КНЯЗЬ ВЕЛЬСКИЙ. Роман в стихах

ГЛАВА 8

Дубровин. «И он узнал. Так много! Страшно!»

Ночной декабрьский Петербург…

Спала метель под колким снегом.

Белёсый мутный лунный круг

Следил за ровным тройки бегом.

Гордей Дубровин вёз к себе

Гуляку-Глеба из трактира:

Тот жертвой пал с вином в борьбе!

Играл Дубровин роль буксира.

Гордей Дубровин. Рода тех

Дубровиных, чьё древо пышно,

Кому сопутствовал успех,

И сыпал милости Всевышний.

Обласкан был и князь Гордей:

Семья жила, о нём радея —

Не дал господь других детей

Отцу и матери Гордея.

Он с детства знал одну любовь.

Его учили без докуки,

Без розог и без грубых слов

Он дома познавал науки.

Потом, окончив пансион, —

Талант к учению был свыше —

Служил в посольствах разных он:

В далёкой Персии, в Париже.

По долгу службы князь Гордей

По свету странствовал немало,

Узнал и страны, и людей.

Его всё живо занимало:

Культура, вера, праздник, быт —

Войны не знал он, слава богу!

Теперь же этим был он сыт,

Хотел найти свою дорогу.

Бежала тройка лошадей,

Сминая снег с морозным хрустом.

Князь Вельский спал. А князь Гордей

Смотрел в окно в раздумье грустном.

Ему уж скоро тридцать пять,

Но – не женат. И нет невесты.

Хотя его женою стать

Девице каждой было б лестно.

А он всегда в сетях интриг,

Подчас двух-трёх одновременно.

Князь к долгим связям не привык

И мог остыть порой мгновенно.

А женский род считал он весь

И предсказуемым, и глупым:

Хи-хи, ха-ха, жеманство, спесь,

Ума не сыщешь даже с лупой.

При том пленялся быстро он!

И много раз в живой надежде

Бывал без памяти влюблён,

Забыв о том, что было прежде.

Ну – вот: полковника жена

Гордея верностью пленила:

С таким волнением она

О муже старом говорила!

Ах, полно! Муж – его же лет!

«Жена прелестна, прямодушна,

Покорна мужу и послушна», —

Судил о ней жестокий свет.

Полковник делал ей детей,

Она с восторгом их рожала.

Но видел, видел князь Гордей:

Чего-то в жизни не хватало

И ей, и мужу. И порой

Грустны, печальны были взгляды…

И князь в их жизнь пришёл с игрой:

Как можно чаще с ними рядом

Стремился он бывать с тех пор

В театре, в опере. Старался

Вступить он с мужем в разговор,

Женою пылко восхищался.

О шляпках, кольцах вёл с ней речь,

Всегда с её сходился мненьем.

Заметил вскоре: этих встреч

Супруги ждали с нетерпеньем.

И дальше стал он званым в дом —

Они нашли в Гордее друга.

И говорила лишь о нём

Теперь полковника супруга.

Гордея ж острый, зоркий взгляд

Одну особенность приметил:

Супруги сладостные эти

По разным спальням в доме спят.

И князь открыл пороку путь:

Уехал муж по долгу службы,

Дней пять иль семь каких-нибудь —

И князь уже на месте мужа.

Потом пытался князь Гордей

Прийти в себя от изумленья:

Дав Софье нескольких детей,

Муж не давал ей утоленья!

И ночь любовная без сна

Открыла ей завесу страсти.

С тех пор полковничья жена

Одной служила только власти.

Не чуждый радостям любви,

Делил с готовностью с ней ложе

Её недавний vis-a-vis…

Но вскоре муж вернулся. Что же

Заметил чуть смущённый друг?

Глаза полковника сияли!

Была то служба иль досуг —

Он по жене скучал едва ли…

«Ужель имеет связь в глуши?

Под Петербургом? под Москвою?

Клянусь своею головою —

Нашёл он там родство души!

О, жажды плоти властный зов!»

Гордей шутил, но лишь отчасти:

Отдать был многое готов,

Чтоб знать чужую тайну страсти!

С собой боролся, сколько мог,

Потом следить за мужем начал.

И жизнь дала ему урок:

В том деле было всё иначе,

Чем думал слежки дебютант,

Чего представить и не можешь:

Полковник, юный адъютант…

Зачем узнал?! Помилуй боже…

Он тайну эту схоронил

На дне души, в потёмках сердца,

И честь отца не уронил

В глазах почтенного семейства.

Тогда же понял князь Гордей,

Что сладко знать чужие тайны,

И может каждый из людей

Рабом и богом стать случайно…

Он предпочёл бы богом стать,

Ему казалось – это важно!

И главной целью стало – знать.

И он узнал. Так много! Страшно!

Скелеты тайные в шкафах

Пред ним распахивали двери…

Порой испытывал он страх,

Порою сам себе не верил…

И он хранил в себе тот клад,

Точнее – склад грехов ужасных.

Князь был теперь и сам не рад

Их знать и помнить ежечасно.

Его не радовал уже

Роман с хорошенькой девицей,

Он жил как будто в мираже…

А, может, всё-таки жениться?

Но этот шаг немыслим был!

И целый месяц князь исправно

В трактир ходил и водку пил,

Готовясь дальше жить бесславно.

Он, тайны грязные узнав,

Увидел: в мире все порочны,

Будь то крестьянин или граф, —

Засело в душу это прочно!

Хотелось так поговорить

На эту тему с кем-то близким,

Что он позволил приоткрыть

В секреты дверь, забыв о риске.

Какой-то пьяненький слюнтяй

Пил водки штоф с вином и салом.

По виду – бабник и лентяй,

Каких теперь, увы, немало!

Хоть скудно было на столе,

Но щёголь не был скупердяем.

И князь, уже навеселе,

Открылся вдруг перед слюнтяем

И много лишнего сболтнул:

Трещал, как баба, без умолку!

Ну, правда, слушатель уснул…

Корил себя Гордей, а толку!

«Что был за вечер, не пойму… —

В досаде хмурил брови снова. —

Я не представился ему,

И тот не вымолвил ни слова

О званье-имени своём,

А только пил, едва не плача.

Теперь вот едем с ним вдвоём —

Везу к себе. А как иначе?

Без денег, пьяный, да в мороз —

В трактире комнаты все сняты».

Князь заплатил бы за извоз,

Когда бы знал – везти куда-то?

А он – не тать и не злодей,

Кому не страшно гнева неба!

И вёз на тройке князь Гордей

Декабрьской ночью князя Глеба.

А Глеб старательно пыхтел,

Мычал себе под нос невнятно:

Домой он ехать не хотел,

А сэкономить – так приятно!

К тому ж хотелось всё ему

Узнать о дерзкой той девчонке.

И ехал Глеб в ночную тьму,

Дрожа в своей шубейке тонкой.

С мужчиной ночи напролёт?

Однако шустрая девица…

А брату, верно, мило врёт.

Ну нет, нельзя тому жениться!

Конечно, Глебу наплевать,

Чиста она или порочна,

Но вот наследством рисковать

Он не намерен, это точно!

Жениться вздумал, брат? Шалишь!

Годятся тут любые средства!

Не то получит Глебка шиш,

А не законное наследство!

Он сунул руки в рукава,

Пытаясь как-нибудь согреться:

Замёрзли ноги, голова,

И, мнилось Глебу, даже сердце.

Крепчал стремительно мороз.

Метели вой уж не был слышен.

А полог с россыпями звёзд

Ещё чернее стал и выше.

И в свете призрачном дома

Стояли, холодом объяты:

Была сурова та зима…

Седой старухою лохматой

Она ступала по земле,

Смотрела, как живое стынет.

И счастлив тот, кто был в тепле,

Кто мог разжечь огонь в камине.

В карете ж не было огня…

И ехал Вельский Глеб куда-то,

Морозы мысленно кляня,

И дальний путь, и снова – брата.

Судьба вдруг сделала зигзаг,

И стала шаткою основа?

И в жизни всё пошло не так?

Припомни: прежде было Слово…

ГЛАВА 9

Ефим Матвеич сердится

Девичья спальня. – Boudair 

Как мать настойчиво внушала.

Ампли* молочно-белый шар,

На спинке стула – полушалок.

Его воздушный нежный пух —

Озябшим плечикам отрада.

Перед зерцалом – круглый пуф,

И, сердца женского услада, —

Хрустальных баночек парад.

учила Веру строго: Maman

Как сделать робкий, грустный взгляд,

Белил используя немного,

И как при помощи румян

Щекам слегка добавить краски,

И как шептать: «Сharmant, charmant!»

Вздыхать и томно строить глазки.

Увы! Потом признала мать,

Что эти важные науки

Веруше бог не дал познать:

Зевала дурочка от скуки.

Роняла веер из руки —

Пято́к, не менее, сломала.

Читала Пушкина стихи!

её не понимала. Maman

Настасье Павловне весьма

С невестой-дочкой было сложно.

Своей кровиночке сама

Она давала всё что можно:

Любя без памяти её,

Строга бывала с ней, но в меру,

Имея мнение своё,

Всегда выслушивала Веру.

Ходил приличный педагог

Учить Верушу танцам бальным.

Ефим Матвеич за урок

Платил так много, что печально

От суммы становилось ей:

Была Настасья скуповата…

«Должна блистать красою всей

Родная дочь! Пока богаты,

И силы мне даёт Господь,

Она всему учиться будет! —

И нёс Ефим ко лбу щепоть. —

А Бог за это не осудит!»

Был очень набожен Ефим:

Двойное Божеское имя*

Считал напутствием своим

И вёл с Творцом неутомимо

В молитвах долгий разговор.

И, верно, был любезен Богу:

Ефим в делах удачлив, спор,

Мошна толстеет понемногу.

«Ни разу Он не возразил,

Не укорил меня ошибкой!» —

Крестился, полный зрелых сил,

Ефим Матвеевич с улыбкой.

Свою единственную дочь

Любил он преданно и страстно,

Но ей в беде не мог помочь:

Боялась та отца ужасно.

Сказала очень строго мать:

«Молчи, как рыбица, – ни слова!

Отец не должен правду знать —

За грех накажет он сурово!

Не споря – с Вельским под венец!

Умён, богат, и ликом гладкий.

Любовь же – мука для сердец,

Как мёд – и пьяный, да несладкий».

Желая дочери добра,

Настасья волновалась очень:

«Ох, видно, замуж ей пора,

Коль вдруг любовь застила очи!

Ах, как не вовремя почил

Сергей Ильич, отец почтенный!

Своё семейство огорчил,

И в нашем эти перемены

Внесли сомнения в сердца.

Уж слишком длительна отсрочка!

Тревожит сей пассаж отца:

Должна ли ждать столь долго дочка?

К тому ж галантный князь Борис

Учтив сверх меры и напрасно!

Устроил он плохой сюрприз:

Не хочет Верочку несчастной

Он сделать, в жёны взяв её!

И к нам, чтоб слово взять своё,

Пришёл с утра, как сыч, надутый,