Амир. Часть I

Я остановилась перед гардеробной, а как она открывается? Мари куда-то нажала, ага, вот куда, панель открылась от одного прикосновения пальцем. Мой взгляд остановился на том самом платье на церемонию получения Оскара, вот в нём и пойду на ужин. И опять засмеялась от своей решимости отомстить хозяину дома за свои же мысли о Бабе-Яге. Не стоило так долго на него смотреть, сама понимаю – красив во всех отношениях, и фигура и лицо соответствуют богатству дворца. И странная мысль опять меня остановила в процессе выбора платья. Он как его дворец: то ковры в невероятном количестве, то столовая как у королей, и мои апартаменты почти такие же, с бассейном, который только для меня. И глаза – то ковер, то небо.

Амир стоял в коридоре и смотрел в окно, он сразу обернулся на меня и взгляд сверкнул небом. Я надела светлое платье со странной вышивкой по всему полотну ткани, непонятные знаки образовывали свой таинственный рисунок. Я долго его рассматривала, а потом решила надеть, Баба-Яга должна быть таинственной, она всё-таки из сказки.

Хозяин дома молчал всю дорогу до столовой, взять на руки не предлагал, но аккуратно придерживал меня под локоток. Я так ходить не привыкла и сразу напряглась, он даже несколько раз взглянул мне в лицо, но я лишь натянуто улыбалась. Только удивлялась всю дорогу, как он спокойно идёт, мне даже не приходится семенить за ним, странно, с таким ростом и так уметь ходить.

На столе еда уже была расставлена, значит, гарем не придёт. Амир сел напротив, но к еде не притронулся, для него даже не было приготовлено золотого блюда. Я спокойно поела, не обращая на него внимания, Баба-Яга вполне самодостаточная личность, в собеседниках за ужином не нуждается. Когда я сложила нож и вилку на блюдо, сразу вошла девушка из гарема и быстро убрала всю посуду со стола. Как только она вышла, установив на голове гигантский поднос, я даже обернулась, наблюдая такое цирковое представление, Амир спросил:

– Тебе понравился Стамбул?

– Я его толком и не видела, только на автобусной экскурсии, очень жарко. А когда погода изменилась? Гид говорил, что ещё долго такая температура продержится.

– Мы далеко от Стамбула, в горах прохладнее.

– Далеко?

Спокойный голубой взгляд подтвердил слова. А потом добавил смешинки, странный взгляд.

– Ты здесь уже две недели.

Я смотрела в эту небесную чистоту и пыталась сосчитать дни, которые провела в комнате с коврами, но получалось значительно меньше, примерно в половину. Амир решил внести ясность:

– Ты была сначала без сознания, а потом спала.

Прекратив высчитывать дни, я спросила:

– Это потому, что я заразилась, и вы меня лечили?

– Ты не заразилась. Эта не болезнь.

– А что тогда с ними произошло?

– Проснулась их истинная кровь.

– Кровь?

– Кровь моего народа.

Я смотрела на хозяина этого необычного дворца и верила каждому слову. Ничего не понимала в его словах, но верила. Я никогда даже в кино не видела, как просыпается кровь, значит таким образом. Амир сложил руки на столе ладонь в ладонь и сказал очень медленно, растягивая слова как молитву:

– Королева сказала, что возродится мой народ, отдала за это свою кровь и народ возрождается.

Зачем-то я уточнила:

– У них просыпается кровь?

– Да. Мы создали фрески о жизни моего народа и стали показывать людям, их кровь поняла послание.

– А моя кровь не проснулась…

– В тебе нет крови моего народа.

Мне сразу стало грустно, вот всё и решилось, не заразная болезнь, а кровь возрождающегося народа, я только свидетель, случайно попавший на праздник этого возрождения. Теперь можно ехать домой в обычную жизнь, сказка закончилась, Бабе-Яге пора в свою избушку, в глухие леса. Тяжёлое чувство разочарования, очень болезненное, даже в груди защемило, навалилось на меня, и я вся сникла, опустила голову, непроизвольно провела пальцем по рисунку стола. Мне понадобилось много времени, чтобы справиться с собой и найти силы восстановить голос. Откашлявшись, я смогла сказать:

– Амир, я рада за тебя, что твой народ возрождается, что кровь… проснулась. Теперь можно не бояться, что… что заражаю всех непонятной болезнью.

Я не могла на него посмотреть, глаза никак не поднимались, следили за пальцем, который двигался каким-то своим путем по узорам стола. Надо взять себя в руки и расставить всё по своим местам. Я глубоко вздохнула и посмотрела на Амира. Он так и сидел, только голову опустил в стремлении увидеть моё лицо, он странно смотрел на меня, и в его ясных голубых глазах светилось что-то очень таинственное, а руки едва заметно подрагивали. Чтобы уже закончить этот разговор и вернуться в комнату я быстро сказала:

– Теперь нет необходимости мне оставаться…

Но не успела договорить, Амир неожиданно схватил мою руку, сжал её в своей ладони и тихо произнес:

– Рина, я прошу тебя остаться хотя бы на несколько дней. Будь моей гостьей.

Я долго рассматривала его жёсткое лицо, не пытаясь достать свою руку из тёплой ладони, но вопрос прозвучал неожиданно холодным спокойным тоном:

– Почему? Я не женщина твоего народа, я совсем… никто для тебя…

– Ты мне нужна.

– Зачем?

И опять мгновенная желтизна в глазах, и его рука стала холодной, он быстро убрал её под стол.

– Амир.

Вито оказался рядом с хозяином дома и посмотрел на меня таким же жёлтым взглядом. Амир низко опустил голову и сказал:

– Рина, уже поздно. Поговорим завтра. Вито проводит тебя.

Амир резко встал и быстро вышел из столовой. Я опустила голову и помня о словах Вито, что мне всё объяснит Амир, не стала ни о чём его спрашивать, уж очень странные между ними отношения, могу попасть в неприятную историю из-за своего любопытства. Ещё поводив пальцем по узору стола, я спросила:

– Вито, а где эти горы, которые за окном?

– В Италии.

Я смотрела в тревожные жёлтые глаза Вито и понимала, что действительно зачем-то нужна этому Амиру, раз он меня так далеко от жаркого Стамбула увёз. В столовую стремительно вошла Мари:

– Рина, прости, я задержалась, ты уже поужинала?

– Да.

– Ты согласишься со мной погулять по саду?

– Хорошо.

– Вито, проводи Рину в её комнату, я поужинаю и зайду за ней.

Вито послушно кивнул головой и хотел взять меня на руки, но я покачала головой, хочу пройтись по дворцу, на ковры посмотреть. Он не мешал мне думать, медленно шёл рядом со мной, покорно склонив голову. Как ни странно, именно ковры помогли мне успокоиться, я иногда даже останавливалась и внимательно рассматривала необычную вязь рисунков. Они напоминали письмена, линия одной буквы переходила в другую, но заметить это можно, только если внимательно присмотреться. Стол, я водила пальцем по рисунку стола, и мой мозг нашёл аналогии в рисунках ковров. Я остановилась и спросила Вито:

– Это буквы?

Он удивился, и желтизна мгновенно исчезла из глаз.

– Да.

– А что здесь написано?

– История народа.

– Вашего народа?

– Народа Амира.

Значит, Вито тоже не соплеменник Амиру, просто работает на него? Но Вито ничего не ответил на мой вопросительный взгляд, и я пошла дальше. Такой длинный день, который проходит под девизом «все странно».

Я сидела в кресле и смотрела в темноту, как Мари собирается гулять по саду, если ничего не видно. Видимо, дворец расположен в безлюдном месте Италии. Ещё одна странность этого дня: я всему верю, всё, что мне говорят, принимаю без всяких сомнений. Кровь проснулась, значит – проснулась. Сказала королева, что народ возродится, значит – возродится. Даже не сомневаюсь в том, что я зачем-то этому Амиру нужна, нужна и всё. И совершенно не интересуюсь, что это за королева, хоть бы спросила, какого государства. Я только английскую королеву и знаю в телевизоре.

В комнату так же стремительно вошла Мари и включила свет. Когда я обернулась, вся сощурившаяся от неожиданности, она засмеялась:

– Почему сидишь в темноте?

– Кнопку не нашла.

Я подошла и Мари показала мне скрытую кнопку, как я могла её найти, если она выглядит как крепление панели?

– Надо сказать Вито, чтобы он показал тебе управление комнатой.

– Комнатой?

– Рина, так ты ничего не знаешь?

– Вито показал мне управление бассейном… а Амир… одну уже отключил.

– Ты бурю включила?

– Что-то похожее. Правда, Амиру пришлось меня спасать.

Мари вдруг тревожно на меня посмотрела, куда только улыбка делась, и полушёпотом спросила:

– Спас?

– Да, в одеяло завернул так странно, самому пришлось…

Зачем я ей это рассказываю? Реакция на тревожный взгляд? А чего она испугалась? И уже теперь я на неё вопросительно взглянула: не хочешь мне всё объяснить? Мари долго молчала, только продолжала беспокойно на меня смотреть, наконец, вздохнула:

– Он сильный, он сможет.

– Сможет – что?

Она решительно взяла меня за руку и повела в сад через ту же дверцу. К счастью, беседка оказалась освещена, и мы сели за стол. Я опять вопросительно посмотрела на Мари, а она положила руки на стол, как это делал Амир, внимательно на меня взглянула и спросила:

– Рина, тебе понравилось во дворце?

– Понравилось.

– Ты останешься?

– Зачем? Мари, зачем Амиру нужно, чтобы я осталась у него на несколько дней? Я не его народ…

– Он тебе сказал?

– Да.

Она радостно кивнула головой, а я пыталась понять, кто она, почему так беспокоится обо мне и о хозяине дома, она не может быть простой девушкой из гарема. И я решила уточнить этот вопрос:

– Мари, кто ты?

– Амир мой отец.

3

Мари так гордо на меня посмотрела, что я опустила глаза, ну конечно, у него должна быть такая удивительная дочь, дочь шаха. Девочка, выросшая в любви и ласке, подчинении всех и вся, отсюда эта странная для меня непосредственность. Но меня это совсем не касается.

– Мари, ты мне не ответила, зачем…

– Ты для него спасение.

– Спасение?

– Да, только он сам всё должен тебе рассказать.

– Как я могу быть… я всего лишь случайно…

– Так всегда бывает, всегда встреча случайна! Найти очень сложно, только случайность! Но королева ему обещала, что ты придёшь, и он искал тебя везде, а ты сама пришла.

– Искал?

– Да, сразу стал искать, не верил, искал и не верил, что ты на самом деле есть, что королева…

Она резко замолчала, вся напряглась, посмотрела на меня и странно сказала:

– Если ты не будешь говорить сам, скажу я.

Явно это говорилось не мне, Амиру? Мари молчала долго, лишь пару раз кивнула головой согласно, потом посмотрела на меня:

– Отец не хочет, чтобы я с тобой говорила о нём.

Ещё раз кивнула и улыбнулась, посмотрела на меня повеселевшим взглядом:

– Завтра он приглашает тебя…

– Мари.

Амир стоял рядом, как будто проявился из темноты. И, пожалуй, разгневан поведением своей дочери. А она его совсем не боится, смотрит уверенным, спокойным взглядом, шантажирует, а он против её шантажа ничего не может сделать. Чтобы не накалять обстановку я подняла руку как на собрании и спросила:

– Амир, ты хотел куда-то меня пригласить? Я действительно с удовольствием куда-нибудь бы съездила, так красиво вокруг.

– Ты согласна остаться?

– Да, на несколько дней.

И посмотрела прямо в его жёлтые, нет, практически коричневые глаза. У меня даже хватило сил улыбнуться ему, хотя уверенности в себе совсем не было, только желание остановить конфликт, который разгорелся из-за меня.

Амир спрятал глаза, низко опустив голову, и тихо сказал:

– Мари, ты свободна.

Она важно кивнула головой, чуть тронула меня за руку:

– Рина, меня не будет несколько дней, не уезжай без меня.

Я уже совершенно искренне улыбнулась, действительно шантажистка, обычный подростковый шантаж.

– Не уеду.

Она радостно кивнула и исчезла в темноте. Амир тяжело вздохнул и сел за стол, руки сцепил на коленях. Тяжело ему даётся воспитание дочери, я решила уточнить ещё один вопрос:

– А мать Мари, она здесь?

– Она умерла… очень давно.

– Ты её один воспитываешь?

Странный получился вопрос, не следовало его задавать, зачем мне знать, кто воспитывает его дочь? Но Амир неожиданно поднял голову и посмотрел на меня… уже совершенно светлыми голубыми глазами. Всего один день, а я уже совсем не удивляюсь такой странности во внешности хозяина дворца. Хотя у Мари глаза ни разу не изменились, так и оставались ярко-голубыми. Он смотрел на меня почему-то очень удивлённо, даже губами интересно повёл, только потом ответил:

– Мари долго болела… я только пытался спасти ей жизнь, она уже ничего из своего детства не помнит. Воспитанием я не занимался.

– Хорошая девушка.

– Она тебе понравилась?

– Очень понравилась, красивая и добрая девушка.

Амир достал руки и положил их на стол, сложил ладонь в ладонь, как бы удерживая себя в движении, потом вообще положил ладонями вниз, припечатал к столу. Долго молчал, а я рассматривала его. Силён, от него исходит сила, невероятная сила, мне стало казаться, что я чувствую поток силы, которой он наполнен. Действительно не музыкант, я правильно увидела в его руках меч. И взгляд, за ним тоже сила, не важно, какого цвета этот взгляд, голубого или жёлтого, пусть даже чёрного, она видна в любой момент. И даже не важно, что и внешность соответствует, рост и общая фактура бойца, каким бы ни был, даже маленьким карликом – эта сила бы ощущалась. Ну а с такой, красавца шейха, ещё более интересен. Странно я подумала, а мне какое до этого дело?

– Мари сказала, что я тебя… я тебе чем-то могу помочь?

– Да. Моя жизнь зависит от тебя.

И ничего в глазах не изменилось, ясная голубизна утреннего неба. У меня появилось ощущение, что ему стало легче после этого признания, всё его тело успокоилось, не знаю, как я это осознала, может именно по этому свету утреннего неба в глазах. И в подтверждение моих ощущений Амир улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой и предложил:

– Тебе пора идти спать, я отнесу тебя.

Никакого продолжения разговора, спать и всё, он подхватил меня на руки одним движением и быстро пошёл в дом.

Я плавала в совершенно недвижимой воде бассейна – хозяин дома урегулировал воду по своему представлению о моём купании – ночью мне уже не хотелось заниматься выяснением, какая клавиша, что означает, и просто нежилась. Думать о количестве странностей, которые поразили за сегодняшний день, мне тоже не хотелось, их было слишком много. Вспоминалось лишь неожиданное объятие Амира, когда он принёс меня в комнату и какое-то время стоял у постели. Он прижал меня к себе очень нежно, но я все телом ощутила его напряжение, он себя контролировал, причём очень жёстко, не просто сдерживался, а именно удерживал себя в движении. И почему-то ещё один вопрос волновал: когда он доставал меня из бассейна, то пиджак весь вымок, я заметила, когда он меня нёс, а в коридоре на нём был уже другой костюм. Во всех панелях стен гардеробные для хозяина? Я поняла, что пытаюсь не думать о странностях сегодняшнего дня, и пошла спать.

На удивление я спала спокойно всю ночь, как только опустилась головой на подушку, сразу уснула. Утром проснулась бодрая и очень решительная. Не знаю, что мне снилось, но первым делом я подошла к зеркалу и спросила сама себя, готова ли ты? Я не очень понимала, к чему я должна быть готова, но почему-то это было очень важно самой себе сказать, что готова. А к чему, я подумаю потом, судя по ситуации. И на развитие ситуации у меня всего несколько дней. Я стояла, смотрела на себя и считала, сколько это – несколько дней? Пример решения этого сложного математического расчета пришел сам собой: несколько дней моих и несколько дней Амира в счете моей карантинной изоляции. Эта мысль развеселила, пусть будет, как будет, не стану думать о странностях вчерашнего дня, их все равно не сложить в стройную теорию, слишком всё непонятно. Амир должен что-то мне рассказать, вот тогда всё и сложу, а пока буду наслаждаться сказкой, в которую попала Баба-Яга. Глухие леса подождут. Тем более, что они уже всех предупредили, что я задерживаюсь на неопределенный срок.

Решительность помогла мне выбрать наряд для поездки. Просматривая одежду, висевшую на плечиках, я постепенно осмотрела всю гардеробную и увидела свой чемодан. В нём аккуратно была сложена вся моя одежда, даже та, которая висела на спинках стульев, благо её было немного. Недолго думая, я надела джинсы и рубаху невероятных размеров и неопределённой расцветки. Что ж, уважаемый хозяин дворца, гостья, так гостья.

Вито зашёл за мной именно в тот момент, когда я подошла к двери, в надежде самой дойти до столовой.

– Доброе утро, Рина.

– Доброе утро, Вито.

Быстрый взгляд не скрыл удивления, но он ничего не сказал. А я всю дорогу думала о том, что он в курсе того, что висит на плечиках в моей гардеробной, и всего скорее, того, что лежало в моём чемодане. Сам собирал в номере гостиницы? Он иногда посматривал на меня, такой странный, опять это слово, взгляд, который я не всегда могла увидеть из-за разницы в росте, но чувствовала.

Амир ждал меня в столовой, сидел за столом и сразу вскочил, приветствуя меня:

– Доброе утро, Рина.

– Амир, доброе утро.

Хозяин дворца тоже удивился, но молчал весь мой завтрак. А я спокойно поедала вкусности Востока и пыталась понять, почему никто вместе со мной не ест, это что, такая традиция? Хотя, когда показывают разные страны, всегда говорят о традиционном гостеприимстве, особенно восточном. Только Мари сказала, что будет ужинать, ни Вито, ни Амир ни разу при мне не ели и не пили.

Амир внимательно за мной наблюдал, меня стал волновать этот взгляд, и я подняла на него глаза.

– Рина, ты не передумала ехать на прогулку?

– Нет.

Молчаливый завтрак получается, да собственно и ужин, вместе с обедом. Я ем, а за мной наблюдают. И что такого интересного в том, как я ем, может быть, нарушаю какие-то правила? Решимость перед зеркалом ещё не улетучилась, и я позволила себе задать вопрос:

– Я ем неправильно?

Амир вздрогнул и сразу опустил глаза, а Вито, стоявший за его спиной, только улыбнулся.

– Ты очень красиво ешь.

Неожиданно яркий голубой взгляд и ослепительная улыбка. Амир смотрел на меня и улыбался, а руки недвижимо лежали на столе отдельно от этой улыбки. Чтобы отвлечься от вида его рук, я спросила:

– Куда, что ты…

– Мы поедем к морю.

На сегодняшний день надо придумать другое слово, «странный» уже не подходит. Амир провёл меня по дворцу, и мы вышли в большие двери из чёрного резного дерева. Они совершенно беззвучно распахнулись, и я встала на пороге. Передо мной была высокая лестница, и на каждой ступеньке с обеих сторон стояли молодые мужчины, очень похожие на Вито – высокие, коротко стриженые, все в чёрных костюмах. Что же всё-таки хранит Амир под своими коврами, чтобы такие его дворец охраняли? Только ли надписи из истории своего народа?

Амир взял меня под локоть и помог спуститься по ступенькам, так как ноги я передвигала с трудом – такая опасность исходила от его охраны. И машину заметила, только когда он открыл передо мной дверцу: длинная чёрная, такая же опасная, как охрана. Не зря я сегодня набиралась решимости с утра, наверное, мне что-то приснилось такое, чтобы я была готова, а может, за ночь мысли собрались где-то в голове, провели совещание и сделали свои выводы.

Сжавшись в комочек на заднем сиденье, я опустила голову: и куда я ввязалась, в какую такую ситуацию, на развитие которой сама себе дала несколько дней, которые неизвестно сколько времени в себе насчитывают. И вдруг вопрос:

– Рина, ты меня боишься?

– Не знаю, пока не знаю.

Почему я ответила сразу то, что думала в этот момент? Пусть будет так, я всю жизнь под кого-то подстраивалась, делала всё, только чтобы кому-то угодить, не доводить до конфликта и выяснения отношений, как вчера с Мари и Амиром. И своим бывшим мужем: спасти брак, так все делают, так надо делать, а зачем? Сама себе призналась, теперь уже легче с этим хозяином таинственного дома говорить непонятно о чём.

– Кто ты?

Амир остановил машину, посидел, склонив голову, и вздохнув, ответил:

– У меня мало времени всё тебе объяснить… оказалось, что очень мало.

Я не стала уточнять, почему времени мало, догадалась – это только начало разговора и приготовилась слушать, но он опять завёл машину и поехал. Через несколько секунд я закрыла глаза, это была не езда, не знаю определения такой скорости, меня вдавило в спинку сиденья, и голова откинулась назад. Видимо Амир увидел в зеркальце мое движение и скорость слегка замедлилась. Он что, такой скоростью пытается нагнать время, которого у него оказалось очень мало для того чтобы мне что-то о себе рассказать?

Мы приехали на скалистый берег, и Амир, помогая мне выйти из машины, сразу уточнил:

– Ты боишься высоты?

– Не знаю.

Решила быть честной – будь. Я действительно не знаю, боюсь ли я высоты, смотря какой, высоты небоскреба или высоты шатающегося стула. На крыше небоскреба высоты уже нет, а со стула можно упасть и удариться.

Высоты скалы над морем я не испугалась, зрелище полностью захватило, и я только вздыхала мелкими вздохами. Солнце сверкало миллионами бликов на воде, и море эти блики смывало со своего тела высокой волной. А небо, яркое невозможным голубым пространством, едва удерживало горящий диск отливающий цветом чистого золота. Волны приближались к нам тяжелым валом, но теряли силу от долгого пути и укладывались на белом песке где-то далеко внизу, напоминая о себе только отголосками шипящего приветствия.

Боль пронзила так неожиданно, что я только вздрогнула, не совсем осознала, мозг ещё раскладывал на составляющие картину моря и не смог сразу понять крик тела. Я попыталась посмотреть на Амира, спросить, откуда эта боль, но не успела, стала падать, ног не стало, они растворились в соляной кислоте боли. А потом и все тело растворилось в этой кислоте, стало распадаться на кровавые куски и крошево костей. Гигантские волны боли пронизывали меня, унося с собой остатки тела. Красный туман обволакивал всё пространство вокруг, не давая возможности хоть на мгновение закрыть горящие пламенем солнца глаза, он проникал в зрачки и добавлял отдельную струю боли, а потом перемещался внутрь того, что осталось от тела, и вихрился мгновенными вспышками, создавая собой вулканы огня и лавы.

Тела уже нет, оно исчезло, осталась только память от него, лишь боль, которая продолжает в этой памяти властвовать и разламывать картинки, непонятным образом оставшиеся от воспоминаний. И теперь уже кусочки этих картинок памяти горят ярким огнём, тела нет, памяти нет, нет даже воспоминаний, осталась только боль.

Горящая лава протекала в пустом пространстве бесконечности и сжигала всё на своем пути, даже мельчайшие пылинки, случайно оставшиеся от сгоревшего всего, что когда-то было чем-то, но уже давно сгорело. Лава всё двигалась в поисках чего-нибудь, что может гореть, а навстречу ей из полной темноты поднялась большая ледяная волна, в которой плавали айсберги, громадные куски нетающего льда, оставляющая за собой лишь замерзшее навсегда пространство. Они встретились, и эта борьба огня и ледяной воды уничтожила пространство, заполнила его пустотой, вакуумом, в котором ничто и никогда не сможет возродиться. Ничего нет, нет того, чего нет. Пустота.

Тонкий звук колебался легкими переливами, начинал взрываться едва заметными звёздочками и создавал подобие ветерка, едва ощутимого дуновения молекул воздуха. Он тревожил и беспокоил Пустоту, заставлял её волноваться темнотой, создавал серые маленькие пустоты, которых становилось всё больше и больше. А звук только становился сильнее и громче от этих маленьких серых пустот, собирал их вместе, заполнял своё пространство только уже серой большой Пустоты. Она, эта серая Пустота, ещё даже не достигла собой половины тёмной предыдущей Пустоты, когда звук изменился, в нём появились отголоски далёкой трубы и проявился чистый свет, который в мгновение рассёк всё вокруг себя миллиардами лучей и взорвался гигантским фейерверком.

Тело уже не кричало от боли, лишь тихонько стонало, оно готово было умереть, уйти совсем в тёмную Пустоту. И вдруг мысль: но ведь тело уже сгорело, его нет, оно исчезло в тёмной Пустоте, испарилось, даже молекулы исчезли, откуда такая боль, болеть нечему. А как мысль?

Тепло, едва ощутимое тепло проявилось лёгким облаком, внутри него образовалась тонкая оболочка, и боль стала отступать, таять в этом тепле. Пространство Пустоты заполнялось теплом и светом, облако тепла распространялось все больше и больше, оно было небесно-голубым, наполненным прозрачными каплями, которые, наконец, пролились тёплым дождем, уносящим боль.

Глаза смотрели на меня с таким ужасом, что я оперлась на клюку и спросила ехидно:

– Чего ты, милок, испугался? Такая уж есть, такая уродилась на белый свет. А зачем тогда пришёл, раз боишься, что тебе от меня нужно?

– Нужна ты.