Чокнутая Ленка

– Как это подождут? Вы хотите играть, не зная нот? Но так не бывает, – усыпительно вздохнул преподаватель.

– Бывает, – запротестовал Марк. – У меня на улице одноклассник брата играет кучу песен без всяких нот. Аккордами.

– А вы хоть знаете, что аккорды состоят из нот? – менторски улыбаясь, спросил преподаватель.

– Догадываемся. Только у нас времени нет на ноты. Надо быстро научиться играть, – решительно заявил Марк, посмотрев на Стёпу, тот утвердительно кивнул.

– Хм… Даже не знаю, как с вами быть. Вы отказываетесь учить ноты?

– Как-нибудь в другой раз. Вы нам покажите, как надо играть.

Преподаватель поднялся со стула, изогнувшись вопросительным знаком, прошёл в угол кабинета, где стояла старая гитара с зажатым между передней декой и лепестком грифа карандашом.

– Ну, смотрите, – сказал преподаватель, взяв в руки инструмент. – Вот упражнение, которое вам надо делать каждый день, желательно многократно. Его можно выполнять в разных интерпретациях, по горизонтали, по вертикали, по диагоналям и даже в шахматном порядке, – преподаватель пробежал пальцами левой руки по струнам, последовательно нажимая их на каждом ладу.

– Понятно. А ещё…

– Ещё? Давайте пока начнём с малого.

– Я так понял, это упражнение для левой руки. А для правой есть?

– Есть.

– Покажите.

Преподаватель сыграл несколько гитарных переборов.

– Этого, ребята, вы пока сыграть не сможете. Надо идти к цели постепенно, – сказал он раздражённо.

– Сможем. И нам надо быстро. Покажите ещё раз, только медленнее, я хочу запомнить, – попросил Марк.

Преподаватель безропотно повторил исполнение переборов.

– Ребята, это всё несерьёзно. Музыкой надо заниматься не с налёту, нужна усидчивость, дисциплина, трудолюбие, внимательность, старательность…– сказал он немного растерянно.

– Это мы поняли. Спасибо! – довольно проговорил Марк.

Выйдя из старинного здания музыкального салона, когда-то являвшегося частным особняком местного землевладельца, ребята долго шли молча. Лишь на железнодорожном мосту Стёпа заговорил:

– Марик, ты вообще хоть что-нибудь запомнил из того, что нам показал этот учитель?

– Как его звали-то хоть?

– Почему звали? Ты хотел сказать, как его зовут?

– Нет, звали. Как его зовут, мне уже не интересно.

– То есть ты больше не пойдёшь к нему в салон?

– А какой смысл? Сегодня поделаю упражнения, а завтра будет видно.

– Не-е-е-е, Марик, так играть мы не научимся, – громко шаркая ногами по бетонным плитам моста, сказал Стёпа.

– Научимся ещё и лучше, – бодро усмехнулся Власов. – Слушай, а чего тебе стонать? Ты вообще на бас-гитаре у нас играешь, четыре струны – бум-бум, бум-бум-бум – всего делов-то!

– Ну, не скажи, – обиженно скривился Стёпа. – Я уже попробовал играть, не так-то и просто. Да и вообще понимать надо, в какие моменты бас должен играть, а в какие не должен. Я пока плыву.

– Ладно, у меня идея. Завтра всей нашей группе расскажу, когда соберёмся. А сегодня подумай над тем, как бы нам какой-нибудь усилитель заиметь, чтоб гитары подключать. Ты ведь как-то говорил, что журнал «Радио» выписываешь, что-то там паяешь?

– Подумаю. Усилитель старый есть, и колонка к нему имеется, но транзисторы сгорели, покупать надо.

– Сколько стоят транзисторы?

– Узнаю. Не дешево.

– Давай. Но не тяни. Времени нет, нам надо к первому сентябрю уже играть, – напористо сказал Марк.

– С ума что ли сошёл, к сентябрю? – огрызнулся Стёпа

– Это я ставлю задачу минимум.

– Блин, ты реально ненормальный…

– …А задача-максимум – это играть лучше, чем старшие.

7

В эту ночь мама и сын Власовы ночевали в доме сами. Иван Петрович, как это часто бывало, домой с работы не пришёл. Мама Ольга Афанасьевна неоднократно обещала подать на развод, но каждый раз, как доходило до дела, тихо плакала, шла на попятную и, затаив обиду, продолжала терпеть пьяные выходки отца.

«Ради, вас, сыночки, живу с ним», – говорила она.

С одной стороны, Марк был благодарен ей за это, всё-таки полная семья для сыновей лучше, чем мать-одиночка. А отец хоть и выпивал часто с друзьями-шахтёрами, в хозяйственных делах был незаменим – всё, что в доме и дворе было сделано – это золотые руки Ивана Петровича. Но с другой стороны, порой доходило до того, что в отсутствии старшего брата Марку приходилось утихомиривать нетрезвого отца, бушующего, словно штормящий океан.

«Скорей бы уже брат вернулся»,– мечтал Марк, считая дни до демобилизации, ведь обладающего крепкой рабочей рукой своего старшего сына – Дмитрия – отец немного побаивался. Но брату предстояло служить ещё целый год, а это почти нескончаемая вечность.

Отец явился под утро – немного протрезвевший и неприветливый. Молча нырнул во флигель и прилёг на старый скрипящий диван. Всю ночь прождавшая мужа мама только в этот момент слегка прикорнула, поэтому пропустила момент его возвращения. Марк, не дыша, чтоб ненароком не разбудить, проскользнул мимо спящей в гостиной матери и вышел в покрытый робкими лучами восходящего солнца прямоугольник двора.

– И где ты был? – заглянув в дверной проём флигеля, спросил у отца сухо.

– Где был, там уже меня нет, – брезгливо отрезал ещё не протрезвевший отец. – Как аргентинцы сыграли?

– Надо же, ты ещё про футбол помнишь…Продули твои аргентинцы, – сказал Марк с показной обидой.

– Силикозники чёртовы, в шахту бы их загнать всех, а не мяч гонять, – пробормотал свою дежурную фразу отец, воспитывать горным трудом он хотел бы всех – и нелюбимых певцов, и несмешных юмористов, а особенно танцоров балета. – Как мамка?

– А чего ты у меня спрашиваешь? Я ж не мамка, – съязвил Марк, ему не нравилось это отцовское «мамка», всегда звучавшее из нетрезвых уст родителя.

– Спит?

– Только что уснула…

– Искала меня?

– А где тебя искать? Ходила к столовой, где вы обычно пьёте, но собутыльники твои сказали, что тебя какая-то баба увела…

– Какая ещё баба? Ничего не помню…

– А ты всегда ничего не помнишь.

– Про струны твои помню. Купил?

– Почти.

– Хорошо. А в салон ходил?

– Ходил.

– И как?

– Нормально.

– Ну, вот. Будет тебе на всё лето занятие.

– Какой заботливый…

– Ты не дерзи отцу, шморчок! Нормально разговаривай, а не циркача из себя строй.

– Скажи, где был, буду нормально разговаривать…

– Что за торговля, я не понял? Ну, не помню я, сынок. Не помню. Да и пьяный был добре.

– Хорошая у тебя отмазка, пап, «был пьяный». Вот бы мне так в школе можно было. Не выучил стих – был пьяный. Урок прогулял – был пьяный. Универсальное оправдание. Ты не думай, я не морали тебе читаю, молодой я ещё для этого. Мне маму жалко. Непонятно, почему ты её не жалеешь…

Иван Петрович криво усмехнулся. Всем свои видом показывая, мол, мал ты ещё серьёзные семейные темы с батей обсуждать. Это была непонятная Марку ухмылка, какая-то, недобрая, даже зловещая, словно вовсе не родному человеку принадлежащая. Что крылось за ней – личная неприязнь отца к сыну или потеря любви и уважения к маме – загадка, разгадать которую – всё равно, что звёзды на небе сосчитать.

8

На следующий день будущие музыканты договорились встретиться у Коли Михайлова. Он жил недалеко от школы, почти в центре посёлка Майский в доме барачного типа, рассчитанного на двух хозяев. По прямой асфальтированной дороге идти к нему минут пятнадцать, но Марк выбрал другой маршрут – пошёл по улице Волочаевской, на которой ни асфальта, ни магазинов, ни обожаемых Власовым почтовых киосков с марками, значками, наборами пластмассовых солдатиков, книгами, журналами и даже газетами на иностранных языках. То ли за время страданий за Ленкой Дёминой выработалась эта странная привычка – топтать угольную пыль Волочаевской, то ли это не смирившаяся фантомная боль от унижения искала исцеления там, где его априори быть не могло.

Свернув на улицу, где жил Коля, Марк неожиданно столкнулся с местным отморозком Гришей Градским, с которым восемь лет проучился в одном классе. Градский со своим братом-близнецом Лёнькой ходил в секцию бокса, считался не только самым крепким парнем в классе, но и наводил ужас в школе на тех, кто постарше. Даже на учителей, часть из которых из-за вызывающего хулиганского поведения братьев Градских отказывались проводить уроки.

У Марка с Гришей сложились не самые тёплые, но обтекаемо паритетные отношения. Поначалу Власов побаивался Градского, за которым стояли местные уголовники – как уже отбывшие сроки заключения, так и коротающие дни под всевозможными статьями карающего кодекса. Но уже в восьмом классе, когда все мальчишки стремительно набирают в росте и весе, стало понятно, что одолеть подтянувшегося в спорте Марка обычным ударом в челюсть уже не выйдет – можно и сдачу получить. Поэтому общающийся со всеми сверстниками свысока Гришка сделал для Власова исключение.

Встреча с Градским для Марка стала неожиданной ещё и потому, что буквально накануне выпускных экзаменов Гришку в наручниках увели из дома милиционеры и поместили в следственный изолятор. На экзамены он так и не появился. По посёлку сразу разнеслась весть – Градского взяли за попытку изнасилования. Называли даже фамилию потерпевшей девушки из параллельного класса «Г». Но всё это живо муссировалось на уровне слухов. Их всячески пытался развеять брат-близнец Лёнька, обещавший «намылить морду» каждому, кто откроет «вонючий» рот против Гришки.

Вообще своими криминальными происшествиями посёлок славился на весь город. Каждый день происходила то драка, то кража, то разбой, а то и изнасилование или чего хуже – убийство. Однажды Марк даже своими глазами видел труп зверски загубленной неподалёку от школы молодой женщины. Каждый в посёлке знал цену слову, так как у любого за пазухой или в рукаве мог оказаться нож или обрез ружья. Марк нож не носил, он полагался на свою спринтерскую скорость, но и никогда не говорил ничего лишнего – оскорбляющего или вызывающего. Знал, что это чревато последствиями.

Хуже всех было случайно забредшим парням из других районов города. Они не знали местных нравов и порядков и часто попадали в сложные ситуации, и если не находился покровитель из местных уголовников – считай, пропал человек. Впрочем, несладко приходилось и тем городским ребятам, на чьи улицы забредали пошалить поселковые банды Майского. И уж если случалась драка, то при помощи ножей, цепей, ремней с солдатскими бляхами и выломанных дворовых штакетин поселковые всегда брали верх. В одной из банд и верховодил Гришка Градский, в какой-то момент совершенно потерявший берега от собственной значимости и безнаказанности.

– Ну, привет, Марик! – протянул руку Гришка, Власов ответил рукопожатием. – Как дела?

– Раньше ты меня всегда Мраком называл, что-то поменялось? Давай лучше про твои дела, а то знаешь, всякое говорят, – стараясь выглядеть как можно более уверено, сказал Марк.

– Да, извини, – вяло махнул рукой Гришка. – Я, дурак, вообще никого в классе, да и в школе тоже, по имени не называл никогда. Только погоняла. За это, наверное, и ненавидит меня весь Майский. Паршивые дела мои, Марик. Суда жду. Отпустили под подписку, на поруках я…

Власов плохо понимал, что значит «на поруках», но по крайне удручённому выражению лица Гришки понял, что ситуация у него действительно непростая.

– А если детальнее? – с прохладой в голосе задал уточняющий вопрос Марк.

– А что, разве не слышал? По-моему, весь Майский гудит о том, как я эту шкуру в кустах…

– А на самом деле?

– Да так, пошалил чуток, лишь трусы с неё снял, – тоскливо улыбнулся Гришка, присев на низкое железобетонное ограждение углового двора.

– И за это в суд? – удивился Марк.

– Ну… Как тебе сказать? Сестра её старшая раздула дело – она с ментом мутит. Насильственные действия с угрозой убийства, да ещё и в отношении несовершеннолетней. Как тебе такие обвинения? – печально спросил Гришка.

– Не знаю…

– Лучше и не знай. А мне пятёрочка светит. Ой, дурак я… Ой, дурак… – было заметно, что Гришка искренне переживает о случившемся, даже ростом, показалось, стал меньше, но утешить его совершенно не хотелось, да и не нуждался он в утешении.

– Когда суд? – участливо спросил Марк, при этом не испытывая никакого сочувствия Градскому, скорее даже ощущая некое отвращение.

– На той неделе. Ты это, Марик, особо ни о чём не распространяйся, чтоб языками не мололи. Зла на меня, если что, не держи. Если был в чём-то не прав – забудь. Об этом и хотел попросить. И всем нашим скажи, пусть простят, если что. Обижал я многих, сам знаю. Увидимся теперь не скоро, – Гришка вытянул похудевшую шею, прокашлялся. – Марик, ты это, если будут какие проблемы, без базара, обращайся к Кубику, – так Градский называл своего брата-близнеца Лёньку.

– Да я с твоим братом как-то не очень…Странный он немного.

– Ну, мало ли…Может, и он к тебе обратится за чем-нибудь. Жизнь – она штука непредсказуемая.

– Добро, – не поднимая глаз, безразлично сказал Марк.

– Будь здоров!– бросил Гришка, устало отвернувшись, поднялся с края ограждения и быстро зашагал по тротуару в сторону родительского дома.

9

Друзья уже заждались Марка. Колина мама подала к столу чай с овсяными пряниками, а старшая сестра с неиссякаемым любопытством расспрашивала ребят об их музыкальных планах – какую музыку играть собираются, где репетировать, какое у ансамбля будет название. Но планов-то как раз и не было. Друзья их не строили, перед ними пока стояла задача из кучи принесённых домой деревяшек сделать хотя бы какие-то инструменты, чтобы затем начать учиться на них играть.

На шифоньере в Колиной спальне поблёскивала лакированной обечайкой новенькая акустическая гитара. Марк заметил её сразу и не мог отвести глаз.

– Колян, можно попробовать? – спросил Марк, глядя на гитару.

– Попробуй, – засмеялся Коля. – А что ты пробовать будешь, если ни одной ноты и ни одного аккорда не знаешь?

– Отстань, – отмахнулся Власов, аккуратно стянув с шифоньера инструмент.

– Ну, давай, что-нибудь из «Машины времени» сделай, а я на коленках постучу ритм, подыграю тебе,– подмигивая, пошутил Ян. – Давай: «А всё могло бы быть совсем не так, если только сам себе не враг…». Нет, лучше эту: «Ты можешь ходить, как запущенный сад, а можешь всё наголо сбрить…»

Все в комнате дружно рассмеялись.

– Репертуар создающейся рок-группы начинает формироваться, – торжественно сдвинув брови, объявил Марк и повернулся к Коле. – Колян, а покажи хотя бы те три аккорда, которые ты знаешь.

– Могу даже четыре показать, – гордо выпрямился Коля. – Ля минор, ре минор и ми мажор, а ещё за то время, пока вы бегали по музыкальным салонам, я освоил аккорд до мажор. Он очень простой, один палец из ля минора переставляешь вот сюда на пятую струну и – готово. Красиво звучит? – Коля провёл пальцами правой руки по всем струнам, комнату залил приятный гитарный резонанс.

– Шикарно, – кивнул Марк. – Остальные показывай.

Коля послушно продемонстрировал все знакомые ему аккорды и даже немного поиграл их боем. Получилось это не очень качественно, но для Марка даже этот набор фальшивых звуков показался вершиной, к которой нужно стремиться.

– Ян, а как твои дела? – обратился он к Славину.

– Ходил к брату на репетицию. Посмотрел, как он играет, брат немножко дал постучать по барабанам. В принципе, если у нас будет ударная установка, а не пионерские барабаны, мне пары недель хватит, чтобы стучать ритм. А вот все эти сбивки тренировать надо. Да и как настраивать настоящие барабаны, я пока не знаю, – доложил Ян.

– Мы и гитары настраивать не умеем, – фыркнул Марк. – Поэтому у меня такое предложение. А давайте пойдём в ресторан «Донбасс»? Я когда с тренировок хожу мимо, то слышу, как там музыканты репетируют. Попросимся к ним в комнату, скажем, что просто хотим посмотреть. Точнее подсмотреть. Можно прямо сейчас и отправиться.

– Да вряд ли они нас пустят. Оно им надо? – засомневался Коля.

– А что, пойдём и спросим. Не пустят – их дело. Но я сам слышал, как они играют. Не отличишь от оригинала, даже западную музыку играют – «Смоки», «Оттаван», Африка Симона… Пошли, – согласился с предложением Власова Стёпа Игошин.

– Наверное, вы с Мариком сами идите, – возразил Коля, ища глазами понимание у Яна. – Сами посудите, припрёмся к ним вчетвером – целая банда. Надо сначала познакомиться, разведать обстановку, если можно так выразиться.

На «разведку» вместе с Марком и Стёпой всё-таки отправился и Ян. Ему, конечно, было легче всего – у него брат барабанщик – ходи и перенимай опыт хоть каждый день. Но Ян считал, что коллектив должен быть всегда вместе. На второй этаж здания ресторана «Донбасс», расположенного в соседнем от школы квартале, поднимались на цыпочках. На ребят недоумённо поглядывали готовящиеся к вечерней смене озабоченные повара и официанты. Наконец по узкому длинному коридору дошли до заветной металлической двери, за которой кто-то настраивал гитару.

– Ну, что, заходим?– спросил Стёпа, пропуская вперёд себя Марка и Яна.

Ян толкнул дверь, она легко отворилась. На ребят смотрели три пары глаз длинноволосых молодых людей лет до тридцати, одетых в потёртые фирменные джинсы и обтягивающие однотонные рубашки с выточками.

– Кто такие?– грубо спросил во включенный микрофон, похоже, самый старший из музыкантов, сидевший за двухъярусной клавишной стойкой.

– Посмотреть можно? – с некоторой дерзостью в голосе отозвался Марк.

– Мультфильмы иди смотри. Скоро «Спокойной ночи, малыши» начнётся, – засмеялся клавишник.

– Меня Марк зовут. Это Ян и Степан. Можно у вас немного поучиться играть? – спросил Власов уже тише.

– Вы заблудились, ребята. Вам в музыкальную школу. У нас ресторан, – колюче ответил клавишник, надев чёрные солнцезащитные очки, именуемые «капли».

– В музыкалку уже не берут, старые мы. А играть хочется, – пожал плечами Власов. – Так можно? Возьмите шефство над бедолагами.

– Просто посмотреть? – снисходительно вмешался в диалог долговязый парень с бас-гитарой.

– Ну, да. Поучиться. Хоть немного…

– Жень, да пусть пацаны поглядят, сами же такими были… – предложил басист.

Клавишник на несколько секунд задумался, потом сказал:

– Бутылку коньяка купите?

– А сколько он стоит? – спросил Марк.

– Ха! Смотря какой. А вы вообще откуда будете?

– С Майского.

– С Майского? Опасные лю-у-у-ди, я вам скажу. Кащея знаете?

– Знаем, – соврал Марк, который никакого Кащея отродясь не видел, лишь слышал, что жил где-то на посёлке такой криминальный авторитет.

– Тогда пузыря водки хватит, – игриво улыбаясь, снизил цену присутствия парней на репетиции бас-гитарист.

– И когда надо принести?– решительно спросил Власов.

– Да как принесёте, тогда и милости просим, – театрально раскланялся басист.

10

Струны для электрогитары в магазине «Мелодия» стоили четыре с половиной рубля. А бутылка водки – целых пять с лишним. Друзья, ссылаясь на строгость и жадность родителей, отказались сброситься, поэтому Марк купил водку сам, ведь она становилась тем самым заветным пропуском на репетиции ресторанного коллектива. А покупка струн, если ты толком не представляешь, как делается музыка, просто бессмысленная трата денег. Тем более, что на принесённую из школы гитару Власов раздобыл у соседа четвёртую струну, а четырёхструнка – это уже почти полноценный инструмент. Подумаешь, можно играть и без двух басовых струн, пусть бас-гитарист Стёпа постарается восполнить этот пробел.

Музыканты из ресторана разрешили приходить ребятам через день, чтобы не надоедали. Но им и самим было интересно это знакомство с носителями молодой крови. Молодёжь ведь всегда слушает и рождает что-то новое в музыкальной культуре, открывает замылившийся глаз работающих порой на износ ресторанных лабухов.

– Эй, Марик, – окликнул как-то Власова клавишник Женя. – А что, ты говорил, у тебя там за свежая запись есть?

– Группа «Москва».

– Это та, что «Игру в любовь» поёт?

– Она самая. Только это совсем новая песня, ещё пластинки даже нет. Черновой вариант, на бобине, со студии звукозаписи люди спёрли.

– И что за песня?

– «Ну, и дела!»

– Кто-нибудь слышал? – спросил клавишник у своих музыкантов – все отрицательно покачали головами. – Принеси послушать, может, снимем.

«Ну, и дела» Жене очень понравилась, но для ресторана эта песня показалась слишком причудливой. Женя сказал, что пьяная публика не поймёт, ей блатнячок нужен, чтоб поскулить, плаксивые медлячки, чтоб позажиматься, и попса, чтоб по сосудам алкоголь разогнать. Впрочем, это уже не имело никакого значения, ведь контакт между наставниками и учениками был налажен. Стёпа отремонтировал свой усилитель, в который можно было включать две гитары и микрофон. Всё это хозяйство разместили в пустом гараже Стёпиного отца.

После посещения репетиций в ресторане друзья бегом мчались в гараж, где, напрягая мозги и пальцы, пытались вспомнить и повторить всё то, что они внимательно подсматривали у кабацких музыкантов. Марк просыпался вместе с мамой в пять или шесть утра, сразу же садился выполнять показанные учителем музыкального салона упражнения. Ничего больше просто не умел. Но через несколько дней с удивлением обнаружил, что уже достаточно уверенно играет простые сольные партии, «слизанные» в ресторане у гитариста Володи. А ещё с гордостью принял то, что на кончиках пальцев левой руки стали набухать болезненные мозоли. А без них, как сказали опытные музыканты, гитаристы не случаются.

После завтрака Марк обычно снова брался за инструмент, и так до обеда, а вечером собирались коллективом в гараже и пытались разучить свои первые песни. Стал приходить и клавишник Витя Юрин. Подключить ионику ему было некуда, поэтому Витя просто слушал песни, записывал их при надобности на изрядно потёртый родительский магнитофон «Весна -202» с шалящей механикой, а потом дома подбирал песни на пианино. Чтобы когда наступит время генеральной подготовки к первому выступлению, быть во всеоружии.

Однажды Марк посчитал, что в руках с гитарой он проводит от восьми до десяти чесов в день. Много это или мало, он не представлял, но процесс ему нравился куда больше, чем бесполезная толкотня на улице с соседскими мальчишками. Весь город, особенно его молодёжь, шумно и азартно обсуждал игры чемпионата мира по футболу, переживал обидное поражение советской команды от бразильцев, а Власов жил исключительно музыкой. Он мысленно представлял себя на сцене школьного актового зала с гитарой в руках, и, конечно же, удивлённое лицо Ленки Дёминой.

Иногда проходя мимо дома, где жил его соперник – Сергей Крамских – Марк задумывался о том, что очень жаль, что в стране отменены дуэли. Это сколько незаслуженно обиженных людей смогли бы наказать своих обидчиков. И хотя Крамских лично Власову ничего плохого не сделал, Марку очень хотелось хоть какой-нибудь вендетты за то унижение, которое он испытал на глазах у целого класса Ленки Дёминой.

«Нужно научиться играть на гитаре так, чтобы каждый увидел, что Крамских не стоит и одного моего пальца. И это будет моя месть ему», – решил Марк.

В один из летних дней закругляющегося июня он достал из письменного стола два альбома с иностранными марками и большую банку со значками. Это была его с детства собираемая коллекция. С любовью просмотрев каждую марку и значок и вспомнив историю их появления, Марк сложил их в тряпичную сумку и отнёс соседу Вовке, живущему в угловом доме на конце улицы.

– Слушай, Вовчик, ты когда-то просил меня продать тебе несколько марочных наборов, – сказал Марк. – Я готов продать тебе всё, ещё и значки.

– Серьёзно что ли? – недоверчиво спросил Вова.

Марк показал коллекцию.

– Пять рублей за всё, – предложил он.

– Дорого. Мамка столько не даст.

– Дорого? Да тут только одних марок рублей на десять, значков на столько же, да и сами альбомы денег стоят. Это, считай, даром, от сердца отрываю. Мне струны на гитару нужны, четырёх уже не хватает, чтоб нормально играть.

– Да говорю ж, мать пошлёт меня.

– Ну, как знаешь, продам кому-нибудь другому. За четыре пятьдесят.

– Подожди, – засуетился Вова. – Копилка у меня есть. Надо посчитать, сколько в ней.

Вова исчез за дверями дома, Марк остался на улице. Через несколько минут Вова вынес ровно четыре рубля пятьдесят копеек, отсчитав их блестящими десятикопеечными монетами.

– Только об одном прошу, никому их не продавай. А если всё-таки надумаешь, то имей в виду, я первый в очереди. Выкуплю их обратно, – тяжело вздохнул Власов.

– Такие марки – никому, ты что…

– Вот и хорошо. А я иногда буду к тебе приходить посматривать.

11

На торжественное собрание по поводу выдачи свидетельств об окончании восьми классов Марк явился один, хотя приглашались и родители. Но отец снова не ночевал дома, явился под утро навеселе, а заплаканная мама сказала, что раз собрался идти в девятый класс, то ей на собрании делать нечего. Но причина, скорее всего, как показалось Марку, была в ином – мама хотела побыть одной. Иногда она сама говорила, что очень устала от жизни, от работы, от людей, и буквально жаждет уединения со своими мыслями.