Держи жабу

Завтрак он доел. Связку ключей нашёл. Зубы почистил, лицо побрил. Вот сейчас напялит кроссовки и куртку, и мы можем отправляться в школу.

Да, мы! А вы как хотели? Чувство разлуки толкает на великие подвиги и маленькие хитрости.

Мы идём в школу. Я вся в предвкушении от этого захватывающего путешествия: бывать в здании мне не доводилось. Я видела только двор, и он оставил мне чудесное впечатление и двух влюблённых юнцов.

Обычно Балбес ходит медленно, практически вальяжно. Наверное, это оттого, что он такой долговязый. Через пару лет станет красавцем, а пока просто длинный, сутулый дрыщ. Но всё равно вроде бы ничего такой, симпатичный.

Сегодня он мчится, как ветер. Знал бы он, что в рюкзаке сижу я и меня знатно укачало, он бы так не бежал… Что поделать? Приходится идти на некоторые жертвы…

В школе шумно, как на базаре. Все галдят наперебой, так что ничего не понятно: где кто, кто про что. Собрать полноценный диалог у меня не получилось, но вот наиболее приличные обрывки:

– Блин, алгебра первая.

– Что за помада?

– Саня, ты дурак?

– Не беси меня с утра пораньше!

– Классные кроссовки.

– Давай быстрее, опоздаем.

– Так и что, ты пойдёшь с ним гулять?

– Как же я хочу спать.

– Домашку сделал?

Дай ручку.

–Такой интересный фильм посмотрела…

– У нас первое что?

– А где Саня?

День только начался, а кого-то уже потеряли. Да уж. Всё это мне не особо интересно. А вот фильм я бы с удовольствием посмотрела. Люблю, когда цветные картинки двигаются и говорят. А если ещё и сюжет стоящий, тогда вообще песня!

Песни, к слову, я тоже люблю. Потом как-нибудь расскажу, какие именно, а может быть, и спою. Но меня и так стало слишком много, а между тем эта история вовсе не обо мне.

Мы пришли в класс. Балбес уселся на место, и рюкзак перестал трястись. Я жду, когда он полезет за тетрадями и прочей чепухой, чтобы проверить, как там обстановка снаружи и есть ли поблизости Цапля. Жду долго и, как мне кажется, терпеливо, но он всё сидит и сидит, как болван. Эй, ты там уснул, что ли? На столе писать собираешься? Знаю, что ты так можешь, но тогда какой смысл таскать на спине весь этот хлам?

Ну что за несносный мальчишка…

– Ты чего такой хмурый сегодня, а?

Это какой-то чужой мальчик. Голос хриплый, ломается, бедняга.

– Завались.

О! А вот это мой.

А правда, ты чего такой хмурый, Балбес? Вроде выспался, вкусно поел, планы построил, так с какой стати морда такая кислая? Соберись да расслабься – послаще будь.

Не знаю, почему, но опять звенит будильник. Видимо, мне всё приснилось, и сейчас мы с Балбесом заново проснёмся, начнём завтракать, чистить зубы, искать каждый свою связку… Какая досада! Как же меня бесят такие сны! Так за ночь все дела переделаешь, а потом просыпаешься – и опять всё заново: делаешь и делаешь, делаешь и делаешь, да ещё со скукой такой неимоверной. Рутина, тупо повторяемая из раза в раз, безжалостно угнетает.

Нет, не сон. В таком случае был бы виден свет. Значит, я всё ещё в тёмном портфеле и, уж позвольте, пожалуюсь, тут не шибко просторно: лапы затекли, да ещё и пахнет, мягко говоря, не ахти…

Наступила тишина. Все голоса смолкли. Я не знаю, что всё это значит, но думаю, что здесь так принято.

– Доброе утро, ребята.

– Здравствуйте… – они назвали имя, но в этот момент я зевнула и всё пропустила.

Прошу меня извинить.

Дальше пошли совсем непонятные мне разговоры… Кажется, у них пропал какой-то Икс, и невыносимо долгое количество времени потребовалось, чтобы его найти. Потом он потерялся снова. И снова. И снова. Я начинаю думать, что он делает это специально, и нужно оставить парня в покое. В самом деле, перестаньте! Неужели непонятно? Икс хочет побыть один, уважайте личное пространство, что вы как сталкеры, в самом деле…

Иногда я думаю, что люди очень глупые и делают странные вещи. Например, как сейчас.

Теперь мне интересно, нашёлся ли Саня, и часто ли в школе вот так пропадают дети?

– А теперь достаём двойные листочки и пишем самостоятельную работу!

О! Момент настал. Теперь он не сможет отвертеться. Эта женщина сказала достать листочки, а судя по местным законам, он должен её слушаться. Давай, Балбес, будь паинькой, я хочу посмотреть на ваше болото.

Молния медленно открывается, и становится светло. Сначала я ничего не вижу. Потом я вижу всё.

Мой наблюдательный пункт находится ближе к полу, чем к потолку – досадно, но да ладно. Передо мной пол, затем стол: за ним сидит девочка, но не моя. Позади неё виднеется мальчик. По бокам от этой парты ещё две точно таких же, а за ними ещё парты, и ещё парты…

Всё ясно. Класс – это ряды абсолютно идентичных деревянных столов. Тоска зелёная…

Хорошо хоть, что девочки и мальчики все разные, а то так и помереть недолго со скуки.

Лишь бы он забыл закрыть рюкзак. Лишь бы он забыл закрыть рюкзак.

Ничего не происходит: молния не двигается, свет горит.

Он забыл закрыть рюкзак! Спасибо, Балбес! Как всё-таки повезло, что ты такой балбес…

На самом деле у него тоже есть имя, но это, понимаете ли, тоже секрет.

Девочка, которая сидит напротив, активно что-то строчит. Мальчик позади неё просит ответы и тыкает в плечо, но она только шипит что-то про то, что ещё сама не нашла Икс.

Какие глупые эти дети! Разве можно кого-то найти таким бестолковым способом? И чем эти листочки помогут им в поисках Икса? Как они найдут ответы без практики?

Сдаюсь.

Школа явно не подходящая для меня среда… Я на их месте оставила бы Икс в покое, а потом получила бы двойку по алгебре, чтобы это ни значило. Звучит жутковато, конечно, но и я не из робкого десятка.

Кажется, у них здесь бывают перемены. Осталось их дождаться.

Девочка перестала писать. Мальчик протянул ей бумажку. Та что-то быстро настрочила еа листочке и вернула обратно. Наверное, написала, что не может принять этот отвратительный подарок. Я её понимаю. В бумажках, конечно, ничего плохого нет, но эта выглядела просто ужасно! Как если бы он её пожевал и выплюнул. Ему бы поучиться романтике… Вот у Балбеса, например.

Опять звенит будильник. Женщина, которая учительница и имя которой я прозевала, начала обходить все столы и забирать у мальчиков и девочек двойные листочки. Некоторые отдавать не хотели, но она отняла их силой.

Какой беспредел всё-таки творится в этой их школе. Действительно, не лучше болота. И не зря Балбес так переживал за Цаплю. Кстати, о ней.

Где она?

Тетрадь возвращается на место, и свет тухнет. Вот так незадача. Остаётся надеяться, что он не станет медлить и поспешит на поиски Цапли. В конце концов, он так долго тренировал свои поисковые навыки на примере Икса. Должен справиться.

– Что-то ты сегодня совсем грузанулся. Нормально всё? Пошли с нами.

– Отвали.

Странно, обычно мой мальчик разговаривает более дружелюбно. Наверное, этот тип уже здорово его достал.

Балбес сегодня тоже немножко Икс: хочет потеряться, чтобы его оставили в покое.

Как же много среди людей Иксов…

Мы поднимаемся. Куда-то идём: надеюсь, что домой, но знаю, что нет. Просто эта алгебра меня утомила. Поскорее бы встретиться с Цаплей и слинять.

Мы идём. Вокруг опять шумно. Кто-то поёт, кто-то орёт. Ещё такой топот стоит, как от стада слонов. Ну и детки…

Постепенно шум становится тише, до тех пор, пока не превращается в отдалённый бубнёж.

Судя по всему, мы стоим на месте. Почему?

– Привет.

– Привет.

Ах вот почему. Балбес нашёл Цаплю. Я в нём ни минуты не сомневалась, так, от силы пятьдесят девять секунд.

Какой молодец!!!

– Не убегай, пожалуйста.

– Я и не собиралась.

Она тоже умница. Всего секунда сомнений.

– Выслушаешь?

– Прямо сейчас?

Цапля, ты, конечно, умная девочка, я тебя хвалю и всё такое, но что за глупый вопрос? А когда? Хочешь, чтобы я в этом вонючем мешке с мусором извелась от переживаний за вас обоих и состарилась?

– Ты права. После уроков?

Ты в своём уме?! Ну с какой стати она права?!

– Хорошо.

Да вы оба безумно не правы, и, право, безумны!!!

Почему среда?

– Чипсы будешь?

– Нет, не хочу.

– Я так, для приличия спросил. Ешь давай.

– Нет.

– Ешь.

– Ты и Среду чипсами кормишь?

– Нет, она сама их ест – самодостаточная дама. А что? Мне тебя покормить?

– Не надо.

– Тогда бери пример со Среды и ешь.

Ничего не понимаю. Где я? Кто я? Что происходит? Почему они едят чипсы без меня?! Почему так темно?!

– Ква!

Вот так всегда. Неважно, что я хочу сказать, получается одно сплошное «ква»…

– Что это?

Что слышали, предатели! Обжоры вы и триглодиты, вот что!

– Ква!

Да что ж такое…

– Ты это слышала?

– Угу.

– В парке завелись жабы?

– Очень смешно. Можешь не придуриваться, я тебя раскусила.

– Да нет, ты же слышала.

– Балбес, я слышала, как квакает твой рюкзак. Новый рингтон на маму поставил?

– Что?

Всё-таки она очень умная девочка, а вот он ведёт себя глупо. Особенно рядом с ней.

– Проверь рюкзак.

Проверь рюкзак, Балбес, и я тебе расскажу, кто ты после того, как не поделился со мной чипсами. А ещё посмотрю на Цаплю и постараюсь сказать ей «привет».

Молния открывается: появляется свет. Сначала я не вижу ничего. Потом я вижу всё.

Деревья, небо, трава: на ней лежат каштаны и даже бегают белочки. А мы уселись на скамейке. Балбес застыл с шоком во рту. Эй, закрой лучше, а то муха залетит! А вот и моя девочка: она так же прекрасна, как в нашу последнюю встречу. Совсем не изменилась за весь этот день… Одно единственное отличие: когда мы прощались, она плакала, а теперь улыбается. Но мне это нравится. Именно такую реакцию хочется вызывать своим присутствием у любимых и дорогих сердцу людей.

– Среда?!

О, отвис наконец. Нет, блин, четверг.

– Ква!

Эх, а ты бы посмеялся…

– Как ты здесь оказалась?

Опять пошли бессмысленные вопросы. Да какая разница?

– Да какая разница?

Вот спасибо, Цапля! Возможно, я не мастак говорить складно, но благодаря твоей эмпатии могу размечтаться, что я телепат…

В самом деле, какая разница, как я здесь оказалась?

Просто так было нужно. Вот и всё.

Чистый Четверг

– То есть мы друг друга поняли, и ты не в обиде?

– Теперь да, всё в порядке.

– Тогда может объяснишь мне, почему в тот раз заплакала?

– Давай не будем об этом.

– Как скажешь.

Какое-то время мы сидим молча. Среда замерла у меня на коленках. Может быть, мне просто хочется так думать, но она как будто бы рада меня видеть. Балбес извинился за то, что случилось в прошлый раз, хотя в этом минимум его вины и максимум воли случая. Давить на больные места, конечно, было необязательно, но не он же их расставил по мне, как капканы по лесу? Было и было, чего бубнеть-то!

Правда ужасно стыдно перед ним теперь. Теперь он запомнит меня, как плаксу, и через много лет на встрече одноклассников непременно скажет: «О! Это же королева драмы!»

Признаю, я бываю немного драматичной, но как правило я веду себя осторожно и стараюсь не плакать на людях. В тот раз ситуация вышла из-под контроля.

Сегодня светит солнышко, но не так ярко, чтобы слепить глаза, и уже не так тепло, чтобы греть. В начале ноября даже на юге осень наконец-то даёт знать о себе. Парк пёстро раскрашен чьей-то акварелью, и из опавших листьев можно собрать не просто гербарий, а целую палитру. Сотни оттенков, сотни мазков: тот, кто нарисовал эту осень, по-настоящему талантливый живописец. Человек так не умеет. Художники-реалисты научились переносить реальность на холст неотличимо от фото, но это лишь подобие великого шедевра, подделка, реплика, немой эскиз. Чтобы картина стала искусством, она должна дышать, должна двигаться: она должна быть живой. Что делает пейзаж живым? Изменения. Застывшие мгновения на холстах и в объективах неподвижны и потому мертвы. Осенний парк так и остаётся жёлто-красным даже тогда, когда ты смотришь сначала на него, а потом на снег за окном. Есть ли смысл копировать реальность? Есть ли смысл рисовать, если заведомо любой художник обречён на провал, а любая картина – на вечный сон?

Да, осенью пробивает на меланхолию, и ничего с этим не поделаешь. В прочем, я бы собрала гербарий.

Итак, это наша вторая прогулка втроём. Первая попытка провалилась, вторая пока держится. Мы молчим уже очень долго, а после слов «как скажешь» – тишина крайне неприятная, такая тягучая, грызущая и непоседливая.

Нужно что-то сказать. А что сказать? Что сказать? Думай, думай! С чего начать? С того, на чём в прошлый закончили. Повторяй за ним:

– Что ты любишь?

Если он рассмеётся, я расплачусь.

– Что? – он медленно поднял на меня глаза. – Прости, я немного задумался, повтори, что ты сейчас сказала?

О нет, придётся это повторить! Только теперь он смотрит прямо мне в глаза, и это катастрофически осложняет задачу.

– Что ты любишь? – под конец фразы я не выдержала и отвела взгляд.

– Тебя.

–Чего?! – взгляд резко возвращается к нему.

– В смысле доставать. Я люблю тебя доставать, выводить из себя приколами и шуточками, – он говорит быстро, чуть ли не скороговоркой.

Я вздыхаю.

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, я люблю Среду. И среды, благодаря ей, тоже люблю. Да и вообще мне нравятся жабы. Люблю русский рок и английскую прозу, французское кино и японскую кухню. Если вопрос в том, что мне нравится делать самому, то, пожалуй, одно точно очевидно – мне нравится придумывать шутки. Но это не единственное, в чём я хорош и чем я счастлив. Кроме шуток, я талантливый пианист, безупречный знаток истории, профессионал по дворовым шашкам и любитель по нардах и шахматам. Только карты в руки не беру: мне в них никогда не везёт.

Он закончил перечень, и мне стало стыдно за то, что до сих пор я считала его глупым и легкомысленным. Оказывается, он очень даже умный и разносторонний парень, но почему-то построил себе репутацию дурочка-шашлычка.

– Ого, это правда здорово.

– Знаю, знаю: моё резюме весьма впечатляет. Вот только не надо сейчас восхищаться и нахваливать меня. Я и сам в курсе, какой я крутой.

Я улыбнулась. Он явно переигрывает.

– Ладно, нет так нет. Оставлю твои способности без комментариев.

– Спасибо! Без шуток, правда спасибо.

Немножко молчания.

– Ты мне лучше скажи, Цапля, мы где-нибудь пересекаемся?

– В школе. И ещё в парке пару раз виделись.

Балбес щурится, как будто моя шутка – это солнце, а сам он – лис, пригретый его лучами. У него хитрые глаза и дружелюбная улыбка. Правда, клыки в ней слегка островаты: выглядит это не вполне естественно.

– Ты же знаешь, о чём я.

– Нет. О чём ты?

– Ты становишься всё ироничнее и ироничнее. Кажется, мне пора начинать беспокоиться за мой трон.

– Брось, до тебя мне далеко.

Он смотрит на меня как-то снисходительно, по-воспитательски. Такое чувство, что я стою у доски с невыученным стишком, и сейчас получу двойку. Ах, да, и при этом мне 6 лет, и это моя самая-самая первая и самая-самая страшная двойка.

– У нас есть что-то общее?

Он как рыбак: закинул удочку и ждёт. Мне хочется и в этот раз отшутиться. Кажется, эта защитная реакция вызывает привыкание. Теперь ясно: Балбес не хочет быть дурачком-шашлычком. Просто раз начав, уже не в силах остановиться, вот он и жарится в сарказме, пока не превратится в уголёк. Интересно, а такое вообще возможно? И что тогда? Как это будет?

– Цапля? – он тихонько позвал меня, возвращая в реальность.

Придётся отвечать, честно и без приколов.

– Да, у нас есть кое-что общее.

Короткая пауза.

– И что же?

– Среда, среда и жабы.

Он смеётся. Я улыбаюсь.

– Для начала неплохо, конечно, но… – он отводит взгляд прогуляться по небу, потом снова подводит ко мне, – это всё? Или что-нибудь ещё?

– На самом деле, мы во многом сошлись.

Он выпрямился, словно сутулость мешала ему слышать меня.

– Я весь во внимании, – он снова улыбается, как чеширский кот или скорее как чеширский лис.

– Мне тоже нравится английская проза, но предпочтение всё же отдаю японской; люблю японскую кухню, но чаще выбираю итальянскую; а французское кино просто люблю, без всяких «но».

Он молча слушает, потом улыбается, наклоняется немного вперёд и складывает ладони домиком у подбородка.

– Так, а с русским роком что не так? Чем он тебе не угодил?

Его вопрос меня смутил.

– Как-то не довелось познакомиться, как следует. Так, что-то где-то слышала…

– Значит, у тебя всё впереди. Это круто, я за тебя рад. – его лицо приняло расслабленный, почти блаженный вид.

– Да, пожалуй.

– Кого из англичан читаешь?

– В основном Джеймса Хэрриота, Уильяма Голдинга и Эдгара По.

– Ничего так списочек. Скромненький. Так, по мелочи, да?

Я иду на поводу у иронии и хихикаю.

– О, уже и смеяться потихоньку начинаешь.

Это замечание остаётся без реакции.

– А ты каких англичан читаешь?

– Эдгар По – как и у тебя. А вот Уильяма Голдинга я променял на Уильяма Теккерея.

– Ты так и не прочёл «Повелителя мух»?

– Ну, да, каюсь. Не лезет он в меня и всё.

– И не стыдно? Даже Среда его прочитала!

Мы хихикаем и вспоминаем то фото.

– Вот так вот и выходит, что жаба круче и умнее меня.

Мне становится даже немного жаль Балбеса. Представьте, что это вас сравнивают с жабой, и она это вас она обходит. Ужасно неприятно и досадно.

Я решаю не продолжать эту тему. Так, на тот случай, если он особо чувствителен к критике.

– А что написал Теккерей?

– «Ярмарку тщеславия». Первоклассная сатирическая вещь, советую.

– Хорошо, приму к сведению. Тогда я тебе советую…

– Нет, пожалуйста, сжалься, я буду себя хорошо вести, только не «Повелитель мух».

Мы смеёмся. Даже не знаю, почему Балбес так невзлюбил Голдинга?..

– Ладно-ладно, уговорил, иди с миром. «Повелитель мух тебя не тронет, по крайней мере тот, что написан Голдингом. А вот за эту зелёную властную повелительницу, – я кивком указала на Среду, – я не ручаюсь.

Мы опять смеёмся.

– И что тогда ты советуешь?

– Джеймса Хэрриота! Очень мило и остроумно, как раз в твоём духе. К тому же про зверюшек – жаб он, конечно, не лечил, но зато на его практике постоянно встречались кошки [1].

– Что же, спасибо за рекомендацию, Цапля. И ещё – спасибо за комплимент. – он хитро ухмыльнулся, и мне это не нравится.

– Ты о чём?

– Я и не знал, что ты считаешь меня милым и остроумным.

Проклятие. И зачем я это сказала?!

– Я пошутила.

Хитрый ход.

– Как скажешь.

Кажется, он мне не поверил. Шутить убедительно так же тяжело, как врать.

– Хочешь собрать гербарий? – предлагает Балбес.

– Да, давай.

Листья хрустят под ногами, как сухарики, или как пачка чипсов, когда пытаешься её тихо открыть в начале фильма. Нет, я думаю не только о еде. Просто эти сравнения показались мне наиболее точными, но если вдруг вам по душе более поэтичные приёмчики, то…

Спешу вас расстроить, это не ко мне. А я продолжу.

Мы шуршали листвой, как хомячки опилками, и в этот миг казалось, что никакой клетки не существует, а наша свобода безгранична, легка и просторна, как само небо. Я чувствовала, что могла бы улететь, если бы только очень сильно постаралась. Вокруг сновали грачи и вороны, сороки и синицы, воробьи и голуби, и их вид не угнетал мою веру, а только распылял. Если птица может достать до неба, почему бы человеку не уметь того же; почему бы и нам не желать того же? Не сейчас и не скоро, но когда-нибудь… всё возможно…

Мы все когда-нибудь отправимся в свободный полёт.

Балбес собирает только жёлтые кленовые листья, и я решила поддержать его странность: собираю тоже только кленовые, но красные. Так наши шелестящие букеты будут как бы дополнением друг к другу. Эта мысль немного волнующая, но я пока не решила – плохо это или хорошо.

– Я думаю, Среда тоже заслужила немножко осени. Конечно, сегодня четверг, но салют из листьев никогда не бывает лишним.

– Думаешь, ей тоже хочется пошуршать?

– Ещё бы! Тебе же вот нравится? А она что, не человек что ли?

– Вообще-то нет. Она жаба.

Мы улыбаемся друг другу, пока спорим.

– Да, но живое ведь существо?

– Живое.

– Значит, ей нравится то же, что и нам с тобой.

С этими словами Балбес, твёрдо убеждённый в своей правоте, посадил Среду в маленькую кучку листьев. Она не сразу поняла смысл происходящего и в начале замерла, как вкопанная. Со стороны можно было подумать, что мы убили жабу, но это не правда: мы любили жабу и терпеливо ждали, пока она сама решит сделать первый шаг, приглядывали за ней на почтительном расстоянии и не мешали ей двигаться в комфортном для себя темпе. В конце концов, может ей и года ещё нет – мы ведь не знаем, как давно она живёт на этом свете – может быть, это её первая осень, и первые листья, первый парк и первое путешествие.

Интересно, а жабы влюбляются? Была ли у Среды первая любовь?..

– Давай, Среда, ты сможешь!

– Мы в тебя верим, Среда!

Подбадривать ведь не запрещается?

Наконец жаба привыкла к новой и неизведанной среде обитания и начала подавать признаки жизни. Она шевелилась медленно, плавно, без лишних усилий. Очевидно, жаба не горела желанием перетруждаться. Да и зачем ей было двигаться быстро? Чтобы убежать? Об этом мы старались не думать. Мы любили Среду, и нам хотелось верить, что и она нас любит в ответ. Нам хотелось доверять ей, а не держать на коротком поводке, в ежовых рукавицах или в клетке, как хомяка. Если она и решит убежать – значит, для неё так будет лучше. Я бы не стала удерживать её рядом с собой против её воли и почему-то уверена, что Балбес поступил бы точно так же. Не сомневаюсь: он бы её отпустил.

Но жаба, оправдывая все надежды и ожидания, не спешила совершать побег, да и вообще не спешила. Она маленькими шажочками топталась в листве, тихонечко шурша и иногда поквакивая себе под нос. Движения её были настолько медленными, что казались почти ленивыми. Если особо не вглядываться, можно было подумать, что в охапке листьев копошится маленькая черепашка.

Среда была единственным зелёным листочком во всём парке. Море охры, море краплака, и только одно крохотное пятнышко зелени. Неужели художник ошибся и, рисуя пейзаж, заляпал его ненужной краской? Нет. Эта краска – акцент, она – центр, она – суть композиции; она не случайна, обдуманна и определённо важна. Без неё бы не было ни этой картины, ни этого дня.

Мы с Балбесом не собирали бы сейчас гербарий. Мы бы по-прежнему не говорили между собой, а только…

– Ква!

– Надо сделать фото, – заявляет Балбес.

– На память?

– Нет, на телефон.

Мы смеёмся. Балбес фотографирует жабу в листьях. Она просто превосходная модель и на всех кадрах получается настолько шикарно, что даже без обработки фото жабы выглядят, как обложки журналов.

– Ей бы в кино сниматься. Харизматичная она у нас, просто ужас. – замечает Балбес.

– Во французском? – уточняю я.

– Ну да.

– Как ужин что ли?

Мы оба хиихикаем.

– А теперь все вместе. Улыбаемся!

Я не успела понять, что происходит, как Балбес оказался рядом со мной – в одной руке у него жаба, в другой телефон. На лице – улыбка.

Кое-как успеваю улыбнуться. Остаётся надеяться, что я получилась неплохо и с открытыми глазами. Всё равно тягаться с жабой бессмысленно: нам обоим до неё, как от земли до Марса.

– Эй, покажи!

– Что скажешь?

– Вы хорошо получились. А вот у меня какое-то глупое выражение лица.

– Категорически не согласен. Ты здесь очень милая. Очень-очень. Не надо так к себе придираться, хорошо? – всё это он произнёс каким-то заговорщицким тоном, а в конце ещё и подмигнул мне.

Сердце ушло в пятки и забрало с собой внятные мысли, так что я решила тупо стоять, не двигаясь, пока они не вернутся обратно.

Небо хмурится пуще прежнего, и тучи на нём не множатся, а почкуются. Кое-где серый дошёл до чёрного – значит, в некоторых местах области уже началась гроза.