Я вижу вас насквозь

– Пошли, – сказал, глядя на меня.

Мы направились к бараку. Новенькая, заметив нас у входа, моментально выпрямилась на своей койке и сложила руки на груди, пытаясь придать себе вид безразличия.

– Что за визит? – она подняла подбородок, но в голосе звякнула тревога.

– Проверка, – холодно ответил смотритель. – У нас тут воровство.

Он кивнул помощникам, и те начали методично перетряхивать вещи. Я стояла у двери, сжав руки так, что побелели костяшки.

Новенькая пыталась язвить:

– А может, у кого-то просто память дырявая?

Но на её лице всё-таки мелькнуло беспокойство, когда один из помощников, откинув матрас, достал из-под него небольшой холщовый мешочек.

– Это что? – голос смотрителя стал особенно тихим, опасным.

Мешочек он развязал прямо при всех. На ладонь высыпались серебряные монеты. Я узнала каждую царапину на них – мои деньги.

– Это мои, – тихо сказала я, и тут же новенькая вспыхнула:

– Подбросили! Это не моё!

– Не смеши, – отрезал смотритель. – Я таких “подбросов” за свою жизнь сотни видел. И это точно не твои деньги, при тебе не было ни монетки по прибытии.

Он передал мешочек мне и обернулся к помощникам:

– Таких в тихий барак нельзя. Собирайте её вещи. Сегодня же переселить к мужикам на дальний барак. Там её характер быстро поправят, – бросил он помощникам. – И отправляйте её в шестой загон.

В бараке повисла тишина. Даже новенькая перестала возмущенно шипеть – в глазах мелькнул испуг. Все знали, что шестой загон считался самым опасным местом питомника. Там держали самых буйных и опасных животных.

– Вы не имеете права! – выкрикнула она, но её уже под руки подняли помощники.

– Это решение за тобой, – хмуро ответил смотритель. – Не украла бы – не сидела бы там.

Я наблюдала, как её выводят. Внутри у меня было странное чувство – смесь облегчения и тревоги. Облегчение, потому что в бараке наконец-то воцарится тишина. Тревога, потому что шестой загон – это почти приговор, и хоть новенькая и доставила мне немало проблем, всё же она была человеком… пока что.

Дверь за ними захлопнулась, и я осталась одна в пустом бараке, сжимая в руках мешочек с деньгами.

Через несколько дней, в общей столовой, я сидела за своим обычным местом у стены, стараясь не ввязываться в разговоры. Шум стоял привычный – стук ложек, звон мисок, вполголоса обменивались новостями. Но одно слово вдруг зацепило мой слух – “шестой загон”.

– …говорю тебе, сам видел, как вытаскивали, – вполголоса сказал мужчина за соседним столом. – Даже опознать было трудно.

– Жвалокрыл? – уточнил кто-то.

– Да. Похоже, сама влезла, куда не следовало. Не вернулась со смены, нашли только клочья одежды.

Я опустила взгляд в миску с похлебкой. Я не спрашивала, о ком речь – и так было понятно. Моя бывшая соседка, воровка, с которой мы едва не сцепились, теперь мертва.

Разговоры стихли, кто-то перешёл на шутки, кто-то начал обсуждать распределение на завтра. А я всё сидела, медленно перебирая ложкой жидкость в миске. Чужая смерть не должна была вызывать во мне эмоций – здесь, в питомнике, это было обыденностью. Но неприятный холодок всё же пробежал по спине.

“Шестой загон” ещё раз прозвучало у меня в голове. Это место действительно не прощало ошибок.

Глава 12

Спустя чуть больше года, я чувствовала себя более уверенно в этом питомнике. Я уже не та, что когда-то робко пряталась в ворот рубашки и шарахалась от каждого рыка.

Теперь мои шаги по грязным тропинкам питомника были уверенными, тяжёлыми. За плечами болтался набор инструментов – длинная петля на шесте, мешки с мясом, щипцы, пара капканов и тонкий железный прут для подстраховки.

Я знала своих подопечных поимённо – не те глупые клички на табличках, что писали старшие, а настоящие имена: Шрамник, Хромая Бестия, Скул, Бледник.

Я различала их голоса в общем хоре воя и рычания, знала, чей вой сегодня особенно хриплый – значит, простудился, надо подсыпать в корм кислую настойку. Кто сидит слишком тихо – возможно, вынашивает в себе нечто хуже обычной болезни.

Работа стала рутиной. Кормить – с палкой в одной руке и острыми глазами, потому что иногда зверь нападал молча, резко, без предупреждения. Чистить клетки – быстро, почти не думая о гнили под когтями. Обрабатывать раны, если существо еще годилось для коллекции. Если нет – докладывать старшему, и клетка пустела на следующий день.

Я научилась не привязываться.

Только иногда, ночью, лёжа на прогнувшихся нарах, я слышала, как кто-то из зверей скребёт когтями по прутьям клетки – в одном и том же ритме, в одном и том же месте.

Лицо у меня стало резче, взгляд – тяжелее. Моя кожа потемнела от солнца и грязи, руки покрылись шрамами – следами от когтей, укусов, ожогов ядовитых слюней.

Но я была жива.

И не просто жива – я стала частью этого места. Смотрительницей.

Когда очередной новичок, ещё грязный и дрожащий, впервые ступил на территорию питомника, я стояла в стороне и наблюдала.

Парень был молод – слишком молод для этого места, лет шестнадцать-семнадцать на вид. Худой, с вытаращенными глазами, он держался за свой жалкий мешок с вещами так, словно тот мог его защитить.

Я стояла, прислонившись к столбу, скрестив руки на груди. На мне была старая куртка, вся исполосованная шрамами и заляпанная пятнами, которые уже ничем не отстирать.

Старший смотритель коротко кивнул мне:

– Инга, твой новенький. Вводи в курс.

Я молча подошла. Новичок вжался в стену, глядя на меня как на дикого зверя.

Я протянула ему швабру – толстую, с обмотанным железной проволокой черенком.

– Клетка четвёртая, северный ряд.

– Ч-четвертая? – голос у парня дрожал.

Я кивнула.

– Да. “Шипоклык”. Сегодня он спокоен. Возможно.

Я видела, как он сжал пальцы на древке так сильно, что костяшки побелели.

Видела, как он незаметно отступает назад, словно надеялся раствориться в воздухе.

И в его скрюченном, потерянном силуэте я вдруг узнала себя – ту самую, глупую, дрожащую, что прибыла сюда больше года назад.

Но теперь я смотрела на это без жалости. Только с тихой, ледяной уверенностью: либо он выстоит – либо сгинет.

Я наклонилась ближе, почти касаясь его лба своим:

– Главное – не поворачивайся к нему спиной. Никогда.

Я повернулась и ушла прочь, даже не оборачиваясь, оставляя его стоять там, среди вони и рёва, в одиночестве.

Где-то в глубине питомника снова взвыл один из старших мутантов – долгим, выжигающим душу криком.

Вечером после смены в питомнике, я сидела в своем бараке и чистила инструменты для забора ядов, когда дверь открылась и зашли старший смотритель и новенький.

– Инга, новенький будет жить в этом бараке. Присмотри за Таиром, – сказал смотритель и вышел за дверь.

Парень не спеша осмотрелся и занял свободную койку, после чего отвернулся к стене и заснул, ну или сделал вид, что засыпает.

Парень был худой, жилистый, с быстрыми руками и вечной настороженностью в серых глазах. Поначалу я смотрела на него со смесью жалости и раздражения: в питомнике слабых долго не держали. Но Таир оказался упрямым. Упрямым так, как бывают только те, кому некуда больше идти. Он попал сюда по приговору: был пойман на воровстве.

Первые недели я не вмешивалась. Таир спотыкался, падал, получал ожоги, раны, но зубы сжимал молча и вставал снова.

И вот однажды – когда он почти потерял сознание от укуса нервного мордора (псевдособаки с костяными наростами на шее) – я втащила его под руку в медпункт.

Он сопротивлялся слабо, из последних сил.

– Идиот, – буркнула я. – В следующий раз загрызут – закапывать будешь сам себя?

Таир тогда впервые засмеялся. Хрипло, с кровью на губах.

Через месяц, один из мутантов вырвался на территорию. Тварь размером с телёнка бросалась на всех подряд. Я, прикрываясь коротким копьём, оступилась. Тварь прыгнула. И в этот момент Таир налетел сбоку, оттолкнул меня в сторону, сам едва успев перекатиться.

– Твою мать, осторожно! – рявкнул он, запыхавшись.

– Спасибо, – хрипло выдохнула я.

– Будем жить, – ухмыльнулся он, но в глазах стояла тревога. – Только больше так не пугай меня.

С того дня мы стали держаться вместе. Мы пришли к выводу, что выжить вдвоем будет проще. Как-то незаметно, но Таир идеально вписался в мой мир, тихий и спокойный, он совсем не вызывал ожидаемое раздражение, как чужак на личной территории.

Спустя несколько недель, я возвращалась в барак после проверки клеток и заметила, что койка Таира пуста. Необычно: он всегда был первым на ужине.

Пошла искать его и нашла в закутке у склада – Таир сидел, привалившись к стене, с серым лицом и блуждающим взглядом.

– Таир! – я бросилась к нему. – Что с тобой?

Он что-то промычал в ответ, и только тогда я заметила, как сильно он дрожит.

– Жар… – прошептал он.

Я без колебаний взяла его под руку и повела в лачугу, практически на себе таща.

– Держись, глупый, – бормотала я. – Вот все мужики одинаковые, такие герои, а как заболели – так сразу котята.

Я уложила его, наскребла воды из колодца, обтирала мокрыми тряпками, варила травяной отвар, который когда-то выписала в библиотеке во время первичного обучения.

Таир метался в горячке, иногда бормотал что-то бессвязное.

Ночью я сидела рядом, дремала вполглаза и, как могла, гнала слабым потоком своей ещё не до конца изученной магии лишнюю жару из его тела – осторожно, на уровне инстинкта.

Мой дар показывал, как кровь внутри друга бьется учащенно, как сражается его тело. И я будто бы рукой водила вдоль этого ритма, помогая ему.

К утру температура начала спадать. Когда он, наконец, открыл глаза, хрипло спросил:

– Ты тут всю ночь была?

Я натянуто улыбнулась:

– Ну а кто тебя ещё будет таскать на себе?

Он тихо рассмеялся и слабо пожал её руку:

– Спасибо, сестрёнка.

И это было в первый раз, когда он так меня назвал.

Когда Таир вышел из тяжёлой болезни, он, старательно скрывая смущение, подарил мне грубо вырезанный из кости кулон в форме крохотной метлы.

– Чтобы помнила, как мы нашли друг друга, – сказал он, почесав затылок. – И чтобы знала – куда бы ни пошла, у тебя всегда есть дом. Здесь.

Он ткнул пальцем себе в грудь, в область сердца.

Я почти заплакала тогда, но сдержалась, просто прижав кулон к груди.

В ту ночь что-то изменилось, я поняла, что уже не смогу оставить его одного, он стал моим маяком в этом мире, первой семьей. Как брат и сестра, выброшенные на одну пустынную дорогу.

Мы подстраховывали друг друга.

Он прикрывал меня, если нужно было отвлечь агрессивных зверей. Я учила его всему, что успела познать за этот год, чтобы выжить в питомнике. Таир впитывал всё, как губка, смотрел на меня с осторожным восхищением – а я впервые в этом мире почувствовала, что нужна кому-то, что наконец-то не одна.

Но я не забывала про себя.

По ночам, когда весь питомник затихал, когда сирены утихали и только шёпот хищников шевелился в темноте, я пробиралась к дальним загонам.

Там, в тени грохочущих решёток, заспанных ящеров и сонных болотных крыс, я тихо тренировала свою силу.

Я работала на самых мирных созданиях: на слепых тенекрысах, на травоядных кварниках, на старом глухом шипоспине по кличке Хомса.

Пальцы мои скользили над шерстью и кожей, почти не касаясь. Я училась:

– 

Рассматривать их внутренний мир и обнаруживать проблемы организма.

– 

Успокаивать зверей через магический импульс.

– 

Латать порезы и ожоги, лишь вливая крошечные запасы силы.

Это были крошечные шаги – но они были моими собственными.

Таир иногда замечал мое исчезновения, но ничего не спрашивал. Он просто сидел у входа, ожидая когда я вернусь в целости и сохранности.

Со временем я поняла: здесь, среди монстров, яда и боли, я впервые стала не просто выживать – а жить.

И рядом был тот, кто верил в меня без вопросов.

Тот вечер был тихим и редким – мутанты спали, в питомнике не было происшествий.

Таир и я сидели на крыше нашей лачуги, свесив ноги вниз. Небо над нами было чистым, чужим и огромным.

– О чём мечтаешь? – вдруг спросил он.

Я задумалась.

Ветер трепал мои волосы, пахло травами и пылью.

– О свободе, – наконец сказала я. – О месте, где можно жить… просто жить. Без страха. Без долгов. – Я улыбнулась. – Может, даже открыть свой кабинет и лечить людей.

– Звучит заманчиво, – протянул Таир. – А мне там найдется место?

Он замолчал на мгновение.

– Понимаешь, я боюсь остаться один. – В его голосе прозвучала грусть.

Я повернулась к нему и легко толкнула плечом:

– Конечно, найдется. Как я могу оставить своего братика? Тебя же еще учить и учить жизни.

Таир рассмеялся. И долго потом мы сидели в тишине, летая в своих мыслях…

На следующий день, поздним вечером, ветер гнал пыль по узким тропинкам между вольерами.

Мы с Таиром сидели на обломке старой стены у дальнего края питомника, где редкие огоньки костров едва освещали темноту. Это уже входило в традицию – поздние совместные посиделки в приятной и уютной тишине. Мы могли несколько часов просидеть в тишине, а иной раз вести неспешные беседы ни о чем.

Я лениво жевала хлеб, пытаясь согреться в остывающем воздухе, а Таир задумчиво водил палочкой по земле.

– Ты всегда такой ловкий, – заметила я, – как будто всю жизнь крался по крышам.

Таир усмехнулся, но без веселья:

– Почти так и было, – сказал он, откидываясь назад и глядя в звёзды. – Я вырос в приюте в Нижних кварталах. Там выживаешь как умеешь. Еда… тёплая одежда… Всё доставалось тем, кто был шустрее. Или сильнее.

Он помолчал, и я не перебивала.

– Когда мне было десять, я понял: если хочу жить, надо брать самому. Карманы, лавки, иногда просто остатки со столов. Воровал, да. Только у тех, кто мог потерять. Хотя… им, наверное, всё равно было, – в его голосе скользнула горечь.

Я нахмурилась:

– И что? Поймали?

Таир кивнул:

– Да. Попался на булочке. Представляешь? На дурацкой булочке. Стража тащила меня, будто я кого убил.

Он усмехнулся, коротко, глухо.

– Судьи не церемонились. Мелким воришкам – путь один. Или шахты, или питомники для черни. Мне повезло. В шахтах я бы не протянул и недели.

Я почувствовала, как что-то сжалось внутри. Я видела, каким сильным казался Таир здесь, в питомнике. И представить его в холодных подвалах было невыносимо.

– Значит, – тихо сказала я, – мы оба попали сюда практически ни за что.

Таир взглянул на меня, впервые за долгое время по-настоящему тепло:

– Наверное, поэтому мы и держимся друг за друга. Тут мало кто помнит, что мы люди, а не просто дешевая рабочая сила. А ты… ты всегда смотрела иначе.

Я отвела глаза, смущенная. Мы сидели молча, рядом, глядя на звезды.

И мир вокруг ненадолго перестал быть таким холодным и жестоким.

Глава 13

Пламя костра то и дело взмывало выше, бросая на наши лица теплые, дрожащие отблески. Ветер приносил с дальних клеток тихое ворчание и скрип металлических решёток – ночная смена в питомнике была не из тихих.

Мы сидели на бревне, обхватив кружки с дымящимся чаем, и молчали, слушая треск веток.

– Я коплю, – первой нарушила тишину я. – У меня обучение в Академии целителей будет бесплатным, – сказала я, глядя в огонь. – Но… дорога, жильё на первое время, одежда, инструменты – всё это стоит как половина драконьей печени. Вот и коплю.

Таир помолчал, глядя, как угли сыплются вниз.

– Знаешь… у меня нет магии, – произнес он тихо.

Я повернулась к нему, прищурившись.

– Совсем?

– Ну… не так. – Он потер пальцами кружку. – Я чувствую яды. Любые. Запах, вкус, даже просто… знаю, есть яд или нет. И они на меня практически не действуют.

Я отставила кружку, глаза мои загорелись.

– Это же дар, Таир! – я наклонилась вперёд. – Ты бы мог стать зельеваром. Ядов и противоядий в магии тьма, без таких навыков им не обойтись.

Он усмехнулся, но в улыбке было больше сомнения, чем радости.

– Может. Только учёба дорогая.

– Вот и план, – Я поставила кружку рядом и выпрямилась. – Мы работаем здесь. У нас же есть возможность зарабатывать больше: собирать ингредиенты по дополнительному списку. Да, это опасно, но нас двое и с твоим даром…

Таир кивнул, медленно, как человек, мысленно прикидывающий риск.

– Ну… если мы с тобой в паре, то шанс остаться живыми выше.

Таир засмеялся, впервые за вечер искренне.

– Договорились.

Мы чокнулись кружками и одновременно вздрогнули от далекого, глухого рева.

– Ладно, – сказал Таир, поднимаясь, – договорились. Но для начала давай проверим, кто там опять пытается сломать клетку.

Где-то в темноте протянулся низкий утробный рык. Я с Таиром переглянулись и хором произнесли:

– Ладно, сначала работа.

Однажды ночью в дальнем секторе – там, где держали особенно нестабильных мутантов, – обрушилась часть ограды.

Услышав тревожный звон, я накинула куртку поверх рубахи и рванула к месту тревоги.

Было тихо – слишком тихо.

Ни шорохов, ни рычания. Только слабый запах крови в воздухе.

Осторожно переступая через разбитую сетку, я шла вперёд. В руке – короткий дротик с усыпляющим составом.

И тогда я его увидела. Маленький мордор. Совсем юный, ещё не до конца сформировавшийся: огромные лапы, тяжёлая голова, перепачканная в собственной крови. Одна нога была сильно переломана – кость торчала наружу, страшно и безнадёжно. Кожа местами была содрана о металлические прутья.

Он тихо скулил, дергаясь от боли. И не нападал. Даже не пытался.

Обычный порядок требовал бы – добить мутанта. У питомника не было средств лечить слабых: калеки были обузой.

Но я не смогла. Я пробудила свой дар.

Я видела это существо изнутри: крошечное, пульсирующее сердце; оголенные нервы, трещины в кости, искру жизни, которая всё ещё отчаянно боролась.

В груди что-то болезненно сжалось.

– Он хочет жить…

Моя рука сама собой потянулась вперёд.

Вокруг пальцев заклубилась бледная, зеленоватая дымка – магия жизни, ещё неуклюжая, едва ощутимая.

Я знала, что не смогла бы срастить кости. Но могла сделать хоть что-то – снять боль, остановить кровотечение.

Я опустилась на колени рядом с мордором.

– Тише, малыш, – прошептала я. – Я помогу.

Существо слабо повело ухом, но не ударило. Оно чувствовало меня – чувствовало мой дар.

Я сосредоточилась, вложила всю силу, что у меня была, в свои ладони.

Теплое сияние медленно растекалось по телу зверя. Судороги ослабли, дыхание стало ровнее, открытая рана запульсировала, кровь остановилась.

Это было немного, но – достаточно, чтобы мордор пережил эту ночь.

Через несколько минут ко мне подбежали другие смотрители.

– Ты что творишь?! – вскрикнул старший, увидев меня рядом с мутантом. – Он тебя сожрет!

Я подняла взгляд.

– Он жить хочет, – спокойно сказала я. – А я дала ему шанс.

Старший хотел было возразить, но, заметив, как мордор спокойно склонил голову к моим ногам, только молча махнул рукой.

– Твое решение – твоя ответственность.

В ту ночь я перенесла малыша в пустую клетку и ухаживала за ним до самого утра.

Это был мой первый осознанный акт исцеления, первая победа над страхом и яростью, которые сковывали мою силу.

И первая жизнь, которую я спасла в этом мире.

Глава 14

Когда я в последний раз пересекала двор питомника, над ним низко висели тяжёлые серые тучи. Воздух был пропитан привычной смесью запахов: сырость, сено, кислота, кровь.

Но внутри меня царила странная тишина.

Пять лет.

Пять лет грязи, тревог, ран и маленьких побед. Пять лет, в которые я училась держать в руках свою жизнь, словно ту самую скользкую рогатину из первых дней.

Теперь я была не просто работницей.

Смотрители, которые вначале не удосуживались запомнить мое имя, теперь спрашивали совета.

Новички прятались за мою спину, как когда-то Таир.

А Таир…

Таир за эти годы тоже изменился. Вырос, окреп, стал моим напарником.

Его умение работать с ядовитыми видами было практически легендарным: он знал, как обращаться с существами, которые убивали одним прикосновением.

Мы стали неразлучны, как брат и сестра, пережившие войну.

Все это время я не бросала магию.

Напротив – за эти годы моя сила выросла. Незаметно, капля за каплей, от ночных упражнений, от практики на сотнях разных зверей.

Некоторые шепотом говорили, что я “заколдованная”, что меня звери не трогают потому, что чувствуют во мне что-то родственное.

Я лишь усмехалась на это.

И вот теперь – мой срок окончен.

Старший смотритель вручил мне скромный свиток: документ о свободе.

– Поздравляю! Мало кто выдерживает и год в питомнике, но ты справилась.

– Спасибо, что мне теперь делать с этим свитком? – спросила я.

– В твоем случае, тебе нужно добраться до ближайшего крупного города – Дунар. Есть еще два подходящих города, но дорога к Дунару более безопасная. Зайдешь в администрацию, предъявишь свиток, там тебя направят дальше. Процедура на самом деле быстрая, в одном кабинете снимут метку, в другом подтвердят получение подданства, ну а в следующем нанесут метку империи. И вот ты уже будешь полноправным подданным.

– Спасибо.

– Что решили с Таиром?

– Ему остался еще год работать в питомнике. А мне еще пять месяцев до поступления в Академию Периона Великого. Мы планировали, что как только он отработает долги, то двинется в сторону Бирлона в академию. К тому времени, я почти закончу первый курс. Со второго курса можно устроится на подработку в лечебницу от академии, плюс стипендия для бесплатников. В общем, должно хватить на небольшую комнатку для него, а если у него получится устроится на какую-нибудь работу, то может получится устроиться учеником к зельевару. Планов много, но что получится, неизвестно.

– Зельевар. Интересное решение, с учетом, что у парня дар обращаться с ядами. Ты уверена насчет Академии Периона Великого? Есть академии и поближе, тебе не нужно будет тратить почти четыре месяца на дорогу.

– Да, но это ближайшая академия, у которой есть лечебница, где адепты могут набираться опыта, а со второго курса и подрабатывать. В других же академиях таких практик нет.

– Тогда желаю удачи. Надеюсь, что у вас все получится. Вот твоя доля, – вытащил он из ящика кошелек, больше похожий на мешочек с перевязанной веревочкой, и швырнул по столу в мою сторону. – Долю Таира отдам через год, как договаривались.

Деньги это отдельная история. Как я уже говорила, то я получала копейки, которых не хватило бы даже на еду, но к счастью в питомнике нас кормили. Но и тут мы с Таиром нашли способы подзаработать.

Я помогала с помощью своего дара лекарю животных – я обследовала животных, сообщала лекарю в чем проблема, а после выполняла инструкции для помощи животным. А лекарь в свою очередь не тратил время на обходы и лечение, тем самым оставаясь большую часть времени в безопасности. За это я получала две трети заработка лекаря.

А Таир помогал доставать яд мутантов, который потом продавал питомник, за что он получал процент от продажи.

Держать деньги в нашей хлипкой лачуге мы с Таиром не решились, так так в питомнике работали одни ненадежные элементы. Поэтому у нас была договоренность со старшим смотрителем, что он все деньги держит у себя, а нам выдаст, когда мы покинем это место. Ведь, у него был такой железный авторитет, что никто не посмел бы его ограбить.

Пять лет – выплачены мной сполна.

Я стояла у проходной с рюкзаком за спиной. В руках я вертела тот самый костяной кулон, что когда-то подарил мне Таир.

Он подошёл почти неслышно. Остановился рядом, молчал, уставившись куда-то вдаль, будто боялся смотреть на меня.

– Пришла твоя очередь идти, – сказал он, наконец, хрипло.

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

– Справишься? – спросила я тихо.

Таир усмехнулся, но в глазах блеснуло что-то очень человеческое, ранимое.

– Справлюсь. Ты же меня натаскала, сестрёнка.

Он неловко потянулся и обнял меня, прижав крепко-крепко, будто пытаясь передать через это объятие всё, что не умел выразить словами: благодарность, любовь, веру.

Я ответила на объятие с силой, которая мне самой казалась чересчур отчаянной. И всё же отпустила.

– Я буду ждать тебя, – прошептала я.

– Я не подведу тебя, – ответил Таир.

Я улыбнулась, и слезы блеснули на ресницах, но я быстро их моргнула. Он вложил мне в руку небольшой узелок.

– На дорогу. Сушеные ягоды и тот странный орех, который ты любишь.

– Ты всё-таки запомнил, – хмыкнула я сквозь ком в горле.

Последний взгляд. Последний кивок.