Держи жабу

Анна де ля Жека

Держи жабу

Посвящается моим чувакам

и всем тем, кому не безразлична среда.

Цапля и жаба

Когда идёт первый сентябрьский дождь, со всей округи собираются жабы. Каждая из них выбирает себе подходящую лужу и затягивает счастливую, квакучую песню, и поёт, поёт…

Пока не иссохнет земля.

Пока не расплавится солнце.

…

Сегодня среда. Это означает два урока по биологии, пучки волос на головах и булочки с корицей в столовой.

А ещё торжество клоунады.

Девятый класс начался в среду, и это явно было не к добру. Первый же день озарила лучезарная улыбка Балбеса с застывшей на губах фразой. Сентябрь сгорел, но никто так и не понял, зачем он торжественно объявляет каждую среду и квакает. В основном потому, что никто не интересовался. Все давно привыкли к его причудам. Спустя месяц он не выдержал и притащил объяснение сам.

Это объяснение шло впереди него, приколоченное к швабре. Оно было формата А1 и имело гордую ярко-алую рамочку, а в рамочке величественно возвышалась она – хладнокровная виновница торжества, но не одна, а в компании слов:

– Сегодня среда, мои чуваки!

Так вот оно что… очередная ерунда! Лица прояснились в одобрительном гоготе и ехидных усмешках. Да, так, конечно, стало понятнее, а вот градус абсурда, напротив, вскипел.

Ну при чём здесь жабы?

Он шествует по коридорам, окружённый светом веселья и лучами славы. Таков удел девятого класса: несмолкаемый хохот и топот. И ещё скрежет – моих зубов. На самом деле мы с балбесом вроде тех друзей, чья дружба балансирует в диапазоне между смирением и раздражением. Юмор – слабое место нашего дуэта. Он шутит, а я не смеюсь, и мы оба от этого становимся колючими, как ёжики, и хмурыми, как октябрь.

– Могла бы хоть разок посмеяться.

– Мог бы хоть разок пореветь.

Друзья ли мы? За девять лет мы оба толком не поняли. Я зову его Балбесом, он зовёт меня Цаплей.

Если его прозвище предельно ясно и имеет неопровержимую базу доказательств, то моё хаотично и остаётся загадкой: на вопросы он одинаково пожимал плечами что в первый, что в пятидесятый раз. После пятьдесят первого раза он взбесился, и я прекратила попытки докопаться до истины.

Я зову его Балбесом, он зовёт меня Цаплей, никак иначе. Никак, никуда и никогда.

За девять лет мы совершили несколько дружеских дел, не считая драки за последний коробок с молочным коктейлем в столовой в первом классе – и, кстати, я тогда победила. Среди наших дружеских дел:

– героическое спасение портфеля от собаки, а также врачевание разбитой коленки и утешение напуганного пульса;

– совместные поиски бусинок от порванного браслета;

– сочинение по книге «Повелитель мух», которую он не читал от слов «даже название»;

– пожертвование кокосового йогурта и живительной маковой булочки мне, как жертве анемического полуобморока;

– солидарное разрешение временно припарковать голову у меня на плече по дороге с ужасно скучной экскурсии;

– наказание неугодного клоуна, несанкционированно стащившего мою книжку:

– обмен именами, телефонными номерами, прозвищами и ворчанием.

Даже если эта дружба была самой настоящей враждой, ничего похожего со мной всё равно не случалось. Мне нравилось читать, молчать и, как следствие, прятаться в тихих углах. А ему нравилось шутить и смеяться, так что он подыскал подходящую жертву. Теперь я прячусь не просто так.

Ещё Балбес любит сочинять записки на огрызках в клеточку. Оставляет то тут, то там, иногда вместо бумаги в ход идут столы и стены. Мне тоже достаётся: через стол, через посредников, лично – из рук в руки…

А сегодня вот подкинул в карман толстовки, пока та висела на спинке стула.

Надпись кривая и синяя: «Собрались как-то четыре жабы, и получился КВААА-ртет!»

Шутка неплохая, но до смеха не дотягивает. Всё, что я могу предложить ему, – слабая улыбка и дельный совет: в следующий раз взять зелёную ручку, чтобы уж совсем по красоте.

Да уж. Хорошая попытка, Балбес, но не сегодня.

Он следит за мной из-за угла, полагая, что я его не вижу: так собаки прячутся за шторой, но выдают себя радостным хвостом. Так балбесы забывают поставить хихиканье на беззвучный режим и недооценивают великие возможности бокового зрения.

Хмурится, дуется, вздыхает. Потом я вздыхаю.

Мы оба устали – от уроков и друг от друга.

Выхожу в главный коридор, ныряю в прозрачную дверь, считаю вниз по лестнице семнадцать ступеней: десять пятками, семь носками. Вестибюль. Кивок охранника. Выходная дверь. Свежий воздух.

На дворе октябрь, но в наших краях это значит, что солнце перестало палить и начало просто греть, Листья желтеют неохотно, а опадают скудно. Большая часть листвы цвета хаки: выцветшая за жаркое лето, но всё ещё хранящая зелень. Трава так вообще не собирается никуда уходить: не удивлюсь, если она выскочит зимой из сугроба и скажет «бу».

Небо – по-детски голубое, такое откровенно яркое. Похоже на неоновый фломастер. В нём пушистые облачка: они похожи на овечек. Всё вместе очень красиво и гармонично. Идеальный день для пикника.

Погода пока позволяет обедать в школьном дворе. Это лучше, чем глохнуть от криков в школьной столовой и давиться сырой запеканкой. С утра приходил дождь, и после его визита воздух свежий, а земля живая. Я тоже.

Присев на дальней скамейке, я и мой пустой желудок принялись за обед. Это бутерброды из зернового хлеба с творожным сыром и вкуснейшим пармезаном. Двойной сыр. Сырное комбо. Сырный сыр. Делаю укус, закрываю глаза. Нежнятина…

Вдогонку отправляются кисло-сладкие жёлтые помидорки черри, и проблемы исчезают быстрее, чем бутерброд. С сыром на языке тает беспокойство. Могу поклясться, что вкусный обед – амбассадор мира во всём мире. Невозможно поссориться, когда все сыты. За одним исключением: если все не просто сыты, а пресыщены.

Дышится свободно и легко. Это всегда здорово – вкусно поесть в хорошую погоду. Была бы ещё подходящая компания, но…

Утром со мной завтракал дождь.

– Ква!

От неожиданности я подскочила, и бутерброд подпрыгнул, чудом не упав. Сырная поверхность затряслась в панике, задрожала от испуга. С мокрой земли подпрыгнула самая настоящая жаба и уселась на скамье прямо рядом со мной.

– Ква!

Жабьи глазки всматриваются то в бутерброд, то ко мне в рот и явно чтото выпрашивают. Глупость, но именно так это и выглядит. Умеют ли жабы просить, как собаки?

– Ты… хочешь? – взмах бутерброда.

– Ква!

Я застыла в нерешительности. А жабы вообще едят сыр? Думаю, нет.

Кажется, им больше по душе всякие жучки и паучки.

Но жаба явно думает иначе. Она не сводит с меня голодных глаз. Её язык то и дело выскакивает в нетерпеливом желании получить лакомство, лапки пляшут. Она явно была из тех, кто ест сыр; явно была из тех, кто своего добивается. Прыг! И жаба оказалась на моих коленях. Взгляд прилип к бутерброду. Бутерброд крайне напуган. Его можно понять: я тоже чрезвычайно озадачена.

– Ква!

Это был веский довод. Или же профессиональная манипуляция.

– Хорошо, ты меня убедила! Держи сырок, жабка!

Я отрываю кусочек сыра от собственного желудка в угоду требовательной квакушке. То, внимательно отслеживая движения моих рук, видит сыр и сразу замолкает, успокаивается и как-то вся собирается – от лапок до макушки – в одну кучу. Странные приготовления, но видимо необходимые. Наконец, жаба с тягучей жадностью принимает из рук кушание. По мордочке расплывается невиданное блаженство. Глазки зажмурились. Появляется и тут же исчезает дутый шарик на шее.

– Ква!

– Хочешь ещё?

Жаба часто-часто заморгала. Она переваливается с лапки на лапку, почти как дрессированная.

Поддаются ли жабы дрессировке?

– Ква!

Обед добит, бутерброд разгромлен. И я, и жаба остались довольны едой и друг другом. На самом деле, это был самый забавный момент за последнее время. Моя жизнь довольно скучная и однообразная, а тут вдруг – жаба.

И жаба меня очаровала. Потянуло на всякие глупости.

Я оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться – за мной никто не наблюдает. За забором с рёвом проезжают машины, дышат, тяжело пыхтя, выхлопными газами: как курильщики дымом. В кленовых ветках резвится стайка воробушков. В траве копошится голубь. Облака причёсывают кудряшки.

Итак, в результате проверки шпионов не обнаружено, периметр чист. Можно продолжить разговор с жабой.

– Послушай. Знаю, что ожидать от тебя ответа глупо, но… если ты посидишь здесь ещё два урока, можем пойти домой вместе. Там есть холодильник, а в нём – ещё сыр.

Моя собеседница принимает задумчивый вид. С недоверчивым вопросом смотрят на меня её глаза. Жаба словно изучает меня. Если бы она могла, то препарировала бы на уроке биологии вместо лягушки. В случае достоверности теории о параллельных вселенных, такая практика наверняка существует. Пару десятков мучительных секунд жаба взвешивала меня на весах, измеряла сантиметровой лентой, пробовала на вкус. Она высчитывала по изгибу бровей и отношению всех черт лица между собой ответ на вопрос: что я за человек. Кто ты? Что ты? Крайне рассудительная жаба.

Или мне просто пора отдохнуть.

Я вдруг рассмеялась.

– Всё! Схожу с ума. Говорю с жабой, зову её в гости на сыр. Вот до чего доводит дружба с Балбесом.

Всё смеюсь и смеюсь. Он не смог, а жаба смогла.

– Ква!

Жаба коротким, прытким прыжком перемещается ко мне на ладонь.

Пристальный взгляд в глаза. Затем – повтор:

– Ква!

Что это значит?

– Что ты хочешь сказать?

– Ква!

Боюсь даже предположить.

– Ты… согласна?

– Ква.

На этот раз ответ звучит отчётливо и непоколебимо. С точкой. По-моему, жаба даже легонько кивнула.

– Тогда договорились. Дождёшься – будет тебе дом, сыр и имя.

И всё, что я смогу предложить.

Я аккуратно опускаю жабу на скамью и спешу вернуться в класс: пробегаю семь ступеней пятками, десять носками. Затем – коридор вперемешку.

Опоздание: ровно минута. Корица злится. Балбес уже что-то натворил, свет из-за поваленных на провода веток отключился, пару человек опоздали – в том числе я.

И ведь так некстати. Сегодня, между прочим, новая и неожиданно ироничная тема: класс Земноводные, или амфибии.

Беседы с жабой

– В тот день его нос был красным дважды.

Жаба внимательно слушала.

Мы расположились на кровати в ворохе подушек, одеял, пледов и мягких игрушек. Получилось плюшевое тёплое гнёздышко. Гирлянда освещала комнату голубоватым светом. Мы пили чай, но вместо печенья хрустели слова.

Так проходил выходной с жабой. Она с удовольствием вкушала мои рассказы и бутерброды, но бутерброды, пожалуй, с большим энтузиазмом. Она не перебивала и уже поэтому была отличной слушательницей.

Так начинался третий рассказ о Балбесе. О нём мы заговорили совершенно случайно. Слова зацепились за него, выуживая из памяти воспоминания о школе, и любопытное недоумение на лице жабы вынудило меня выудить и его. Я не собиралась ей рассказывать о нём, но она на редкость убедительна в своих доводах. Вот я и выбрала три истории – как мне казалось наобум.

Но я ошиблась и начала с самого начала.

Первая история была о нашей первой встрече. Это было солнечное утро первоклассного дня.

Первый класс… Ужасный день…

Нас посадили вместе, но рассадили к середине того же дня: Балбес рисовал каракули на полях у меня в тетради, на что я ответила ему сломанной ручкой. Синей, разумеется. Ой, то есть которой пишут. Короче, это была ручка с чернилами, не с пальцами.

Учиться бок о бок у нас не получалось. Он не мог усидеть на месте, как юла или блохастый пёс. К тому же строил козни, рожи и рожки. Одним словом – мешал. Мы вполне могли подраться в первый же день знакомства, в первый же учебный день, но классный руководитель вовремя вмешался и разлучил нас. Дело закончилось двумя вредными языками навыкат и обменом прозвищами:

– Цапля!

– Балбес!

И всё же, почему Цапля?

Вторая история была о книжном воришке. Только это была не светловолосая кареглазка Лизель, подруга Зусака, а рыжий голубоглазый Антошка, дружок Балбеса. И нос у него был как картошка. Может быть, его он тоже украл 1?

Антошка был частью его свиты. Клоунской свиты. В тот раз шут ослушался короля, не дождался приказа, пошутил своевольно, проявил эгоизм. Розыгрыш заключался в том, чтобы украсть и спрятать мою книгу, а потом хихикать, наблюдая за тщетными поисками. Очень остроумно. Очень смешно.

Эта дурацкая шутка пришла ему в голову в самый скверный день того паршивого года. Началось всё с того, что дедушка заболел. Целый год к нему медленно подступала смерть.

Это были месяцы мучений и непроглядного уныния. Смерть была всюду, но в нём – нет. Ещё нет. Она издевалась. Бродила рядом – и не касалась. Звала – и не забирала. Запугивала – и обнадёживала. Ей нравилось быть рядом, душить тревогой – такое дьявольское удовольствие садиста.

Дедушка был пожарным и много кого спас от смерти. Он был добр, хотя ворчлив, молчалив, хотя ему было что рассказать. Он любил футбол, хотя команда, за которую он болел, редко выигрывала. На самом деле дедушка сам был великолепным игроком, так что кузнечики на экране и в подмётки ему не годились. Он бы мог стать профессиональным футболистом и уже почти им стал, когда семья попросила его вернуться в родные края. И он вернулся домой. Когда он ушёл, ему было шестнадцать лет. Он был мальчишкой, почти вот таким же, как Балбес.

Но домой приехал не мальчик. Домой вернулся мужчина, двадцать с хвостиком и сединой. Он не стал футболистом, но был чемпионом. Он был победителем и героем. Мой дедушка был ветераном Великой Отечественной войны.

В каком-то смысле, он и смерть давно шагали рядом. Но теперь она пришла с конкретной целью: забрать его с собой. В человеке, который тушил пожары, медленно потухала жизнь. Того, кто выжил на войне, настигла старость.

Смерть добралась до дедушки за три дня до случившегося. Этот роковой день был похоронным. Я не смогла его проводить – из-за яблочного пирога. Его нужно было испечь, чтобы в табеле напротив слова «технология» стояла цифра «5».

И пирог получил оценку: хотя выглядел он отвратительно, учительнице пришёлся по вкусу. Наверное, потому что она сама не вышла характером, но внешне была ничего. Пирог её дополнял.

Мне было жаль, что дедушка не попробует мой пирог, но надеюсь, что у него там, на небе, есть вещи и повкуснее.

После было ещё несколько уроков. Какие точно – не помню. Скорее всего, дурацкие, вроде географии. Терпеть не могу выходить к карте, она меня пугает.

И наконец наступила та самая злополучная перемена. Что изменилось? Пропала книга. Любимая книга.

Тогда моя психика замерла в сухом ступоре. Шок парализовал нервы. Натянутые до предела, они удерживали слёзы в глазах.

Иногда такое случается при сильных потрясениях. Горе уже случилось, но ещё не с тобой. Оно топчется вокруг да около, как сама смерть. Но горе не дразнит, не убегает. Наоборот – оно караулит и ждёт, пока его впустят. Осознанно или нет, человек часто запирается от горя. Но оно – надоедливый гость. Ты закрываешь дверь, оно лезет в окно. Ты пытаешься сбежать – оно бежит за тобой.

Горе есть горе: громкое или тихое, внутри или рядом – оно с тобой. Оно – твоё.

Оно ждёт.

И моё дождалось.

Скорбная новость не была оплакана в срок, она стала частью меня: грузом плеч, гирей рук. Сердце замерло. Душа оцепенела.

И вот. Пропажа, потеря, утрата. Ещё одна.

Как это нелепо.

Это слёзы.

Совсем не о книге, но обо всём и даже больше – о дедушке.

Балбес увидел меня в этот момент сверхчувствительного переживания ерунды, и пусть не понял причины этих слёз, не понял их самих, но он их заметил и принял:

– Что случилось?

– Книжка… Нет… Её… Нет…

И его нет.

Балбес ничего не знал, но пришёл на помощь. Такой вот маленький герой.

Он нашёл виновника. Неугодный клоун был накормлен тумаками так плотно, что ещё долго проглатывал смех из-за боли. Лицо его хранило синяки и хоронило улыбки. Жестоко? Даже слишком. Я бы предпочла, если бы всё решилось без драки. Это ведь было совсем не обязательно. Мне достаточно было просто вернуть своё.

Но, наверное, это просто…

Мальчишки.

И почему они так любят драться?

6 класс.

Через неделю Балбес его простил. Я и не обижалась.

…

После этой истории жаба сделалась задумчивой и мрачной; эта тень сострадания была предназначена мне. Когда минута молчания минула, её глазки вопросительно замигали, будто что-то с чем-то не сошлось, и от неё утаили предысторию к этой истории. И мне правда следовало бы рассказывать всё по порядку, а не вразброс, чтобы жаба не путалась и была в курсе всех особенностей нашего школьного мира, от основ до деталей.

– Не можешь понять, почему он король клоунов?

– Ква!

Cыр давным-давно закончился.

– В тот день его нос был красным дважды…

…

Январь. Синяя куртка, чёрная шапка. Снежинка на вороте. Затем – на языке.

– Да ты весь пол снегом заляпал! Нос как помидор! Ты зачем в сугробе вывалялся? – оправдывала своё прозвище Корица.

– Люблю зиму, – оправдывал своё прозвище Балбес.

Класс засмеялся, и морозная краснота его носа стала походить на клоунскую. Дети невежественны и жестоки в своём веселье. Их забавлял не его вид и даже не забавные причитания Корицы. Они смеялись над ответом, потому что в нём было слово «люблю».

Балбес любит зиму. Любовь такая смешная штука! Да, вот так шутка…

Только в тот день он не был балбесом и совсем не был настроен смеяться, а тем более над собой. Лицо его нахмурилось бровями, сощурилось глазами, стало серьёзным и решительным во всех чертах. Он выглядел грозным, хотя сам в тот день был каким-то… романтичным? Глупо, но так. Он был романтичным.

И чрезвычайно ранимым.

В первый раз его нос был красным от любви, и он сам выглядел так мило, будто он и есть – любовь. Тогда он меня не бесил. Даже наоборот, он…

Зима.

Они смеялись над его зимой.

После уроков он втаптывал их в сугробы так методично и беззлобно, толчок за толчком, пинок за пинком, будто просто забивает гвозди в стену. Наконец пять смеющихся ртов превратились в пять красных носов. Больше никто не смеялся. Никто не смел. Они стояли на коленях в сугробах, понурив лёгкие головы. Если в них и были мысли, то Балбес их выбил, и сейчас избитые слова валялись где-то в снегу.

Во второй раз его красный нос был вздёрнут в триумфе. Он улыбался. На следующий день его окрестили новой кличкой – Король.

Жаба проглотила эту историю, как и две предыдущие. Её ненасытное брюшко потребовало сырной добавки, а верное ушко – словесной.

И я начала пересказывать ей наши дружеские дела, всё больше открывая душу жабе – она-то точно её не задушит – и всё дальше углубляясь в сюжет.

Траурная среда

Сегодня среда. Это означает четыре вещи:

1. Два урока биологии с Корицей.

2. Грязные волосы вынуждены стыдливо собираться в тугие пучки.

3. По графику столовой наступило самое время печь булочки с корицей.

4. Сегодня Балбес опять будет шутить про жаб.

Сегодня я понимаю, при чём тут жабы. Но две последние среды я пропустила, и теперь не понимаю, что не так с Балбесом. Его скорбное лицо мрачно скрывается в чёрном капюшоне, а табличка на швабре вдруг почернела. Всё вместе выглядит так, будто кто-то наложил черно-белый фильтр в редакторе: и на рамку, и на фото, и на жабу, и на самого Балбеса.

Вся свита облачилась в чёрные балахоны. Клоуны чинно следуют за Королём по пятам. Когда кто-то не удерживает смешок в глотке, Балбес оборачивается и свирепо рычит.

Всё это ввело меня в ступор. Представьте, что вы регулярно смотрите на слона, потом отлучаетесь ненадолго, и – бам! – он уже жираф. Всё было настолько же абсурдно, но выглядело иначе.

Но у всего есть причина, даже если она бредовая.

Я отправилась на разведку в девчачий круг. Девочки всегда обо всём знают. Чтобы найти ответ на вопрос, нужно только спросить. И при этом просить – совсем не надо.

Мне нравится эта функция – очень удобно. Только работает она сама по себе, без спросу и против всех. Девчачий круг не хранит секреты. В основном – увы. Сейчас – ура!

Голубые глаза светловолосой девчонки сразу выдали нужную информацию. Итак, короткий пересказ со слов очевидцев и пострадавших.

Балбес учинил среду общеобязательным днём траура, но принимают его всерьёз, конечно же, не все, а только он да его клоунская свита. Траурный дресс-код обязателен, но, опять-таки, не общепризнан. Вот уже три среды клоуны надевают чёрные балахоны-толстовки, под капюшонами скрывают верхнюю половину лица, а нижней половине старательно придают скорбное выражение. Теперь к хлопотам завучей добавилось несоблюдение школьной формы. У директора закончилось место в ящиках – так много он получил докладных.

Вдобавок Балбес всюду таскает черно-белое фото жабы. Размер всё тот же – А1. Это тоже нервирует завучей, особенно Пончика – так его прозвали за маленький рост и округлый живот. Цветная жаба – проблема, но чёрно-белая – это уже катастрофа. Это чересчур.

Учителя тоже были не в духе при виде этой картины на уроках, но по большей части бездействовали. Смирение – наше всё. Но нашлось кое-какое исключение.

Учительница по биологии, Корица – в оправдание своего прозвища, – решила во чтобы то ни стало изжить жабье фото из своего класса. В первую же траурную среду она выдвинула своё сердитое требование:

– Немедленно убери это безобразие!

– Он не может, у него траур, – ответил один из свиты.

– Я не к вам обращаюсь, а к нему! Адвокат нашёлся!

– А он не может сегодня сам за себя ответить. Траурное молчание. Уж извиняйте. – улыбка так и лезла к нему в рот, но он держался, как мог, то есть плохо: вообще никак. Корица тем временем совсем разозлилась и побагровела.

– Я не потерплю подобного хамства! Вон из класса! И с жабой не возвращайтесь!!!

Так вот: Балбес и не вернулся. Ни в тот день, ни через неделю, ни через месяц. Теперь ему светит неаттестация по биологии, но кажется ему это совсем безразлично. На самом деле, он и раньше попадал в такие ситуации, но всегда находил способ выкрутиться и получить заветную тройку, а иногда и удивительную четвёрку.

Вот и всё. Благодарю Вас за словоохотливое содействие расследованию, мисс Голубые Глазки.

Итак, теперь всё стало понятно. Очередная ерунда…

Сегодня среда: середина учебной недели. Сейчас – перемена между третьим и четвёртым уроком: середина среды – среда среды. По обыкновению, наступило время обеденное. Жаль только, осень совсем охладела, и есть теперь приходится в школьной столовой. Не знаю, кого следует за это благодарить, но запеканка из меню улетучилась, а на смену ей подоспела лазанья. Так что больше никаких бутербродов, судочков, странных историй и встреч. Никаких жаб во время обеда. Точнее, никаких живых жаб…

Одинокий обед навевает тоску. Особенно в такой символичный момент, как середина среды… Руки сами потянулись в кармашек: большой палец намулевал графический ключ, указательный – проник в галерею. И вот, я смотрю на фото Среды. Она лапочка. Последняя фотография запомнила славный миг её знакомства с миром классической литературы. Среда здесь с невероятно властной усмешкой восседает на книге «Повелитель мух», и, по моему скромному мнению, если и есть предел совершенства в симбиозе фотографии и иронии, то это – он. Все фотографы и шутники мира могут смело начинать подыскивать себе новое дело всей жизни. Жаба пошутила круче всех, жаба всех уделала. Главное, чтобы завистников не передушила.

– Это ещё что такое?!

Это ещё что такое?! Завистники уже здесь? Так быстро?

Возмущение застало меня в безмятежности. Я подскочила, взмахнула руками, вскрикнула, пролила на себя чай, стукнулась ногой об стол и выронила телефон из рук. Возмущение пришло не само по себе. Оно притащило с собой Балбеса. Он видел жабу. А вот плохо это, ужасно или обычно – мы сейчас и узнаем.