Хроники Истекающего Мира. Соль и Корни

Elian Varn

Хроники Истекающего Мира. Соль и Корни

Пролог. Отголоски Сердцеверия

Этерия была когда-то целостной и певучей. Слушающий землю мог уловить гул Вен – невидимых жил, несущих эссенцию, как кровь в теле гиганта. Мир дышал равномерно: леса откликались на дождь, камни впитывали солнце, реки помнили путь к морю. Но никто не заметил, когда дыхание стало хриплым, когда в песне появились паузы, и гул Вен превратился в тоскливый стон.

Говорят, первые изменения ощутили те, кто не искал власти. Старые травники, следившие за изменениями мха на скалах. Рыбаки, чьи лодки застревали в обмелевших реках. Дети, играя на лугах, находили белые пятна на траве, где жизнь не держалась. Это была соль – не морская, а горькая, сухая, как будто сама земля выжигала себя изнутри.

Но люди не услышали предостережения. Они строили города над Венами, пробивали рудники в их сердцах, собирали светящиеся кристаллы, превращая их в артефакты и оружие. Империя Аэлирия, гордая и беспокойная, видела в эссенции не чудо, а инструмент. Их кузницы гремели, рунные круги сияли, а купцы называли магию «новым золотом». И каждый новый круг, каждая искра прогресса вырезала по кусочку из того, что не имело запаса – самой жизни Этерии.

Но даже в эти дни, когда города горели светом, а караваны везли артефакты в дальние кланы, были те, кто помнил старые клятвы. Друиды Сердцеверия, хранители древней песни, шептали, что земля скоро возьмёт своё. «Цена всегда выше, чем вы думаете», – говорили они. Их предупреждения звучали как притчи, пока однажды не разверзлась первая трещина.

Трещина появилась на равнине, где веками росли травы выше человеческого роста. Сначала это был шепот – дрожь в почве, которую слышали только звери. Потом ветер принес запах чего-то древнего: сухой, металлический, будто ржавчина на языке. И однажды ночью небо разорвалось светом. Багряный разлом пронесся по облакам, и из земли, как из раненой плоти, вырвалась эссенция – бледная, солёная, смертельная.

Люди не знали, что делать. Крестьяне бросали поля, кочевники уходили дальше в степи, а имперские инженеры, наоборот, строили лагеря вокруг новых Вен, ставя рунные купола и насосы. Каждая трещина была для них богатством. Каждый поток эссенции – шансом подняться. И лишь немногие видели, что каждый такой поток делал землю вокруг мертвой, будто соль и пепел заменяли плодородие.

Кланы Бледных степей называли это «Белой язвой». Они видели, как оазисы высыхают, как их кони падают замертво, вдохнув воздух, пропитанный магией. Они начали ненавидеть саму суть чар, объявив магию проклятием. Аэлирийцы называли их дикарями и смеялись, пока первые караваны не перестали возвращаться.

Друиды Сердцеверия пытались предупредить – но слова их тонули в шуме кузниц и рынков. «Вены истекают, – говорили они, – и когда они иссякнут, сама земля станет пеплом». Но кто верил фанатикам, если кристаллы сверкали ярче, чем когда-либо?

Так начался невидимый спор: о том, что важнее – будущее или настоящее. Люди выбрали настоящее

Где-то далеко на севере, в глубине Изумрудных земель, стояла старая обсерватория, покосившаяся от времени и ветров. Там одинокий человек, чьё имя мир ещё не знал, записывал в книги каждую вспышку, каждый толчок земли. Он понимал: мир меняется не медленно, а скачками, как треснувший сосуд, и трещины множатся.

Он видел, как рунные механизмы, построенные Империей, светятся всё ярче, жадно тянут эссенцию из земли, как кровь из вен. Он слышал слухи о беженцах, что шли на запад, о степных кланах, что бросали вызов городам. Он знал о друидах, которые молчали, но готовили что-то – не молитвы, а действия.

И среди этих великих движений, почти незаметной тенью был мальчик из деревни Ольховый Клин. Он ещё не знал, что станет свидетелем гибели своего дома, что пепел и соль станут его спутниками. Он пока лишь учился слушать землю, варить простые отвары и задавать слишком много вопросов. Но в мире, который истекал через каждую рану, даже простые вопросы становились началом больших историй.

Глава 1: Уроки равновесия

Утро в Ольховом Клине всегда наступало неторопливо. Над крытыми соломой крышами ещё висел туман, когда первые жители выходили на улицы, чтобы зачерпнуть воду из колодцев или проверить грядки. Здесь жизнь текла размеренно, и сама природа словно подстраивалась под дыхание людей. Лес окружал деревню полукольцом, защищая её от ветров, и многие верили, что деревья действительно стоят на страже.

Каэлен любил эти часы тишины. Он шагал по узкой тропинке, ведущей к опушке, где его ждал наставник. За плечами у него болталась пустая корзина, в руках – нож с деревянной рукоятью, отполированной временем. Сегодня Гайом обещал показать ему, как отличить больное дерево от здорового, и юноша чувствовал волнение. Не потому, что это было сложно, а потому, что каждый новый урок открывал для него мир заново.

Гайом стоял у границы леса, опираясь на посох. Его седые волосы были перехвачены кожаным ремешком, а лицо казалось вырезанным из коры – морщинистое, но живое. Он всегда напоминал Каэлену древнего дуба: непоколебимого, но мудрого.

– Ты задержался, – сказал он, когда ученик подошёл ближе. Голос его звучал негромко, но в нём слышалась сила, которую не могли сломить годы.

– Простите, наставник, – ответил Каэлен. – Я засмотрелся на туман над рекой.

Гайом усмехнулся и слегка кивнул.

– Тогда ты сделал правильно. Уметь замечать красоту – тоже часть учёбы. Не только трава лечит, но и вид рассвета способен исцелить сердце.

Они двинулись вдоль опушки. Гайом шёл медленно, время от времени останавливаясь, чтобы показать ученику растение или дерево. Каждый их шаг сопровождался рассказом – о том, как корни общаются между собой, как листья поворачиваются вслед за солнцем, как река подсказывает, когда ждать дождя. Для Гайома мир был живым, и Каэлен учился видеть это глазами наставника.

– Вот, смотри, – сказал старик, остановившись у молодой берёзы. – Видишь, кора чистая, листья свежие. Дерево полно сил. Если попросить у него немного коры для лекарства, оно даст тебе её без ущерба. Но помни: если возьмёшь больше, чем нужно, ты нарушишь равновесие, и дерево начнёт чахнуть.

Он сорвал один лист и вложил его в ладонь Каэлену.

– Возьми, но верни. Таков закон.

Юноша сжал лист, ощущая его хрупкость. Он не знал ещё, как велика будет цена, если нарушить эти простые слова.

После того как Гайом показал Каэлену берёзу, они углубились в лес. Воздух здесь был гуще, прохладнее, и в нём слышался едва уловимый запах влажной земли и мха. Солнечные лучи пробивались сквозь листву узкими лентами, и казалось, будто сам лес дышит вместе с ними.

– Лес – не просто деревья и трава, – говорил Гайом. – Это живая ткань. Здесь всё связано. Возьми, к примеру, этот мох. Он не только покрывает камни, но и удерживает влагу, чтобы земля не трескалась в зной. А вот эти грибы, – он указал посохом на серо-коричневые шляпки, – кормят корни деревьев, получая взамен соки. Каждый дарит что-то и получает. Так держится равновесие.

Каэлен кивал, стараясь запомнить каждое слово. Ему всегда казалось, что Гайом видит то, чего другие не замечают. Старик умел показать скрытое – как будто он читал книгу, написанную невидимыми буквами прямо в коре деревьев и журчании ручьёв.

Вскоре они вышли к поляне, где стоял старый дуб. Его ствол был широким, как три человека, обхвативших его руками, а ветви раскинулись так высоко, что терялись в зелёной кроне. Гайом подошёл к дереву и приложил ладонь к коре.

– Это Дуб-Хранитель, – сказал он с уважением. – Он старше всей нашей деревни. Его корни уходят глубже, чем мы можем представить. Он видел бури, пожары и даже ту чуму, что накрыла земли полвека назад. И всё же стоит. Почему? Потому что он помнит, что значит равновесие.

Каэлен осторожно коснулся коры. Она была шероховатой и тёплой, словно дерево отвечало на его прикосновение. В груди у юноши шевельнулось чувство – смесь благоговения и страха. Будто он прикоснулся к самой памяти земли.

– Наставник, – прошептал он. – А если равновесие нарушить? Что тогда будет?

Гайом взглянул на него долгим взглядом, в котором таилась тень тревоги.

– Тогда лес перестанет быть твоим другом. Он может стать безмолвным и глухим. Или даже врагом. Запомни это, Каэлен: каждое действие возвращается к нам. Иногда – не сразу, но всегда.

Юноша опустил глаза. Слова Гайома ложились тяжёлым грузом, но он чувствовал, что они важны. Как будто в них заключалось предупреждение не только о лесах, но и обо всём мире.

Они продолжили путь, и вскоре тропа вывела их к реке. Вода здесь была прозрачной, и на дне поблёскивали камни. Каэлен нагнулся, зачерпнул ладонью и отпил. Вода была прохладной и сладкой, словно сама жизнь. Гайом тоже пригубил, а затем сказал:

– Запомни этот вкус. Если однажды вода станет горькой, знай: равновесие нарушено. И тогда твоё знание трав может спасти не только людей, но и землю.

После полудня они вернулись в деревню, неся с собой корзины, наполненные листьями, корнями и грибами. Весь путь обратно Каэлен молчал, переваривая слова наставника. В душе его зрело ощущение, что за привычной тишиной Ольхового Клина скрывается что-то большее – неведомые силы, о которых знают лишь старейшины.

Деревня встретила их привычной суетой. Женщины раскладывали травы для сушки на плетёных подносах, дети играли у колодца, старики сидели на лавках, обсуждая дела дня. Казалось, время здесь не спешит, и каждый миг течёт в своём естественном ритме. Но Каэлен теперь смотрел на всё другими глазами: он видел, как каждая мелочь вплетена в общую ткань жизни.

– Иди, отнеси это своей матери, – сказал Гайом, передавая юноше часть корзины. – Завтра мы снова пойдём в лес. Но помни: сегодняшний урок ты должен усвоить не умом, а сердцем.

Каэлен кивнул и пошёл домой. Их дом стоял на краю деревни, ближе к реке. Мать встретила его улыбкой и взяла травы, тут же начав их перебирать. Она знала каждую по запаху и виду, и её пальцы двигались так быстро, словно жили отдельной жизнью.

– Ты снова был с Гайомом? – спросила она, не поднимая глаз.

– Да, – ответил Каэлен. – Он говорил о равновесии. О том, что если лес станет врагом, мы не сможем выжить.

Женщина тихо вздохнула.

– Он прав. Мы живём на земле, которая кормит нас, но земля – не бесконечный дар. Запомни это, сын.

Вечером в деревне собирались у костра. Это было давней традицией: после трудового дня жители делились историями и песнями. Сегодня очередь рассказа снова выпала Гайому. Старейшина сидел у огня, и пламя отражалось в его глазах, делая их почти янтарными.

– Дети мои, – начал он, обращаясь ко всем сразу. – Мир держится на балансе. Мы берём хлеб с полей и рыбу из рек, но должны вернуть земле то, что взяли. Если равновесие нарушить, начнёт расти соль.

Слово «соль» прозвучало странно. Дети переглянулись, а взрослые нахмурились. Гайом говорил редко о таких вещах.

– Что это значит, наставник? – спросил один из стариков.

– Это значит, что земля умеет плакать, – ответил он. – Слёзы её белые и горькие. Когда они появляются, значит, кто-то взял больше, чем должен. И тогда страдают не только люди, но и весь мир.

Каэлен слушал, и внутри у него нарастала тревога. Слова Гайома казались предвестием чего-то недоброго, чего-то, что уже движется к их деревне.

Той ночью он долго ворочался на постели, слыша за окном тихое журчание реки. Вода казалась голосом мира. И голос этот нашёптывал ему: равновесие хрупко.

На следующее утро Каэлен проснулся раньше обычного. Сквозь окно пробивался свет зари, и в воздухе висела свежесть, обещавшая ясный день. Он тихо вышел из дома, чтобы не будить мать, и направился к реке. Туман клубился над водой, а птицы, словно певцы на невидимой сцене, готовились начать свой утренний хор.

Юноша сел на камень у берега и задумался. В голове звучали слова Гайома: «Слёзы земли белые и горькие». Он не до конца понимал, что это значит, но чувствовал, что наставник пытался предупредить их всех. Ему хотелось спросить ещё, но Гайом редко говорил прямо – он предпочитал, чтобы ученики сами искали ответы.

Вдруг тишину нарушил плеск. Каэлен поднял голову и увидел оленя, подошедшего к реке с противоположного берега. Тот наклонился, пил воду и смотрел настороженно. Казалось, животное тоже чувствует невидимую тревогу, витавшую в воздухе.

– Мы все связаны, – тихо произнёс Каэлен, будто повторяя за Гайомом. – Если земля плачет, плачем и мы.

Олень поднял голову, всмотрелся в него, а затем скрылся в тумане. Это зрелище оставило в душе Каэлена странное чувство – как знак или ответ на его мысли.

Вернувшись в деревню, он застал Гайома у входа в его дом. Наставник заметил его и слегка прищурился.

– Ты рано встал, – сказал он. – Видимо, уроки прошлого дня не дают покоя.

– Да, наставник, – ответил Каэлен. – Я хочу понять больше. Вы говорили о слезах земли… Когда они появятся, мы сможем остановить их?

Гайом опустил взгляд на землю и провёл пальцами по посоху.

– Иногда мы можем, иногда – нет. Всё зависит от того, насколько глубоко нарушено равновесие. Но помни, Каэлен: знание – это первый шаг. Кто знает, тот ещё может выбрать.

В этот момент к ним подошли двое путников. Они прибыли с востока, и на их плащах лежала белая пыль, будто дорожная соль. Лица у них были усталыми, глаза – тревожными. Селяне окружили их, задавая вопросы. И тогда один из путников сказал:

– Там, за горами, земля болеет. Поля трескаются, вода горчит. Деревья чернеют и падают, будто кто-то вытянул из них жизнь. Мы шли неделями, и всюду – только пустоши.

Слова эти упали на жителей, как камень. Шёпот прошёл по толпе, а глаза Каэлена расширились. Он вспомнил слова наставника о слезах земли. И впервые почувствовал: их мир действительно может измениться.

Гайом же лишь кивнул, будто ждал этих новостей. – Мы должны быть готовы, – сказал он тихо, но так, что услышали все. – Мир говорит с нами. И нам решать, услышим ли мы его.

Глава 2: Соль в ране

На следующий день Каэлен отправился один в лес. Слова путников и наставника не давали ему покоя. Он хотел увидеть сам: действительно ли земля может «плакать».

Тропа, ведущая к окраине леса, была знакома с детства. Каэлен шагал быстро, но в сердце у него зрела тревога. С каждым шагом он ловил себя на мысли, что деревья будто шепчут ему. В их шелесте слышалась настороженность.

Когда он дошёл до окраины, перед его глазами предстала пугающая картина. Посреди зелёного леса стояло дерево – огромный вяз. Но его листья почернели и осыпались, кора покрылась трещинами. Вокруг ствола земля была белой, словно её посыпали солью. Каэлен присел и коснулся пальцами. Пыль липла к коже, оставляя горький привкус на языке, когда он неосознанно лизнул палец.

– Горько… – прошептал он. Вкус был таким, будто сама земля хотела оттолкнуть его.

Он ощутил холодок в груди. Перед ним было то самое, о чём говорил наставник: слёзы земли. Белые, горькие, свидетельство нарушенного равновесия.

Каэлен обошёл вокруг дерева. На корнях виднелись белёсые кристаллы, словно лишайник, только твёрдый и блестящий. Трава вокруг завяла, а в воздухе стоял странный сухой запах, напоминавший раскалённый камень после дождя. Ни птиц, ни насекомых – тишина давила на уши.

Он хотел сорвать кусочек налёта для Гайома, но в тот миг услышал тихий треск. Дерево медленно накренилось, и с глухим стоном упало прямо перед ним, подняв облако белой пыли. Каэлен едва успел отскочить.

Пыль окутала его, осела на коже, и он почувствовал, как губы становятся сухими, а горло сжимает жажда. Словно сама жизнь вытягивалась из него. Он в панике бросился прочь, пробираясь сквозь кусты.

Только выйдя на чистую тропу, Каэлен смог отдышаться. Сердце билось, как сумасшедшее. Он оглянулся – там, где упал вяз, воздух всё ещё был мутным, и белая пыль медленно поднималась к небу. Ему показалось, что даже свет солнца там становился тусклее.

– Это… язва, – прошептал он. – Бледная язва.

Слово само слетело с его губ, и он понял: именно так люди будут называть эту беду. Соль, которая проникает в землю и забирает жизнь.

Каэлен вернулся в деревню, дрожь не покидала его тела. Он бежал так, словно сама смерть дышала ему в затылок. Только оказавшись среди знакомых домов, он смог отдышаться. Первым делом он направился к дому Гайома.

Старейшина сидел на крыльце и что-то вырезал из дерева. Увидев Каэлена, он сразу понял, что случилось неладное.

– Ты видел, – тихо произнёс он, откладывая нож. – Глаза твои говорят больше, чем слова.

Каэлен кивнул, тяжело дыша.

– Дерево… Оно умерло, наставник. Вся земля вокруг – белая, горькая. И когда оно падало, мне показалось, что оно умирало не тихо, а крича, только не ушами, а сердцем.

Гайом поднялся и положил руку юноше на плечо.

– Это то, чего я боялся. Бледная язва добралась и до наших земель. То, что ты видел, – знак. Теперь уже нельзя закрывать глаза.

Они вдвоём пошли к старейшинам. Собравшийся совет слушал рассказ Каэлена с мрачными лицами. Мужчины качали головами, женщины сжимали руки в кулаки. Лишь один старик сказал дрожащим голосом:

– Я помню похожее, когда был ребёнком. В горах за рекой тоже падали деревья. Тогда старшие говорили, что земля болеет из-за жадности людей.

– Жадности? – переспросил Каэлен.

Гайом кивнул.

– Люди берут больше, чем возвращают. Магия, артефакты, новые пути, что жгут землю. Мы в Ольховом Клине жили в стороне от этого. Но язва идёт оттуда, где баланс нарушен сильнее всего. И боюсь, это лишь начало.

Тишина легла на собрание. В груди Каэлена жгло чувство беспомощности. Он видел смерть дерева своими глазами и знал: слова наставника – правда.

– Что нам делать? – наконец спросила одна из женщин.

– Жить, как жили, – ответил Гайом. – Беречь лес, воду и землю. Мы не сможем остановить бурю, но сможем встретить её, не предав самих себя.

Каэлен хотел спросить ещё, но в тот момент в деревню вернулись путники, что приходили днём раньше. На этот раз они привели с собой мальчика, едва державшегося на ногах. Его кожа была бледной, губы пересохшими, а на руках виднелись белые пятна, будто ожоги солью.

– Он шёл с нами, – сказал один из путников. – Но заболел, и мы не знаем, что это. Может, то же самое, что убивает землю.

Старейшины переглянулись. Каэлен ощутил, как сердце сжалось. Теперь угроза стала не только частью леса, но и частью людей.

Мальчика уложили на лавку в доме старейшины. В деревне не было лекарей, но Каэлен, как ученик-травник, знал многое о травах и целебных зельях. Он сразу взялся за работу: кипятил воду, толок корни, смешивал настои. Но чем больше он наблюдал за больным, тем сильнее понимал: это не похоже ни на одну болезнь, которую он знал.

Кожа мальчика была сухой, словно потрескавшаяся земля. Белые пятна не исчезали, а, напротив, разрастались. Губы пересохли так, что треснули и кровоточили, а дыхание стало прерывистым и тяжелым.

– Это не жара, не отравление, – бормотал Каэлен себе под нос. – Это… будто сама жизнь уходит изнутри.

Гайом стоял рядом, наблюдая за учеником. Он молчал, но его лицо было напряжённым.

– Ты понимаешь, что это значит? – наконец спросил он.

Каэлен поднял глаза.

– Это язва. Та самая. Она поражает не только землю, но и людей.

Старейшины нахмурились. Одна женщина прикрыла рот ладонью.

– Но как? – спросил один из мужчин. – Разве эта беда не из глубин земли? Как она может коснуться живого?

Гайом вздохнул и произнёс:

– Всё живое связано. Земля, вода, корни, кровь. Если страдает одно, страдают и остальные. Магия – это не просто энергия. Она течёт сквозь нас, сквозь каждую травинку. И если она искажена, то и мы становимся её отражением.

Каэлен чувствовал беспомощность, но не сдавался. Он приготовил мягкий отвар из ивовой коры, смочил ткани и обтер мальчика, стараясь хоть как-то снизить жар. Мальчик едва дышал, но на мгновение открыл глаза.

– Вода… – прошептал он едва слышно.

Каэлен поднёс к его губам деревянную ложку, но мальчик едва пригубил и снова закрыл глаза.

– Нужно что-то большее, – сказал Каэлен. – Возможно, корни мирты или сок черного лотоса… но где их взять сейчас?

– Ты не сможешь исцелить то, что ещё не понимаешь, – тихо сказал Гайом. – Но ты сделал всё возможное.

За окнами деревни сгущались сумерки. Птицы замолкли, и только ветер гулял между ветвями. Каэлен, усталый и растерянный, смотрел на бледное лицо мальчика и понимал: это только начало, и болезнь, что убивает лес, теперь шагает по тропам людей.

Ночь выдалась тревожной. В доме старейшины дежурили Каэлен и Гайом. Мальчик метался во сне, бормоча невнятные слова, словно звал кого-то издалека. Время от времени его кожа начинала светиться едва заметным холодным отблеском, как будто в венах текла не кровь, а пыль звезд.

– Этого раньше не было, – шепнул Каэлен, глядя на наставника. – Словно сама магия вошла в него.

Гайом нахмурился. – Или болезнь обнажила то, что мы не должны видеть. Когда что-то ломается в одном звене, всё плетение мира начинает дрожать.

Они пытались облегчить страдания ребёнка, но к утру стало ясно: силы покидают его. Старейшины решили созвать собрание деревни. Люди приходили, чтобы взглянуть на мальчика, и страх в их глазах рос с каждым часом. Вопросы множились: что делать? уходить ли из деревни? Неужели белая язва придет за ними?

Каэлен чувствовал не только страх, но и странное упрямство. Он собрал все травы, что были в их хижине, и даже пошёл к заброшенному болоту, где росла редкая трава-змеецвет. Наставник смотрел на него с одобрением: – Ты ищешь ответы, когда другие ищут спасения.

К вечеру мальчик ослаб совсем. Его дыхание стало едва слышным. Каэлен сидел рядом и держал его руку, чувствуя, как пульс тает, словно утекает куда-то в глубину земли. Перед самым закатом мальчик открыл глаза. В его взгляде не было страха, только тихая просьба:

– Берегите землю…

И больше не сказал ни слова. Слёзы выступили на глазах Каэлена, а старейшины молча опустили головы. Мир, казалось, стал тише, и только ветер шептал в ветвях: «Это только начало».

Глава 3: Зов дальних дорог

Деревня Ольховый Клин словно дышала страхом после происшествий последних дней. Земля, некогда полная соков и ароматов, будто устала и потускнела, а люди шли тише, говорили короче, словно боялись потревожить что-то невидимое. Каэлен, хоть и старался сосредоточиться на учёбе у Гайома, чувствовал, как беспокойство съедает его изнутри. Тонкая нить доверия к привычному миру рвалась.

Утро третьего дня принесло не только густой туман, но и звук, чужой и неумолимый. Колокольчики и стук копыт заглушили щебетание птиц. Сначала подумали, что это пастухи возвращаются, но вскоре стало ясно: это караван. И не простой – столичный. В деревне давно не видели ничего подобного. Люди, забыв про работу, выходили из домов, поднимались на пригорки. Даже старики, хмурые и усталые, искали глазами источник звука. Взрослые держали детей за руки, будто готовясь увидеть чудо или беду.

Когда первый ряд телег показался из тумана, деревня зашепталась. Большие колёса скрипели, но ритм был ровным и уверенным. Лошади, сильные и выносливые, украшены рунными сбруями. Фонари на оглоблях излучали мягкий золотистый свет, несмотря на дневное время, и этот свет казался чужим среди простой зелени леса. На некоторых повозках поблёскивали ящики с символами, которые Каэлен видел только в книгах. Он знал, что это артефакты – вещи, требующие магии.

Гайом, обычно спокойный, нахмурился и положил руку Каэлену на плечо. – Запоминай этот день. Они не приходят просто так. Каждая их вещь что-то берёт у мира.

Каэлен кивнул, но взгляд его был прикован к одному из людей каравана. Крупный мужчина с густой бородой и кожаным фартуком шёл рядом с телегой. На поясе висел молот, рукоять которого была исписана рунами. Он двигался уверенно, как хищник, и взгляд его был сосредоточен. Когда он поднял молот и коснулся куска металла, воздух вокруг дрогнул, а по железу побежали светящиеся линии. Каэлен затаил дыхание. Это было не просто ремесло – это была сила.

– Рунный кузнец, – тихо сказал Гайом. – Смотри внимательно. Такие люди умеют обращаться с миром иначе, чем мы. Они разговаривают с ним через металл и знаки.

В деревне все притихли. Караванщики раскладывали товар: травы странных цветов, порошки, сверкающие в стеклянных сосудах, карты с пометками и странными символами. Люди тянулись ближе, но ощущение тревоги не отпускало. Каэлен, стоя в стороне, вдруг понял: всё, что он видит, пришло из тех мест, куда ему когда-нибудь придётся идти. А за каждым сиянием скрыта цена, о которой они пока не знают.