Барин из провинции

– На вот. Некогда мне, – кидаю монетку, вроде бы гривенник. Много, конечно, для чарки водки, но что в руку попалось.

– Благодарствую, – расплывается в беззубой улыбке жрица любви и негромко говорит, уже в спину: – Барин, ты ежели лекаря ищешь, то у нас в деревне есть бабка хорошая – и шепчет, и травками… Берёт дорого, место ведь проезжее, но ты, я гляжу, щедрый.

– Ну-ка, подробнее – как её найти? – резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чуть не сбив Тимоху, который топает сзади. – Куда идти?

– Вам – лучше никуда. Темнеет уже. Тут в трактире у Митрича порядок, а на улице всякое может быть… Я сама сбегаю, бабку приведу. Но ты, барин, уж заплати ей сразу, даже коли не поможет. А то я у неё виноватая буду… Опять.

– Скажи – рубль дам, если поможет, – обещаю я.

– Лекарства тоже, конечно, входят в цену, – торопливо вставляет крохобор-конюх, совершенно не ценя здоровье полезного для нас человека.

Старушка-лекарша, которая, несмотря на седые волосы, выглядела заметно лучше трактирной проститутки, примчалась уже минут через пятнадцать. Реально бежала, или шагала шустро, потому как запыхалась. Выгоняю Тимоху в коридор – для четверых помещение уже тесновато. Сам же решил остаться. Уж больно любопытно мне, чем лечить станет.

Выслушав жалобы, старушка достаёт из корзины какие-то пакетики с травами, мутного вида настойки и – я даже сначала не поверил – уголь! Точно! Уголь же собирает всякие гадости в организме… Неужели уже известны его полезные свойства? А бабка волокет, несмотря на свою старость и провинциальность! Рубль ей отдам обязательно – не за лечение даже, а за саму идею! И как я сам не додумался?

Глава 5

Оказалось, я переоценил продвинутость местной лекарши. Уголь она, конечно, использовала, но только не внутрь а для очистки самогона, которым и собралась лечить больного.

Володя – парень бывалый и к градусам привычный – выпендриваться не стал. Выпив сто грамм очищенной спиртовой настойки, да запив парой ложек разных микстур, он сел на лавку, закатил глаза и прислушался к себе.

– Вроде пошло… – произнес он с удивлением, – А ведь всё утро нутро ничего не принимало, даже воду гнало обратно!

– Вот и славно. Посиди, милок, пока, – командует бабуля. – Чуть погодя ещё столько же плесну.

А я завожу степенную беседу со знахаркой. Ну, не сразу же ей рупь отдавать! Да и любопытно.

– Старая, скажи на милость, кто тебя научил водочку углём чистить?

Бабка ничуть не удивилась моему вопросу и охотно, с достоинством, ответила:

– Так я ж у покойничка Товия Егоровича служила, ещё когда в Петербурге жила. В лаборатории у него полы мыла, да пробирки протирала… … Но слушала, наблюдала! Большой учёный, я тебе скажу, был!

– Он-то и выяснил, что уголь и жидкости очищает, водку ту же – запах и вкус дурной убирает, да и обычную воду помогает хранить. Для моряков придумал методу – уголь на дно бочки класть, чтобы вода не портилась. “Адсорбция” то явление звать! – с гордостью произносить трудное слово старуха.

Я замешкался. Неожиданно… Я её почитай за шарлатанку держу, а она по науке работает! Правда, вот уголь внутрь не додумалась использовать. А метод верный.

– Внутрь? – переспросила бабка то, что я на автомате вслух сказал. – Знаю и про то! Уголь предохраняет мясо от гниения, он может быть применён против «зубного мяса», и ежели натирать им зубы, то уничтожается скверный запах изо рта. А внутрь… внутрь тоже можно, когда надобность есть. Но тут болезнь легкая – уж от гнилого живота я лечить умею. Ты бы знал, как тут летом народ с трактирной едой мается! Чуть жара – и начинается: то сметанка недобрая, то яйцо тухлое…

– Во! Я сметану вчерась ел. Показалась плоха она, но раз уплачено – жалко было выбрасывать, я и доел, – вступил в разговор Владимир, которому лучше становилось прямо на глазах.

– А Товий – это кто? Умер он, я так понял? – продолжаю расспрашивать бабку.

– Да почитай лет двадцать назад умер. Ловиц – его фамилия! Десять лет у него в лаборатории отработала, нахваталась премудрости всякой. Ледяной уксус он придумал, и так много чего изобрёл, что потом разные проходимцы уворовали.

– А ты как сюда-то попала? В ваше село… Гаврилов-Ям, кажется?

– Оно самое, – кивнула она. – Я сама отсюда родом. Отец извозчиком был, мать по хозяйству… Всё как у людей. А как умерли оба, да в тот же год и академик мой преставился – я и вернулась. Куда ж ещё? Потом на старости лет дурынду эту родила. Это она тебя ко мне и “сосватала”. Баловала я её, признаться… вот и выросла шваль кабацкая, к лёгким деньгам приученная. Не в меня она пошла – в папашу своего окаянного. Тот и не признал дитя, да как докажешь? Ну, за то он уже на том свете ответ держит. А я вот, почитай, двадцать два годика тут живу. На печке не лежу – помогаю людям, чем могу.

Старуха тяжело вздохнула и пристально посмотрела на меня:

– Ты, вот вижу, парнишка умный, любознательный, ещё и щедрый…

Намекает на рубль, что ли?

– Держи рупь. А нет желания ко мне в имение переехать? Ну что ты тут заработаешь за месяц? – неожиданно для себя предлагаю я. Ну, а что? Сведущая в лечебном деле знахарка под боком завсегда пригодится.

– Много можно. Не так щедро, конечно, как ты, но платит народ. До тридцати рублев доходит в месяц. Ну, ранее было. Сейчас болею часто, да и ноги плохо ходют… А тебе я на что? Вон мою Парашку лучше забери, а то не ровен час пришибут её тут в трактирной драке. Да и поистаскалась уже шалава.

– Умная женщина всегда пригодится. Да хоть бы химии поучишь… А гулящих мне не надобно.

Утром собираемся в дорогу. Владимир уже совсем хорош. А ведь помогла бабуля, как ни крути! Зря наговаривают на народную медицину. “Скушай заячий помёт, он ядреный, он проймёт!” – всплывает в голове строка, подходящая к сегодняшнему чудесному выздоровлению. Кстати, надо будет поломать голову и все произведение вспомнить.

С утра Ольга была явно не в духе – лицо хмурое, губы поджаты. Оказалось, всю ночь её копы кусали. Странно, меня вот – ни разу. Хотя нумер у меня был не в пример дешевле. По крайней мере, не чешется нигде. Может, я местной живности не по вкусу пришелся? На фоне собственного недосыпа и злобы Ольга к выздоровлению Владимира отнеслась с полным безразличием. Может, конечно, и удивилась, но виду не подала.

Почти весь день прошёл на автомате, но к вечеру Ростова Великого мы так и не достигли. Остановились опять в какой-то деревушке. Причем на крупной почтовой Семибратово остановку делать не стали: мест не было хороших. Одних почтовых дилижансов я насчитал там три штуки. А до Ростова – верст пятнадцать, может, больше. Решили всё же подъехать к городу поближе.

Дорогу я местами узнавал, местами – нет. До тех пор как этот тракт станет трассой “М8” ещё много времени пройдет. Тимоха, несмотря на своё таксистское прошлое, ориентировался ещё хуже меня. Ну а чего, собственно, ждать от этой братии? Либо навигатор, либо – “дорогу покажешь, брат?”

Вот только навигаторов тут нет.

Я, кстати, зря послушал Ольгу с Владимиром, что отговаривали меня добираться почтовыми – нас то и дело обгоняли почтовые кареты с пассажирами. Как выяснилось, этот вид транспорта недавно стали пускать по маршрутам, и сразу путь от Москвы и до неё сократился: не надо больше заморачиваться сменой лошадей на каждой станции, не страшны поломки – обо всём позаботится перевозчик. Пассажиру остаётся только сидеть, глядеть в окно да иногда останавливаться на ночлег. Удобство и прогресс налицо!

Зато у нас в Москве будет своя мобильность! И билеты на почтовые, скажу я вам, – удовольствие не из дешёвых. От Костромы они пока не ходят, а вот от Ярославля на человека поездочка в районе тридцати рублей выйдет. До Петербурга – и вовсе под сотню. Ну и сидеть в тесном дилижансе в восьмером удовольствия мало – а именно столько сейчас стандартная вместимость кареты. Ещё и груза много с собой не возьмешь – всего полпуда.

Всё это я, к слову, на прошлой станции выведал, сам особо не желая. Ничего, теперь я учёный. А вот чему я не научился, так это черствости и эгоизму. Нет, в душе, может, я и эгоист, кто ж спорит… Но правильное воспитание, вежливость и прочий альтруизм я, как человек из будущего, в себе ещё не изжил. Поэтому лучший номер на постоялом дворе опять отдал Ольге. А мы втроём снова ютимся в тесной комнатушке. Причем, Володя продолжает понравившееся ему лечение – то есть выпивает. И ведь не скажешь ему ничего: он хоть и на зарплате у меня, но перед сном, в самом деле, почему бы и не тяпнуть? Как ему запретишь?

Вот и лежу теперь, слушаю Володин храп. Ворочаюсь. Спать не хочется совсем – за день успел отоспаться. На одном из привалов даже попросил не будить себя. В итоге простояли мы в том месте не час, как планировали, а все два с половиной. А ведь могли бы уже и до Ростова добраться…

– Петро, не озоруй! Не озоруй… мужу скажу! – слышится возмущенный женский голос со двора.

Неведомый мне Петро, впрочем, тоже не молчит. Слов его я приводить не буду – не для печати они. Но суть ясна: бухой мужик клеится к замужней местной работнице. А та, судя по тому, как быстро голос её стал шепчущим, верностью мужу не страдает. И шепчет она теперь уже не угрозы.

Тьфу ты! Черти… весь сон сбили. Может, к Ольге пойти? Ну и что, что в возрасте дама, зато ухожена, как будут говорить в будущем. Вчерашняя молодая годами проститутка куда как хуже выглядела.

Встаю попить – горло сухое. Пожалуй, и до ветра схожу. Вон горшок стоит, как и положено, но делать своё дело в присутствии двух, пусть и спящих мужиков – увольте. Не по мне это.

Главное – на Тимоху не наступить. Тот развалился прямо между кроватями, которых в номере всего две. Постелили ему рогожку, под голову сунули тюфяк из соломы – и хватит.

– Ах ты тварь! – в рычание Петра и охи-ахи его подружки вдруг вплёлся новый, яростно возмущённый голос. Не иначе как благоверный вернулся и застукал голубков на горячем.

Звуки ударов, борьбы, рычание соперничающих самцов под окнами окончательно прогнали мой сон, хотя и не разбудил моих спутников. До поры. Пока из темноты не раздался истошный бабий визг:

– Убили-и-и!!!

Вот теперь, наверное, проснётся весь постоялый двор, включая собак.

Тимоха подскочил, протирая глаза:

– Кого убили?..

А вот Володе всё нипочем – спит как убитый. Ну, да он же под хмелём.

Ввязываться в разборки нет ни малейшего желания. А ну как свидетелем потом стану?! Да и что, жалко мне кого, что ли? Кто там орёт – сам виноват.– Тихо! – шикнул я. – Два мужика сцепились, да и чёрт с ними. Спи дальше.

– Да спи ты, господи. Орёт и орёт, – отмахнулся я.– Так ведь баба же это… – логично сомневается Тимоха.

За окном забрезжил слабый рассветный свет, послышались новые голоса, суета… И я неожиданно вырубился. Вся эта кутерьма, крики, драка меня, наоборот, расслабили. Заснул, как убитый, и проспал до самого утра.

Утром, как оказалось, – никто никого не убил. Одному, правда, башку раскокали – теперь валяется хворый. А второго в полицию, или куда тут положено, сдадут. Специально я, конечно, никого не расспрашивал. Просто слышал краем уха, как вышибала местной гостиницы всё это подавальщице рассказывал.

– Простите, молодой человек, а вы, часом, не в Ростов ли путь держите? – внезапно обратился ко мне невысокого роста благообразный господин… лет этак за полтинник, если я правильно тут распознаю возрастные градации.

Лицо интеллигентное, на носу – пенсне. Он тоже ночевал в здешней гостинице и сейчас завтракает. Очень скудно, надо сказать: всего лишь тарелкой постной каши. Хотя, может, диета у дяди такая?

– Допустим, – благосклонно киваю я, догрызая куриную ножку – завтрак у меня, в отличие от дяди, недиетический.

– Ох, как мне повезло! – всплеснул руками он. – Видите ли, попал в сложнейшее положение: денег при себе нет, а в Ростове я непременно должен быть до обеда… Позвольте представиться: Мошин Филимон Сергеевич, бывший титулярный советник.

Прикидываю… титулярный советник – это, значит, чин девятого класса. Личное дворянство, стало быть, имеет. А таким, по правилам хорошего тона, как-то неловко отказывать. Да и ехать ему недалече – всего до Ростова Великого. Авось, развлечёт в дороге…

– Алексей Алексеевич, дворянин Костромской губернии. Путешествую по личной надобности в Москву. Позвольте предложить вам место в моем экипаже, а если желаете – велю принести еды или напитков к дороге.

Садимся в карету под удивлённые взгляды моих попутчиков: Ольги и Владимира. Удивление, впрочем, быстро сменилось радушием. Девятый чин – не велика птица, конечно, но всё же – дворянин. Да и вообще – не их дело, кого барин в экипаж к себе сажает.

– Еду я из Ярославля, сударь. С попутчиками, с коими ранее условился о совместной дороге, случился конфуз – сцепились, да так, что чуть не до поножовщины дело дошло. А я, как чувствовал, – не стоило авансом деньги давать. Теперь вот и поиздержался, как говорится, “при полном налицо отсутствии средств”, – юморит в дороге Филимон. – Дома-то пенсия, конечно, ждёт, да до него ещё добраться надобно. Уже подумывал, не продать ли чего… да разве найдётся покупатель на моё добро? В саквояже, кроме пары книжек да несвежего белья, и брать-то нечего. Кто ж такое купит?

– Большая нынче пенсия? – мне реально интересно.

– Куда там! Я вот в этом году вышел, и, право сказать, как жить буду – не знаю. Был оклад пятьсот серебром… Так вот теперь имею с него половину. Это мне ещё повезло! А ведь у многих и треть выходит только, или меньше. А если двадцать лет не выслужил – всё, считай, зубы на полку, – смеется старик, попутно уминая рыбник.

От угощения он отказываться не стал. И правильно сделал! А мне не жаль. Даже приятно. Чувствую себя прямо-таки благодетелем.

– Двадцать лет – солидно, – киваю я, с уважением глядя на попутчика. – По вам видно: человек вы заслуженный. А какой пост занимали, если не секрет?

– Помощником прокурора был. Как в пятом годе факультет нравственных и политических наук закончил, куда ещё при Павле поступил, так и трудился по законодательной стезе.

Ну что ж… не зря у меня душа такая широкая и добрая! Ладно, про университет он мне сейчас расскажет – это, конечно, любопытно, но не суть. Учился он, поди, ещё при царе Горохе, с тех пор много воды утекло. А вот то, что человек с законами на “ты” и может мне что-то подсказать насчёт моего московского домика – это уже хорошо. Это – польза.

– А вы, может, чем-то конкретным занимались? Ну, скажем, имущественными вопросами?

– А как же! – оживился Филимон. – И уголовные, и имущественные дела вёл. Поддержка обвинения в судах, надзор за ходом следствия, контроль над полицией и тюрьмами, проверка законности приговоров… Всё делал! А вижу, у вас ко мне вопрос имеется? Не стесняйтесь, коли могу быть полезен – с радостью помогу.

Глава 6

Пока по дороге обсуждали юридические тонкости, связанные с моей московской недвижимостью, незаметно добрались до Ростова. И я в очередной раз чуть не прокололся: хотел было назвать здешний кремль “кремлём”, да вовремя спохватился – тут он, оказывается, именуется Архиерейским двором.

– Если бы дело касалось мещан, тогда да – тебе, сударь, дорога была бы прямая в Московский ратушный суд, – поучал меня мой титулярный попутчик. – Но ты – дворянин, стало быть, тебе надлежит обращаться в Московский нижний земский суд.

– Жалобу, коли что, я помогу составить, мне сие дело привычное, – тут Мошкин хитро взглянул на меня, – А заодно и подзаработаю.

Разумеется, соглашаюсь – с чего бы отказываться, коли польза налицо. Поэтому сразу по приезде удостоился чести быть приглашённым в гости к Филимону Сергеевичу.

Жилище бывшего титулярного советника, а ныне пенсионера, располагалось в задней части купеческого дома, что у тракта. Снимал он тут, как выяснилось, не одну комнату, а всю квартиру – две жилые комнаты да кухонку с сенями.

М-да… Ну и беспорядок развёл у себя Филимон – свинарник, не иначе. Говорит, кухарку недавно рассчитал – мол, дорого стало, теперь готовит сам. Уборку ему, вроде как, делают раз в неделю – но, по всему видно, особо не заморачиваются. Пыль по углам, на кухне – горы грязной посуды, стол завален бумагами, бельё сушится прямо на спинке стула… Ну, да я не чаи распивать сюда пришёл, а по делу. И надо признать – своё дело Мошин знает. Растолковал всё подробно и бумагу составил враз.

Имеющего в собственности дом по адресу улица Никольская участок 14.От дворянина …

Покорнейше доношу:

В принадлежащем мне по купчей крепости доме, находящемся по улице… а ранее принадлежащий помещице Костромской губернии Анне Сергеевне Пелетиной и купленный мной 29 июня 1826 года

…

Самовольно не платя платы проживает мещанка Марья Ивановна Толобуева с семьёй.

…

Не имея с нею ни письменного договора, ни устного дозволения, нахожу её пребывание в доме моём беззаконным и нарушающим право собственности.

Прошу Ваше Благородие:

Повелеть произвести выдворение означенной Марьи Ивановой из моего владения с помощью квартального надзирателя.

Купчая крепость прилагается.В случае сопротивления – подвергнуть её задержанию по полицейскому порядку.

В уверенности на защиту законов и порядка имею честь быть с совершенным почтением

И подпись:

Алексей Алексеевич….

Июля … дня, 1826 года

Дом 14, Никольская улица.

Пока отставной помощник прокурора строчил жалобу, я неспешно перелистывал книги, коих у пенсионера оказалось изрядное количество. Такой библиотеки я ещё ни у кого здесь не видел. Теперь понятно, отчего Филимон Сергеевич – человек далеко не глупый – нужду в деньгах терпит. Всё на книги уходит!

Денег он с меня, к слову, взял прилично – трёху. Столько же, по его словам, пойдёт на пошлину в суд. А ещё рублей до десяти возьмет адвокат – не самому же мне в суд идти.

Ну, это – если жиличка заартачится и выселяться не захочет. А я всё ж лелею надежду, что мещанка с дворянином ссориться не станет – не та у неё весовая категория. К тому же в годах она уже. Как бы вообще не померла та самая “лицейская подруга” Аннушки к моменту вручения жалобы – переписывать ведь придётся… Тьфу! Эким я бессердечным делаюсь. Три рубля мне, выходит, жальче, чем тётка!

Из Ростова мы направились в Переславль-Залесский, но опять до города не дотянули – заночевали на почтовой станции, вернее, в селе Новом. По привычке ожидал каких-нибудь событий, но ночь прошла спокойно. Никаких происшествий не поджидало нас и в Переславле. Ну и славненько! Мне эти волнения не к чему. А что действительно нужно – так это карету менять. Моя, хоть и рессоры имеет, но жестка в тряске, и плавности хода нет.

Как по мне, город, где мы заночевали, – побольше Ростова будет, хоть тот и зовётся Великим. Но Переславль куда как оживленнее выглядит: улицы гудят, народ – в перемешку с гружеными телегами, повсюду бойкая торговля. Жизнь здесь будто через край льётся – всё шумит, движется, аж в глазах мельтешит.

Наши припасы еды показали дно, так что с утра мы, не откладывая, отправляемся на рынок. Воздух над Переславлем ещё не успел прогреться дневным солнцем и от Никитской улицы, где устроились на ночлег, до торговой площади дошли по холодку. Рынок раскинулся на площади у Вознесенской церкви: шатры и лавки были расставлены вплотную друг другу, оставляя лишь узкие проходы для покупателей. Я как раз протискивался между толстомясой бабищей с корзиной и прилавком, заваленным зеленью, когда вдруг случилось оно – происшествие!

Мальчонка лет десяти, босой, в рваном зипуне, метнулся к нам из-под шатра и, рванув заплечную сумку у Тимохи, попытался сквозануть в какую-то дыру в заборе! Но я, шедший сзади, сработал быстрее, чем успел сообразить, что произошло, и в последний момент вырвал наше имущество у пацана. Сам от себя не ожидал такой прыти!

Остро захотелось дать леща раззяве Тимохе. Для профилактики, хотя бы. Тем более, в сумке, по правде сказать, ничего и не было. Всё, что покупали, мы складывали в корзину, которую тащил, разумеется, тоже мой крепостной.

– Озоруют, барин. Ловят ухарей, но они не кончаются. Купи говядинки, – промычал крепкий детина с красной мордой и голыми по локоть руками.

– Или вот – свининка! Только с утра закололи, ещё не остыла, – он откинул брезент, и показал нам розовую мякоть с белыми прожилками. – Из-под ножа, почитай. Меня тут все знают – не обману. Пётром кличут.

“Коли все знают – хорошо”, – подумал я про себя и кивнул:

– Ну, отрежь нам на три фунта. Да чтоб без кости.

– Дело, барин, говоришь. Шашлык днём сварганим! – одобрил мою покупку ара.

Пока Пётр заворачивал мясо в серую бумагу, я приметил движуху у соседней лавки. Ругались две деревенские бабы: одна – с полной корзиной яиц, другая – с подвязанным к плечу жирным гусем. О чём грызлись – понять было невозможно. Да и неважно. Рынок без бабьей ругани – всё равно что борщ без сметаны: вроде еда, а радости никакой. Пихаю локтём Тимоху, мол, яиц надо купить. Возражений опять не последовало.

Вскоре заполнились и корзина, и заплечный мешок. Молоко – ещё тёплое, прямо из-под коровы, сметана – в глиняной крынке, зелёный лук пучками, горох молодой, крестьянские пирожки, медовые коврижки, сушёная рыба с Волги. Даже белого хлебца взяли! А он тут, между прочим, не везде – пшеничная булка для богатых.

Рынок потихоньку оживает, наполняясь людом. Слышатся удары колоколов с монастыря – зовут на утреню. На выходе замечаю, как к воротам подкатил дворянский экипаж – видимо, кто-то из местных знатных особ приехал с прислугой. И точно – две девушки в батистовых платочках, выйдя из кареты и с опаской поглядывая по сторонам, направились к торговым рядам. Обе примерно моего роста – а я не из коротышек – и хорошенькие: стройные блондинки. Ясно, что не крашенные.

Легкие платьица, перехваченные под грудью тонкими поясками из шелковых лент: у одной лента бирюзовая, у другой – синяя. И вроде всё целомудренно у них – платья доходит до щиколоток, но при ходьбе ткань слегка колышется и открывает взору вышитые чулки и остроносые туфельки на шнуровке.

Лицом девицы похожи – сестры, не иначе. Ещё и пахнут так… жасмин вроде. Эх, где мои семнадцать лет? Да чего это я? Молод, холост и, пожалуй, ничего себе. Познакомиться, что ли?

– Красавицы, за чем приехали? – решаюсь я подойти ближе.

– Это кто у нас такой шустрый в городе объявился? Смотри, Маша, а шляпа-то у мальчика модная… всего лет пять как из моды вышла, – с насмешкой говорит первая.

– Раритет, – серьезно кивает вторая. – На выставку бы её, в музей моды.

Чувствую как румянец расползается по глупой физиономии Лешеньки.

– Я за модой не гонюсь, но если догоню… мало не покажется! – криво шучу, не понимая, что делать дальше.

Обе девицы остановились и с интересом ждут продолжения разговора. При этом откровенно рассматривают меня словно редкостную зверушку. Скучно, видно, в их Переславле.

– Дворянин Костромской губернии Алексей Алексеевич, – степенно и важно (ну, как мне кажется) представляюсь я.

Девушки оказались тоже дворянками: двойняшки Маша и Даша. Смешливые, бойкие и острые на язычок они явно были настроены продолжить знакомство. А я вот реально почувствовал себя престарелым повесой, который домогается до молоденьких девушек. И завлечь-то мне их особо нечем: талантами никакими не блещу, танцам не обучен, воинской доблести не имею, небогат. Разве что крепостные есть, один из которых – бывший таксист.

– Значит, в театре ты, Лешенька, ни разу не был? – щурится Даша и добавляет с легким придыханием: – А верхом ты хорош?

Это она про что спросила? Надеюсь, не в дурном смысле? Хотя продолжить общение с девушками было бы неплохо. Хоть не уезжай из города!

– А есть ли у вас, Алексей Алексеевич, дама сердца? – интересуется Маша, томно поправляя светлый локон, выбившийся из-под соломенного капота.

Стою, улыбаюсь, как дурак, и не могу выбрать, кто из девушек мне нравится больше. Тут слышу голос Тимохи:

– Барин, надо ехать. А девушек и в Москве, в тамошнем университете, например, будет изрядно. Выберешь ещё даму сердца.

Видно конюху моему надоело ждать, а может, смекнул, что насмехаются красавицы над провинциальным барином.

– Так ты в Москву направляешься? А мы тоже учимся в Пансионе мадам Салье, – прощебетала одно из сестер.

И эта новость как ни странно придала мне красноречия и решительности.

– С меня – поход в театр! Как вас, барышни, мне найти в Москве?

Заветный адресок я получил. Свой же называть не стал – сказал, мол, буду подыскивать жильё. Выяснилось, что Даша и Маша приедут в первопрестольную лишь к концу лета. Но я уже предвкушаю более близкое общение.

А вот ара сомневается в моих шансах на успех:

– Шустрый ты – таких кралей зацепил. Только «динамо» же это! Видно по манерам.

Вереница попадающихся навстречу поселений: Нагорье, Сергиевский Посад, Хотьково, Черная грязь, Мытыщи – никаких особых эмоций у меня не вызвала. Всё надоело: задница отбита, ноги затекли, тряска достала. Но любая дорога когда-нибудь кончается. Если ты, конечно, не самурай, для которого важен не результат, а путь. И вот, под вечер пятого июля, мы, запылённые и измученные, наконец, въехали в Москву через Ярославскую заставу.