Закулисье тоже жизнь!

Работа… Театр… Это моя жизнь, моя страсть, моя единственная надежда. Только-только я почувствовал вкус успеха, как все может рухнуть в одночасье. Сердце разрывается от страха и отчаяния. Неужели одна минута слабости способна перечеркнуть все мои мечты, все мои усилия? Я должен бороться, я обязан сохранить эту работу, как бы тяжело мне ни было. В театре моя душа, и без него я просто перестану существовать.

Саша была на повышении квалификации вот уже две недели, казалось волна, что вспыхнула между нами, спокойно осела как ил в воде. Я уехал на съемки, Саша вернулась на место руководителя и продолжала работать с экспериментальными постановками. Мы не виделись с ней вот уже два месяца, и когда я появился, она осторожно улыбнулась, как будто что-то скрывала. Казалось, буря утихла, все наладилось, а я все чаще и чаще вспоминал эти поцелуи в гримерке.

Забыть их было невозможно. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я снова чувствовал ее дыхание на своей коже, вкус ее губ, легкое дрожание ее ресниц, когда наши взгляды встречались. Это было какое-то безумие, вихрь страсти, который ворвался в нашу жизнь и оставил после себя лишь пепел воспоминаний.

Я наблюдал за Сашей. В ее глазах читалась какая-то грусть, тревога. Что-то изменилось в ней за эти два месяца. Быть может, она тоже вспоминала те моменты, когда мы были так близки? Может быть, она тоже боролась с желанием вернуться назад, в этот омут страсти?

Я не знал, что делать. С одной стороны, я боялся разрушить то хрупкое равновесие, которое установилось между нами. С другой – я не мог просто так забыть все, что произошло. Мне казалось, что я теряю часть себя, отрекаясь от этих воспоминаний.

Я подошел к ней, взял ее руку. Она вздрогнула. Я почувствовал, как ее пульс участился. «Саша,» – прошептал я, – «нам нужно поговорить.» В ее глазах мелькнула искра надежды и страха. Я знал, что нас ждет непростой разговор, но я был готов ко всему, лишь бы снова увидеть в ее глазах ту искру, которая когда-то зажгла нашу страсть.

– Андрей Олегович, мы сгорим в аду, – прошептала она. Голос дрожал, но в нем слышалась и какая-то обреченная решимость. Без нее я просто существую, а с ней – живу. Моя начальница управляла театром и делала из меня звезду. Но все еще не был развязан клубок с моей женой. Мне стоило это решить как-то. Сегодня Александра была беспокойной, бледной, усталой. Я пытался выяснить, что с ней, но потом за кулисами услышал, что, возможно, наш руководитель беременна. Вот тут я прикурил, если честно.

Мир вокруг померк. Слова эти врезались в меня, словно осколки стекла. Беременна? От меня? Эта новость, как удар молнии, пронзила меня насквозь. Я стоял, оцепенев, не в силах поверить в услышанное. В голове вихрем проносились обрывки мыслей, страхов, надежд. Как такое возможно? Что теперь будет? Александра… Ее бледность и усталость обрели смысл. Новое, маленькое существо внутри нее – плод нашей тайной любви, нашей безумной страсти. И теперь это – не только наша тайна, но и огромная ответственность, груз, который может раздавить нас всех. Сердце бешено колотилось, в груди теснилось отчаяние. Жена, театр, карьера – все казалось таким незначительным, таким далеким перед лицом этой новой реальности. Я должен принять решение. Должен найти в себе силы поступить правильно, хотя бы ради этого маленького, беззащитного существа, которое скоро появится на свет. Господи, помоги мне… Вечером я пришел в кабинет. Саша лежала на диване с закрытыми глазами, такая хрупкая и беззащитная. Сердце болезненно сжалось.

– Саш, ты как? – спросил я, голос дрогнул, и подал ей стакан воды.

– Спасибо, нормально, – прошептала она, не открывая глаз.

Я сел рядом, ощущая тяжесть каждого слова, которое предстояло произнести.

–Саш… нам нужно избавиться от ребенка. Тебе 40 лет, мне 55… ну какой может быть ребенок? – выпалил я, не веря своим же словам. Каждое слово резало меня изнутри, но я пытался убедить ее, убедить себя, что это единственный выход. Она перестала дышать. Всякое движение в ней замерло, словно время остановилось. Я увидел в ее глазах такую боль, такое отчаяние, что готов был провалиться сквозь землю.

– Я не прошу оставить семью, свою жизнь, – прошептала она, и в голосе ее слышалась такая мольба, такая надежда. – Но мне 40 лет… у меня нет детей… Я тебе обещаю, что он будет только мой… Я не буду претендовать на отцовство… – Каждое слово было пропитано горечью и отчаянием. Для нее это был шанс состояться как женщине, шанс ощутить радость материнства, шанс на новую жизнь. И я, своими словами, пытался лишить ее этого шанса. Сердце разрывалось от жалости и вины.

Что я сделал? Я отстранился от нее. Видел, как она боролась с токсикозом, как периодически ее накрывали гормоны, словно бушующее море. Все чаще видел доставку пиццы, а мой ребенок требовал питания, кричал о жизни, которой я, казалось, лишил себя. Она и правда не требовала от меня ничего. Ни упрека, ни жалобы. Лишь иногда, проходя мимо, я ловил взгляд ее лица – счастливого, озаренного тихой, внутренней радостью. Она действительно обожала этого ребенка, этого маленького человечка, и, казалось, совершенно не переживала, что я решил отсутствовать в ее жизни.

Мы продолжали работать в одном театре. Парадокс: она продолжала заниматься моей карьерой киноактера, будто ничего не случилось. Будто я не предал ее, не предал нашего ребенка. Но тишина между нами становилась невыносимой, гнетущей. Нам стоило поговорить. Стоило выпустить на волю все те слова, которые душили меня, которые, я уверен, душили и ее. Нужно было найти в себе мужество взглянуть правде в глаза, признать свою трусость, свою ошибку. Ведь молчание – это яд, отравляющий все вокруг.

Я пришел в ее кабинет, сердце бешено колотилось, словно птица в клетке.

– Привет, ты как? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но внутри все трепетало.

– Привет, – нормально, – сказала она, и в ее голосе я услышал тихую, нежную мелодию ожидания.

– Ты решила его оставить? – спросил я, указывая на живот, который заметно округлился. Вопрос повис в воздухе, наполненный невысказанными чувствами и надеждами. Она мило улыбнулась, погладив своего пузожителя. В этом жесте было столько любви, что у меня перехватило дыхание.

– Я очень его жду, – она произнесла это почти шепотом, но в каждом слове звучала безграничная преданность, – я всю любовь свою обрушу на него. – Ее глаза засияли каким-то внутренним светом, и я понял, что передо мной стоит не просто женщина, а будущая мать, готовая отдать всю себя своему ребенку.

– Главное, я буду продолжаться в этой жизни, – сказала она так тепло, романтично, что мне захотелось обнять ее и разделить с ней эту радость. Ей было важнее родить ребенка, чем стать звездой, хотя в своей нише она была звездой. В этом был ее выбор, ее путь, ее истинное предназначение – стать источником жизни и любви, а не просто сиять на сцене. И в этот момент я понял, что настоящая слава – это не аплодисменты толпы, а тихий шепот ребенка, зовущего тебя мамой.

Я стоял немного растерянный, когда она села за рабочий стол.

– Тебе нужно больше отдыхать, – сказал я, и в голосе прозвучала не только забота, но и вина, терзающая меня изнутри.

– Я справляюсь, – ответила она, не поднимая глаз. В ее словах слышалась усталость, граничащая с отчаянием. Я видел, как она из последних сил пытается удержать все в своих руках, хотя на самом деле все рушилось.

Глава 14

Я приехал домой. Моя жен