Исключительное право Адель Фабер

– Но, бабушка… – начал было Этьен.

– Никаких «но», – отрезала она тоном, не терпящим возражений. – Завтра наговоритесь. А сейчас в постель!

Этьен вздохнул, но покорно поднялся.

– Спокойной ночи, отец, – он чинно поклонился Себастьяну, затем повернулся ко мне и неожиданно снова обнял, шепнув на ухо: – Я так рад, что ты поправилась, мама. Ты кажешься другой. Более живой.

Я замерла, но он уже отстранился и, подхватив свою сумку, направился к выходу.

– Мы тоже пойдем, – сказал Себастьян, поднимаясь. – Был долгий день.

В своей спальне я обессиленно упала в кресло, не дожидаясь, пока горничная поможет мне переодеться. День был чрезвычайно трудным, а встреча с Этьеном подкосила меня окончательно. Никогда прежде я не испытывала таких противоречивых чувств – эта всепоглощающая материнская любовь, пробившаяся сквозь барьеры чужого сознания, застала меня врасплох.

Я прикрыла глаза, пытаясь разобраться в своих эмоциях. Мне ничего не стоило притвориться, выдать вежливую заинтересованность за родительскую любовь – я делала и более сложные вещи за эти месяцы. Но дело было не в притворстве. То, что я чувствовала при виде Этьена, было настоящим. Не моим, но настоящим.

Окно было приоткрыто, и прохладный ночной ветер трепал кружевные занавески. Где-то вдалеке лаяла собака. А я невидяще смотрела на темный сад, и мысли мои были такими же темными и запутанными.

Уехать завтра в своё поместье, как я планировала, не получится. Этьен вернулся всего на неделю, а мать собрала вещи и уезжает… Это неправильно. Я не могла так поступить с мальчиком, который искренне любит свою мать и только что обрел её после долгой разлуки. Придется потерпеть ещё неделю.

Но была и другая проблема – я не была его матерью. Рано или поздно он заметит различия, уловит несоответствия. Что я скажу ему тогда? Как объясню, что женщина, которую он любил всю жизнь, исчезла, а на её месте появилась я самозванка из другого времени?

Ночь прошла беспокойно. Я то проваливалась в тревожное забытье, то просыпалась от малейшего шороха. Перед глазами стояло лицо Этьена – его улыбка, его доверчивый взгляд. Я ворочалась, пытаясь найти удобное положение, но сон ускользал.

Когда первые лучи солнца просочились сквозь шторы, я уже сидела у окна, наблюдая за пробуждением сада. Ранние птицы начинали свою перекличку, на листьях сверкала роса, воздух был свеж и чист. Я смотрела на это умиротворенное утро и чувствовала себя бесконечно далекой от всего.

Туалет и одевание заняли больше времени, чем обычно – я никак не могла выбрать платье, перебирая наряды, которые обычно вызывали у меня лишь раздражение своей неудобностью. Почему-то сегодня хотелось выглядеть особенно хорошо.

Наконец, облаченная в светло-голубое утреннее платье с белым кружевным воротничком, я спустилась к завтраку. Семья уже собралась в малой столовой – Себастьян просматривал утреннюю газету, мадам Мелва отдавала распоряжения лакею о подаче чая, Этьен с аппетитом уплетал булочки с джемом.

– Доброе утро, – я заняла своё место, чувствуя странную неловкость, будто была гостьей за этим столом.

– Доброе утро, мама! – Этьен просиял, увидев меня. – Ты выглядишь отдохнувшей.

Себастьян бросил на меня быстрый взгляд поверх газеты, и я поймала в нем что-то похожее на удивление. Неужели круги под глазами были настолько заметны?

– Я не очень хорошо спала, – призналась я, принимая чашку чая из рук лакея. – Слишком много впечатлений вчера.

– Тебе нужно больше отдыхать, – заметила мадам Мелва с неожиданной заботой. – Ты еще не полностью оправилась после болезни.

– Но ты ведь поедешь со мной в зоологический музей сегодня? – с надеждой спросил Этьен. – Там новая выставка редких бабочек из Амевера. Говорят, невероятное зрелище!

Я замерла с чашкой на полпути ко рту. Поездка в город, людные места, необходимость поддерживать видимость нормальности – это было последним, чего мне хотелось.

– Я не уверена, что это хорошая идея, – медленно произнесла я. – Возможно, тебе стоит пойти с отцом?

Лицо Этьена выразило такое искреннее разочарование, что у меня сжалось сердце.

– У твоего отца деловая встреча, – вмешался Себастьян, складывая газету. – Но я думаю, тебе не обязательно идти в музей. Разве ты не хотел навестить друзей? Ты упоминал о Филиппе и… как его… Роберте?

– Да! Я совсем забыл! Роберт писал, что они собираются у него сегодня. Я мог бы заехать к ним после музея.

– Или вместо музея, – предложила я с улыбкой. – Мы можем посетить выставку в другой день, а сегодня ты проведешь время с друзьями. Уверена, у вас накопилось много новостей.

Сын колебался, явно разрываясь между желанием побыть с матерью и встретиться с товарищами.

– Ты не обидишься? – наконец спросил он.

– Конечно, нет, – я ободряюще коснулась его руки. – Друзья важны. И у нас еще целая неделя впереди, не так ли?

– Тогда решено! – он с энтузиазмом вернулся к своему завтраку.

А я перевела дух, испытывая смешанное чувство облегчения и вины. С одной стороны, мне хотелось побыть одной, разобраться в своих мыслях. С другой – я чувствовала себя обманщицей, отталкивающей мальчика, который тянулся к своей матери.

– Я могу отвезти тебя к Роберту перед своей встречей, – предложил Себастьян сыну. – Его дом на Оранжевой улице, если не ошибаюсь? Это почти по пути.

– Было бы замечательно, отец! – Этьен был явно обрадован этой редкой возможностью провести время с отцом, пусть даже в карете.

Далее завтрак продолжился в непривычно теплой атмосфере. Этьен, воодушевленный предстоящим днем, рассказывал о своих друзьях, их общих интересах и проделках в Академии. Себастьян, к моему удивлению, внимательно слушал, иногда задавая вопросы. Мадам Мелва наблюдала за ними с легкой улыбкой, изредка вставляя замечания.

Я же чувствовала себя чужой на этом семейном празднике. Словно смотрела спектакль из темного зала – вижу все, но не участвую.

После завтрака мужчины отправились готовиться к отъезду. Мадам Мелва удалилась в свои комнаты, оставив меня одну в столовой. Я допивала остывший чай, разглядывая узор на фарфоровой чашке и прислушиваясь к голосам в холле.

– … и обязательно передай привет мадам Солсбери от меня, – говорил Себастьян. – Скажи, что мы ждем их на следующей неделе к ужину.

– Конечно, отец, – отвечал Этьен, и в его голосе звучала та же почтительность, которую я вспомнила в голосе Адель, когда она обращалась к мужу.

Наконец, хлопнула входная дверь, раздался стук копыт во дворе, и наступила тишина. Дом будто выдохнул, расслабился. Я поднялась к себе. Горничная как раз заканчивала уборку в спальне.

– Софи, принеси, пожалуйста, сундуки из гардеробной. Мне нужно разобрать вещи.

– Сундуки, миледи? – она удивленно посмотрела на меня.

– Да, те самые дорожные сундуки. И попроси Бети помочь тебе.

Когда горничная ушла выполнять поручение, я подошла к секретеру, достала ключ, спрятанный в потайном ящичке, и открыла верхний шкафчик. Там, за стопкой писчей бумаги, лежал небольшой атласный мешочек. Развязав его, я высыпала на ладонь содержимое – несколько золотых монет, два небольших бриллианта и рубиновое кольцо. Приданое Адель, которое она тайно хранила на случай крайней нужды.

Я задумчиво перебирала драгоценности. В моем мире их стоимость была бы достаточна для покупки хорошей квартиры или дорогого автомобиля. Здесь же это было состояние, способное обеспечить достойное существование в лучшем случае на год. Но вместе с деньгами, которые обязан был выплатить муж по нашему соглашению, я могла начать новую жизнь. Без зависимости и без унижений.

Но сначала нужно дождаться отъезда Этьена. Неделя – не такой большой срок. Я смогу выдержать.

Глава 6

Следующие дни потекли в странном, почти сонном ритме. Утренние завтраки, дневные прогулки в саду, вечерние беседы у камина – дом словно вернулся к той жизни, которую вел до моего пробуждения в теле Адель. Все это казалось мне театральной постановкой, где каждый исполнял свою роль с отточенным годами мастерством.

Этьен проводил со мной больше времени, чем с отцом – он искал в матери поддержку своим научным амбициям, которыми Себастьян, судя по всему, не слишком интересовался. И чем больше я узнавала Этьена, тем сильнее ощущала эту странную, не принадлежащую мне любовь.

Она возникала будто из ниоткуда – когда я замечала, как он хмурит брови, сосредоточенно рассматривая листок растения; как теребит манжету рубашки, рассказывая о своих открытиях; как украдкой вытирает испачканные чернилами пальцы о штаны, когда думает, что никто не видит. Маленькие, неосознанные жесты, создающие его образ, неуловимо напоминающий и мать, и отца, но бесконечно более искренний, чем они оба.

На третий день после возвращения Этьена мы обедали в малой столовой – только я с сыном и мадам Мелва. Себастьян отсутствовал, отправившись на встречу с поверенным, и атмосфера без него казалась легче и свободнее, словно все невольно выдохнули.

– И тогда профессор Дюран сказал, что если я смогу систематизировать все образцы до конца семестра, он представит мою работу Академии Наук! – с горящими глазами рассказывал Этьен, отрезая кусочек запеченной рыбы с хрустящей золотистой корочкой. – Ты представляешь, мама? Академия Наук!

– Это большая честь, – улыбнулась я, наблюдая за его воодушевлением. Щеки Этьена слегка раскраснелись, а глаза, серые, как у отца, но более теплые и живые, буквально сияли восторгом. – И ответственность. Профессор Дюран, должно быть, высоко ценит твои способности.

– О, я все успею! – он махнул вилкой с такой уверенностью, что капля сливочного соуса упала на безупречно белую скатерть, оставив миниатюрное желтоватое пятно. – У меня уже готов план каталогизации. Нужно только завершить зарисовки и описания. Знаешь, там есть совершенно удивительный вид морской звезды с восемью лучами вместо пяти! Профессор говорит, это может быть новый вид!

– Этьен, дорогой, – произнесла мадам Мелва своим обычным непререкаемым тоном, поправляя кружевную салфетку, – не забывай о хороших манерах за столом. Ученый муж тоже должен уметь держать вилку, не разбрасывая соус. Что скажут о тебе на научном собрании, если ты испачкаешь их бумаги?

– Простите, бабушка, – смущенно пробормотал парень, опустив глаза и немедленно сгорбившись, как будто хотел стать меньше и незаметнее. На некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в углу да негромким звоном посуды.

– Все в порядке, – я подмигнула сыну, стоило свекрови отвернуться, подзывая лакея для смены блюд. – Энтузиазм иногда берет верх над этикетом. К тому же, – добавила я тише, – если бы ты видел, как некоторые титулованные особы ведут себя на приемах после третьего бокала вина, то понял бы, что твоя капля соуса – сущий пустяк.

Этьен благодарно улыбнулся, выпрямляя спину, и я снова почувствовала этот странный прилив нежности, как теплую волну, поднимающуюся откуда-то из глубины. Что-то подсказывало мне, что Адель часто защищала сына от чрезмерной строгости бабушки и отца, становясь его тихой гаванью в шторме аристократических условностей.

– Я заметила, что ты начала собирать вещи, – вдруг произнесла мадам Мелва, когда лакей удалился, подав десерт – воздушный яблочный пирог с корицей, украшенный тончайшей карамельной сеточкой. – Планируешь путешествие?

Вопрос прозвучал невинно, но глаза свекрови были прищурены, а на тонких губах застыла лукавая улыбка. Этьен тотчас вскинул голову, удивленно на меня посмотрев своими широко распахнутыми глазами, в которых промелькнуло беспокойство. Я же мысленно прокляла любопытных горничных, разнесших новость по всему дому.

– Просто разбираю гардероб, – спокойно ответила я, отламывая кусочек пирога, хруст корочки эхом разнесся по комнате. – После болезни многие платья стали мне велики.

– В самом деле? – мадам Мелва приподняла тонкую седую бровь, ее взгляд, острый как лезвие, скользнул по моей фигуре. – И куда же ты планируешь отправить эти платья? Благотворительность сейчас так модна среди знати.

– Кстати, о вещах, – я поспешила сменить тему, почувствовав, как напрягся Этьен рядом со мной. – Мне кажется, тебе пора обновить гардероб, Этьен. Ты вырос на добрых три дюйма за последние месяцы. Твои манжеты едва достают до запястий. Может быть, сходим завтра к портному?

– Терпеть не могу эти примерки, – он скривил губы, и на мгновение снова стал мальчишкой, несмотря на высокий рост и серьезность научных амбиций. – Часами стоять столбом, пока мсье Лерой тыкает в тебя булавками и причитает о моде на узкие лацканы.

– Увы, это часть взросления, – я мягко улыбнулась, наблюдая за его мученическим выражением лица. – Зато после мы могли бы заглянуть в книжную лавку мсье Дюпона. Я слышала, привезли новую партию научных трактатов из Амевера. Кажется, там есть работа профессора Ленуара о морской фауне.

– Правда? – лицо Этьена тотчас просветлело, а глаза загорелись тем же энтузиазмом, что и при разговоре о своих исследованиях. – Я давно искал его труды! Тогда я готов вытерпеть даже мсье Лероя с его булавками и болтовней о новых фасонах жилетов!

– Значит, договорились, – я кивнула, бросив мимолетный взгляд на свекровь, сидевшую во главе стола, прямую как струна, несмотря на годы. Мадам Мелва наблюдала за нашим обменом репликами с непроницаемым выражением лица, но в уголках её тонких губ таилась едва заметная улыбка, а в глазах промелькнуло что-то похожее на одобрение.

– Что ж, – наконец произнесла она, складывая салфетку аккуратным треугольником и поднимаясь из-за стола с грацией, удивительной для женщины её лет. – Мне пора на дневной отдых. А вам двоим советую пройтись по саду. День чудесный, грех сидеть в четырех стенах. А также же, – добавила она, направляясь к дверям, шурша пышными юбками, – свежий воздух полезен как для растущего организма, так и для выздоравливающего.

Мы с Этьеном не стали возражать и послушно вышли в сад, где провели несколько приятных часов, гуляя по тенистым аллеям. Этьен показывал мне своё любимое место для чтения – укромную беседку, увитую диким виноградом, чьи лозы образовывали природный полог, скрывая от посторонних глаз.

– Здесь я прочел «Естественную историю» Бюффона, – с гордостью сообщил он, проводя рукой по деревянной скамье, отполированной годами использования. – И здесь же решил, что хочу стать натуралистом, как он.

Он рассказывал о книгах, которые прочел за последние месяцы, от скучных учебников по юриспруденции, которые требовал изучать отец, до захватывающих трактатов о неизведанных землях и их флоре и фауне. Делился планами на будущее – об экспедициях, открытиях, научных статьях. О том, как однажды его имя будет выгравировано на мемориальной доске Академии Наук. Его глаза сияли, руки порхали в воздухе, иллюстрируя рассказ, а голос то понижался до заговорщического шепота, то возвышался в моменты особого волнения.

Я слушала, задавала вопросы, порой смеялась над его шутками – и все это время меня не покидало странное ощущение, что я играю роль в спектакле, но роль, которая с каждым днем становится все более естественной, почти моей собственной. Словно граница между мной и Адель размывалась, создавая что-то новое.

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в розовые и золотистые тона, мы вернулись в дом. Из окон уже лился теплый свет зажженных ламп и свечей, создавая впечатление уюта и безопасности. В просторном мраморном холле нас встретил седовласый дворецкий в безупречной ливрее, чей строгий вид смягчился при виде молодого господина.

– Мсье Этьен, мадам, – он слегка поклонился. – Герцог вернулся и ожидает вас к ужину через полчаса. Он просил передать, что ужин будет подан в большой столовой.

Это было необычно – большая столовая использовалась в основном для приемов гостей, а не для семейных трапез. Я обменялась быстрым взглядом с Этьеном, увидев в его глазах то же удивление, что испытывала сама.

– Как думаешь, в каком он настроении? – тихо спросил Этьен, поднимаясь по мраморной лестнице рядом со мной. Его рука едва касалась перил, словно он считал, что в свои пятнадцать уже слишком взрослый, чтобы держаться за них. – Большая столовая… может, у нас гости?

– Увидим, – я ободряюще сжала его плечо, почувствовав под тонкой тканью сюртука напряженные мышцы. – В любом случае не принимай близко к сердцу, если он будет хмурым. Дела не всегда идут так, как хотелось бы. И это не твоя вина.

Этьен кивнул, но его лицо стало серьезным, почти взрослым, словно он готовился к битве. Я вдруг остро осознала, что этот мальчик, возможно, всю свою короткую жизнь ходил по тонкому льду отцовского настроения, подстраиваясь, скрывая свои истинные интересы, пытаясь соответствовать ожиданиям, которые никогда не мог полностью оправдать.

К моему удивлению, в большой столовой не оказалось гостей – только Себастьян и мадам Мелва, уже занявшие свои места за длинным столом, сервированным лучшим фарфором и хрусталем.

И Себастьян действительно был хмур. Он едва отвечал на вопросы сына, рассеянно ковырял еду на своей тарелке и несколько раз бросал на меня странные, оценивающие взгляды, от которых по спине пробегал холодок. Мадам Мелва безуспешно пыталась поддерживать беседу, расспрашивая Этьена о завтрашних планах, но в итоге сдалась, и мы ужинали в гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком столовых приборов о фарфор да приглушенными шагами лакеев, подающих блюда.

– Этьен, кажется, ты хотел показать бабушке свои зарисовки с практики? – сказала я, когда подали десерт – изысканное парфе с фруктами и взбитыми сливками, чтобы как-то разрядить напряжение, висевшее в воздухе, как грозовая туча.

– О, да! – мальчик оживился, а его плечи, наконец, расслабились. – Я совсем забыл. Они в моей комнате, в папке. Ты будешь удивлена, бабушка, как много видов водорослей существует в северных озерах!

– Тогда самое время, – я ободряюще улыбнулась ему, незаметно бросив взгляд на Себастьяна, который, казалось, ушел глубоко в свои мысли. – Уверена, бабушке будет интересно. Особенно те рисунки с морскими звездами, о которых ты рассказывал за обедом.

Мадам Мелва бросила на меня проницательный взгляд, в котором читалось понимание моего маневра, но не возразила. Она промокнула губы салфеткой и поднялась, расправляя складки своего темно-зеленого платья.

– Что ж, пойдем, дитя мое, – сказала она, протягивая руку внуку. – Покажешь мне своих морских чудовищ. Только не забудь принести лампу поярче – мои глаза уже не те, что прежде.

Вскоре они удалились, оставив нас с Себастьяном наедине в огромной столовой, внезапно ставшей слишком просторной и пустой для двоих. Но муж продолжал молчать, задумчиво вертя в длинных пальцах бокал с рубиновым вином, не глядя на меня.

– Что-то случилось? – наконец спросила я, когда пауза затянулась настолько, что стала почти осязаемой.

– Я встречался со своим поверенным, – медленно произнес он, оторвав взгляд от бокала и пристально на меня посмотрев. – По вопросу прошения о разводе.

– И? – я непроизвольно выпрямила спину, почувствовав, как напрягаются мышцы, готовые к обороне.

– Я думаю отозвать его, – он отставил бокал и подался вперед, опираясь локтями о стол, нарушая все правила этикета, которые сам же так рьяно соблюдал обычно.

– У нас соглашение, – напомнила я, рывком поднимаясь со стула.

– Я передумал, – коротко бросил муж, его тонкие губы сжались в упрямую линию.

– Что ж, как пожелаешь, – я обошла стол, чувствуя, как бурлит внутри гнев, – но жить в этом доме я более не намерена. Мне надоело притворство. Надоели приемы, лживые улыбки и шепот за спиной. Я хочу оказаться как можно дальше от столицы и жить так, как мне хочется.

– Ты говоришь, как сумасшедшая, – он нервно дернулся в кресле, и на мгновение его маска хладнокровия соскользнула, обнажив растерянность. – Женщина твоего положения не может просто уехать и жить как ей вздумается.

– Не может? – я горько усмехнулась, останавливаясь у высокого окна, за которым уже сгустились сумерки. – Или ей не позволяют? Разница существенная, не находишь?

– Чего ты от меня хочешь? – муж резко поднялся, опрокинув бокал с вином, и шагнул ближе. – Я предлагаю тебе вернуться к прежним отношениям. Ради сына, ради положения в обществе. Я даже готов… – он запнулся, словно слова давались ему с трудом, – я готов дать тебе больше свободы. Позволить заниматься благотворительностью или чем там обычно занимаются женщины твоего круга.

Я смотрела на него, а перед глазами проносились образы из памяти Адель – как он игнорировал её на приемах, оставляя одну среди хищных улыбок и оценивающих взглядов; как заставлял надевать открытые платья в холодную погоду, глухой к её робким возражениям; как оставлял наедине с мужчинами, чьи намерения были более чем очевидны. И мои собственные воспоминания – его насмешки, его угрозы, его попытки манипулировать мной.

– Не впутывай сюда Этьена, – резче, чем следовало, ответила я, невольно отступив в сторону, увеличивая расстояние между нами. – Он достаточно взрослый, чтобы понять, что его родители не могут жить вместе. И достаточно умен, чтобы видеть, как ты относился ко мне все эти годы. Как использовал меня. Как обращался словно с красивой куклой, которую можно выставлять напоказ, когда нужно, и запирать в шкаф, когда надоест.

– Ты… – осекся муж, сжав кулаки так, что побелели костяшки. – Я не узнаю тебя. Ты говоришь странные вещи. Непозволительные для женщины твоего круга.

– Может быть, я просто наконец-то говорю то, что думаю, – я скрестила руки на груди, глядя ему прямо в глаза. Мой голос звучал твердо, хотя внутри все дрожало от напряжения. – Без страха, без оглядки на твое мнение или мнение общества. Может быть, та болезнь не только отняла силы, но и дала кое-что взамен – понимание, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на страх и молчание.

Себастьян не ответил, просто смотрел на меня долгим, непонятным взглядом. В его глазах боролись противоречивые эмоции – гнев, недоумение и что-то еще, что я не могла разгадать. На лбу пролегла глубокая морщина, а пальцы нервно теребили манжету, как делал Этьен, когда волновался. Затем, так и не сказав больше ни слова, он резко развернулся и вышел, хлопнув тяжелой дубовой дверью так, что дрогнули хрустальные подвески на люстре.

Я же опустилась в ближайшее кресло, чувствуя, как дрожат колени. Этот разговор забрал у меня больше сил, чем я ожидала.

Глава 7

Неделя, казалось, тянулась бесконечно. Дни сливались в однообразную череду обязательных приемов пищи, прогулок, разговоров и ожидания. Я старалась проводить с Этьеном как можно больше времени, зная, что это, возможно, последние наши встречи. Мы ходили в музей, в книжные лавки, просто гуляли по парку, разговаривая обо всем на свете. Я слушала его мечты, его планы, его страхи, и с каждым днем все труднее было представить, что скоро я его оставлю. Но каждый раз, когда эта мысль приходила мне в голову, я вспоминала слова Себастьяна, его взгляд, его отношение к Адель, и понимала, что не могу остаться. Ни ради себя, ни ради него, ни ради даже Этьена.

Себастьян после нашего разговора стал еще более замкнутым и мрачным. Он почти не разговаривал со мной, иногда бросая лишь короткие фразы по делу. С сыном он был ровен, но холоден – как и прежде. Мне казалось, он изо всех сил пытается сдержать гнев, кипящий в нем.

Мадам Мелва наблюдала за нами всеми с нечитаемым выражением лица. Несколько раз я ловила на себе ее оценивающий взгляд, но она не заговаривала со мной о моих планах, за что я была ей благодарна.

Наконец наступил последний вечер перед отъездом Этьена в Академию. Мы сидели в зеленой гостиной, и мальчик с увлечением рассказывал о научной экспедиции, в которой надеялся участвовать в следующем семестре.

– Профессор Ламбер говорит, что мы сможем добраться до самых северных островов, если погода будет благоприятной, – его глаза горели энтузиазмом. – Представляешь, мама? Никто из наших еще не забирался так далеко!

– Это опасно, – заметил Себастьян, не отрываясь от книги, которую читал у камина. – Северные моря капризны даже летом.

– Но с нами будут опытные моряки, – возразил Этьен. – И мы плывем не зимой, а в начале лета.

– Все равно это безрассудство, – отец захлопнул книгу. – Я напишу профессору Ламберу и…

– Пожалуйста, не надо! – в голосе мальчика звучало отчаяние. – Это такая возможность! Мама, скажи ему!

Я посмотрела на Этьена, затем на Себастьяна, и решительно произнесла:

– Я думаю, ему стоит поехать. Жизнь без риска – не жизнь вовсе, а существование. Этьен должен увидеть мир, испытать себя.

Себастьян бросил на меня неожиданно злой взгляд.

– Легко говорить о риске, когда не твой единственный наследник отправляется в опасное плавание.

– Он и мой сын тоже, – ровным голосом ответила я. – И я хочу, чтобы он прожил полную жизнь, а не ту, которую кто-то считает правильной для него.