Код(а)

Она его не заметила. Села в машину и уехала, растворившись в дрожащем мареве пекинского полудня. А он остался стоять на парковке, понимая, что всё это уже было – и эта встреча, и это бегство, и эта горечь, – и всё это неизбежно повторится снова, потому что в некоторых историях финал пишется в самом начале, а герои обречены вечно возвращаться к той точке, где их дороги разошлись навсегда.

Глава первая

В тот день послеполуденный свет лежал на столах ресторана «И пинь го» густыми, медовыми пластами, пылинки, лениво плясавшие в его лучах, казались древними, как иероглифы. Воздух был плотным от запахов: тонкий, почти призрачный аромат жасмина из чайника спорил с пряной тяжестью звёздчатого аниса и горячего масла, доносившейся из кухни, где на воках шипела чья-то будущая жизнь. Тань Сянлю, смеясь, отодвинула от себя пустую пиалу.

– Ты, Вэньбо, гений, – сказала она, и в её голосе звучала тёплая, дружеская насмешка. – Бросить математический факультет, чтобы копаться в этих ваших интернетах. Отец говорит, это как ловить ветер ситом.

– Ветер сейчас дорого стоит, – парировал У Вэньбо, не отрываясь от своего смартфона, его пальцы летали по экрану с хищной точностью. – А математика… она для тех, у кого много времени.

– У него нет времени даже на то, чтобы съесть свой рис, – подхватил Ся Дэшэн, кивая на нетронутую порцию друга.

Он говорил это, но сам смотрел не на Вэньбо, а на Сянлю. На то, как свет путался в её волосах, на тонкую линию её запястья, когда она потянулась за чайником. Она была здесь, вся – в этом мгновении, в этом запахе, в этом свете. Она была настоящей.

Я смотрю на Сянлю и думаю: вот она, рядом, и всё хорошо. Я слушаю Вэньбо и думаю: вот он, друг, и всё правильно. Сейчас я здесь, и в то же время я в школе, на последней парте, и учитель Чэнь говорит что-то о русской зиме, а я смотрю не на доску, а на её – на Сянлю – затылок, и думаю, что русская зима, наверное, пахнет так же, как её волосы, чем-то чистым и холодным, чем-то, чего здесь никогда не бывает. Она смеётся, и звук её смеха – как капли, падающие в глубокий колодец, и я пытаюсь сосчитать, сколько кругов разойдётся по воде, но сбиваюсь, всегда сбиваюсь…

– Кстати, – сказал Вэньбо, откладывая телефон так резко, будто в нём он прочитал мысли друга. Он посмотрел на них пустым, отсутствующим взглядом. – А вы знаете, что учитель Чэнь Ван умер?

Слова упали в тишину. Не в тишину – в вакуум, который вдруг образовался посреди их стола, высосав и запахи, и свет, и воздух. Смех Сянлю застыл на её губах. Дэшэн опустил палочки для еды, и они стукнули о край пиалы – единственный звук в оглохшем мире.

Умер. Учитель. Слово было коротким, сухим, как удар камня о камень.

– Как? – выдохнула Сянлю.

– Не знаю. На прошлой неделе, кажется. Сердце. Мне соседка его сказала, я мимо проходил.

Они молчали. Дэшэн смотрел в свою чашку, где на дне застыла последняя, не выпитая капля чая – тёмная, как зрачок.

– Надеюсь, его достойно похоронили, – тихо проговорила Сянлю, смотря куда-то в сторону, в окно, и её голос был голосом человека, пытающегося нащупать опору в темноте. – Он ведь жил совсем один.

Затем посмотрела на них – сначала на Дэшэна, потом на Вэньбо.

– Может… может, нам стоит сходить к нему домой? Разобрать его вещи, пока их просто не выбросили на свалку. Будет жаль.

Дэшэн поднял голову. Эта мысль – простая, правильная – показалась ему спасением.

– Да, – сказал он, сам удивляясь твёрдости своего голоса. – Он ведь всегда был какой-то… не такой, как все. На переменах всё время что-то писал, помните? Может, у него остались какие-то записи. Было бы интересно посмотреть.

Вэньбо пожал плечами, его лицо снова стало непроницаемым. – Хорошо. В эти выходные. У меня будет время.

– В выходные? – переспросила Сянлю.

– В выходные, – ответил он.

Решение было принято. Тишина отступила, но воздух уже не был прежним. Дэшэн взял тяжёлый керамический чайник и осторожно, стараясь не пролить ни капли, наполнил чашку Сянлю. Чайная струя была тёмно-янтарной, и на мгновение ему показалось, что он наливает не чай, а само время – густое, тягучее. Она едва заметно кивнула, не поднимая глаз. Её пальцы лежали совсем рядом с горячей пиалой.

Он смотрел на её руку и думал о руках учителя Чэня – в меловой пыли, с дрожащими пальцами, переворачивающими страницы старой книги. И ему вдруг стало страшно от того, как легко переплетаются нити живых и мёртвых, и как одна случайно оброненная фраза может прочертить на карте их привычной жизни новую, неведомую тропу.

Глава вторая

Воздух в тот выходной день был неподвижен и сер, как непроявленная фотография. Жилой комплекс «Хай Хон Линь» встречал их унылым однообразием бетонных панелей и слепых, одинаковых окон, и в его названии звучала насмешка, как в старой, забытой песне о счастье. Они шли молча, и звук их шагов по выщербленному асфальту казался неуместно громким.

Дэшэн шёл первым, неся в руках маленький букет хризантем – зачем, он и сам не знал, просто так было правильно.

Дверь нужной квартиры на седьмом этаже им открыла пожилая женщина с лицом, похожим на скомканную карту, и запахом дешёвого табака и бессонных ночей, въевшимся в её серую кофту.

– А, это вы, ученики, – сказала она без удивления, будто ждала их. – Хорошо, что пришли. Ключ мне участковый оставил. Забирайте, что нужно.

Она говорила ровным, усталым голосом человека, для которого и жизнь, и смерть – лишь часть бесконечной ночной смены. Протягивая им ключ, она добавила, глядя куда-то мимо них, в пыльный полумрак коридора:

– Он ведь там, в сквере, и умер. На скамейке. Где сливы цветут весной. Сидел, говорят, просто сидел, смотрел на деревья, а потом голова на грудь упала. Сердце, говорят. Хороший был человек. Тихо ушёл.

Они вошли. Ключ повернулся в замке с сухим, неохотным щелчком. Квартира пахла пылью и старой бумагой, запах был таким плотным, что его, казалось, можно было потрогать. Это была не комната, а лабиринт, возведённый из книг, учебников и старых школьных тетрадей. Стеллажи до потолка, стопки на полу, башни на подоконнике. Книги, казалось, были единственной мебелью, единственной архитектурой этого места. Свет, пробиваясь сквозь мутное стекло, был тусклым и придавал всему вид подводного царства, где время остановилось.

Они разошлись по комнате, двигаясь осторожно, будто боялись нарушить хрупкий порядок этого хаоса. Вэньбо сразу направился к письменному столу, деловито оценивая объём работы. Сянлю замерла посреди комнаты, медленно обводя взглядом книжные стены. Дэшэн просто дышал этим воздухом, впитывая его, чувствуя себя незваным гостем в чужой вселенной.

– Вот, кажется, – сказала Сянлю, указывая на картонную коробку в углу, перевязанную бечёвкой. На ней каллиграфическим почерком учителя было выведено одно слово: «Дорога».

Они опустились на пол вокруг коробки. Вэньбо привычным движением разрезал бечёвку. Внутри, плотно уложенные, лежали исписанные от руки тетради, блокноты и отдельные листы. Ни одной печатной страницы. Всё – дыхание одной руки. Сянлю потянулась за верхней тетрадью, но несколько листков выскользнули и заскользили по полу. Прежде чем Дэшэн успел шевельнуться, Вэньбо уже наклонился, проворно собрал их и протянул ей. Их пальцы на мгновение соприкоснулись. Дэшэн отвёл взгляд.