Я вижу вас насквозь

Я не очень понимала, почему такая редкость была использована на какого-то человека со статусом чуть выше раба. Может потраченные деньги и ресурсы на дорогу до питомника перевешивают один переход порталом? Не важно! Главное, что дорога до работы не заняла дни, недели, ведь это потенциально опасный путь, на котором нас могли перехватить в рабство. Так что, я уж точно не собиралась жаловаться!

Глава 9

Оглянувшись, я поняла, что мы стояли перед входом в питомник. Об этом говорили высокий забор и соответствующая вывеска.

Когда я переступила порог питомника, меня чуть не вырвало.

Воздух был тяжёлым, вонючим – смесь кислого пота, гнили, мокрой шерсти и чего-то ещё, чуждого, словно этот запах не мог родиться в нормальном мире. Он сразу лип к коже, к волосам, к самому нутру.

Передо мной растянулись клетки – огромные, перекошенные, будто сваренные в спешке из остатков разрушенных зданий. Ржавые прутья, вросшие в землю, иногда трещали от ударов изнутри. Некоторые клетки были накрыты тряпками, из-под которых доносились чавканье, хрипение, щелчки.

На дальних площадках виднелись ямы, окружённые окровавленными ограждениями, и густая серая сетка над ними. На табличках, прибитых к столбам, дрожащей рукой были выведены названия существ: "Шипоклык №4", "Теньбес", "Гнилокров".

Я вцепилась в ворот своей простой рубашки, пытаясь скрыться от звуков, от запахов, от взглядов. Но звери видели меня. Чувствовали. Из полутьмы клетки на меня смотрели глаза – некоторые с вертикальными зрачками, некоторые со слишком многими глазами сразу, иные вовсе без глаз, но с чуть колеблющимися ноздрями на уродливых мордах.

Я стала оглядываться в поисках своего сопровождающего, но его уже не было рядом. Я даже не заметила как он исчез. И что мне делать дальше?

Рядом со мной прошёл мужчина – высокий мужчина с обожжённым лицом и тяжелой дубиной за спиной. Он даже не взглянул на меня, не став тратить время на знакомство, сразу перешел к делу.

– Я старший смотритель питомника. Не подходи близко к клеткам, – буркнул он через плечо. – Если потянешь руку – считай, у тебя ее больше нет.

Он махнул рукой вперёд:

– Пойдём. Сегодня твоя очередь у северного ряда. Там поганцы попроще. Для начала.

Я послушно пошла за ним, чувствуя, как земля под ногами кажется живой, как будто сквозь грязь и мусор что-то дышит в такт моим шагам.

Мимо нас проползла клетка на колёсах, внутри которой шевелилась нечто туманное, почти прозрачное. И чем дольше я на это смотрела, тем сильнее кружилась у меня голова, словно существо забирало у меня внимание и волю.

“Ты справишься,” – шептала себе я.

– Итак, ты с нами на пять лет, ну или меньше, – хмыкнул смотритель. Я поняла его тонкий намек, что не все доживают до конца срока отработки.

– Твой первый месяц ты будешь следить за первым загоном. Так самые безопасные представители. В твои обязанности будут входить уборка, кормление четыре раза в сутки, а также забор необходимых ингредиентов. Список увидишь на табличке у клетки. Если будешь следовать инструкциям, то это дело относительно безопасно. Если захочешь заработать сверх нормы, то есть дополнительный список ингредиентов, но это уже с риском для жизни, но каждый решает сам.

Дополнительный доход – это, конечно же, хорошо, но я точно не буду этим заниматься хотя бы первый год, пока не освоюсь и не буду уверена, что стоит рисковать своей жизнью и будущим ради дополнительных денег.

– Через месяц по результатам твоей работы тебя либо переведут в другой загон, либо оставят в этом. Это будут решать другие смотрители. По мере увеличения опасности в загонах, выплаты будут увеличиваться. И так каждый месяц твоей работы. Но как правило, мало кто хочет работать в особо опасных. Вас стараются распределить более-менее равномерно по загонам.

– А для чего собираются эти ингредиенты? – спросила я.

– В основном для гильдии зельеваров, но и другие тоже запрашивают для изготовления различных артефактов, специализированной одежды и другого. Но в основном для зельеваров. Я знаю, что ты из “прибывших”, тут нет предрассудков, ведь все тут из проштрафившихся и неугодных. Так вот, в нашем мире на все случаи жизни используются либо зелья, либо артефакты.

Рассказывая все это, он продолжал вести меня по территории питомника, которая была разбита на зоны, видимо, те самые загоны. Где-то клеток было много и они стояли чуть ли не друг на друге, а в некоторых было всего две-три клетки, которые стояли на значительном отдалении от остальных построек и дополнительным ограждением.

После первого обхода, когда я уже еле волочила ноги от напряжения, меня отвели к моему “жилищу”.

Старший смотритель вёл меня, не оборачиваясь, перебирая шагами грязь и обломки, которые усеивали дорожку между вольерами. Одна из ламп над головой мерцала, будто вот-вот взорвётся, бросая длинные рваные тени на землю.

– Новички живут тут, – буркнул он и ткнул пальцем в низкий домик из ржавого железа и обугленных досок.

Дверь висела на одной петле, едва шевелилась от ветра. Я осторожно заглянула внутрь.

В комнате было несколько старых прогнутых кроватей, больше похожих на нары, длинный потертый временем стол и несколько железных тазиков в углу для воды. Никаких окон, только узкая щель под потолком для дыма и запахов, которые всё равно не спешили уходить.

– Обживешься, – сказал смотритель с усмешкой, словно шутил. – Будешь жить тут, пока не сдохнешь или пока не переведут в лучшую клетку.

– И когда и за что могут перевести в более комфортные условия?

– Если будешь работать в более опасных загонах, выполнять сверх нормы по сбору ингредиентов. Ну или можешь заплатить мне и я переведу тебя.

– А чем отличаются эти жилища?

– Да особо ничем, – хмыкнул он. – Только комфортные жилища на одного или двух человек. Но ты не торопись. На данный момент, ты одна из новеньких, то есть это жилье пока в твоем распоряжении. Но по мере поступления провинившихся, у тебя будет пополнение. Вот тогда бы я забеспокоился на твоем месте. Все-таки их сюда высылают на отработку за преступления.

Он бросил мне тонкую потрепанную книжицу – что-то между журналом и инструкцией. Пыль поднялась, стоило мне поймать её на лету.

– Читай ночью.

Я опустила взгляд на обложку. На ней криво было выведено: “Уход за тварями: первая ступень”.

Старший постучал костяшками по стене, привлекая мое внимание.

– Первое правило: никогда не теряй бдительности. Они умнее, чем кажутся. Некоторые любят притворяться слабыми. Некоторые – мертвыми.

– Второе правило: свою кровь держи при себе. Они чуют запах за полверсты. Чуть порежешься – считай, подписала себе приговор.

Слава Богу, что в этом мире у женщин нет менструации. Через три месяца после попадания в этот мир, мой организм перестроился и я тоже перестала страдать от них каждый месяц.

– И третье, – он замолчал на миг, глядя на меня странно, как будто решая, стоит ли говорить вслух. – Если что-то шепчет тебе ночью через стены – не отвечай. Ни в коем случае.

Он ещё раз окинул меня взглядом и, не дожидаясь моих вопросов, развернулся и пошел в сторону дверей, пытаясь оставить меня одну в этой дыре.

– Подождите! Вы не сказали самого главного, – остановила я его.

– И что же это? – хмыкнул смотритель.

– Как обстоят дела с питанием?

– Питание с общего котла два раза в день. Общая столовая находится слева от главных ворот. Ты, конечно, можешь питаться отдельно, но, как видишь, здесь ни магазинов, ни условий для готовки персонально, – сообщил он и вышел за дверь.

Я встала посреди комнаты, сжимая в руках книжицу.

Снаружи выли твари – один тягучий, бесконечный вой срывался в воздухе, в котором дрожала тяжесть безысходности.

“Добро пожаловать в свой новый дом, Инга!” – мысленно сказала я.

Утро началось не с рассвета, меня подняли еще затемно – грубый окрик под дверью, тяжёлые шаги старшего смотрителя. Без лишних слов. Здесь вообще никто не тратил силы на слова.

Я наспех натянула выданную одежду: плотную рубаху, широкие штаны и куртку с нашитыми заплатами из толстой шкуры – защита от когтей и зубов. Обувь – тяжёлые сапоги на кожаной подошве, скрипели о землю. В руке – пустой мешок для инструментов.

На плацу перед главным корпусом уже стояли смотрители. Их лица были жесткими и равнодушными, как лица каменных истуканов.

– Новенькая, сюда, – окликнул кто-то. Я подчинилась.

Мне выдали набор:

– короткий штык – для экстренной самообороны,

– железную петлю – чтобы хватать мелких мутантов,

– пояс с банками для кормов, ядов и остальных ингредиентов,

– ветхий дневник с перечнем правил и обязанностей.

Смотритель быстро пробежался по основным пунктам:

– Первое, кормление – строго по графику. Пропустишь – зверь озвереет, начнёт грызть себя или сожрет соседа. Второе, уборка – только после кормления. Никогда не открывай вольер полностью – работай через люк или решётку. И третье, больные или раненые твари – отмечать синей тряпкой на прутьях клетки. Наблюдать, не лечить. Лечение – дело старших.

Затем меня повели к первой клетке.

Я старалась не отставать, но каждая моя клетка вселяла в сердце новый ужас.

В первом вольере за толстыми прутьями металась тварь с шкурой, покрытой костяными наростами. У неё было три глаза и клочья перьеподобной шерсти на боках.

Во второй клетке сидел толстый, багровый зверь, лениво шевеля когтистыми лапами, но в его взгляде сквозила звериная злоба.

– Иди, – подтолкнули меня к дверце.

Я приблизилась к вольеру, рука дрожала. Я вложила кусок мяса в длинную деревянную ложку и просунула через кормушку. Существо кинулось ко мне с неожиданной скоростью, вырывая мясо. Кормушка с грохотом захлопнулась обратно. Я отшатнулась, едва не упав.

– Быстро учишься, – сухо прокомментировал смотритель.

Дальше – ещё десятки клеток. Твари были разные: от вялых, почти сонных, до бешено мечущихся по своим загончикам. Некоторые пытались петь скрипучими голосами. Некоторые – выли так, что у меня ныли зубы.

Пару раз я обжигалась – один из мутантов швырнул в меня какую-то липкую слизь, другой едва не цапнул за руку. Каждый раз меня спасали только инстинкты и короткие команды старших:

– Левее! Не стой в свете! Не смотри в глаза!

К вечеру я еле стояла на ногах. Сапоги облепила грязь, руки были в ссадинах, куртка местами обгорела от ядовитых плевков.

Перед сном мне выдали в столовой миску каши, мутной воды. В своей убогой комнатушке я съела всё до последней крошки, с трудом шевеля распухшими пальцами.

Только перед тем как уснуть, в гулкой тишине я услышала, как где-то совсем рядом, за стенами, скребутся когти.

И шепот.

Я зажала уши руками и крепко зажмурилась. “Я справлюсь, я должна справиться!”

Глава 10

Спустя около двух месяцев, я стала привыкать к своим подопечным, перестала вздрагивать по ночам.

В принципе, жить можно было.

Нас обеспечивали практически всем – необходимой одеждой, инструментами. Кормили ни лучше, ни хуже, чем на обучении.

Платили, наверное, хорошо, но почти вся моя зарплата уходила империи за полученное обучение. Я получала жалкие крохи, которых бы не хватило бы даже, чтобы не сдохнуть от голода. Но даже эти крохи я откладывала, не тратила, ведь я надеялась на обучение в академии. И даже если оно предполагалось бесплатным для целителей, то никто не оплатит мне дорогу до академии, приличную одежду, канцелярию и так далее. Меня ожидала большая статья расходов.

За два месяца меня перевели в другой загон с более опасными животными, но я не боялась, у меня не было сил на переживания и страхи.

С постоянными размышлениями о своих планах на будущее, я закончила чистку клетки.

Вечер в питомнике тянулся ленивый и монотонный. Я уже собиралась зажечь свечу и перебрать сухие травы для утреннего корма животным, когда скрипнула калитка.

Я подняла голову – на площадку, сопровождаемый парой надзирателей, зашёл высокий, плечистый мужчина. Волосы темные, растрепанные, взгляд тяжёлый, цепкий. Он шёл медленно, будто примерялся к новому месту, но в каждом его шаге ощущалось напряжение, как у хищника в клетке.

– Новый, – коротко бросил один из смотрителей, – барак четвёртый.

Я замерла с пригоршней сухих корней в руках. Барак четвёртый… мой барак.

Один из смотрителей, заметив мой взгляд, добавил:

– Не паникуй, девка. Он не буйный. По пьянке в драке зашиб парня… Ну, бывает.

“Бывает?” – мысленно передернулась я. Сердце упало куда-то в живот. Непредумышленное убийство… но ведь он убил. А теперь будет спать в соседней койке, в одном помещении, всего в паре шагов от меня.

Мужчина поднял на меня глаза. Темные, непроницаемые, они будто оценивают: кто я, слабая ли, стоила ли внимания. Он не сказал ни слова, только кивнул в сторону смотрителей и, взяв выданный ему свёрток с постелью, прошёл мимо, задевая меня плечом.

Когда дверь барака за ним закрылась, я поймала себя на том, что мои пальцы дрожат.

Всё это время я жила здесь одна, среди скрипучих досок и запаха трав. Теперь же каждый шорох ночью будет отдавать в висках тревогой.

Я глубоко вздохнула, пытаясь убедить себя, что всё будет спокойно. Но где-то в глубине души поселилось чувство: безопасность в бараке закончилась сегодня.

Ночь опустилась на питомник быстро – так быстро, что казалось, кто-то погасил свет за одну секунду. Я, как обычно, плотно закрыла ставни, но тьма всё равно пробиралась сквозь щели, заполняя барак вязкой тишиной.

Я легла, подтянув к себе тонкое одеяло, и слушала…

Раньше это был привычный фон: потрескивание дерева, тихий шелест ветра, иногда далёкое рычание животных. Теперь – к этому добавилось другое дыхание. Глубокое, размеренное… и чужое.

Новенький лежал на другой койке, всего в четырех шагах от меня. Я не видела его лица – в темноте лишь угадывался силуэт. Но каждый его поворот, каждый шорох ткани отзывался в моей груди маленьким уколом паники.

Мне казалось, что он не спит.

Что он лежит с открытыми глазами и слушает меня так же, как я его.

Вдруг раздался тихий скрип доски. Я затаила дыхание. Но звук затих, и снова стало слышно лишь ровное дыхание.

Я попыталась убедить себя: “Это просто человек. Да, у него за плечами страшная история, но это не значит, что он опасен для меня”.

Однако память упорно подсовывала картинку: тяжёлые руки, хруст шеи… и тёмный взгляд, которым он окинул меня днём.

Часы тянулись мучительно долго.

Когда первые предутренние проблески света пробрались в барак, я уже была бодрствующей – уставшей, но не решившейся сомкнуть глаза надолго. Я отключалась лишь на непродолжительное время, когда усталость брала свое.

Я с трудом поднялась с койки – голова гудела от почти бессонной ночи. Я ожидала, что новенький всё ещё будет спать, но он уже стоял у выхода, закатывая рукава рубашки.

– Рано встаёшь, – тихо заметила я, больше чтобы нарушить тишину, чем из реального интереса.

– Привычка, – коротко ответил он и, словно что-то прикинув, добавил: – Покажешь, что здесь и как?

Я машинально кивнула и повела его к складу. По пути держала дистанцию, стараясь идти чуть впереди – так было спокойнее.

К моему удивлению, он сразу взялся за тяжёлые вёдра с водой и мешки с кормом, словно всю жизнь этим занимался. Я привыкла таскать их сама, но тут оказалась в роли помощницы, просто поднося ведерки поменьше и открывая загоны.

– Осторожно с этой змееловкой, она может кинуться, – предупредила я, наблюдая, как он заходит в загон.

– Со мной? – он усмехнулся краем губ. – Пусть попробует.

Змееловка, к слову, не попробовала – лишь воровато потянулась к ведру, а он легко ее отодвинул, не причинив вреда.

К концу утренней работы я поймала себя на том, что впервые за день смотрела на него не через призму вчерашнего страха. Да, в нём всё ещё была та внутренняя тяжесть, но движения были уверенными, спокойными, а взгляд – скорее сосредоточенным, чем хищным.

Когда мы вернулись к бараку, он вдруг сказал:

– Ты, наверное, думаешь, что я опасен.

Я чуть замерла, но честно кивнула.

– Может, и правильно думаешь, – ответил он тихо. – Но не для тебя. Я Озар, а ты Инга, я знаю.

И, не дожидаясь реакции, прошёл внутрь, оставив меня с неожиданно тёплым чувством… и ещё большим количеством вопросов.

Как странно в этом мире с именами. Я заметила, что почему-то не каждый считает правильным называть свое имя, в основном представляются должностями. Например, имени старшего смотрителя я не знала до сих пор.

Прошло чуть больше трёх недель с того дня, как новенький появился в питомнике.

Я уже успела привыкнуть к его присутствию – к тому, что утром я просыпалась под звук скрипа его сапог у порога, а вечером слышала, как он негромко перебирает дрова в печке. С ним барак перестал казаться таким пустым, да и ночи были спокойнее – кто решится сунуться к бараку, где живет мужчина с его репутацией?

Но в один из рабочих дней старший смотритель вызвал меня к себе в конторку.

– Ну что, поздравляю, будешь теперь опять одна жить, – сказал он, даже не глядя на меня, занимаясь какими-то бумагами. – Твой сосед заплатил за отдельное помещение. Перевожу его в малый домик у северного загона.

Слова застряли у меня в горле. Я только кивнула, стараясь не показать, что новость застала меня врасплох.

Вечером он собрал свои немногочисленные вещи – аккуратно, без суеты.

– Видимо, мне повезло, – сказал он, закидывая холщовый мешок на плечо. – Но не думай, что избавилась от меня. Буду навещать.

Я попыталась улыбнуться, но получилось слабо.

Когда он ушел, тишина вернулась в барак – густая, как пыль в солнечном луче. Казалось, стены стали шире, а ночи длиннее. И вместе с облегчением от того, что я снова сплю одна, пришло странное ощущение… что теперь в этой тишине чего-то не хватает.

За следующие месяцы через питомник прошло ещё несколько новеньких.

Кто-то попадал сюда за долги, кто-то за мелкие кражи, кто-то просто не смог выплатить штраф и отрабатывал трудом.

Они приходили настороженные, но быстро втягивались в распорядок: кормежка зверей, чистка вольеров, помощь смотрителям. Никто из них не вызывал у меня того беспокойства, которое я почувствовала в первый раз, когда оказалась в одном бараке с человеком, совершившим убийство.

Обычно новенькие жили в соседних бараках, и общение ограничивалось коротким “привет” по утрам или обменом парой фраз во время работы. Ни вражды, ни стычек – все слишком уставали к вечеру, чтобы искать себе проблемы.

Жизнь в питомнике вошла в привычное русло: звери, запах сена, скрип ворот и редкие шумные визиты вольерщиков, когда нужно было перегнать животных в другой загон.

Глава 11

Всё началось с вибрации пола.

Я тогда как раз шла вдоль северного ряда, с мешком дохлой птицы на корм. Мои шаги глухо отдавались в бетонных плитах, и сначала я подумала, что просто устала.

Но через секунду затряслись решётки.

Твари в клетках завозились, завыли – не так, как обычно, а пронзительно, с паникой в голосах. Даже самые тупые мутанты прижались к дальним стенкам своих вольеров, прячась.

Старший смотритель заорал на весь коридор:

– Тревога! Все – к восточным вольерам! Шестая клетка – прорыв!

В животе у меня что-то оборвалось. Я рванула туда, где уже собирались работники.

В проходах творился хаос: грязь, разбитые кормушки, ошмётки вонючей слизи. Кто-то вытащил дротики с усыпляющим ядом, кто-то – длинные рогатины для удержания.

Я увидела пролом в стене шестой клетки – куски бетона были вырваны наружу, как будто их сожрали изнутри.

От пролома вела полоса серого налета, словно тварь разлагала камень только своим телом.

– Что там было? – спросила я, почти не надеясь на ответ.

– Ползень, – коротко бросил кто-то. – Кислотная форма. Недоросль. Уже не недоросль, видимо.

Питомник взвыл сиреной – старой, заржавевшей, надрывной.

Свет в коридорах мигнул и погас.

Твари в клетках заорали. Где-то ударили двери.

Я судорожно сжала древко своей рогатины, стоя спиной к стене. Всё во мне кричало “бежать!”, но ноги не слушались.

И тогда я увидела “Ползеня”.

Он вылезал из пролома, блестящий, покрытый слизью, будто вылепленный из чёрного масла. У него не было лица – только сплющенное подобие рыла, усеянного крошечными щупальцами.

Земля под ним шипела, как в кислотном дожде. След, который он оставлял, курился едким паром.

Твари в клетках стонали и плакали, забившись в углы.

Старший заорал:

– Перехват! Перехват! Держите коридор!

Я не помнила, как кинулась вперёд. Только жар в груди, только тупая мысль: “если сейчас побежит – он всех сожрёт”.

Дротики летели мимо. Один смотритель споткнулся и упал. “Ползень” скользнул к нему, и человек захрипел, когда ноги его обожгло до костей.

Я наотмашь ударила рогатиной по существу. Древко затрещало, но на миг тварь отшатнулась. Этого хватило. Другие успели подбежать, облепили монстра, вонзая усыпляющие шипы. Он завыл – странным, пузырящимся звуком – и осел, тая, словно потёк.

Тишина наступила внезапно, как обухом по голове.

Они стояли посреди разоренного коридора, среди дыма и вони, тяжело дыша, словно после боя.

Кто-то хрипло засмеялся. Кто-то рухнул на пол.

Я смотрела на обгоревший след, оставленный телом “Ползеня”, и впервые за всё время в питомнике почувствовала не страх – а злость. Яростную, холодную.

Никто не спасёт. Никто не пожалеет. Только ты сам – или ничто.

И в этом осознании я вдруг нашла странное, дикое утешение. Все сама, всегда одна, и надеяться можно только на себя, зато я знаю, что я себя не подведу.

Покой, к которому я уже успела привыкнуть за прошедший месяц после прорыва “Ползня”, нарушился в один из хмурых зимних дней.

В барак привели новенькую – женщину лет тридцати с чем-то, худую, с острым лицом и прищуренными глазами, которые бегло осмотрели помещение, а потом остановились на мне с откровенной неприязнью.

– Что, живёшь тут как у себя дома? – хмыкнула она, бросив на соседнюю койку потрепанный мешок с вещами.

– Это общее жильё, – спокойно ответила я, решив не поддаваться на провокацию.

– Общее, значит, – в голосе женщины прозвучала издевка. – Ну посмотрим, как ты тут заживешь теперь.

С того дня напряжение в бараке можно было резать ножом. Новенькая вела себя так, словно я чем-то испортила ей жизнь еще до знакомства. Она демонстративно шумела по утрам, роняла вещи, “случайно” загораживала проход, а иногда отпускала колкие фразы в духе “понаехали тут…”.

Я старалась держаться подальше, выполняла работу и возвращалась, когда была уверена, что соседка занята где-то снаружи. Но чувство, что в собственном бараке теперь нельзя расслабиться, прочно поселилось у меня внутри.

День выдался тяжёлый – с утра до позднего вечера я работала в питомнике, чистила клетки, таскала мешки с кормом и помогала ухаживать за больными животными. Вернувшись в барак, я мечтала только о том, чтобы поужинать и завалиться спать.

Но, откинув матрас, где под тонкой доской лежал мой небольшой свёрток с накопленными монетами, я замерла. Пусто. Ни одной монетки.

Сердце ухнуло вниз. Я ещё раз проверила – вытащила доску полностью, заглянула в щели, даже подняла матрас целиком. Ничего.

– Что-то ищешь? – раздался за спиной тягучий голос новенькой.

Я резко обернулась. Женщина стояла у своей койки, прислонившись к стойке и криво усмехаясь.

– Мои деньги пропали, – голос дрогнул, но я старалась говорить ровно.

– Ну, может, ветер унес, – хмыкнула та и отвернулась, будто разговор исчерпан.

Я знала, что ветер здесь точно ни при чём. Я почти не сомневалась, куда исчезли мои накопления. Но доказательств не было, а значит, и предъявить ничего нельзя.

В груди горело чувство беспомощности и злости, но я заставила себя промолчать – открытый конфликт мог обернуться еще большими неприятностями.

Утро я начала не с работы, а с решимости.

Вместо того чтобы сразу отправиться в вольеры, я направилась в кабинет к старшему смотрителю.

– Чего тебе, Инга? – он поднял голову от груды документов, щурясь.

– У меня пропали деньги, – я сказала прямо, хотя голос всё равно дрогнул. – Накопленные за несколько месяцев. Я уверена, что их украли.

Смотритель нахмурился, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

– Ты уверена или просто думаешь?

– Доказательств нет, но я знаю, кто это сделал, – сжала я пальцы в кулаки. – С тех пор, как в бараке поселили новенькую, всё пошло наперекосяк.

Он какое-то время молча меня разглядывал, потом вздохнул.

– Жди здесь, – коротко бросил он и вышел из кабинета.

Минут через пять он вернулся уже с двумя помощниками.