Марк,

Прочитав ваш роман, вся наша редакция была потрясена. Мы наконец-то снова поверили в литературу!

Это не просто книга – это шедевр. Мы ждали именно такого произведения многие годы, и с радостью сообщаем вам, что готовы принять его к публикации. Ваш аванс составит солидную сумму, а тираж, ну, скажем… двадцать тысяч экземпляров!»

Двадцать тысяч! Чёрт возьми, двадцать тысяч экземпляров! Кто бы мог подумать?! Я шёл по улице и просто сиял, как новогодняя гирлянда. Казалось, вот-вот всё в жизни сложится, мечты сбудутся, и я начну купаться в деньгах и славе. Но затем прошла неделя, там другая, а скоро пролетел и целый месяц. От моего энтузиазма не осталось и следа – писем не было. И снова внутри поселилась та гнилая, тошнотворная пустота. В один из вечеров в мою квартирёнку постучались.

Я открыл, прямо передо мной стоял рассерженный Сяо Мо.

– Плати или выметайся! – рявкнул он.

Сяо Мо7 не шло его имя. Он был жирным здоровенным мужиком, с квадратной прической и вечно выпученными в изумление глазами. Я со своей худобой просто терялся в тени Сяо Мо.

– Мо, мне нечем платить тебе…

– Плати или выметайся! – я почувствовал как на меня попали слюни Сяо Мо.

Я попытался объяснить ему, что я преуспевающий писатель, что снял такую убогую квартиренку только для вдохновения и скоро должен прийти ответ по моему роману. Вот тогда-то Сяо Мо и получит все что ему причитается и быть может какой-то щедрый подарок от меня. Но этот шкаф с ногами даже бровью не повёл. Каким-то чудом я уговорил этого борова дать мне еще один день на сборы.

В течении последнего дня я судорожно пытался что-то предпринять в рамках своего ничтожного бюджета и на удивление скоро нашел очень неплохую квартиру. Собрав пожитки я двинулся на место встречи и всю дорогу придумывал способ договориться об отсрочке первого платежа. Меня встретила женщина лет срока пяти. Хозяйку звали Дунмей. Она никогда не выпускала сигарету изо рта и выглядела так, будто за её плечами была война, которую она проиграла. Под глазами тяжелые мешки, лицо серьезное, как у старого полицейского.

– Я хозяйка, – пробормотала она сквозь зажатую во рту сигарету.

Я назвался, но мне показалось что она даже не стала слушать. Перед входом в квартиру она печально глянула на чуть недокуренную сигарету и затем с большим сожалением ловко выкинула ее щелбаном. Квартира была очень чистой, аккуратной, с неплохой мебелью. Я даже стал сомневаться – правильно ли указана цена, нет ли какой ошибки?

– И за все четыре тысячи юаней?

Она оглядела меня с головы до пят.

– Сброшу тебе до трех с половиной, если будешь следовать моим правилам.

– Хорошо, – кивнул я, а сам недоверчиво осматривался.

– Правила такие. В квартире не курить. Куришь? Иди на улицу.

– Я не курю.

– Мне плевать. Если закуришь, то – на улицу!

– Я не курю.

– Мебель портишь – вон отсюда. Вечеринки – тоже вон. У тебя баба есть?

– Нет.

– Если есть, не приводи её сюда!

– Да у меня никого нет.

– Баб водить сюда я не позволю, как и вечеринки. Только попробуй – сразу вылетишь. И учти, я сдаю квартиру только одиночкам. Парочкам всегда отказываю. Всё ясно?

– Вечеринок я не устраиваю. Я Писатель…

На этом слове она посмотрела на меня так, как смотрят на человека, который только что сказал, что он – единорог. Потом взглянула в окно, как будто в нём была скрыта тайна жизни. Она устало вздохнула. Кажется сейчас ей очень не хватало сигареты.

– Ну, ты там свои писательские радости держи при себе, понял? – сказала она, выдохнув, будто сейчас закурит сигарету силой мысли.

– Понял.

– Ходи тихо, по стеночке, как призрак. Соседей не буди, они у меня нервные. Магазин через дорогу – скажешь, что ты от меня, может, скидку дадут, если у них будет хорошее настроение. И, да, помни: никаких женщин!

Я кивал.

– Что-то еще? – спросил я.

– Да.

– Что же?

– То, – тут её голос стал каким-то заговорщическим. – Я сама буду к тебе приходить.

– Уборку, что ли, делать? – спросил я, решив, что хоть здесь мне повезло.

– Плевать мне на уборку! – выпалила она.

– А на что тогда не плевать?

– Я буду приходить к тебе ночью… или днем. В общем, когда захочется, но за делами ночными. Такое правило или ничего не выйдет.

Я поглядел налево, поглядел направо. Может, это шутка? Или последствия того, что я слишком долго был на нервах?

– Дунмей, я обычно работаю над книгой… много пишу…

Она смотрела на меня с приподнятыми бровями. Тишина.

– Хорошо, – сказал я.

Дунмей кивнула и резко зашагала к выходу.

Первую неделю было тихо. Никого. И я уже начал думать, что это у меня крыша съехала. Может, весь тот бред с её ночными визитами – это результат очередного нервного срыва. Писательство, знаешь ли, может и не такое с тобой сделать. «Может, вообще этого разговора не было,» – думал я, лёжа на диване. Мало ли, может, я всё выдумал, и моё воображение уже на последнем издыхании.

Но неделю спустя, в вечер среды я, лежа на диване, услыхал как защелкал замок двери. Как раз собирался отходить ко сну. Приподнявшись я увидел, что в квартиру вошла Дунмей. Она стояла похожая на привидение в тени коридора и нетерпеливо перебирала пальцами у себя на талии, словно находилась в очереди продуктового магазина.

Я смотрел на нее, она на меня. Мне всё казалось, что это лишь плод моего воображения, творческий нервный срыв. В голове мелькает мысль: «Ну точно, это всё нервы, снова глючит.» Но потом Дунмей резко зыркнула на меня, словно хотела сказать: «Ну ты чего тупишь?», и, развела руками:

– Раздевайся! – сказала она.

Раздавшийся по квартире голос заставил меня дернуться. Раньше мои фантазии никогда не разговаривали, да еще и так правдоподобно! От этого я пуще прежнего потерялся и не знал, что мне делать. Было ясно, что с Дунмей лучше не спорить, так что я снял с себя одежду. Она тоже разделась. Надо сказать, для своих лет фигура у неё была на уровне. Наверняка когда-то она была просто вау, но время не щадит никого – даже у самых шикарных дам со временем всё начинает, ну, скажем так, стремиться к земле.

Прелюдий она явно не любила, так что мы быстро перешли к делу. Что касается вопросов постельных, то я всегда стараюсь быть на высоте, другое дело что это не всегда удается, хоть я и очень стараюсь. Я пыхтел над ней изо всех сил и кажется Дунмей была довольна. Но потом я ощутил как влажный воздух, жара и поздний час оставили меня без сил, руки ослабли и задрожали. Она заметила это, перевернулась и села на меня сверху. Диван заскрежетал еще сильнее, она была настоящей профессионалкой и мне даже начинало это нравится. И вот я видел, что она на самом пике и перед самым концом Дунмей стала что-то неразборчиво говорить по – кантонски8. Скрип ускорялся и наконец, когда дело уже почти подошло к завершению, Дунмей резко наклонилась ко мне и впилась в губы поцелуем. Засунула язык мне в рот, так что я чуть не захлебнулся! Было ощущение, будто я целуюсь с пепельницей, от неё жутко разило сигаретами. Я словно дышал серой и угольной пылью из чистилища. Когда я уже был готов отключиться, её тело мощно содрогнулось и обмякло. Она отпрянула и застонала. Диван перестал скрипеть, она положила голову мне на плечо. Я осторожно закашлялся. Мы молча лежали, а потом я уснул.

Я проснулся позже обычного на несколько часов. Чувствовал себя разбитым. На утро Дунмей уже не было. Я особенно старательно почистил зубы, но все не мог отделаться от пепельного привкуса. В то утро мои мысли были лишь об одном – нужно срочно съезжать!

Проснувшись и почистив зубы, я сел за стол, открыл ноутбук, и с какой-то наивной надеждой стал просматривать почту. Писем от издательств не было. Все мне казалось очень унылым, деньги заканчивались. Одно было хорошо, мне действительно сделали неплохую скидку, когда я сказал, что пришел отовариваться по рекомендации Дунмей.

Вернувшись я наспех приготовил поесть и стал искать объявления о найме на работу. Нужно было возвращаться к обычной жизни, слишком долго я живу как ненормальный. Кажется теперь я точно усвоил главное правило жизни – если не хочешь неприятностей, всегда оставайся при деньгах! Мечта быть писателем? Она всё больше выглядела как глупая причуда, которую я дорого оплатил. Ирония в том, что сожалеть можно только об уже совершенном. А у меня, похоже, за плечами уже целый список ошибок, как из списка покупок на неделю.

Как назло, с работой не фартило. Требовались аниматоры, грузчики, прочие работники тяжелого физического труда. Я ушел с единственной в Шэньчжэни должности переводчика. Я мог бы переводить с китайского на русский, или на английский, или наоборот с английского на китайский, но не единой живой душе в ближайших окрестностях этого не нужно было. У меня оставалась лишь немного денег на поесть и об очередном переезде в другой город не могло идти и речи.

Время шло. Я оставался без работы, Дунмей стала наведываться все чаще. Как – то она сказала: