Барин из провинции

– Да он грибы там собирает, – пояснил тот.

– Боровиков полный лес! – весело крикнул Тимоха, возвращаясь без грибов, но с двумя полными флягами. – Барин, дай корзину какую! Я там много нарвал.

– Да сдались они тебе, – ворчу я, хотя, надо признать, боровички уважаю. – Ну, давай. Только по-бырому!

– Странный говор у вас в селе, – заметила Ольга. – Правильно говорить “давай быстрее”, “не задерживайся”. “По-бырому”… – не слышала такого выражения.

– Ты учи, учи, как правильно…

Я и не думаю спорить. Надо изживать из себя речевые обороты будущего! Мои крепостные и дворовые давно заметили, что у меня манеры и речь изменились, но списывают всё на тот удар по голове, когда мы с арой сюда попали. И вообще – кто мне может допрос устроить? Нет таких смелых… Ну, разве что Матрёна, возможно. Но нянька меня любит и уличать в чём-либо точно не станет.

– Ёпть твою мать… Бога в душу! Гандон штопаный! – вдруг заорал в лесу Тимоха так, что птицы в овраге в испуге разлетелись, а мы втроём – я, Ольга и Володя – сорвались с места и рванули вниз.

М-да… Вот и товарищ мне достался – тоже, считай, палится по-полной! Что с ним там случилось? Не дай Бог, ногу подвернул. А кто нас повезёт дальше?!

Оказалось – не подвернул. Но ситуация неприятная.

Глава 3

Его, дурака, оказывается, укусила змея. Про пресмыкающихся в нашей местности я знал всё. Ходил как-то в террариум в Костроме – небольшой подвальчик за рынком, где за три рубля мне показали двух ящериц и одну заспанную анаконду, которая, похоже, была вообще из папье-маше. Но зато дядька, что там работал, толковый попался – рассказал мне про местных гадов все, что знал. Я и запомнил.

Нет, как выглядят эти твари – я не знал, но базу усвоил: у нас водятся три вида змей и три вида ящериц. Ужик вообще безобиден и часто притворяется мертвым. Медянка может тяпнуть так, что даже кровушка пойдёт, но в морг из-за неё никто не загремел. А вот самая опасная – это гадюка. Хотя маму мою как-то укусила такая – и ничего. Рука припухла, и только. А вон у соседского пацана и температура была, и скорую вызывали – ну, то есть в этой реальности, конечно, звать было бы некого. Потом сказали – это индивидуальная реакция, могло быть и хуже. Но это совсем редко.

Короче, вижу – Тимоха на лужайке корчится, за ногу держится. Морда перекошена, глаза выпучены.

– Барин!… Змея!… Прям в лодыжку!

– Ох, как же тебя угораздило-то? – скорбно вздыхаю я, стараясь, чтоб голос не дрогнул от смеха. – Молодой… тебе бы жить да жить…

– Всё плохо, да? Герман, спаси! – взмолился ара, разглядывая место укуса на ноге.

– Батюшка-то наш тебе как тут поможет? Он бы, верно, и помолился, да нет его ныне рядом, – с недоумением буркнул Володя, не поняв, какого именно “Германа" поминает Тимоха.

Зато я понял и со злостью пнул “умирающего”, чтобы тот перестал рассекречивать, кто сейчас в теле барина.

– Чепуху не неси! Ты ещё нас всех переживешь! Даже если и не медянка, а гадюка была – редко от того умирают! Вставай, поехали, не валяй дурня! И грибы собери, вон, расплескались из корзинки.

Я поднял один – хороший боровичок, крепенький!

– Редко они, бесовки, просто так кусают… Чего ж ты, мил человек, не уберёгся? – участливо подошла к кучеру Ольга, в который раз подтверждая, что русская женщина, увидев страдающего, обязательно пожалеет – для неё это почти душевный долг.

– Может, всё-таки яд из ранки… – начал было Тимоха, с мольбой глядя на сердобольную женщину.

– Рот прикрой, пока сапогом не помог! – не дал я договорить аре, поняв, к чему тот клонит, побоялся заржать.

Скулёж конюха, что у меня ещё и за кучера, не умолкал всю дорогу. Я же, устроившись один сзади, неожиданно для самого себя задремал – видно, ночной недосып дал о себе знать, а к здешней тряске я уже как-то приноровился. В армии и не такое бывало: помню, будучи дневальным, спал стоя “на тумбочке”, то бишь на посту. Просто прислонишься спиной к стене…

И снится мне дивный сон: балет. Да не сам балет, а то, как я гляжу его по пузатому старенькому телевизору. И вовсе не художественный замысел оцениваю, не грацию движений, а стройные, голые ноги балерин… М-да, в моём детстве с порнухой плохо было: спасались самодельными игральными картами с полуголыми девками… да вот балетом по телеку.

А ведь второй раз мне уже балетное искусство чудится! Надо бы и вправду, коли доберусь до Москвы, сходить поглядеть на местных балерин. Впрочем, сценические костюмы у нынешних танцовщиц наверняка более целомудренные.

Проснулся от остановки, перед самым Ярославлем. Нашли подходящую полянку. Тимоха, нарочито прихрамывая и жалуясь на боль, обихаживает наше средство передвижения. Ольга, по-женски хлопочет как заведено, и накрывает на походный столик, который у нас приторочен к облучку кареты. Жаль, не раскладывается он. Ну а Владимир – бдит! Пошёл в лесок, очевидно, разведать – нет ли опасности какой. Хотя… судя по звукам… Короче, не бдит он.

А я, притоптывая в такт, вполголоса мурлычу песенку, что вдруг всплыла в голове:

“Где ты? Тебя мне очень не хватает.

Где ты? С тобою все мои мечты.

Где ты? Когда последний снег растает. Я знаю ты вернёшься, вернёшься ты”.

И самому от этого весело становится. Смешная у меня жизнь началась. Или закончилась?

– Тоже Пушкин? – услышал я вдруг голосок Ольги за спиной.

Уп-с… Тимоху ругаю, а сам постоянно прокалываюсь. Надо за собой следить!

– Точно, не Пушкин, – бурчу я.

– Лешенька, а сдаётся мне – есть у вас и художественный вкус, и литературный талант! Вам бы речь поставить да научиться грамотно изъясняться. И вообще – развиваться дальше… – льстит мне Ольга.

– Обязательно буду ставить! Вот на балет хочу сходить! – с улыбкой радостного идиота говорю я.

– Балет? Хм… Так сразу? Ну, можно и в Императорский Большой сходить. Сама, признаться, ни разу не бывала там… После того, как Петровский театр сгорел, ещё до Наполеона, в Москве и сходить-то некуда было. А вот ныне, в прошлом году, открыли новый. Говорят, не хуже питерского Александрийского будет. Возьмёшь меня с собой? – просит моя попутчица.

– Чего нет? – легко соглашаюсь я и принимаюсь за завтрак.

Тут и Владимир вернулся. Морда у него была кислая, и я порадовался, что благоразумно не стал завтракать в трактире на последней почтовой станции.

– Слыхал, билеты там до пяти рублев серебром, и нету летом выступлений – по провинциям ездят, – мрачно сообщил он. – Ох, плохо что-то мне, Отравили, что ли, вчерась?

– Да! Точно! Летом же у них гастроли, – сконфузилась Ольга.

В Ярославль мы въезжали по Костромскому тракту. День в самом разгаре, и на дороге полно телег, везущих всякую всячину для довольно большого по здешним меркам города. Хотя если судить по будущему – он небольшой, всего тысяч пятнадцать-двадцать населения, но дома сплошь одно- или двухэтажные, так что город растянулся вдоль Волги на приличное расстояние.

Проехали кладбище, потом мостик через реку Которосль – и вот мы на центральной улице города. Повсюду лавки, торговые и питейные заведения, слышится звон колоколов, а в просветах между домами мерцает Волга – широкая, величественная. Нам предстояло выбраться на дорогу через Переславль, что вела к Владимирскому тракту, а дальше – прямо в Москву. Эту часть пути Тимоха уже не знал, поэтому его подменил Владимир.

– Как нога? – спрашиваю у кучера, который временно залез в карету под бочок к Ольге.

– Жить буду, – буркнул Тимоха, которому, очевидно, неловко перед женщиной за своё далеко не мужественное поведение при укусе змеи.

Кстати, непонятно, кто его укусил все-таки. Никаких последствий, кроме пары дырочек с небольшим количеством выступившей крови, нет.

– Лексей, ежели желаешь – вот портовый рынок. Ближе подъезжать не стоит – толкаться будем, – сказал Владимир, останавливая карету.

– Со мной кто? – оглядываю я попутчиков.

– Я тут посижу. Нехорошо мне до сих пор, заодно за вещами присмотрю, – отказывается Владимир.

– А я, пожалуй, схожу. Но не на рынок. Вон там, – Ольга кивнула на богатый домик с нарядной вывеской, – лавка купца Волгина есть.

– То Константина Фёдоровича лавка. Известный купец, ратман городового магистрата. А Волгин-сын теперь бургомистр, – дал короткую справку Владимир. Говорит глухо, почти шепотом: вижу, и вправду нездоровится ему.

– Ратман какой-то… Растаман, – бормочет Тимоха себе под нос, шагая рядом со мной к рынку.

Для меня это слово тоже новое. Но по контексту понятно – что-то вроде депутата городской думы, если по-нашему. Короче, местная элита.

Сначала завернули на свежерыбный ряд. Там, у прилавков, какая-то разгорячённая баба охотно принялась нас поучать: настоящую рыбу, мол, надо в садках на Которосли брать – живая она там, шевелится. Но возвращаться не хотелось, да и времени жаль, так что купили только икорки: чёрной, зернистой, и красной, что помельче, но тоже отменной.

Потом прогулялись и по другим рядам. В одной лавке, где громоздились тюки материй с мануфактур, Тимоха зацепился языком с купцом-армянином. Мужик лет сорока в бархатном бешмете и с кольцами на пальцах, сперва поглядывал на моего ару с презрительной скукой, но довольно скоро взгляд у него сменился на заинтересованный. О чём они болтали – не понял: армянского я не разумею.

– Чаю отведать не желаете? – вежливо, но с достоинством поклонился в мою сторону торгаш-армянин. – Позвольте представиться: купец второй гильдии Сурен Тарханян. Торгую шелком.

– Э… Отчего нет? Алексей Алексеевич, дворянин Костромской губернии, – бодро отрапортовал я, не называя, как обычно, своей фамилии. Она по названию села и довольно смешная… Или село моё названо по владельцу? Шут его знает.

Торговые ряды здесь имели свою особенность: за прилавком, за которым стояла пара дюжих продавцов – товар, надо сказать, не из дешевых – скрывалась низкая дверца, и нырнув в неё, мы оказались… в маленькой Армении посреди Ярославля!

Деревянный пол с красивым, но уже порядком истоптанным ковром сразу говорил о достатке. Две низкие кушетки у стены, между ними – столик. Вроде бы местный, но резьба на нём искусная. А вот прочий декор точно не славянский. Подушки, набитые шерстью, полотенца с вышивкой на стенах, медная (или латунная?) посуда с орнаментом, красивые чашки и, конечно, угол с иконами. Богато, тепло, немного не по-нашему – но уютно.

Чем это ара так заинтересовал хозяина? И расспрашивать неудобно, понимаю – сейчас и так расскажут, раз уж хоровац – это такое национальное блюдо – принесла тихая армянская старушка в чёрном одеянии. Я знаю это угощение, бывал у армян в гостях. В будущем, конечно. Армяне – народ щедрый, эмоциональный, но если уж угощают этим блюдом – значит, ты им чем-то особенно интересен. Или полезен.

А ещё на столе имелись орехи, сладости, сушёные фрукты. И даже свежие: черешня, абрикосы, персики, зелёный виноград. Господи, как я соскучился по нормальным фруктам! В моём имении ведь такого не растёт. Надо будет на рынке посмотреть – наверняка есть здесь и фруктовый ряд.

Сразу переходить к делам никто не спешит. Обменялись мнениями о погоде, о декабристах, о ценах на различные товары. Я не стал делать секрета, что желаю учиться в Москве и еду смотреть недавно приобретенный домик.

– Продай мне своего кучера, – вдруг предлагает Сурен.

Оглядываюсь на Тимоху. К столу его, разумеется, не пригласили, но сунули чашку чаю и кусок рыбного пирога. А ведь поел он совсем недавно. Вижу: слова купца застали ару врасплох. Тот даже пирог чуть не выронил из рук – а с едой у Тимохи такое в принципе редко случается. Всё, что попадает в руки, исчезает в нём, как в атомном реакторе.

Спрашивать, хочет ли он сменить хозяина, я не буду. И так знаю – не хочет. Я ему вольную уже предлагал. Ни в какую!

Поэтому отвечаю сразу, без этих модных в нынешние времена, важных, задумчивых пауз:

– С детства мы вместе, росли, учились… Друзья-закадыки, в общем, – напропалую вру, ибо Сурен всё равно никак проверить не сможет.

– Вот он отчего такой бойкий, – досадливо теребит бороду купец.

– А чем приглянулся он тебе? Язык, что ли, знает? Так был у меня армянин-крепостной, учил его. Я-то на другие языки налегал, а Тимоха – вон как наловчился. Так это не великое достоинство – поди, у вас в Ереване таких пруд пруди, – всё-таки не утерпел я, любопытствуя.

Но раз не продашь – скажу.– Эривани. Но я из Шуши, – поправил Сурен. – Не в моих правилах набивать товару цену…

"Товар" тут же навострил уши. Тоже интересно стало – чем это он так хорош. Тимоха уже отошёл от потрясения, понял, что продавать его я не стану, и теперь, не спеша доедал пирог, косясь на фрукты.

Оказывается, шёлк, которым торгует Сурен, весь привозной. Из Персии и Китая. Дорогой, конечно. Дороже, чем, скажем, грузинский. У тех, мол, свой тутовый шелкопряд, коконы свои, но качество… так себе. А тут – Персия, Китай, армянские связи. Вот и живёт человек безбедно. Сурен, не без гордости, похвастался: скоро может в первую гильдию перейти. А это, между прочим, подразумевает оборот больше двадцати тысяч. Наценку на привозной товар он делает в три-четыре раза, и даже с накладными расходами понятно – купец этот небедный.

Копит сейчас на взнос и мечтает торговать с Европой. Причём не продавать там, а покупать. Оказывается, вся торговля с Китаем идёт через один город – вроде как Гуанчжоу – и строго через ограниченный круг купцов. Чужой не пролезет. А Тимоха, скотина разговорчивая, желая понтануться, правильно определил весь товар Сурена: атлас, газ, парча, тафта, вышитый шёлк. Всё знает, оказывается, чертяка! Нет, к большим деньгам его, конечно, никто не допустит, но как товароведа по шёлку вполне могут использовать. Мало того – он ещё и объяснил, чем персидский шёлк отличается от китайского.

Ай да, Тимоха! Ай да сукин сын! Может, и правда продать его? Запросить… тысячу. Интересно, дадут?

Глава 4

– Чего я о тебе ещё не знаю? – сердито выговаривал я в общем-то ни в чем не виноватому Тимохе. – Хоть на словах перечисли, кем работал. А то я ни рылом, ни ухом, что ты ткани, оказывается, продавал… Ну – таксист, ну – на стройке впахивал. Это знаю. Сапожник ещё, вроде… О, может, тебя сапожником сделать?

– Не, сапожником я не работал. – В детстве отцу помогал. Сейчас вот смотрю, как тут работают – так почти всё по-старому. Я в этом деле не лучше других. Сапожник, слышал, хорошо если двадцать копеек в день имеет… Какой на этом бизнес можно построить?

Тимоха помолчал и добавил:

– В тату-салоне одно время работал. Но не пошло дело, – не способный, видно. Рука не та.

– А я тут и не видел ни у кого татуировок! – удивился я.

– Наверное, где-то есть. В Англии, к примеру – у моряков это вроде как мода. Да и бред всё это. Кто на Руси станет добровольно рожу расписывать? Тут только разбойников клеймят – и то не по желанию, а по приговору, – сплюнул Тимоха огорчённо. – А ты сам-то что умеешь?

Что я умею? Да, по правде, ничего такого, что здесь, в прошлом, было бы хоть как-то полезно. Никаких практических навыков.

Так… имел небольшой бизнес. Бумага для офиса, бумага для принтера, упаковочная, бумага для задницы, – всё по мелочи, но стабильно. Вначале повезло – по знакомству выбил канал поставки со скидкой. Потом пошло дело – нанял пару студентов, расширился. До седьмого года всё было отлично: рост, оборот, ассортимент. И даже в восьмом вовремя в кэш вышел – потому и не разорился, как многие. Потом был спад, конечно… Но лямов десять в год, грязными, имел.

Только вот что мне с этим опытом делать?

– Ну… Был у меня свой бизнес, – выдавил я. – Писчебумажный.

Разумеется, аре всего я не рассказываю. Не из недоверия, просто не вижу смысла откровенничать. Да и тот тоже мне, думаю, не всё о себе поведал.

Тимоха, кстати, на улицах города – да и вообще в этом времени – ориентируется, как будто здесь и родился. Вот он лихо перепрыгнул кучу удобрения от гужевого транспорта, увернулся от попрошайки, и даже вонь от рыбных рядом его вроде как совсем и не заботит. Да что там – когда проходящий мимо нас мужик высморкался прямиком в подол своей рубахи, ара и бровью не повёл. Привык, похоже. А меня, признаться, порой всё бесит: грязь, духота, крики… Если бы не вернувшаяся молодость – тосковал бы, пожалуй, по двадцать первому веку.

– Нешибко ты, барин, на бизнесмена похож, если честно. Когда в тачку ко мне сел – думал, бухарик какой. Серьёзно. Потом пригляделся – костюм вроде норм, да и массажка, откуда я забирал, из дорогих. Решил тебя сразу на бабки нагнуть…

– Выражения выбирай! Я просто скандалить не хотел. Мог бы и в рыло дать! Просто у мамы день рождения был…

– Про которое ты успешно забыл, – насмешливо напомнил ара.

– Надо было продать тебя… земляку твоему, – задумчиво протянул я, будто мысли вслух проговорил.

Кто старое помянет – тому, сам знаешь, глаз вон! Думаешь, мне сладко бы жилось? Ну, земляк – и что? Разве что на родном языке поговорить. А статус? А финансы? У тебя хоть какое имущество есть, а я куда даже вольным пойду? Да и жена у меня, сам знаешь, рожает скоро.– Э! Ты чё, барин?! – встрепенулся Тимоха. —

– Чё-то ты не рвался дома остаться, не больно тебе жена и нужна! – подначиваю я. – Да и ребенок, фактически, не твой. Но вольную тебе надо дать. Вдруг я скопычусь ненароком…

– Чёрт, Леха! – ара дернул меня за рукав и вовремя: сзади на нас накатила телега, гружёная досками. Одна такая струганная уже тянулась к моей голове… Чуток зазевайся – и всё, барство бы закончилось.

– Кстати, завещание же можно составить. Пропишешь мне волю в нём, – предложил сообразительный Тимоха. – А кто у тебя наследник?

Походу, никто! – почесал я затылок, вспоминая. – А, нет, вру. Есть у дяди дочка. Племяшка выходит. Только вот где её искать – не знаю. Да и, думаю, она на меня злится… Дядька ведь весь капитал церкви при моём селе оставил, а не ей.– Родителей нет, дядька – тоже умер.

– Ну хоть кто-то есть.

– Ладно, а что у тебя с хобби? – пытаю ару дальше. – В нарды, шахматы играл?

– В нарды – только в длинные, да и то – средне. Шахматы – не моё. А вот преферанс, бридж, покер… – тут Тимоха оживился.

Может, в казино податься? Есть же тут они наверняка – для скучающих господ с деньгами.– Чёрт! – хлопнул я ладонью по лбу. —

– Идея хорошая, только кто ж меня в казино пустит? – посетовал Тимоха, почесав макушку. – Настолки ещё разные.

Чёрт! Можно монополию сделать, думаю понравится народу!

Точно! Только тут народ ушлый и долго монополия на монополию не продержится, перерисуют, скопируйте, надо как-то права получать и прочее… Хотя идея хорошая, узнавать надо.

Мы, наконец, подошли к карете, где уже стояла, перетаптываясь с ноги на ногу, Ольга. Вид у неё был такой, что… вроде как нужда приспела. Но оказалось, всё куда серьёзнее.

– Лёша! – подбежала она ко мне. – У меня цепочку мамину… отняли! Зашла к часовщику, чтобы оценил, а он её внаглую забрал! Ещё и оскорбил, сказал – мол, украла.

– А ты точно не крала? Ну мало ли… может, тот купец твой, когда помер, и не всё пересчитали… – осторожно начал я.

– Убили его, я же говорила. Да и не брала я её, не было греха! – вспыхнула Ольга. – А коли бы и брать чего – у хозяина моего добро и подороже водилось, поверь. А цепочка эта старая, и чинили уже не раз… Просто обидно, Лёшенька… аж душу выворачивает. Раз я женщина и без мужа, значит, можно грабить?! И полицейских, как назло, нет поблизости.

– Ха, полицейские… Кому они поверят – бабе или местному ловчиле? Им, поди, и на лапу дают регулярно, раз местные пройдохи такие финты исполняют, – фыркнул Тимоха, всё ещё не вышедший из образа моего говорливого товарища по попаданству.

Я думал, тот в карете отлеживается, а он, оказывается, шлялся где-то.– Алексей, ехать надобно! – К нам бежит Владимир.

– Погоди, мы не всё ещё купили! – вскинулся Тимоха, а я по встревоженному виду Владимира понял: похоже, где-то наш фельдфебель косяк спорол.

– Я цепочку отобрал, – признался тот, протягивая ювелирное украшение Ольге. – И в рыло этому жиду заехал.

– Ох и зачем? – схватилась за грудь женщина. – Да Бог с ней, с цепочкой этой… не стоила она беды!

– Не успеем. Он, поди, уже кликнул городовых, – процедил Тимоха.

– Не кликнул… Сомлел тот часовщик от удара. Пока очнётся – мы уж далече будем. Но времени в обрез.

– Тимоха – на козлы, Володя – в карету! – быстро командую я. – В другой раз город осмотрим.

– А ты там ничего больше не прихватил? – интересуется как бы невзначай Тимоха.

– Что ты мелешь, окаянный! – вспыхнул Владимир. – Я тебе что, вор какой? Грех это! Да и что брать у часовщика? Он цепочку ту в руках вертел. Я спрашиваю: эта, мол, что мадам принесла? А он мне: “Да, была тут простушка одна… Пусть теперь доказывает, что вещь не краденая – тогда верну!” Наглый! Я и не стерпел… Приложил руку.

Это что получается – любопытный Владимир проследил, куда Ольга направляется? Впрочем, сделал он это не зря!

Из города мы выехали благополучно. А что не успели закупиться, то невелика беда – весь тракт застроен торговыми лавками, постоялыми и кабаками. Были бы деньги – а что и где купить, всегда найдётся. К тому же армянский купец припасов нам дал в дорогу щедро, ещё и адрес мой московский выпросил. Так что, чую, разговор по поводу Тимохи был не последним. Купец обещался быть в Москве через неделю, сказал, что найдет меня на новом месте обязательно… Ха-ха! Моё "новое место", как пить дать, ещё отвоёвывать придётся.

Следующий большой город на нашем пути – Ростов Великий. Но до него и думать нечего добраться сегодня, ведь больше тридцати верст телепаться. Блин, да за двадцать минут пролетал бы этот отрезок в будущем!

Ехать скучно. И пейзаж за окном, как назло, разнообразием не балует: бесконечные поля с шелестящими от ветра колосьями, да редкие березовые рощицы. Но вёрсты – мотаются. Колёса кареты глухо постукивают по пересохшей от солнца дороге, пахнет пылью и полынью. Навстречу – всё тот же люд: пейзане с вёдрами и узлами за спиной, старики в лаптях да босоногие деревенские дети. Одно и то же! Тоска зелёная.

– Ой, опять худо стало! – скривился Володя, хватаясь за живот. – Останови, Алексей, карету… до леска сбегаю.

Чем его траванули так? И делать-то не знаю что. Скорую не вызовешь – нету их. Лекаря разве на станции искать? Или бабку-знахарку. Но опять же – доверия к ним нет никакого. Может, оставить Володю в Ростове? А кто с ним сидеть будет? И есть там вообще лечебницы какие?

На ночлег остановились на почтовой станции. Она, к слову, каменная, не то что прежние. И вроде бы и добротнее, но уютом особым не отличается. Ещё и места хорошие, как назло, все разобраны. Ольге, правда, сыскали комнатушку отдельную, а вот нам троим предстоит ютиться в одной.

Володю всё полощет. Он с нами и не ужинает – сидит в нумере, а мы с Тимохой пьём пиво в придорожном трактире.

– Володе бы врача какого. Он, конечно, терпит как солдат, но с утра не ел ни крохи, да и воды в рот почти не брал. Это точно кишечная инфекция, – заедая пиво копченой рыбкой, умничает ара.

– Да, если завтра по приезде в город лучше не станет, надо врача искать. Опять траты… – вздохнул я. – Может его водкой полечить? Мне как-то после отравления помогло.

– Ты ж ему жалованье платишь – пусть на свои лечится! Сейчас “больничных” нет! – Тимоха как всегда нагл и практичен.

– Не по понятиям это, – хмуро буркнул я. – Раз мой человек – значит, позабочусь.

Напрягаю память… Вроде была в Ростове Мясниковская больница – по фамилии золотопромышленника, который её на свои кровные построил. Красивый четырёхэтажный особняк, если ничего не путаю. Но, чую, двух сотен лет тому зданию, что в голове рисуется, нет. И вообще, самое старое, что я вообще помню – это Успенский собор в Москве. И Кремль.

А в трактире, признаться, повеселее, чем в номере сидеть. Да и не так душно. Сижу, разглядываю разухабистую кабацкую действительность. Интересно.

Вот трое военных в небольших чинах с двумя дамами непонятного статуса – тоже проездом, как и мы? Вон звероподобный дядя, зыркающий по сторонам, – может, и разбойник даже. Поп со служкой – за кружкой кваса, пара богато одетых купцов за разными столами – солидные, с перстнями.

За дальним столом – пожилая дама заливается вином. Рядом девица что-то вяло клюёт с тарелки. Тонкая, задумчивая барышня. К ней подваливает молодой офицерик – ах, да, у их компании ведь недокомплект: дам две, а их трое. Но тетушка рявкает на паренька, и того как ветром сдувает под гогот приятелей.

Пора спать. Зеваю и, собираясь уходить, рассчитываюсь.

– Барин угости чарочкой, – ко мне подваливает женщина, возраст которой определить не представляется возможным: может и под тридцать, а может и меньше. Но не юная и выглядит не ахти: нет двух передних зубов, волосы сальные, лицо – загорелое и обветренное. Никаких сравнений с упомянутыми утром “массажистками” из будущего она не выдерживает, но понятно, что за птица и чем зарабатывает себе на жизнь.