Вопрошающий в Гималаях

Нима Тоши

Вопрошающий в Гималаях

Вступление

Моя первая поездка в Непал в 2008 году была чистой воды авантюрой. Все было решено внезапно и в один день. В туристическом агентстве на Китай-городе я оплатил электронный билет и полетел, толком не понимая, зачем и куда я лечу, и что буду там делать.

Пакистанские авиалинии PIA предлагали перелет в Катманду через Карачи с дозаправкой в Арабских эмиратах. В шесть вечера мы вылетаем из Москвы, в одиннадцать приземляемся в Дубаи, после этого вылетаем в Карачи. В аэропорту Карачи дожидаемся утреннего рейса в Катманду. Обратно самолет полетит тем же маршрутом, только в Карачи мы проведем ночь.

Я даже не взял с собой никаких вещей, кроме смены белья, блока сигарет и кое-какой мелочи из одежды – все это уместилось в обычный полиэтиленовый пакет для покупок в супермаркете.

Итак, я летел без багажа и планов, совершенно не зная, что ждет меня впереди.

В 2012 году я уже знал, куда и зачем я лечу. В эту поездку я встретился с ламой Дорже, уже будучи учеником Кенчена Трангу Ринпоче, и еще раз убедился в том, что все, что происходит на пути познания, совершается в нужный момент.

В мой первый приезд в 2008 году, когда я был восторженным туристом, что мне дала бы эта встреча? Я получил бы сильное впечатление от общения с очень умным человеком, но не смог бы задать и сотой части вопросов, которые мог задать теперь.

Лама Дорже был высокий, худощавый человек с добрыми, широко открытыми, веселыми и совершенно детскими глазами. Когда я впервые увидел его, он показался мне похожим на художника Жоана Миро, у которого были точно такие же детские, широко открытые и радостные глаза.

Однако взгляд его мог становиться и суровым, и тогда его лицо преображалось и становилось похожим на лицо Манджушри так, что не хватало только занесенного над головой меча.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят, но я знал, что ему уже далеко за семьдесят.

Острота его ума была поразительна.

Обычно мы беседовали в Боданатхе, сидя на скамейке, медленно совершая кору по второму ярусу ступы или на крыше дацана Шенчен Гомпо у дхармачакры с двумя ланями.

Иногда наше общение происходило как обычный разговор и даже обмен мнениями, а иногда это были поучения, когда я задавал вопрос, а лама Дорже отвечал на него.

Я сразу же обнаружил, что он свободно владеет английским, и как я подозреваю, еще многими языками, прекрасно разбирается в современной жизни, западных философских, этических, гносеологических, социальных, социально-психологических и прочих актуальных теориях, тенденциях, из чего можно было сделать вывод, что он много читает, и оставалось только удивляться, когда он находит для этого время.

В частности, оказалось, что он хорошо знает теорию эгрегоров и свободно оперирует ее понятиями.

Он никогда не призывал меня заниматься длительными медитациями и не звал на ретриты, но я знал, что он сам уделяет этому занятию большую часть суток. Я слышал, что медитации заменяют ему сон, но сомневаюсь, что это так.

Я оставил записи наших бесед в том виде, в каком они происходили. Удивительно, как легко я воспроизводил их в памяти, записывая затем в дневник, как будто заново слышал его голос, и он повторял все слово в слово.

Впрочем, с этим чудом обучения в буддизме я был уже знаком по опыту.

Так возник мой второй дневник.

В этой книге я соединил два дневника, 2008 – 2009 гг. и 2012 – 2013 гг. – свои впечатления во время первой поездки и наши беседы с ламой Дорже во время моего второго посещения Непала.

Во время своего третьего посещения Непала в 2014 году я почти не вел дневник, но поскольку какие-то записи все же остались, я решил добавить их к первым двум дневникам.

………………………………………………………………………………………...................

14 ноября 2008 г.

Непал – это страна, куда попадаешь еще до того, как самолет приземлится на полосе аэропорта Трибуван. Она начинается белоснежной грядой вершин, парящих в бескрайнем просторе ослепительно синего неба. От них невозможно оторваться, это как чудо, пронизывающее холодком восторга.

Это Гималаи. Вот они появились далеко-далеко тонкой голубоватой полоской. Вот они приближаются и становятся все белее, ярче, величественнее. Это Непал.

Еще полчаса назад я думал только о том, что мои ноги сопрели в зимней обуви, а снять ботинки нельзя, потому что у меня не было возможности сменить носки. И что чистые носки лежат в сумке, но не менять же их здесь. И с завистью смотрел на интеллигентного пакистанца, занявшего соседнее с моим кресло в Карачи, одетого во все чистое с иголочки, надушенного одеколоном.

И что представлял собой я после ночи, проведенной в душном и жарком аэропорту на берегу Индийского океана, в зимней московской одежде, пропитанный потом, утомленный одиннадцатичасовым перелетом, сменой часовых поясов, тридцатиградусной жарой при стопроцентной влажности в Дубаи.

Как легко может превратиться в бродягу человек, ещё сутки назад неразличимый в толпе служащих, которые каждый вечер в одно и то же время покидают офисы своих учреждений и отправляются домой маршрутами, выверенными до автоматизма. И теперь я сижу в зимних ботинках и теплой одежде, в которой же и ночевал, не имея возможности переодеться. Как ни странно, пакистанец мною нисколько не брезговал. Он, как и я, не отрываясь, смотрел в иллюминатор, забыв обо всем на свете. В небе были Гималаи!

Они парят над землей, вечные, огромные, непостижимые, в бесконечном, бескрайнем небе.

Предвкушение чуда. Оно длится полчаса, час, до той минуты, когда, покинув самолет, ты входишь в невеселое здание аэропорта. Обшарпанные помещения, не то чтобы грязные, но убогие, длинные пустые коридоры, облезлые стены.

В наших аэропортах все время что-то происходит, объявляют прибытие и отправление рейсов, здесь же ничего подобного нет. Никто ни о чем не объявляет, и уже трудно поверить, что ты только что прибыл сюда самолетом с другой стороны планеты.

От этого становится не по себе и хочется вернуться назад и снова подняться туда, к снежным вершинам Гималаев, парящим над землей в небе, чтобы вновь пережить восторг и ожидание чуда. Но ты уже на земле и с этим приходится что-то делать.

Впрочем, персонал аэропорта предупредителен, вежлив, никаких проволочек с получением визы, досмотра вещей или багажа. Всем хорошо и так.

Снаружи уже ожидает голодная толпа таксистов и агентов туристических фирм. На секунду становится страшно, что сейчас они разом набросятся и разорвут тебя на кусочки в отчаянном дележе добычи.

Ты открываешь стеклянную дверь, выходишь, и галдящая толпа обступает тебя.

Непальцы низкорослы, и выходящие из дверей аэропорта иностранцы выглядят караваном возвышающихся боевых кораблей. Первые полминуты они еще держат строй, но очень быстро он нарушается, корабли разносятся людскими волнами, и армада бесследно исчезает в пучинах Катманду.

Улыбчивый смуглый непалец согласен везти за два доллара.

Тамель?

Он кивает: «Тамель, тамель! Ту долларс Тамель!»

Такси представляло собой крохотную допотопную коробчонку неизвестной фирмы-производителя. Наверное, такие делают в Индии. У меня возникло подозрение, что она приводится в движение мотоциклетным двигателем. Работал этот двигатель вообще не понятно на чем. Судя по удушливой гари, не на бензине.

Начался пыльный участок дороги, и я попытался до упора поднять стекло. Сделать это мне удалось не с первого раза и с большим трудом, так как ручка стеклоподъемника не работала. Стекло приходилось все время придерживать ладонью, чтобы оно не опустилось на очередной выбоине, притом что выбоины следовали одна за другой непрерывно. Собственно выбоины – это и была дорога, на которой зачем-то местами и хаотично были разбросаны нашлепки асфальта, причем случилось это, судя по всему, так давно, что даже самые древние старцы уже не смогут вспомнить, когда и по чьему указанию это было сделано.

Мы ехали в Тамель – район проживания иностранцев.

Из интернета я знал, что гостиниц в Тамеле так много, что остаться без номера совершенно нереально. Сообщалось также, что стоимость проживания в большинстве из них колеблется от 5 до 7 долларов. Поэтому я нисколько не опасался за место ночлега.

Скорее приходилось опасаться, что мы вообще туда не доедем.

Улицы в Катманду – это невообразимая мешанина людей, велорикш, мотоциклов и малолитражных автомобилей. Тротуаров как таковых нет, поэтому все двигаются вперемешку и примерно с одинаковой скоростью. Светофоров нет, правил движения, как и дорожной полиции тоже. Регулировщики присутствуют только на редких перекрестках центральных магистралей (они, как ни странно, заасфальтированы). Водители сообщают о своем движении гудками, и гудят непрерывно. С непривычки очень шумно.

Таксист подвез меня к гостинице «Норлинг» (как выяснилось, он был ее агентом). Вернее, к гест-хаузу – «гостевому дому». Маленькая комната, душевая и туалет, соединенные в общий санузел.

В комнате было две кровати, небольшой диван, ветхий деревянный шкаф, трюмо с мутноватым зеркалом и массивный вентилятор под потолком. Ах, да, еще телевизор! Плюс упомянутый санузел. Единственное окно выходило во внутренний дворик с застекленной крышей, по сути в большой и гулкий колодец. И все это за десять долларов в сутки.

Убираться обещали ежедневно и с гордостью повели на крышу, чтобы продемонстрировать сад.

Оказалось, что на крыше отеля есть сад с деревьями, цветами и даже травой! Трава была, правда, искусственная, но деревья, кустарники и цветы – самые настоящие. Среди всего этого великолепия стояли столики с тентами от солнца.

Еще в гостинице был ресторан и узел связи с телефоном и бесплатным интернетом. Недолго поразмыслив, каким из этих удобств воспользоваться в первую очередь, я остановил свой выбор на ресторане.

Пообедав тукпой (густым тибетским супом-лапшой с овощами и мясом), я отправился в город. Было полпятого, на улицах уже были сумерки, которые непривычно быстро сменились кромешной темнотой. И я немедленно заблудился.

Да и как тут было не заблудиться? Улицы совершенно неотличимы одна от другой – всюду лавки с одеждой, танками (буддийскими картинами), благовониями и бакалеей, закусочные и прилавки зеленщиков. Всюду одни и те же непальцы, наперебой предлагающие «хэш» (гашиш), «проблемс?» (девочку) и «балм» (тигровый бальзам). Названия улиц отсутствуют. Мотоциклы. Гарь выхлопных газов и дым благовонных свечей. Рикши. Уличные святилища, едва различимые в полумраке.

Нескончаемая и непрерывная какафония гудков резала уши. Ноги нестерпимо горели в зимней обуви, и я стал искать обувной магазин, но повсюду были одни только лавки с альпинистским снаряжением. Горные ботинки мне покупать не хотелось, а никаких кроссовок я почему-то не нашел.

В шесть часов в городе окончательно стемнело и тут же отключилось электричество. Во всех лавках незамедлительно запустили динамо-машины, которые наполнили улицы тарахтением и густыми клубами выхлопного дыма.

Огоньки зажглись снова, но уже не такие яркие.

Дышать стало совсем нечем. Гарь, и без того удушливая, стала почти непроницаемой даже для мотоциклетных фар, которые с трудом пробивались сквозь нее как слабый свет фонариков сквозь густой туман. Между тем движение не стало менее оживленным, а толпа менее многолюдной. И повсюду транспортные заторы, пронзительные клаксоны мотоциклов, гудки машин, треньканье велорикш.

Наконец стали с грохотом закрывать ставни лавок. В одночасье стало совсем тихо и темно. Исчезла музыка, погас свет. Если раньше можно было ориентироваться по освещенным вывескам, то теперь пропала и эта возможность.

Если бы не это, я бы только теперь и гулял – без мотоциклов, улицы вдруг стали почти просторными, воздух стал ощутимо чище. Но резко похолодало, сделалось сыро.

Улицы в Тамеле – это узкие ущелья, в которые едва проникает свет луны. И только велорикши сторожат пассажиров.

Сев в коляску, я назвал отель, и велорикша уже через две минуты подвез меня к входу. Железные ставни были опущены. Я позвонил и мне открыли почти сразу же.

В просторном холле «Норлинга», отделанном темным резным деревом, было неправдоподобно тихо. Над стойкой ресепшн величественно красовался портрет Его Святейшества Далай-ламы Четырнадцатого.

Миновав свой этаж, я зачем-то поднялся на крышу и, опустившись на пластиковый, мокрый от ледяной росы, шаткий стул, поставил на столик перед собой бутылку рома, купленную днем в одной из лавок.

Вокруг были темные силуэты деревьев и кустарников.

Покой, тишина, прозрачность. Священные трезубцы Шивы, молитвенные флаги и темные резервуары для воды на крышах.

Три глаза всевидящего Будды на освещенной ступе Сваямбунатха, день и ночь надзирающие над городом.

Где-то внизу, в ущельях безмолвных улиц, залаяла собака и снова все стало тихо.

А далеко вокруг города, обступая его со всех сторон, едва были видны в лунном свете горы.

И звезды.

Яркие, яркие звезды над Катманду!

Холодно, тихо, прозрачно. Можно вот так сидеть наедине с космосом, наверное, вечно. Очень близко здесь небо. И вот сейчас, верхом на белоснежном сверкающем лебеде, из глубины Вселенной к тебе спустится сама Сарасвати – богиня мудрости.

Но пора было уходить, я здорово замерз.

Войдя в номер, я обнаружил, что здесь почти так же холодно, как и на улице, и никакого обогревателя нет.

Однако я чувствовал себя таким грязным с дороги, что непременно должен был принять душ, даже несмотря на холод в комнате.

Впрочем, это оказалось не так просто.

Душ располагался почему-то непосредственно над унитазом притом, что крышки на унитазе не было. Я забрался на край и, с трудом балансируя, кое как отвернул душ в сторону.

Вода оказалась ледяной и сделать ее хоть сколько-нибудь теплее не было никакой возможности. Она летела из разбрызгивателя во все стороны, но только не на голову.

Сколько я ни пытался настроить поток, вода упрямо разлеталась по всему санузлу, причем большая ее часть попадала на потолок и стекала оттуда навроде дождя.

Отчаявшись принять душ, я попытался хотя бы помыть ноги в раковине, но не удержав равновесие, поскользнулся и грохнулся на кафельный пол.

Мокрый, замерзший я кое-как дополз до кровати, забрался под два одеяла и так уснул.

17 ноября 2008 г.

На другой день я предпринял вторую вылазку в город с намерением его изучить и проложить маршруты. С этой целью я приобрел карту, благо по соседству с отелем был книжный магазин.

Душ мне починили, вода была почти теплая, и я смог, наконец, помыться, что сразу улучшило настроение.

Я шел в плотной толпе, все время смотря под ноги, чтобы не наступить на разложенный товар, мусор, чью-нибудь трапезу или собачье дерьмо. Каждую секунду я вздрагивал и подпрыгивал от раздавшегося за спиной клаксона мотоциклиста. Отскочив в сторону, тут же врезался в другого мотоциклиста (рикшу, велосипедиста, прохожего, корову, машину).

И все это под непрерывное, оглушительное сопровождение гудков. Воздух то одурманивал благовониями, то ударял в нос тошнотворным зловонием. И непрерывно в руки что-то совали: хэлло, сэр, купите бальзам, хорошая цена, купите ковер, гашиш, деревянного слона, веревочку, дудочку, браслеты, сумочку. За десять штук скидка! Из лавок неслись зазывные крики торговцев: «Хорошая цена, большая скидка, сэр!» И все непрерывно здоровались, кивая: «Намастээ».

Наконец, я понял, что выдохся.

Остановившись и оглядевшись вокруг, я вдруг с ужасом понял, что никогда отсюда не выберусь. Названия улиц отсутствовали. Какие-либо отличительные признаки тоже. Все улицы были совершенно одинаковы. И одинаково безобразны. «Бедно, но чисто» – это не про Катманду!

Раскрыв карту, я попытался хоть как-то восстановить по ней свой маршрут. Бесполезно. Ощущение было такое, как будто ее специально изготовили для жестокого розыгрыша.

На карте город выглядел как город, а на деле как свалка домов, без какого-нибудь порядка и смысла.

И тут я сделал промах, позвав на помощь проходившего мимо непальца. Он буквально подлетел, осветившись улыбкой и выражая всем своим видом готовность если не умереть за меня, то уж точно сделать все, чтобы я был счастлив. Испугавшись, я было отпрянул, но отказываться было уже неловко.

– Где я нахожусь?– спросил я и сунул ему под нос карту.

Он изумленно уставился на нее, потом обрадовался и радостно замотал головой.

– Можете мне помочь?

Он углубился в изучение карты, водя по ней пальцем и явно получая острое наслаждение от этого процесса. Я бы не удивился, если в порыве восторга, он пустил бы, например, слюну. Его глаза не выражали ничего кроме безмерной радости оттого, что он видит такую занимательную вещь.

Поняв, что понапрасну трачу время, я отнял у него карту и, поблагодарив, огляделся по сторонам в поисках менее бестолкового местного. Не тут-то было. Другие повели себя точно так же. Они восторженно рассматривали карту, водили по ней пальцем, мотали головой и смеялись.

Их неспособность оказать хоть какую-нибудь помощь по своей фантастичности могла сравниться только с их безусловной готовностью помочь. Вероятно, я выглядел несчастным, растерянным и жалким, потому что, стоило мне на секунду задержаться на ком-нибудь взглядом, как он немедленно подлетал ко мне: «Могу я помочь, сэр?»

Единственным способом спастись, было нырнуть в первую попавшуюся кафешку.

Мне принесли малинового цвета куски курицы, живописные и совершенно несъедобные. Запах пряностей, исходивший от них, был настолько убийственным, что я с минуту или две не решался приступить к еде. А когда наконец откусил немного, немедленно об этом пожалел. Курица была так чудовищно пересолена, что ее не нужно было даже глотать – изжога была обеспечена. Тем более что проглотить ее было все равно, что проглотить горящий бензин. Приготовить так мог только повар-садист, чтобы нарочно поиздеваться, прежде чем отравить.

Выплюнув эту дрянь и расплатившись, я вернулся на улицу.

Между тем успело стемнеть. Я не поверил глазам. Как это могло произойти так быстро?

Меня охватила паника. Вернувшись в кафе, я спросил у официанта:

– Где Сваямбу?

Показывать ему карту я не рискнул.

– Сваямбу, – обрадовался он. – Откуда вы приехали?

– В какой стороне Сваямбу? – не сдавался я.– Вы можете мне показать? Может быть, сможете показать на карте?

– Сваямбу, карта, – продолжал он.– Первый раз в Непале? На сколько дней приехали?

– Да ни на сколько! – заорал я по-русски. – Сейчас же на самолет и прочь отсюда!

Он замер как от пощечины. Уставившись непонимающими глазами, он растерянно заморгал как ребенок перед тем как заплакать. Я понял, что обидел его до глубины кой души. А главное, за что? Мне стало стыдно.

– Сорри, – выдавил я и спешно ретировался.

Мне хотелось плакать.

Присесть было негде. Я понял, что погиб и отныне обречен вечно скитаться по этим бессмысленным улицам, пока однажды, обессилев, не упаду и не закрою глаза, чтобы остаться здесь навсегда.

В результате я сдался и взял такси. И хорошо, что в тот день я все-таки нашел кроссовки и переоделся в местную одежду.

18 ноября 2008 г.

Не верьте, если в гест-хаузе Тамеля на вопрос, есть ли у них горячая вода, вам ответят: «Да, конечно!»

То ли они лукавят, то ли по наивности не знают, какая она, но только не верьте: горячей воды нет и не будет!

В лучшем случае чуть теплая. Она поступает из больших железных резервуаров, которые находятся на крышах и нагреваются солнцем.

Это называется у них солар-систем. Вода поступает из резервуара по трубкам, под стеклом на черном экране, который должен поглощать максимум солнечного света.

Но световой день в Катманду, окруженном горами, недолог, а с ноября солнце уже не такое жаркое, так что горячей воды я так и не увидел. Ни разу. Даже теплую воду разбирают очень быстро, нужно поймать момент.

22 ноября 2008 г.

Чтобы хоть как-то адаптироваться к городу, я придумал такой трюк. Надев наушники MP3-плеера, я включал какую-нибудь легкую, сентиментальную музычку вроде итальянской эстрады 1980-х годов и воспринимал окружающее как музыкальный клип. Сочетание музыки и видеоряда было настолько курьезным, что невозможно было удержаться от улыбки. Так я бродил по улицам с бессмысленной улыбкой, поминутно заливаясь смехом. Непальцы отвечали мне ободряющими жестами, приветствуя мое настроение и поддерживая меня. Я стал совсем своим среди них!

Они тоже радовались, смеялись, и мы явно симпатизировали друг другу.

На третий день я твердо решил улететь ближайшим рейсом. Завтра же домой, в Москву! Для этого надо было дойти до представительства пакистанских авиалиний и поменять билет. На карте нужный мне офис был обозначен, но я уже знал по опыту, чего стоит карта на улицах Катманду.

Забавная штука, чтобы развлечь прохожих, не более того.

А на четвертый день я приехал в Боданатх и понял, что приехал в Непал навсегда.

Боданатх или, как ее называют непальцы, Бода – это белая, огромная и величественная буддийская ступа. В ее основании находится трехъярусный цоколь, представляющий собой мандалу – модель мироздания. Над ней возвышается полукруглый купол, над ним – прямоугольная башня, с каждой из четырех сторон которой взирают глаза Будды.

Над глазами Будды – красный балдахин, колышимый ветром.

Еще выше, над башней, восходит к небу 13-ступенчатый шпиль, венчаемый бронзовым зонтиком с еще одним, желтым, балдахином и бельведером, от которого к основанию ступы тянутся гирлянды разноцветных флажков – зеленых, красных, желтых, синих и белых.

Дома, окружающие ступу, и жилые кварталы вокруг – тибетский город, живущий по своим законам и даже внешне отличающийся от Катманду. Когда входишь в этот амфитеатр домов и видишь перед собой грандиозную ступу, ты понимаешь вдруг, что ничего кроме нее не существует сейчас, ничто не важно.

Оцепенение.

Я приехал в Боду утром, когда небо еще не успело раскалиться синевой. Оно было прохладным, бледно-голубым, и посреди этого бесконечного неба возвышалась гигантская ступа.

И я замер на месте, не отрывая от нее взгляд.

Вокруг, фасадами к ступе, стоят аккуратные трех-четырехэтажные дома с лавками и ресторанами. Есть и туристы, много туристов. И много монахов и простых непальцев.

В Непале вообще и в Боде особенно, многие фразы, которые мы воспринимаем как условности, поэтические преувеличения или просто устоявшиеся выражения, обретают реальный смысл.

Например, «забыть обо всем на свете», «забыть о времени», «не помнить себя от радости» – все это в полной мере подходит для описания состояния у ступы Боданатх.

Можно посмотреть на часы и не понять, сколько сейчас времени. Подумать: «Вот, я иду»,– и удивиться.

Для этого даже не обязательно обходить ступу и вращать молитвенные барабаны, достаточно сидеть на скамейке и смотреть на проходящих мимо людей, на голубей, собак, детей и слушать музыку «Ом Мани Падме Хум».

Эта мантра всегда играет здесь.

Это как сон наяву.

Об ощущениях, которые испытываешь в Боде, можно говорить бесконечно, она неисчерпаема. В Боде нет времени – в ее пространстве оно исчезает. И для Боды времени нет.

Но можно сказать только одно, самое главное. В Боде ты понимаешь, что вернулся домой. Что все позади, ты дошел, многотрудный путь остался позади.

Ты выжил.

И отныне все будет хорошо.

В Боду не приходят, не приезжают, в Боду возвращаются!

Это не то же, что приехать навестить родной город, где прошло детство, заехать на недельку к маме, в родительский дом.

Бода – это обретение!

Многие годы ты жил в страхах, волнениях и разочарованиях, потерях, и сколько себя помнил, жил на чужбине, среди чужих людей, равнодушных к твоей судьбе, опасных, жестоких, среди обстоятельств неодолимой силы, невидимых и явных угроз, и вокруг тебя гибли люди, и ты сам не раз был на краю гибели.

Но ты знал, что где-то он есть, твой дом, твоя родина, которая примет тебя и защитит.

И не знал, где он, твой дом.

Это было только мечтой, несбыточной, в которой и признаться никому нельзя.

И вот ты приходишь в Боду и понимаешь внезапно, что вернулся домой.

Мечта сбылась.

Все мы родом из Боды.

Пока не окажешься здесь, невозможно поверить, что может быть в мире место, где радость – естественное состояние, для которого не нужно никакой причины.

Что духовность не противостоит обыденности – она и есть сама жизнь.

Эта огромная светлая, с желтыми подтеками ступа не отчуждает обступающие ее дома, которые могли бы показаться карликовыми. Но этого нет и в помине – напротив, она как будто вырастает из них, поднимая их на свою высоту, к бесконечному, залитому солнцем простору неба.