Исключительное право Адель Фабер

В комнате тотчас повисла тяжелая тишина. Этьен переводил взгляд с отца на меня, явно не понимая, что происходит между нами.

– Думаю, пора готовиться ко сну, – наконец сказала я, поднимаясь. – Завтра ранний подъем.

Этьен кивнул и послушно направился к двери, но у порога обернулся.

– Спасибо, – тихо сказал он мне. – За то, что веришь в меня.

И едва за сыном закрылась дверь, Себастьян резко поднялся, подошел ко мне и процедил сквозь зубы:

– Что ты делаешь? Пытаешься настроить его против меня перед своим отъездом?

– Нет, – спокойно ответила я. – Просто говорю то, что думаю. Он талантливый, умный мальчик. Дай ему расправить крылья, и он удивит тебя.

– Значит ты все-таки уезжаешь, – вдруг муж переменил тему разговора, пристально на меня посмотрев.

Я выдержала его взгляд.

– Да. Сразу после отъезда Этьена.

– Он будет разбит, – в его голосе прозвучала неожиданная горечь. – Он обожает тебя. Это повредит его учебе и моей репутации.

– Он поймет. Возможно, не сразу, но поймет.

– А сделка с мсье Леваном? – холодно спросил Себастьян. – Он ждал нашего совместного визита на следующей неделе.

– Это твоя сделка, мое присутствие не обязательно, – прежде чем ответить, я долго смотрела на него, пораженная тем, как быстро он перешел от беспокойства о сыне к деловым вопросам.

– Он пригласил нас обоих, – сердито буркнул Себастьян, нервно дернув себя за ворот рубахи.

– Скажи, я приболела, придумай причину моего отсутствия, – насмешливо ответила, чуть отступая в сторону, находиться рядом с этим человеком мне не хотелось.

– Ты не понимаешь, – его голос стал опасно тихим. – Леван настаивал на твоём присутствии. Он готов подписать контракт только после встречи с тобой. Твоё влияние на него неожиданно стало ключевым условием сделки.

– Значит, у тебя проблема, – я небрежно пожала плечами, отворачиваясь к окну. – Я не собираюсь быть твоей марионеткой в этих играх. Хватит. И разве ты не расторг наше соглашение?

– Ты действительно не понимаешь своего положения, – Себастьян подошёл ближе, и я увидела в его глазах холодную решимость. – Я могу запретить тебе уезжать. Могу запереть в комнате и никогда не выпускать. Одно моё слово – и твоя свобода закончится. Слуги подтвердят, что ты тронулась умом после болезни.

Я медленно повернулась к нему, ощущая, как внутри поднимается волна холодной ярости.

– Попробуй, – произнесла я с такой уверенностью, что он невольно отступил на шаг. – Попробуй, и я превращу твою жизнь в ад. Думаешь, я не смогу найти способ рассказать всем о твоих тёмных делишках даже из заточения? У меня больше союзников, чем ты думаешь.

Себастьян смотрел на меня так, будто видел впервые в жизни – с плохо скрываемым страхом и недоумением.

– Ты сумасшедшая, – прошептал он наконец. – Совершенно сумасшедшая.

Развернувшись, он быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Я же с шумом выдохнула, только сейчас осознав, что задерживала дыхание. Мои руки дрожали, но не от страха – от адреналина.

Спустя несколько часов я стояла у окна, кутаясь в шаль, и смотрела, как Этьен садится в дорожный экипаж. Он был сонным, взъерошенным и невероятно юным в свете фонарей. Себастьян что-то говорил ему, положив руку на плечо, и впервые за всю неделю я видела в его жестах настоящую отеческую заботу.

Экипаж тронулся, колеса зашуршали по гравию подъездной аллеи. Я подняла руку в прощальном жесте, хотя знала, что Этьен не видит меня в темном окне. Странная тяжесть легла на сердце – память тела, скучающего по своему ребенку? Или мои собственные чувства к мальчику, которого я знала лишь несколько дней, но успела полюбить?

Я отвернулась от окна и посмотрела на собранные сундуки. Все было готово. Я уезжала налегке – только самое необходимое, только то, что принадлежало мне лично, без претензий на семейные ценности или наследство. Слуги уже были предупреждены, карета заказана на шесть утра.

Два часа. Всего два часа, и я буду свободна. Начну новую жизнь, далеко от этого дома, от этого города, от этих людей. Может быть, в Ринкорде я найду то, что искала всегда: покой, независимость, возможность быть собой?

Я присела на край кровати, перебирая в уме все, что нужно было не забыть. Документы на дом в Ринкорде, драгоценности Адель, деньги, переведенные Себастьяном на мой счет…

Раздался тихий стук в дверь. Горничная, пришедшая помочь мне одеться? Нет, слишком рано. Я подошла к двери и осторожно открыла её.

На пороге стояла мадам Мелва, полностью одетая несмотря на ранний час. Её седые волосы были безупречно уложены, а на плечи наброшена теплая шаль.

– Могу я войти? – спросила она тихо.

Я молча отступила, пропуская её в комнату. Она окинула взглядом сундуки, готовые к отправке, и едва заметно вздохнула.

– Значит, ты действительно уезжаешь.

– Да, – я не видела смысла отрицать очевидное. – Через два часа.

– Не попрощавшись?

– Я оставлю письма, – я кивнула на секретер, где лежали два запечатанных конверта – для Себастьяна и для Этьена. – Не вижу смысла в слезливых прощаниях.

Мадам Мелва подошла к окну, из которого я недавно наблюдала за отъездом ее внука.

– Знаешь, – произнесла она задумчиво, – я никогда не одобряла решение сына взять тебя в жены. Но с годами я увидела в тебе достоинства, которых не замечала поначалу. Жаль, что он их так и не разглядел.

Я промолчала, не зная, как реагировать на эту неожиданную откровенность.

– Что ты будешь делать в Ринкорде? – спросила она после паузы.

– Жить, – просто ответила я. – На свои средства, по своим правилам.

Она внимательно посмотрела на меня, и я ожидала услышать упрек или нравоучение. Но мадам Мелва лишь кивнула.

– Что ж, – наконец произнесла она. – Я не буду пытаться остановить тебя. Но прошу об одном: не забывай Этьена. Он привязан к тебе сильнее, чем к кому-либо из нас.

– Я буду писать ему, – пообещала я. – И видеться, когда будет возможность.

Мадам Мелва кивнула, словно это полностью удовлетворило её.

– Прощай, Адель, – сказала она, направляясь к двери. – Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

Дверь за ней закрылась, и я осталась одна, чувствуя странное опустошение. Это был конец. Конец жизни Адель в этом доме, в этой семье. И начало чего-то нового – для меня, для неё, для всех нас.

Через час, не тратя время на ненужную церемонию прощания, я тихо спустилась по парадной лестнице. Дом еще спал, лишь несколько слуг бесшумно скользили по коридорам, начиная утренние хлопоты. Никто не остановил меня, не задал вопросов. Дворецкий молча открыл передо мной дверь, лакеи вынесли сундуки и погрузили их в ожидающую карету.

Я оглянулась на особняк в последний раз. За одним из окон мне почудилась фигура. Себастьян? Мадам Мелва? Но, может быть, это был лишь отблеск света на стекле…

Глава 8

До Ринкорда было всего три дня пути, вроде бы немного, если ехать в комфортабельных условиях. Но в карете, подпрыгивая на каждой яме и кочке, изнывая от тряски и пыли, я думала, дорога будет бесконечной. Каждый стук колеса о камень отдавался болью в висках, каждый крутой поворот вызывал новую волну тошноты. И к концу первого дня все тело ломило так, будто по мне проехалась та же карета.

Спать тоже пришлось в ней – два постоялых двора, которые встретились по пути, я отмела сразу. Достаточно было увидеть полный зал пьяных постояльцев, подозрительные взгляды, которыми меня встретили, грязь, что копилась с момента постройки здания, и тошнотворный запах – смесь дешевого вина, немытых тел и протухшей еды, – чтобы сделать вывод: спать здесь будет небезопасно. В одном из них хозяин, лысеющий толстяк с сальными потеками на жилете, предложил мне «лучшую комнату» с таким видом, что по спине пробежал холодок. Третья таверна, увы, выглядела немногим лучше – у входа двое мужчин ругались так грязно, что я предпочла даже не выходить из кареты.

– Вы уверены, мадам? – с сомнением спросил возница, когда я приказала продолжать путь. – До следующего селения не меньше трех часов.

– Абсолютно, – отрезала я, плотнее закутываясь в дорожный плащ и проклиная себя за то, что не предусмотрела таких сложностей.

Ночь в карете оказалась настоящим испытанием. Скрючившись на жестком сиденье, ежась от ночного холода, я то проваливалась в тревожное забытье, то снова просыпалась от каждого шороха. Несколько раз карета останавливалась, но я не рисковала выходить, представляя, какое впечатление произведет одинокая женщина в дорогом платье на местных жителей.

К рассвету третьего дня мои глаза горели от недосыпа, во рту пересохло, а желудок сводило от голода – последний раз я ела вчера в полдень, скудный обед из хлеба и сыра, захваченных в дорогу.

Так что к небольшому поместью, принадлежавшему ранее тетке Адель, а вот уже лет пять как ей самой, я подъезжала не в лучшем расположении духа. Уставшая, голодная, с растрепанными волосами и в измятым платье, мечтающая поесть, смыть с себя дорожную пыль и растянуться на удобной кровати.

Память Адель подсказывала, что она бывала в Ринкорде лишь дважды, и оба раза поместье произвело на неё благоприятное впечатление. Аккуратный двухэтажный дом с колоннами, ухоженный сад с фонтанчиком, приветливая тетушка Элиза, угощавшая домашним печеньем с корицей… Но это были воспоминания двадцатилетней давности.

Наконец, карета свернула с основной дороги на узкую аллею, некогда, видимо, обсаженную тополями. Теперь многие деревья засохли, другие разрослись настолько, что создавали над дорогой плотный свод. Спустя несколько минут, пробившись сквозь заросли, мы выехали на открытое пространство, и я впервые увидела свой новый дом.

Увиденное удручало. Дом, когда-то, должно быть, изящный и привлекательный, сейчас напоминал престарелого аристократа, впавшего в нищету – та же горделивая осанка, но обветшалый и запущенный вид. Краска на фасаде облупилась, обнажая серый камень. Несколько окон были выбиты и заколочены досками. А перед домом раскинулся заросший сад, больше похожий на лес – дикие кусты шиповника, крапива по пояс, хаотично разросшиеся фруктовые деревья.

– Приехали, мадам, – объявил возница с плохо скрываемой довольной улыбкой. – Поместье Фабер.

– Подождите здесь, – велела я вознице, медленно выбралась из кареты, чувствуя, как подгибаются ноги после долгого сидения, и побрела к дому, на ходу расправляя помятые юбки.

На удивление входная массивная дверь открылась довольно легко. И запах затхлости тотчас ударил в нос, невольно заставив меня поморщиться. Я сделала несколько осторожных шагов вглубь холла, опасливо всматриваясь в царивший полумрак, и громко крикнула:

– Есть кто-нибудь? Эй!

Никакого ответа, только эхо от собственного голоса и скрип половиц, когда я прошла дальше, заглядывая в комнаты первого этажа. Большая гостиная с потускневшей позолотой на стенах и каминной полке. Столовая с длинным столом, покрытым слоем пыли. Маленькая библиотека, где на полках еще стояли книги, но многие из них пострадали от сырости. Кухня с большой печью и пустыми кладовыми.

Слуг не было и в помине. Ни управляющего, ни горничных, ни кухарки… Никого, кто мог бы встретить новую хозяйку.

Вернувшись к карете, я застала кучера флегматично курившим трубку. При виде меня он неторопливо вынул её изо рта и принял подобающую позу.

– Возвращаемся, мадам? – с притворно участливой улыбкой произнес возница, явно не удивленный состоянием дома. Наверняка, и Себастьян знал об удручающей картине. И вероятно, он был абсолютно уверен, что, увидев эту разруху, я тут же помчусь обратно, моля о прощении и возвращении в столицу.

– Нет, я остаюсь, – с улыбкой ответила, довольная эффектом, произведенным моими словами.

– Но здесь опасно, госпожа, – произнес возница, словно разговаривая с неразумным ребенком. Этот человек служил у Себастьяна много лет, и как все слуги, был предан своему господину и сейчас выполнял его приказ. – Нет слуг, никакой охраны.

– В какой стороне ближайший город? – спросила, проигнорировав его предупреждение.

– В двух милях к востоку, госпожа.

– Отлично, отвези меня туда, – распорядилась, забираясь назад в ненавистную мне карету.

Путь до городка занял около получаса. Ринкорд, оказался скоплением нескольких сотен домов вокруг небольшой площади. Рядом раскинулся рынок – десяток прилавков с овощами, фруктами, мясом и рыбой. Неподалеку теснились лавки ремесленников – пекаря, мясника, бондаря, портного. А в центре площади возвышалась маленькая церковь.

Приказав вознице остановиться у небольшого здания ратуши, я первым делом направилась в бакалейную лавку. Колокольчик над дверью звякнул, возвещая о моем приходе.

– Чем могу служить, мадам? – хозяин, невысокий полноватый мужчина с аккуратными усами, вышел из-за прилавка.

– Мне нужен хлеб, сыр, чай, сахар, немного муки… – я начала перечислять, оглядывая полки с товарами.

– Свежий хлеб только что из печи, – с гордостью произнес лавочник, доставая румяную буханку. – Сыр рекомендую этот, местный, с пряными травами. А чай… тут у нас выбор небольшой, не столица как-никак.

– Возьму все, что вы посоветовали, – я кивнула. – И добавьте, пожалуйста, соль, ветчину, яйца и сливочное масло.

Пока он собирал покупки, я присмотрела на полках банку варенья и горшочек меда.

– И вот это тоже, – указала я.

– Издалека будете, миледи? – поинтересовался он, заворачивая товары в плотную бумагу. – Простите за любопытство, просто у нас редко такие гости.

– Из столицы, – ответила я, доставая кошелек. – Теперь буду жить здесь.

– В Ринкорде? – Лавочник вытаращил глаза от удивления. – Но тут нет приличного жилья для… для дамы вашего положения!

– У меня есть поместье, – ответила, выложив монеты на прилавок.

– Не то ли, что на холме? Поместье Фабер? – он недоверчиво покосился на меня.

– Именно оно.

– Но там пусто уже несколько лет! Никто не живет, все заросло… – он замялся, видимо, не зная, как сказать об этом тактично.

– Поэтому я здесь, – спокойно ответила я, пытаясь поднять тяжелые свертки. – Скажите, где я могу купить посуду и свечи?

– Через дорогу, у Риба. А еще дальше, за углом, лавка тканей, если понадобится постельное белье или что-то еще, – он вдруг спохватился, заметив, как я с трудом пытаюсь удержать все покупки. – Жак! – крикнул он, не поворачивая головы.

Из-за занавески, отделявшей лавку от подсобного помещения, тотчас вынырнул худенький паренек. Веснушки рассыпались по его курносому лицу, а непослушные рыжие вихры торчали во все стороны.

– Да, мсье Дюран? – он вытер руки о передник.

– Помоги госпоже донести покупки до кареты и проводи ее к Рибу и мадам Элизе, если понадобится.

Мальчишка, коротко кивнув, ловко подхватил свертки и направился к выходу, я поспешила за ним следом и у самой двери остановилась, когда лавочник окликнул меня:

– Мадам! Если будете обустраиваться, могу порекомендовать хороших людей. Моя жена – лучшая белошвейка в городе, может сшить что угодно.

– Благодарю, обязательно воспользуюсь вашим советом.

У торговца Риба, седовласого старика с мозолистыми руками, я приобрела кастрюлю, сковороду, пару тарелок, чашки, столовые приборы и керосиновую лампу.

– Свечи есть, но лампа надежнее, – посоветовал он, упаковывая покупки. – Особенно если живете одна.

– Спасибо за совет, – я расплатилась и, заметив, что Жак уже еле удерживает все покупки, спросила: – Может, у вас есть корзина или что-то подобное?

– Вот, возьмите, – мастер протянул плетеную корзину. – Подарок для новой соседки.

В лавке тканей, куда мы зашли следом, меня встретила пожилая дама с добродушным лицом.

– Мадам Беата, – представилась она. – Чем могу быть полезна?

– Мне нужны простыни, наволочки, одеяло… – начала я перечислять.

– О, вы та самая дама, новая хозяйка поместья на холме? – она всплеснула руками. – Весь город только об этом и говорит!

– Новости быстро распространяются, – усмехнулась я.

– В маленьком городке иначе не бывает, – мадам Беата принялась доставать с полок ткани и готовые изделия. – Вот, посмотрите – льняные простыни, очень прочные. А это одеяло – шерстяное, теплое, как раз для наших прохладных ночей.

– Еще мне нужны полотенца, – вспомнила я. – И скажите, где здесь можно нанять прислугу?

– О, с этим как раз я могу помочь! – оживилась хозяйка. – Моя племянница Люси ищет место горничной. Девочка работящая, честная. А если нужна кухарка, то Марта сейчас как раз без места – прежние хозяева уехали. С садом может помочь старина Пьер, он когда-то работал в вашем поместье, еще при прежней хозяйке.

– Не могли бы вы попросить их прийти ко мне завтра утром? – я протянула несколько монет сверх платы за покупки.

– Конечно, госпожа! – расплылась в улыбке мадам Беата. – К восьми утра будут у вашего порога.

Выйдя из лавки, я с удивлением обнаружила, что к Жаку присоединился еще один мальчишка – черноволосый, чуть постарше.

– Это Сэм, мой друг, – пояснил Жак. – Он тоже может помочь, если хотите.

– Было бы замечательно, – с улыбкой ответила, невольно восхищаясь хваткостью мальчишек, и не полагаясь на удачу, добавила. – Бочку воды в поместье Фабер доставите?

– А то, госпожа! – Радостно воскликнул Сэм, тут же добавив, – у меня и тележка есть.

– Ну вот и отлично, – кивнула и направилась в сторону рынка. Там я купила еще корзину яблок, овощей и пару копченых окороков. К этому времени мальчишки уже еле справлялись со всеми покупками, и я поспешила вернуться к карете.

Кучер нетерпеливо поглядывал на часы на здании ратуши, когда мы, наконец, погрузили все покупки. Его морщинистое лицо с каждой минутой становилось все более угрюмым, а пальцы, сжимающие кнут, заметно побелели.

– Возвращаемся в поместье, – приказала я, с трудом протискиваясь в карету среди многочисленных свертков и корзин. Запах свежего хлеба смешивался с ароматом копченых окороков и кисловатым запахом яблок. Мальчишки помогли разместить последние покупки, и Сэм бережно пристроил корзину с яйцами на сиденье рядом со мной.

– Наконец-то, – пробормотал кучер себе под нос, взмахивая кнутом. – Ночь скоро, а дорога неблизкая.

Обратный путь показался короче. Я разглядывала пейзаж за окном – холмы, поросшие лесом, аккуратные поля, извилистую речку, протекавшую в низине. Мы миновали старую мельницу с покосившимся колесом, пару фермерских домиков с соломенными крышами. Странно, но мысль о том, что вскоре я стану частью этой простой деревенской жизни, не пугала меня, а даже немного воодушевляла.

Когда мы подъехали к поместью, закатное солнце окрашивало небо в розоватые тона, а длинные тени от деревьев ложились на дорогу ажурным узором. Дом в угасающем свете казался менее запущенным, почти гостеприимным. Каким-то образом вечерние сумерки скрадывали облупившуюся краску и выбитые окна, оставляя лишь благородные очертания прямых линий и колонн.

Кучер натянул поводья, останавливая лошадей у крыльца. Не дожидаясь моей просьбы, он спрыгнул с козел и принялся торопливо выгружать мои сундуки и покупки. Его движения были резкими, суетливыми, словно он спешил поскорее завершить неприятное поручение. Свертки и корзины громоздились на крыльце небрежной кучей.

– Вам помочь занести вещи в дом, мадам? – спросил он, удивив меня этим проявлением вежливости. Его голос звучал неуверенно, а взгляд избегал встречи с моим.

– Да, – кивнула я, наблюдая, как он сносит сундуки и свертки на крыльцо.

– Прощайте, госпожа, – сказал кучер, сразу, как закончил, и, сделав небольшую паузу, добавил: – Приказ герцога – немедленно возвращаться. Экипаж не останется с вами.

– Я знаю, – спокойно ответила я. – Передайте его светлости, что я вполне довольна своим новым домом.

Кучер посмотрел на меня с недоверием, будто сомневаясь в моем рассудке, потом коротко поклонился и забрался на козлы. Лошади, почуяв скорое возвращение в теплые конюшни, нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Он дернул поводья, карета тронулась, колеса захрустели по гравию, и вскоре экипаж, поднимая клубы пыли, начал удаляться по аллее.

Я молча стояла у крыльца, взглядом провожая карету – последнюю нить, связывающую меня с прежней жизнью. Когда экипаж исчез за поворотом, меня окутала странная тишина, нарушаемая только вечерним концертом цикад и отдаленным карканьем ворон. Ни стука колес, ни фырканья лошадей, ни голосов слуг. Только пение птиц, шелест листвы и далекое журчание ручья где-то за садом.

Солнце почти скрылось за горизонтом, сад погружался в сумерки, и я вдруг осознала, что впервые за долгое время я была по-настоящему одна.

Глава 9

Но оставалась одна я недолго. Минут через двадцать появились Жак и Сэм с бочкой воды на тележке. Впрочем, тележкой этот скрипучий деревянный механизм на разномастных колесах можно было назвать лишь с большой натяжкой. Одно колесо было заметно меньше остальных, отчего бочка опасно накренилась, а вода плескалась через край, оставляя за собой влажную дорожку.

– Куда нести, мадам? – деловито спросил Сэм, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Его загорелое лицо раскраснелось от усилий, а выгоревшие на солнце волосы прилипли ко лбу. В отличие от рыжего Жака, Сэм был коренастым и крепким, с серьезным взглядом карих глаз.

– На кухню, – я открыла дверь, придерживая ее, чтобы не хлопнула от внезапного сквозняка. – Только осторожно, пол вроде бы крепкий, но мало ли.

Мальчишки осторожно втащили бочку, и вода снова плеснула через край, образовав лужицу на пыльном каменном полу кухни.

– Ничего, – махнула я рукой, заметив испуганный взгляд Жака. – Пол каменный, не испортится.

Пока мальчишки таскали покупки, я быстро огляделась на кухне. Большая печь занимала почти всю стену, но дров нигде не было видно. Под толстым слоем пыли я заметила очертания старой кухонной утвари, развешанной на стенах – медные кастрюли, сковороды, половники… Когда-то эта кухня была сердцем дома, полным жизни, запахов готовящейся еды, звона посуды. Сейчас она напоминала склеп – холодный, безжизненный и заброшенный.

– Мадам, – робко позвал Жак, теребя в руках потрепанную шапку, которую снял при входе в дом. – У вас дров нет? А печь холодная.

Его веснушчатое лицо выражало искреннее беспокойство, и мне на мгновение показалось, что мальчик переживает не столько о заработке, сколько обо мне – странной городской даме, непонятно зачем приехавшей в заброшенный дом.

– Придется поискать, – вздохнула я.

Обыскав дом и пристройки, мы так ничего и не нашли. В бывшей кладовой обнаружились лишь гнилые доски и ворох старых тряпок. В одной из спален – разбитый стул, который мог бы послужить растопкой, но явно не обеспечил бы нас дровами надолго. Зато в полуразрушенном садовом домике, скрытом за зарослями дикого винограда, обнаружились ржавые пила и топор, висевшие на стене среди паутины и засохших осиных гнезд.

– Я умею пилить! – тут же вызвался Сэм, сдувая пыль с лезвия пилы и проверяя его пальцем. – И могу колоть дрова.

– Тогда за работу, – улыбнулась я, стряхивая паутину с рукава. – В саду полно сухих веток. Тот бук у ограды, кажется, совсем засох.

Следующие два часа мальчишки трудились не покладая рук. Они пилили толстые ветки, кололи поленья, складывали дрова у кухонной двери. Их звонкие голоса, смех и даже споры о том, кто лучше колет дрова, наполнили пустой дом звуками жизни.

Я же тем временем вымыла немногочисленную посуду в привезенной воде и разложила продукты на край стола, предварительно тщательно мной вытертого. Пришлось использовать одно из полотенец, купленных в городе, чтобы счистить многолетнюю пыль. О том, что я жутко голодна и безумно хочу спать, я старалась не думать.

Наконец, огонь в печи весело затрещал, вода в кастрюле забулькала, и я смогла накормить своих помощников. Хлеб с маслом и ветчиной, яблоки и горячий чай – простая еда, но мальчишки уплетали ее с таким аппетитом, будто это был королевский пир. Я невольно улыбнулась, наблюдая, как они перебрасываются шутками, как стараются вести себя прилично, но то и дело забываются, говоря с набитым ртом.

– Спасибо вам, ребята, – я отсчитала несколько монет каждому, добавив чуть больше, чем обещала. – Без вас я бы не справилась.

Жак уставился на монеты в своей ладони с неприкрытым изумлением.

– Это… это все мне? – пробормотал он. – Мы с матерью на такие деньги неделю живем!

– Заслужил, – кивнула я. – И ты, Сэм, тоже.

– Мы завтра снова придем! – пообещал Жак, дожевывая последний кусок. Крошки прилипли к его веснушчатым щекам, и он торопливо вытер рот рукавом потрепанной куртки. – Только скажите, к какому часу.

– Если надо еще дров нарубить или что починить, – добавил Сэм, старательно вытирая руки о штаны, словно готовясь тут же взяться за работу.

Я смотрела на их довольные, измазанные сажей лица, освещенные теплым светом огня, и внезапно меня охватило беспокойство. Когда они уйдут, я останусь совершенно одна в этом заброшенном доме. Ночь уже почти наступила – за окнами сгустились сумерки, превращая очертания деревьев в саду в причудливые, зловещие силуэты. Окна были либо разбиты, либо так плотно заколочены, что их невозможно открыть. Двери скрипели и закрывались неплотно. В пустых комнатах гулял сквозняк, а из углов доносился подозрительный шорох – мыши? Или что-то похуже?