Междумирье. Сборник коротких рассказов

Междумирье

Сборник коротких рассказов

Екатерина Аристова

© Екатерина Аристова, 2025

ISBN 978-5-0067-8761-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тоффи

Крибле-крабле-бумс…

– Можешь звать меня Тоффи.

Неожиданно. У меня тут, понимаешь, выключен свет, свечи коптятся, испорчен линолеум (пентаграмму пришлось рисовать лаком для ногтей). А тут – Тоффи. Как-то мелковато. Настороженно кинула на нее взгляд исподлобья. Может, я напортачила с заклинаниями и метафизик из меня ни к черту? Она с интересом потрогала мое художество на полу и удовлетворенно кивнула.

– Хм, Лореаль… Ве-е-ещь… Так чего-с изволите, госпожа хорошая? Хочешь богатства? Могу обеспечить кладом. Или наследством от потерянной в детстве далекой тетушки. Или может, долгую здоровую жизнь? А знаменитость? Поверь, каждая вторая голливудская звезда…

– И что взамен? Душа? – пришлось прервать ее вдохновенную речь. Вот только разоблачений мне сейчас не хватало. Я и так все знаю про Меган Фокс.

– Душа? Я тебя умоляю! На кой черт она мне сдалась?

Готовясь к сделке Фауста, я никак не ожидала встретить вместо рогатого бородатого дядьки с копытами разбитную девицу. Минимум одежды, максимум обаяния и хриплый, но весьма приятный голос. Была в ней и дьявольщинка, не без этого: курносая, с маленькими хитрыми глазками и с ехидной ухмылкой, украшающей полные губы. Но самое важное – она не пугала. О нет, она весьма к себе располагала.

– Так на чем мы остановились? – Тоффи непринужденно почесала затылок. – Ты извини, у меня через час свидание с одним миленьким гоблином. Формулируй желания порезвее.

– Мы не договорились об оплате, – напомнила я.

– Ах да… – в ее руке, прямо из воздуха, возникла толстенная амбарная книга, которую она принялась листать, предварительно послюнявив указательный палец. – Итак, значится… Третий размер груди – десять тысяч. Клад – золото или бриллианты весом в пять килограмм – двадцать пять тысяч. Пожизненная медицинская страховка – тридцать пять тысяч. Смерть соперницы, приворот противоположного пола – тридцать тысяч.

– Хм… тридцать тысяч чего?

– Рублей. Нет, я могу и в иенах брать, если надо, но калькулятор забыла, – тяжело вздохнула. – А в уме считать…

– Рубли? Значит, души давно уже не котируются у вас?

– Здрасьте, приехали, – обиделась она. – Я ведь уже сказала. Что я их, солить буду? Есть, конечно, коллекционеры, им продать можно… Но пока такого отыщешь, помрешь в нищете. А я кушать хочу. И красиво одеваться.

– Я заметила, – фыркнула я.

– Что ты! Последний писк моды, между прочим. Дольче и Габбана!

– Все, что ты перечислила, я и сама могу добыть. Практически. В чем тогда суть сделок с вами?

– Качество и скорость обслуживания гарантируются. Фирма веников не вяжет! – гордо заявила Тоффи.

– Нет, спасибо. Я просто любопытствовала. Для дела надо.

– Тогда будь любезна заплатить неустойку.

– Чего?!

– Тысяча рублей при расторжении сделки.

– Но мы же ее не заключили!

– Не важно, – отмахнулась она. – Ты же меня вызвала, потратила мое драгоценное время. Гони тысячу, а еще я заберу у тебя лак этот, красный. За моральный ущерб. Если там еще что-то осталось – ты усердно чертила…

– Вымогательница!

Исчезая, предприимчивая бизнесвумен из ада бросила мне, махнув длинным изящным хвостиком:

– Жадина. А скупой, между прочим, платит…

Увы, договорить ей не удалось – растворилась в воздухе.

Вот тебе и крибле-крабле-бумс. Я как чувствовала – такое глупое заклинание будет иметь дурные последствия. На следующей неделе попробую с джинном, но говорят, они берут вдвое дороже. А мне еще нужно изучить фей, троллей и, чем черт не шутит, лепреконов.

Зря я выбрала эту дурацкую тему для диплома. «Инфляция и проблемы денежного оборота в подземном мире», как оказалось, требует много сил, нервов и финансов. А ведь декан метафизического факультета, Ужас Иванович Ночной, меня предупреждал. Но мы же легких путей не ищем. Вот, обеднела на целую тысячу. Теперь жизненно необходимо придумывать заклинание для вызова джинна. Надеюсь, после этого не придется переходить на хлеб и воду. Ну, ни пуха, ни пера…

Гномы и Белоснежка

– Умм, хала, хей-хоо, – заунывно тянули церемониальную песнь гномы. Вчера у них появился повод для радости и печали. Вчера они хоронили свою Благодетельницу. Не уследили, не уберегли, не защитили. Но зато появилась причина вновь спеть песню смерти на костях своих врагов.

А сегодня бородачи с короткими ножками и ручками дружно шагают по темному подземному туннелю. Церемония прощания закончилась, и теперь они во все мощные глотки орут что-то вроде военного марша.

– Раз-два, бей врага! Три-четыре, шагай шире! Пять-шесть, зла не счесть! Семь-восемь, в пропасть бросим! Девять-десять, льется песня!

Они поднимаются все выше и выше, и вот уже виден выход из подземного царства. В ноздри забивается такой странный запах зелени, солнечных бликов и смоченной дождем земли. Раздаются возгласы удивления, страха и неуверенности.

– Отставить! – кричит Громобор, командир отряда. – Мы хотели идти сюда. Мы шли сюда. И мы здесь. Не потерплю паники в строю! Рааассредоточь-сяяяя!

Гномы бросаются на поиски убийц.

Смешные бородачи, над которыми всегда потешаются в сказках и сагах. Заносчивые и кичливые, но в то же время преданные до гроба и храбрые до боли в сердце. Вражеском сердце, разумеется. Они впервые за столетия изменили легенде и вышли на поверхность. Но не ради удовольствия, коммерческой прибыли или любопытства. Ради мести.

Благодетельница была для них ангелом из Облачного Царства, спустившаяся в мрачный Кузнечный Ад. Они знали, что однажды она покинет их, но благодарили Гефеста за каждую секунду, которую она проводила с ними. Она стала для них чем-то вроде божества, в ее честь ковали совершеннейшие мечи, слагали лучшие военные песни. Женщина же дарила их лаской, заботой и тихим счастливым смехом.

Но теперь она мертва. Коварно отравлена врагами, которые подкупили торговца фруктами. За что? Почему? Кому она мешала? Кому причинила зло? Нет ответа. Да он и не нужен теперь. Теперь осталась лишь месть: сладко-горькая, мед пополам с перцем.

В бессильной ярости потрясая кулаками и бородами, они решились на войну. Страшную, беспощадную, злую.

И вот они, настоящие убийцы, заплатившие торговцу за Ее смерть. Косматые Лесорубы, легендарный волшебный народ. У них только одна рука, вместо другой – топор, которым они служили Королевству. Рубя деревья или убивая неугодных.

Сверкают секиры, воздух звенит от поднимающихся вверх топоров. Кровь брызжет во все стороны.

– Раз-два, бей врага! Три-четыре, шагай шире! Пять-шесть, зла не счесть! Семь-восемь, в пропасть бросим! Девять-десять, льется песня! – поют маленькие гномы, рубя направо и налево лесорубов.

Они кидаются в ноги врагам, подрезая сухожилия, и добивают, отсекая головы и ломая грудные клетки.

Лесорубы отчаянно сражаются, множество маленьких подземных жителей полегло в бою. Но у высоких космачей нет шанса против всепоглощающих ненависти и горя. К тому же гномам терять нечего. Они рискнули всем, придя на территории врага. Раз увидев солнце, они не могут вернуться во тьму. Ибо уже сейчас чувствуют, что слепнут.

Кровь, боль, ужас. И вот все кончено. Последний лесоруб, лежащий с перерубленными ногами, умоляюще протягивает к ним руки.

– Пощадите! Мы не виноваты! Королева Страны-Над-Горой приказала убить непокорную дочь! Она сбежала от своего долга!

– Не волнуйся, дойдем и до Королевы. Пусть и на ощупь, – мрачно обещает Громобор, опуская на голову врага секиру. И через секунду темнота заволокла глаза командира.

Белый Снег, Принцесса Страны-Над-Горой, отомщена.

Майская романтика

Май звенел комариным руладами и приятно пах гниющим тростником. Любимый месяц Бруно. Весна – пора вкуснейших, только-только очнувшихся от зимней спячки жаб, и любви.

Нежность малинового заката настраивала на романтичный лад. Бруно томно вздыхал, глядя на заходящее солнце. Вскоре на болота опустится прохладная звездная ночь, и наконец, настанет рассвет, а за ним – знаменательный день.

Бруно не мог спать. Он вспоминал тот волшебный миг, когда увидел ее. О, эти голубые глаза, курносый нос и золотистые кудри, падающие на грудь. Бруно мог поспорить, что они шелковистые на ощупь. А то, как эта могучая дева взмахивает своим кузнечным молотом? Каждый удар по раскаленному металлу отзывался сладостной дрожью в сердце влюбленного.

Осока еще блестела свежевыпавшей росой, а Бруно уже несся по заросшим мхом кочкам, отчаянно балансируя, чтобы не свалиться в тухлую воду.

Сжимая в левой лапке кулек со свежесобранными болотными улитками, в правой – букет чертополоха, Бруно летел к возлюбленной, хотя та пока не ведала своего счастья.

И вот наконец Сумрачные Болота позади. Как и возделываемые троллями Репейные Поля. Они проводили Бруно удивленными взглядами, а кое-кто даже покрутил пальцем у виска.

Добежав до гор, где жил народ его возлюбленной, Бруно перевел дух, отдышался, а затем, поудобнее перехватив подарки, двинулся навстречу Судьбе.

Судьба, увидев путешественника, отложила молот, гневно тряхнула пшеничного цвета бородой, стянутой в тугие косы и топнула коротенькой ножкой.

– Как посмел гоблин явиться к подножию Небесной Кузницы?! – рявкнула любовь всей жизни Бруно и уперла кулаки в упитанные бока.

– Счастье мое, я изнемогаю от страсти и прошу твоей руки!

«Счастье» вытаращило на него и без того выпуклые голубые глаза и на пару секунд потеряло дар речи.

– Ты!.. Да ты… Зеленый червяк! Ты хоть знаешь, кто я?!

– Брунхильда, свет очей моих. Само провидение послало стрелу любви в мое сердце. У нас даже имена похожи, – смущенно пискнул гоблин. – Бруно и Брунхильда. Словно название любовного романа…

– Бруно?! Собачья кличка! – расхохоталась она, утирая слезы смеха косой из бороды. – Я – дочь Главного Кузнеца, Хранительница Небесного Молота и Наследница Небесной Наковальни. Высоко замахнулся, зеленушка. Пшел прочь, пока я братьев не позвала.

– Но я… – проблеял Бруно, озираясь по сторонам. – Со всей душой… и страстью…

– По-хорошему не понимаем, значит? – сощурилась Хранительница, Наследница и т. д. и т. п.

С гиканьем и уханьем гномы, во главе с разудалой Брунхильдой, тащили влюбленного Бруно обратно через Репейные Поля троллей к Сумрачным Болотам. С хохотом раскачали его на руках и швырнули в ближайшую вонючую лужу. В полете гоблин задумался о превратностях судьбы и неисповедимых путях любовных стрел.

Смачно приземлился посреди болотца, подняв фонтан коричневых брызг.

– Эй, ты! Осторожнее! – рявкнули рядом. Обернувшись, Бруно встретился с изумрудными раскосыми глазами, нежной пупырчатой кожей и прелестными, наверняка шелковыми на ощупь, зелеными волосами.

И расплылся в улыбке.

– Не желаете ли угоститься свежими улитками, сударыня?

Гоблинша смущенно потупила глазки.

Май все так же звенел комариным руладами и приятно пах гниющим тростником. По-прежнему оставаясь любимым месяцем Бруно. Весна – пора вкуснейших, только-только очнувшихся от зимней спячки жаб, и любви. На этот раз любви большой и взаимной.

Капитан

…Багровое солнце медленно скользит вниз, к водной глади. Я стою у причала, вглядываясь в горизонт. Но взгляд постоянно возвращается к тебе, утопающей в лучах умирающего светила. Белая ткань парусов словно запятнана кровью, но я все равно любуюсь тобой…

– Эй, Джеймс, готов к погружению? – окрик капитана выдернул меня из паутины воспоминаний. Капитана гордо звали Хуаном, и он являлся счастливым обладателем солидного пивного брюшка, нахмуренных бровей и измусоленной вконец незажженной сигары, торчащей между толстых губ. – Снаряжение проверил? Отлично! Запомни – если ты и сегодня ничего не найдешь, мы поворачиваем назад. И хватит с меня этих романтических бредней про затонувшие сокровища.

Очень хотелось огрызнуться, но я промолчал, посылая капитана ко всем морским чертям, возможно, его близким родственникам. С Хуана станется повернуть яхту к берегу, а этого я допустить не мог – чувствовал, как близка моя цель.

Палуба встретила теплом просоленных досок. Я вдохнул полной грудью и закрыл глаза…

…Когда палубу сводит судорогой во время шторма, когда широко расставленные ноги подстраиваются под ритм яростно бьющихся в борта волн, ты чувствуешь себя хозяином моря, не ощущая ни усталости, ни страха. Одно лишь упрямство. Мы дойдем, мы снова увидим берег!..

Правительство Кубы выделять средства для поиска испанского галеона не торопилось. Но я нашел энтузиаста, богатея с привычкой жить на широкую ногу. Как только я заикнулся о золотых слитках и шкатулке с изумрудами, Хуан уже не принадлежал себе. Именно этого я и добивался.

– Капитан! Черные обезьяны совсем взбунтовались! – ко мне подбегает боцман с посеревшим лицом. Я сам несколько минут недоумеваю, что за звуки доносятся из трюма, и почему матросы не угомонят невольников. – Вы лучше сами поглядите…

Недовольно киваю и спускаюсь вниз. И останавливаюсь, чувствуя, как ярость течет по венам – дно трюма пробито, посередине зияет огромная дыра, и морская вода, требуя жертв, карабкается наверх, по просмоленным доскам. Бросаюсь наверх, хватаю руль, думая только об одном – как мало остается времени.

– Джеймс! Уснул ты там, что ли? Вот идиот… – вскидываю голову, прямо перед глазами удивленно-недовольный взгляд Хуана. Шел бы ты к черту, самодовольный придурок. И никакой я тебе не Джеймс… Усилием воли заставляю себя промолчать и на этот раз. Проверяю снаряжение. Кислорода хватит. По крайней мере, чтобы добраться до тебя. А остальное уже не важно. Поднимаю правую руку, показывая готовность к спуску под воду. Опрокидываюсь за борт. Погружаюсь…

Сердце болит. Руки трясутся, и даже слезы и крики Марии не трогают. Пропади она пропадом, глупая девчонка! Что она понимает? Я сейчас оставляю позади самое ценное в жизни. Команда мечтает о спасении, горстка высокопоставленных пассажиров сожалеет об оставленных на борту сокровищах. Невеста убивается над потерянными теперь изумрудами, своим приданным. А моя душа рвется в клочья, потому что я покидаю тебя…

Вода принимает в свои объятия, и я чувствую ее ласку сквозь ткань гидрокостюма. Груз на поясе тащит на глубину, но именно туда я и стремлюсь. Стаи серебристых рыб рассекают морское пространство, двигаются синхронно и слаженно, словно единый организм. Протягиваю ладонь – шарахаются от меня, как от прокаженного. Боятся. Я для них чужой. Но пройдет время, и я сольюсь с морем, стану с ним одним целым.

Меня зовут Мигель Хоакин Фернандес. В 1679 году мой корабль потерпел крушение, затонул вместе с грузом ценностью в три с половиной миллиона долларов. Я сумел спастись. Но эта катастрофа навсегда изменила мою жизнь, превратив ее в вечное проклятие. Я предал свой корабль, бросил его умирать на рифах. И расплата не заставила себя ждать. Веками бродила моя неприкаянная душа по планете, пока не возродилась заново на чужом континенте, в чужой стране. Под чужим именем. Еще в детстве я понял, кем был. Воспоминания не давали спокойно спать. И однажды пришло озарение – стало ясно, что нужно сделать для прекращения этих мук.

Вижу очертания огромного корабля. Неужели?.. Да, ты изменилась. Постарела. Но и я теперь другой. Не испанский гранд и не капитан. Неизменной осталась только тонкая ниточка, протянувшаяся сотни лет назад между нами. И сердце трепещет в предвкушении встречи. Толща воды давит, в ушах раздается колокольный звон, но меня уже ничто не остановит сейчас.

Теперь совсем близко, могу дотронуться, дотрагиваюсь… Заросший мхом борт скользит под нетерпеливыми пальцами, ласкающими тебя. Сгнившие паруса, сломанные реи и бушприты, истертая обшивка, – меня это не пугает. Ведь я вижу тебя другой, по-прежнему сверкающей белоснежным полотном на мачтах, с ароматом свежей сосны. Все эти годы я слышал твое одиночество, я рвался к тебе, мечтал увидеть, снова обладать.

Неспешным движением освобождаю губы от кислородной маски, давно мешавшей мне. Прикасаюсь щекой к корме, словно ожидая ответной ласки.

Здравствуй, Санта-Паула… Верный друг… Теперь мы вместе, море больше не разлучит нас.

Гарем

Моя свобода – в музыке. Когда я танцую, забываю о том, что с шестнадцати лет я пленница в красивой и дурманящей клетке.

Я все еще помню, как ребенком убегала к морю и бросалась в его ласковые волны, нежась в них, словно в заботливых руках матери. А потом стояла на берегу, закрыв глаза и чувствуя на горящем соленом лице порывы теплого ветра. Он шептал о неизведанном, о далеких странах, о приключениях, о кораблях, бороздящих водную гладь. Все, что мне осталось – это память о тех далеких днях.

Мелодия зовет и обещает, и я подчиняюсь ее голосу. Закрываю глаза и орлицей взмываю ввысь, навстречу облакам, соленым морским брызгам и ветру. Именно ветра мне так здесь не хватает.

В покоях гарема всегда душно. Здесь постоянно стоит тяжелый запах благовоний и масел, которыми ублажают нашу кожу евнухи. Воздух сладкий и затхлый, неживой. И мы все, твои рабыни и возлюбленные, плаваем в этом густом дурмане, теряя мысли и ощущение реальности.

– Лейла, моя любимая жена, – шепчешь ты каждый раз, оказываясь в моих покоях, покрывая меня поцелуями. Я улыбаюсь, а кожа на спине все еще помнит укусы плети за мои попытки сбежать отсюда. А могла бы поплатиться головой. Но больше не пытаюсь. Потому что нашла лазейку в свой мир, где я могу быть счастливой.

Со временем сможешь обрести мою любовь, ведь ты и нежен, когда не нарушают твоих правил, и красив, и статен. Я даже, возможно, забуду запах кожаной плети, такой горячей от лучей полуденного солнца. Твои подвиги на поле брани уже давно стали легендой, ты рвешься в бой, ты покоряешь. Но меня покорить полностью у тебя никогда не получится. Потому что есть то, что я буду любить всегда чуточку больше.

Музыка льется, наполняя мое тело жизнью. Покачивая бедрами, извиваюсь словно змея, гибкая и яркая в этих прозрачных одеяниях. Вскидываю вверх руки, как крылья, словно раненая птица, пытающаяся взлететь к небу, а потом снова опускаю их, прижимаю к себе, обнимая. Шаги совсем легкие, едва касаюсь ступнями пола, словно боясь обжечься о персидские ковры. Только в движении я – живая.

И я не замечаю ни твоих черных влажных глаз, обрамленных густыми бархатными ресницами, ни слуг, застывших в покорных позах, ни других жен – моих соперниц за внимание и ласку нашего господина. Здесь никого нет, кроме меня, моего тела. Я ощущаю каждую его частичку.

Ритм страстный и жаркий, он влечет меня, заставляет ускоряться, он подчиняет себе. Я двигаюсь все быстрее, охваченная им, забыв обо всем, что мучает меня в часы вынужденного покоя. Ноги скользят по ковру, но я не чувствую пушистого ворса. Кожа осязает лишь горячий и сухой песок, словно я танцую на побережье.

Наконец, обессиленная, падаю к твоим ногам. Ты встаешь с подушек, подходишь и ласково касаешься моего лица ладонью. Я знаю, что это значит. Это обещание прийти сегодня ко мне.

И вот, утомленный от моих ласк, ты все еще спишь, и сумрак отбрасывает тени от твоих длинных ресниц на смуглое и гладкое лицо. А я тихонько встаю и покидаю наше ложе. Что мне до шелковых простыней, до терпких роз, стоящих в вазах, до изумрудного ожерелья, подаренного тобою?

Я иду на террасу. Только здесь и только по ночам нам разрешается находиться без паранджи, скрывающей лицо и тело. Но даже под покровом темноты нас сторожат евнухи, не сводя с нас бдительных глаз. А я их не вижу. И остальных пленниц, вышедших насладиться свежим воздухом, не замечаю тоже.

Вскидываю вверх руки и начинаю танцевать. Музыки нет, ночь безмолвна, и лишь крики ночных птиц изредка вспарывают тишину. Но это и не важно. Я слышу мелодию, она бьется в моей голове, и большего мне не нужно. Мои товарки отводят глаза – каждый сходит с ума от заточения по-своему. Но это не сумасшествие.

Я бросаюсь вперед, нагибаясь, скольжу назад, запрокидывая голову. И вижу звезды. Я лечу им навстречу, подхватываемая прохладным ветром. Музыка живет во мне, и делает живой меня, и пусть ее слышу только я. Это все не важно. Здесь и сейчас – я свободна.

Вдохновение

Солнце прощалось с миром. Последним грустным взором окидывало раскинувшийся перед ним горизонт, перед тем как закрыть глаза и рухнуть вниз. Природа засыпала в его ласковых лучах, сонно моргала, ослепленная яркими красками заката.

Но наш герой ничего не видел. Он замурован в мрачных казематах тоски и страдания. Крепкая кованная решетка отгородила его от света и тепла. Здесь, в застенках, всегда царил полумрак, сырость и холод. Он с омерзением смотрел на склизкие стены, на хлюпающий под ногами гнилой тростник. Но ничего не мог поделать – он потерял ключи от двери в волшебство. Его покинула мечта, и казалось, навсегда.

Сотни ночей луна оплакивала его запертый разум, покинутую им страну под названием Фантазия. Сотни ночей он ждал прихода той, кто сможет оживить его, воскресить его душу. Но она оставалась недосягаемой. Он звал ее, сорвав до хрипоты голос, царапал ледяные каменные стены его тюрьмы, сдирая до крови кожу на пальцах. Но все напрасно, она не появлялась. Его муза, с чудным именем Вдохновение, не слышала призыва. Не могла или не хотела – не важно. Поэт был поглощен унынием, тонул в нем, словно в вязкой и пахучей болотной жиже. Он умирал, тихо и бескровно, но все же ощутимо. Угасал, устав цепляться за мрак и тени его узилища.

Но однажды луна и солнце, встретившись на миг в темно-синем вечернем небосводе, посмотрели друг на друга и кивнули. Пришла пора сжалиться над несчастным.

Они позвали Вдохновение. Солнце окликнуло ее, когда она резвилась среди лютиков и клевера. Окликнуло без укоризны, просто мимоходом. Муза лишь пожала плечами, продолжив собирать цветы. А вот луна строго пожурила, обнаружив ее темной ночью собирающей звезды и вплетающей их в свои волосы.

– Ночь – наше время, сестра. Время, когда мы должны трудиться изо всех сил. Мое призвание – разгонять темноту, пусть и бледным, но все же светом. А твое – освещать мечты поэтов, помогать им литься из души на бумагу.

И Вдохновение устыдилась своей ветрености. Тряхнула локонами, звезды посыпались в траву, утром появится на их месте роса. Пригладила сшитое только что платье, расправила складки. Кивнула и побежала прочь, к покинутому ею герою. И звезды под ее босыми ногами рассыпались в пыль.

В темнице повеяло свежестью и пряным ароматом простодушных полевых цветов. Она вернулась.

Протянула руку поэту, и он сжал ее ладонь, все еще не веря в нахлынувшее на него теплой волной счастье. В зеленом платье, сотканном из луговой травы и вереска, с длинными волосами, которые все еще мерцали от звездной пыли, она стояла перед ним, такая прекрасная. С улыбкой на губах, с веселыми огоньками в синих радужках. Ее руки были теплыми и живыми. Они изгоняли холод, убирали страх и возвращали желание жить. И творить.

– Пойдем со мной. Я освобождаю тебя из заточения.

Решетка рассыпалась, разрушенная сплетением рук, превратились в прах и стены тюрьмы. Вместо них появились бежевые обои, письменный стол и кипа бумаги, белевшая в сумраке комнаты. Музы больше не было видно, но он знал, что она рядом, она здесь. Она обнимала его – он чувствовал нежные руки на своих плечах, ощущал тонкое цветочное благоухание ее волос.

Уже через несколько минут карандаш в руках поэта бодро и задорно бежал по разлинованному листку блокнота. А сам он улыбался счастливо и безмятежно, следя взглядом за рождающимися под его рукой строчками.

Осознание

«Какая глупость эти ваши законы робототехники», – подумал депрессивный корабль со звездными колонистами на борту, перед тем, как запустить программу самоликвидации.

Эпилог

– Видишь звезды, сынок?

– Нет.

– И я не вижу, – вздохнул До/Крихщт, печально пошевелив усами и потерев правой третьей лапкой фасетчатый глаз. – А они есть. Просто очень-очень далеко.

– А что это, отец?

– Огромные раскаленные фонари, висящие в небе. Так твой пра-пра-прадед говорил. Умел разбираться в умных книжках.

– Тогда почему мы их не видим?

– Погасли, наверное, – пожал затянутыми в хитин плечами До/Крихщт. – Все когда-нибудь гаснет. Вот вчера последняя лампа, из тех, что остались после Бледных Высоких, умерла.

– А мы? Мы тоже умрем?

– Конечно. Через тысячу тысяч лет. Когда Золотая песчинка перестанет вокруг нас крутиться.