Внезапно и необратимо

Куроиси познакомил Сиракаву с друзьями.

– Ты им очень понравилась! А со своими когда познакомишь?

***

– Возьму все хлопоты на себя! – вызвалась Фукуда.

Ей давно хотелось дружить с кем-то семьями, но ни с четой Симасаки, ни с четой Мацуяма, отрекомендованных мужем, общение не заладилось: первых Фукуда посчитала снобами, вторых – простачками. Да и вообще от мужниных коллег Фукуду подташнивало – именно из-за них, как ей казалось, он шляется по кабакам и пропивает зарплату.

Фукуда решила устроить посиделки дома, на веранде. Мужу было велено купить лучшую говядину, самые большие креветки и свежайшие овощи, да не в обычном супермаркете у станции, а в элитном универмаге. Фукуда хотела произвести хорошее впечатление, чтобы дополнить и без того безупречный образ подруги.

Гости приехали на закате. Куроиси сразу же, как только увидел клюшки для гольфа в прихожей, нашел общий язык с мужем Фукуды. Спустя полчаса они перешли на «ты».

– Мы с Дайки-куном решили вместе съездить в гольф-клуб! Отличный мужик! – шепнул он Сиракаве.

Вечер прошел как нельзя лучше. Фукуда осталась довольна: и манерами Куроиси, и его чувством юмора, и тем, как он ухаживал за Сиракавой. Надеясь, что Куроиси положительно повлияет на мужа и тот сведет общение с закадычными собутыльниками к минимуму, она легко отпустила супруга в гольф-клуб в следующее воскресенье. Тот сперва даже не поверил.

– Лишнего не болтай! Хвали Сиракаву! – наказала она.

***

В пробке по пути в гольф-клуб Куроиси признался, что от Сиракавы без ума, но волнуется за нее сильно.

– Так много работает, бедняжка! Света белого не видит, устает. Совсем бледная в последнее время – смотреть больно.

– Сиракава очень трудолюбива, – отчеканил муж Фукуды, разглядывая свои коленки.

– Я это сразу понял, еще в первый день на корте. Она так крепко держала ракетку, так сосредоточенно играла! Явно тренироваться пришла, а не искать женихов, как другие девушки в группе, разукрашенные, точно на вечеринку. Их накладные ресницы вечно к кроссовкам прилипают! Мерзость!

– Сиракава не такая! Она очень хорошая девушка! И ресницы у нее свои!

– А какая ответственная! Почти все выходные пашет. Так ведь и здоровье подорвать можно!

– Да уж, надо и отдыхать!

– Я должен вытащить ее за город, хоть бы и на пару дней.

– Мы с женой ездили в прошлом году на Идзу, замечательно время провели. Всего пара часов от Токио, а песок белый, как на Окинаве. Очень рекомендую!

– Точно! Туда и поедем! Буду уговаривать, пока не согласится.

***

– Какой ты, оказывается, смекалистый! – потерла ручки Фукуда. – Поездка на море – блестящая идея!

– Он всю дорогу про Сиракаву говорил, все четыре часа. Я и не знал, что она так упахивается. У меня, по сравнению с ней, не работа, а курорт.

– Никогда не поздно начать работать усерднее! Скоро платье на свадьбу покупать, туфли, украшения…

– Подарок еще!

– О чем я и говорю! Повышения не намечается?

***

В отличие от Фукуды, новость о замаячившей поездке Сиракаву не только не обрадовала, но испугала. Она наворачивала круги по комнате, хмурилась и размышляла вслух.

– Что же делать? Вместо купальника надеть тонкий гидрокостюм? Водолазку и лосины для плавания? Если заказать сегодня, доставить успеют. Только Куроиси удивится: он-то, небось, ожидает увидеть меня в бикини.

Сиракава взглянула на огромную прозрачную косметичку, набитую отбеливающими сыворотками, кремами, эмульсиями, тониками и лосьонами.

– Я ведь только прошла курс у косметолога. Я ведь спустила на процедуры всю летнюю премию.

Она села на краешек кровати. Закрыла лицо руками.

– Я не готова потерять все за одни выходные. Притвориться больной? Сказать, что внезапно вызвали на работу? Что подруга попросила посидеть с ребенком?

Телефон булькнул сообщением. Сиракава не отвечала Куроиси вторые сутки.

– А вдруг одной поездкой не отделаюсь? Рано или поздно он все узнает и бросит меня!

Сиракава взвыла, точно от боли.

– Хватит! Надо его опередить!

Она начала набирать сообщение. Стерла. Принялась набирать снова. Так прошел час. Еще один. За окном поднялся ветер.

Сообщение осталось неотправленным. Когда телефон разрядился, Сиракава не стала его заряжать. Она решила не идти на тренировку. Лежала на кровати, смотрела в белый потолок.

Ближе к одиннадцати зазвонил домофон. Сиракава нехотя встала. Увидев на экранчике Фукуду, разблокировала дверь.

– Ты в порядке? Мы так беспокоились! – запричитала Фукуда.

Сиракава махнула рукой. Набрала воды в чайник.

– Что произошло? Куроиси с ума сходит.

– Я решила его бросить, – сказала Сиракава, доставая кружки.

Фукуда приложила ладонь к губам.

– Почему? Что случилось?

– Он позвал меня на море.

– Так это же замечательно!

– Что в этом замечательного? Там солнце!

– И?

– Ты ведь сама говорила, что мне нельзя появляться на солнце.

– Ты переутомилась. Я совсем не то имела в виду. Я…

Домофон зазвонил снова. Сиракава подошла к экрану и отступила назад.

– Не буду я ему открывать.

– Открой!

– Не буду!

– Да что с тобой происходит?

Сиракава, не обращая внимания на трель домофона, стала разливать чай. Фукуда без спросу разблокировала дверь.

– И что я ему скажу?

– Что у тебя телефон сломался. И ни слова больше! А я пойду.

Фукуда в спешке натянула кеды.

– Все хорошо! – пролепетала она, приоткрывая дверь. – Телефон сломался. Ничего удивительного, давно советовала его поменять.

Куроиси влетел в квартиру.

– Как же я переживал! А тренировку чего пропустила?

– Нездоровится мне, – сухо ответила Сиракава.

Куроиси приложил загорелую руку к ее белому лбу.

– Совсем заработалась! Ничего-ничего, послезавтра поедем на море, солнышко тебя вмиг поправит.

Сиракава поежилась.

– Загар тебе пойдет!

– Не уверена!

– Точно говорю! Что за мода пошла на эти белые лица? Сестра журналов начиталась, теперь отбелить себя пытается. Раньше нормальная девушка была, а теперь…

Куроиси отхлебнул чаю.

– Говорит, я ничего не понимаю. Может, и не понимаю, но мне куда больше нравятся девушки загорелые, со здоровым румянцем, чем те, у кого три слоя белил на лице. В субботу увидим с тобой на пляже дамочек в лосинах и кофтах с длинным рукавом. Они в них плавают, представляешь?

Сиракава не поднимала на него глаз.

– У тебя ведь купальник есть? Сланцы? Может, на завтра отгул возьмешь? Ты сама не своя!

– Пожалуй, я лягу спать.

– Это правильно!

Куроиси сжал на прощание ее белую руку.

– Заеду в субботу в девять! До скорого!

Сиракава вертела чайный пакетик в кружке. По часовой. Против.

«Я не смогу поехать с тобой на море», – далеко за полночь отправила она Куроиси.

Утром Сиракава принялась наносить на лицо чудо-средства: тоник, эмульсию, сыворотку, крем, наконец, самый светлый тональник с максимальной степенью защиты.

– Да и вообще он слишком загорелый, – подсказало отражение. – Вы друг другу совершенно не подходите!

Кто приносит дожди

– Я не поеду. Что если из-за тайфуна отменят паром обратно? Что тогда? Представляешь, какой разнос мне устроят на работе? – Такахиро ходил по комнате. Шаг вперед – крутой поворот – шаг обратно. Я сидела на полу, сжимая сланцы. Не могла решить: положить их в чемодан или достать из него купальник, шорты и пляжные полотенца, а сам чемодан спрятать в шкаф. Нам с чемоданом очень хотелось на море, а Такахиро – повышения.

– Я так долго планировала отпуск! Знаешь, чего мне стоило урвать билеты на паром? Это тебе не просто путевку в турагентстве купить или отель на «Экспидии» букнуть! Люди годами не могут взять билеты на паром до Огасавары! Годами! А тебя пугает тайфун!

– Меня пугает не тайфун, а то, что из-за него мы не сможем вернуться в Токио к понедельнику. В понедельник подписание контракта! Забыла? Я этих клиентов обхаживал несколько месяцев! Я их почти переманил! А если паром обратно отменят? Ты понимаешь, что мне за это будет? Сорвать сделку года в самый последний момент?

– Тайфун может и мимо пройти!

– Как же! Пройдет он мимо! Прямо по Огасаваре и ударит! Уверен в этом!

– Ты будущее умеешь читать? Откуда тебе знать, в какую сторону двинет тайфун, если даже метеорологи понятия не имеют, куда он завернет?

– Откуда мне знать? – Такахиро резко остановился. – Откуда мне знать?

Мы оба знали, что знать ему было неоткуда, но признать свое незнание Такахиро не позволял характер. Такахиро был уверен, что знает абсолютно все на свете. Он переминался с пятки на носок, искал ответ на полу, в мусорном ведре, на магнитиках, облепивших холодильник, на потолке, на стенах. Обшарив глазами все вокруг, Такахиро уставился на меня.

– Откуда мне знать? – он начал тыкать в меня пальцем. – Да оттуда, что ты – женщина, приносящая дожди!

Я пожала плечами. Бросила сланцы в чемодан.

– Не поеду! – Такахиро скрестил руки на груди.

Я достала из чемодана сланцы, а за ними – шорты и пляжные полотенца.

– То-то же! Найдем, чем заняться в городе! Всяко лучше, чем ехать на море в тайфун!

Я вытащила из шкафа рюкзак.

– Раз ты не едешь, нет нужды брать чемодан. Поеду налегке!

– Ну и езжай! – буркнул Такахиро, добавив тихо «женщина, приносящая дожди».

Так меня обозвал его начальник. Болтливый старичок Итимура, как и Такахиро уверенный, что знает все на свете и даже больше. Год назад Итимура пригласил Такахиро на барбекю на майские праздники.

– Ты понимаешь, какая это честь! Начальник отдела позвал меня в гости! На барбекю! Он меня заметил! Не зря я весь апрель торчал в офисе до последней электрички! – Такахиро вышагивал по кухне. Он напоминал зомби, которому вкололи ампулу адреналина. Весь предыдущий месяц он приезжал домой ближе к часу ночи, падал на футон прямо в костюме, пропахшем переработками, только чтобы следующим утром встать по вою будильника и в семь тридцать отправиться навстречу новым салариманским свершениям.

– Круто! – я не особо разделяла его раболепного восторга. – То есть мы не поедем в горы на майские праздники?

– Какие горы? Где горы и где барбекю с начальством! Это наш шанс!

– Наш?

– Конечно, наш. Вместе пойдем. Будем производить хорошее впечатление.

Одного Такахиро ненасытной корпорации было мало, и по мою душу пришел вездесущий Итимура-сан. Я плюхнулась в кресло, закрыла лицо рукой.

– В горы мы отправимся в другой раз! – Такахиро потряс меня за плечо. – Обещаю! Давай выберем, что ты наденешь! Мы должны выглядеть идеально!

Такахиро лучше знал, что понравится боссу, поэтому выбрал наряд за меня. Заставил стереть красный лак и покрасить ногти нежно-розовым.

– Может, сходишь в салон на укладку? Еще есть время! – предложил он за час до выхода.

– Мы идем жарить мясо, а не в театр! И я честно не понимаю, почему нельзя надеть кеды!

– Вот увидишь, там не будет никого в кедах! Ты же не хочешь стать единственной женщиной в кедах? Чтобы все на тебя показывали пальцем и шушукались?

Я не стала единственной женщиной в кедах. Я стала «женщиной, приносящей дожди».

Когда мы вышли из дома, ярко светило солнце, но чем дальше уносила нас электричка, тем сильнее хмурилось небо. Небо тоже не понимало, почему жарить мясо нужно на каблуках.

На решетку выложили мраморную говядину. Начал моросить дождь. Пока Такахиро обслуживал босса и его возрастных гостей, болтливый старичок Итимура успел рассказать мне, что он думает о Путине, Шараповой, пирожках, Загитовой и ее собаке, Достоевском (его он понимал гораздо лучше меня, как и Такахиро) и водке – именно в такой последовательности. Только Итимура начал рассуждать о трагедии русской женщины в исконно мачистских формулировках, как грянул гром. Гости переместились под навес. Такахиро забрал у начальника пустую банку пива и двумя руками, сервильно склонив голову, подал Итимуре новую. Я ждала, когда он подольет мне вина, но Такахиро прислуживал лишь начальнику. Совершенно раскрасневшись, Итимура выдал:

– Смотри-ка! А она у тебя, выходит, женщина, приносящая дожди!

Такахиро переводил взгляд с меня на начальника. Казалось, впервые в жизни он не знал, что делать.

Небо пронзила яркая вспышка – гром, казалось, раскатился до самых Японских Альп. Такахиро открыл было рот, но Итимура хлопнул его по плечу, указал пальцем в небо и захохотал.

– Смотри-ка! Дело говорю! Она женщина, приносящая дожди! – писклявый смех Итимуры передался остальным.

– Точно! Женщина, приносящая дожди! Сразу и не понял! – последним засмеялся Такахиро.

– Но ничего-ничего! – старикан отпил пива, осмотрел меня с головы до ног и снова хлопнул Такахиро по плечу. – Зато кожа у нее белая!

Дождь не переставая лился на тент, Итимура начал проливать пиво себе под ноги. День перетек в вечер. Никто больше не обращался ко мне по имени. Теперь меня звали Амэ-Онна – «женщина, приносящая дожди».

С тех пор, стоило непогоде порушить планы, Такахиро поджимал губы и выдыхал: «Ничего не поделаешь».

В июне начался сезон дождей. Небо рыдало недели напролет и никак не могло выплакаться.

– Солнце не выглядывало из-за туч целых двадцать два дня. В этом году сезон дождей бьет все рекорды, – объявили в новостях.

Я заметила, как Такахиро покосился в мою сторону.

– Может, хватит? – спросил он то ли небо, то ли меня.

Я и сама начала верить, что могу вызывать дожди и грозы. Меня это не сильно беспокоило. Мне это даже льстило. Есть девушки красивые, есть девушки умные, а я вызываю дожди. Я помогаю небу скинуть напряжение. Я проливаю воду на рисовые поля и чайные плантации. Иногда я выходила на балкон и, поднимая руки вверх, пыталась дотянуться до туч: так я чувствовала себя всесильной. «Если я могу повелевать погодой, то и с отчетом квартальным справлюсь, и с горой немытой посуды», – говорила я себе, когда сил ни на что не оставалось, а настроение серело под стать пейзажу за окном.

Как-то в Токио нагрянули школьные друзья Такахиро. Я решила сразу сбросить маски: «Мое хобби? Я вызываю дожди!»

***

– Ты уверена? – спросил Такахиро, сдавая билет в кассу. Возле окошка вытянулась очередь – никто не покупал и не перепокупал билеты, все держали билеты в руках, собираясь их сдать.

Я кивнула. Мы попрощались так, будто паром вот-вот выйдет не в Тихий океан, а в реку забвения и унесет меня туда, откуда не возвращаются. Я прошла по трапу, помахала Такахиро рукой и скрылась в каюте.

До Огасавары мы плыли сутки. Небо было безоблачным. Небо было таким чистым и таким голубым, что я и думать забыла о прогнозе погоды.

Я не встретила на Огасаваре ни одного туриста – за исключением бледного лица в зеркале заднего вида в единственном автобусе, курсировавшем по острову. Казалось, я одна не отменила поездку. Я все ждала, когда прольется дождь. Такахиро убедил меня на дорожку, что я навлеку на японские Галапагосы тропический ливень. Первый день на островах обошелся без дождя. Как и второй. Как и третий.

– Вы оказывается, Харэ-Онна, женщина, прогоняющая тучи! – сказал водитель автобуса. Я была единственной пассажиркой и позавчера, и вчера, и сегодня. За пару дней он рассказал мне об острове столько, сколько не рассказал ни один путеводитель. – Обещали тайфун, а он мимо прошел!

Я не стала говорить водителю, что в зеркале отражается женщина, приносящая дожди. Вдруг тайфун просто опаздывает?

Водитель высадил меня в центре острова. В истерзанном ветрами домике с покосившейся табличкой за поглоданной ржавчиной дверью, по его словам, лепили лучшие на острове суши.

Хозяйка поприветствовала меня, точно долгожданного гостя, суетясь и поправляя передник. Я сидела одна за стойкой, наблюдая, как она мнет в руках рисовые колобки, как кладет на них сверху рыбу, как выкладывает суши на плоскую черную тарелку. Стены были увешаны фотографиями дельфинов и хозяйки в гидрокостюме.

– Я о вас наслышана. Вы Харэ-Онна, женщина, прогоняющая тучи. Спасибо за ясное небо! – улыбаясь так, как умеют лишь островитяне, она поставила тарелку передо мной.

Я не смогла признаться загорелой доброй женщине, водившей дружбу с дельфинами и готовившей самые вкусные на острове суши, что я Амэ-Онна. Что если тайфун мнется у порога? Что если он лишь опаздывает?

Я ждала дождей как неизбежность, но дожди не явились ни на четвертый, ни на пятый день. Звала ли я их на Огасавару? Подставляла ли я небу плечо, чтобы оно выплакалось? Нет, правда, и в Токио я этого не делала.

Небо было ясным, как на открытках, таким ясным, что ночами, раскачиваясь в гамаке, я видела если и не все звезды мира, то почти все. Я видела столько звезд, сколько не видела за всю жизнь. Прямо надо мной пролегал Млечный путь. Я вытягивала ноги вверх и делала вид, что шагаю.

– Удивительно красивое небо на этой неделе! Давненько такого не было. Летом здесь часто льют дожди и не видно звезд – повезло вам! – на крыльцо вышла хозяйка. Я снимала у нее просторную комнату с видом на океан. – Вернее, это нам повезло, что приехала женщина, разгоняющая тучи!

– Знаете, – я села в гамаке. На следующий день меня ждал паром обратно, напоследок я решила признаться. – На самом деле я Амэ-Онна. Я женщина, приносящая дожди.

Хозяйка рассмеялась.

– Так говорит Такахиро, мой парень! И так говорит его начальник! – добавила я.

– Ваш парень? Тот, что остался в Токио?

Я кивнула.

– В Токио, на который обрушился тайфун? Ради вашего парня тайфун изменил маршрут. Это ваш парень накликал на Токио дожди. Это он человек, приносящий непогоду, пусть он никогда в этом не признается ни вам, ни тем более начальнику. А вы – женщина, прогоняющая тучи. Спасибо за ясное небо! Приезжайте к нам еще. И поищите себе нового парня.

Сутки спустя я везла в Токио солнце.

Квадратами на телефон

Я наливала воду из серого кулера в серую кружку, протирая каблуками серый ковролин. Мойщик окон скользил вниз – за его спиной на многие километры тянулись ряды серых небоскребов. Я направилась было к серому столу, когда подошел примечательный разве что своей непримечательностью парень, поклонился, сказал, что его зовут Кай, спросил, как зовут меня, и промямлил: «Приятно познакомиться». Зачем-то протянул мне руку. Рука его была маленькой, пальцы крохотными, холодными и мокрыми от пота, точно склизкие перепончатые лапы лягушки. Я пожала ее на автомате. Кай улыбнулся и сквозь неровные мелкие зубы пробормотал: «Еще увидимся!»

Его только перевели на наш этаж. Откуда, я уточнять не стала. Я бы его и не заметила, не делай он все возможное, чтобы я его постоянно замечала. Кай выглядывал из-за монитора и провожал меня взглядом каждый раз, когда я шла к шредеру, факсу или принтеру, когда я выходила в туалет и возвращалась обратно. Я чувствовала его взгляд лопатками, шеей, плечами, макушкой. Взгляд этот был тяжелее его самого: хиленького, щупленького. Ниже меня на полголовы, Кай одним взглядом придавливал меня к офисному ковролину.

Кай подсаживался ко мне в столовой, заглядывал с любопытством в мою тарелку и спрашивал, что я ем. Я не понимала, как такого маленького человека может быть так много. Я перестала ходить в столовую, я стала покупать двухлитровые бутылки воды, чтобы не пользоваться лишний раз кулером.

Тогда Кай настиг меня в соцсетях. Он писал, как много у нас общего: он тоже любит горы, тоже любит кино, тоже любит музыкальные фестивали. Он звал меня встретиться, но я всегда находила отговорки: занята, выходные расписаны на несколько недель вперед. Я не могла сказать ему в лицо, что не хочу с ним общаться, да и написать тоже не могла: ни в мессенджеры, ни в рабочий чат, ни от руки. Я отказывала ему так часто, что меня начала мучить совесть.

Совесть мучила меня каждый раз, когда я выкладывала на «Фейсбук»1 фотографии из парков, ресторанов, с вечеринок, а Кай их лайкал, а то и сердечки ставил. «Круто!», «Выглядит вкусно!», «Тоже хочу туда сходить!» – он и не знал, какие сальто вытворяло мое чувство вины при виде его комментариев.

Однажды Кай принес в офис зеркалку и положил ее тушу мне на стол.

– Решил заняться фотографией. Посоветуй, какую линзу купить.

Я не знала, как в двух словах объяснить ему, что объяснить это в двух словах невозможно. Кай стоял возле моего стола, переминался с ноги на ногу. Хиленький, жалкий, тонущий в белой рубашке и сером костюме не по размеру, он улыбался узкими губами, из-за которых выглядывали маленькие кривенькие зубы. Каждый его гулкий выдох раздувал мое чувство вины.

Смотри, какой он одинокий! У него совсем нет друзей. Никто из коллег не зовет его на обед, да и на пятничные пьянки тоже. Вдруг твой отказ его доломает? Вдруг он уволится и никогда не найдет новую работу? Вдруг он запрется дома навеки? Может, за этими глазами прячется доброе сердце?

Мое чувство вины раздулось так, что начало подпирать высокие окна. Мне стало тесно в просторном кабинете. Душно. Сделав глубокий вдох, я сказала:

– В Музее фотографии на станции Эбису новая выставка. Хочешь сходить? Заодно расскажу, как выбирать объективы.

***

– Я и не знал, что в Токио есть такой музей, – сказал Кай, когда мы брали билеты в кассе.

Он задирал голову к потолку, изучал плитку под ногами и стены.

– Я и не знал, что кто-то фотографирует так, – пробормотал он в выставочном зале.

– Как так?

– Так обыденно. Так уныло, – Кай склонил голову набок напротив большой черно-белой фотографии. На снимке в инвалидном кресле сидела японка лет шестидесяти с короткими, взъерошенными волосами, будто покусанными сединой, и смотрела прямо в объектив. Прямо да не совсем: она смотрела в объектив так, точно за ним никто не стоял, точно за ним начиналась пустота. Пустота в квадрате, пустота в бесконечности. Пустота, из которой не было, нет и никогда не будет выхода. Она смотрела в безысходность.

– Что, прости? Как? – переспросила я на всякий случай.

– Так, что вряд ли он наберет в «Инстаграме»2 тысячу лайков. Он за эту фотографию и десятка не наберет.

Я отошла на два шага назад и тоже склонила голову набок. Мне на секунду показалось, что, если склонить голову набок, можно увидеть фотографию глазами Кая. Нет. Я все так же видела идеальный по композиции и свету кадр. Кадр, рассказывающий историю. Я склонила голову на другой бок. Без толку. У меня так и не получилось увидеть фотографию глазами Кая.

– Он даже поленился сделать из фото квадрат, – добавил Кай.

– Что ты имеешь в виду?

– В «Инстаграм» выкладывают квадратные фотографии, разве нет? Он что, думает, он самый умный, самый креативный, так, что ли?

– Причем здесь «Инстаграм»? Мы в музее! Это искусство, а не фотопопса, нацеленная на продажу никому не нужных вещей и навязывание образов жизни. Эти снимки не навязывают. Они рассказывают и показывают. Историю. Историю больной женщины. Историю матери фотографа. Которая сошла с ума и попала в больницу.

– Зачем рассказывать такие мрачные истории? Еще и черно-белыми снимками? Еще и прямоугольниками, а не квадратами? – спрашивал Кай.

Он стал читать подписи к снимкам. Вслух.

– «Большую часть дня она проводила в одиночной палате. Лежала на кровати и смотрела в потолок. Она могла лежать так часами, днями…» – зачитывал Кай с усмешкой.

На фотографии, сделанной будто сверху, не иначе как рыбьим глазом, женщина в сером халате лежала на койке, раскидав руки в стороны. Одна рука тыльной стороной ладони упиралась в серую стену, а другая свисала с матраса вниз, едва не касаясь серого пола. В женщине не было жизни. Она походила на труп. Труп с открытыми глазами.

– Зачем он снимал больную мать? – спрашивал Кай возле каждого снимка. Спрашивал так громко, что эхо отскакивало от рамок и подсвечивавших фотографии ламп, а смотрительницы переглядывались.

Я чувствовала себя неловко.

– Что, мало на улицах молодых красивых девушек? Зачем это все? Кому это интересно? Уныло. Зачем он таскался к ней в больницу так часто? Зачем он вообще ее навещал? Она сошла с ума. Жить ей оставалось недолго. Зачем надо было тратить на нее время?

– Что ты несешь? – не выдержала я.

Кай даже не посмотрел в мою сторону. Он переходил от снимка к снимку, окончательно сгорбившись, переплетая крошечные пальцы рук за спиной. Он подходил так близко к снимкам, что рамки запотевали от его дыхания, а смотрительницы покашливали. Наверное, они тоже не понимали, как такой крохотный человечек, на первый взгляд примечательный исключительно своей непримечательностью, может заполнить собой все пространство. Весь зал от пола до высокого потолка, от стены с первым снимком до листа с благодарностями.

– Он просто любил свою мать и хотел запечатлеть как можно больше моментов ее жизни до того, как ее не станет. Возможно, он жалел, что не снимал ее раньше. Возможно, он жалел, что не проводил с ней достаточно времени, когда она была здорова. Возможно, он жалел, что пока она не попала в больницу, пока она была дома, занималась привычными делами, выходила в город в красивых платьях, делала прически, подводила глаза и красила губы, готовила ужин для его отца и сестры, убирала дом, он бегал по городу с камерой и снимал молоденьких девиц яркими цветастыми квадратами? Может, после того, как его матери поставили диагноз, он, наконец, понял, как много она значила в его жизни, и спохватился? Решил сохранить память о ней на фото, вывести ее жизнь за границы тесной больничной палаты? Не понимаешь, что он просто ее любил? – из меня выплескивалось все, что я копила полгода, – с первой встречи у кулера.