Провидица. Сквозь призму снов

– Если можно. Я не помню, когда ел в последний раз.

Он слегка расслабился. Воительница кивнула мне, и я пошла за чем-нибудь съестным. Собрав на тарелку остатки еды со стола, налила чай и в коридоре столкнулась с Крейгом, выходящим из своей комнаты. Как не вовремя.

– Вы его еще и кормить собрались? Вы совсем с ума сошли? – негодовал он.

– Ну… мы решили попробовать известный метод. Кнут уже был, попробуем пряник.

Я грациозно обогнула его и оставила смотреть мне вслед, а сама, чуть не бегом, поспешила обратно. И так задержалась.

– Вот, держи. Предложить больше не могу: сам понимаешь, обстоятельства. – Я протянула тарелку и посмотрела на его руки – связаны. Я оглянулась на Одри, она все поняла без слов: достала варху и приблизилась.

– О, Боже, где ты его взяла? – быстро, с придыханием прошептал пленник и закрыл лицо скованными руками, сжимаясь в комок. Зажмурился, видимо ожидая удара.

– О-о-о, так ты знаешь, что это? – Она покачала вархой. – Не бойся. Я не буду тебя убивать, если не вынудишь. – Взмахнув своим оружием, которое беспрепятственно разрезало жесткую веревку, освободила ему руки. Она отошла на пару шагов назад, чтобы он перестал бояться. – А теперь ешь. Нам предстоит долгий разговор.

Он схватил тарелку и с жадностью набросился на еду. Он глотал куски курицы и хлеба, почти не жуя. Залпом осушил стакан с чаем, и на его лице расплылась блаженная улыбка.

– Спасибо. Очень вкусно. – Еще пару минут он помолчал в расслабленной позе, а потом весь подобрался, показывая, что готов к диалогу: – Что вас интересует?

– Все и с самого начала. Кто ты, какая у тебя цель, что ты здесь делаешь и почему пытался ее убить. – Одри качнула головой в мою сторону, не отводя напряженного взгляда от связанного мужчины. Она вдруг стала жесткой и властной. Я устроилась рядом и села по-турецки.

– Ну, давайте попробуем. Не думаю, что смогу ответить на все вопросы, но, надеюсь, то, что скажу, вам поможет. – Он откинул назад свои грязные черные волосы и, уперевшись руками в пол, продолжил: – Меня зовут Тай. Тай Калвик. И я оборотень, как вы уже догадались. – Он улыбнулся. – Сколько себя помню, мы всегда переезжали: люди нас не принимали, боялись и охотились. А ведь наша раса не употребляет человеческое мясо! Мы охотимся на диких зверей, как обычные волки. Никогда не понимал, почему нас преследуют. Я, например, очень люблю общаться с людьми и многими дорожу. Но из-за охотников приходилось постоянно переезжать. – Он замолк на секунду. – Но что-то мне подсказывает, что вам все равно. Итак. Проблемы у меня начались, когда я переехал в Балест четыре года назад. Я начал забывать происходящее по ночам, во время моих обращений. Вообще, за месяц я провожу всего лишь пять ночей в облике зверя, но и в эти моменты человеческий разум остается со мной. Но именно здесь начали появляться проблемы с памятью. Я стал просыпаться в странных местах: на заброшенных стройках, на задних дворах огромных коттеджей, а пару раз – даже в подвале. Это необычно, потому что животные инстинкты всегда тянут в лес, а не в город. Пробуждения становились все тяжелее, как будто с сильного похмелья, но причину этому я не мог найти. Сегодня вот очнулся здесь. И верите-не верите, я не знаю, как тут оказался. Я даже не помню, как в меня стреляли! – Он поморщился и украдкой глянул на свой живот. – К сожалению, мне нечего больше добавить. – Он подался вперед и сложил руки в замок на коленях. – Поверьте, я не желаю вам зла. Я вас всех впервые вижу!

Мне очень хотелось ему верить. Его выражение лица говорило о его невиновности или, по крайней мере, что он верит в то, что говорит, и правда ничего не помнит. Но Одри осталась непреклонной.

– Не думаю, что ты такой невинный, как рассказываешь. Я точно знаю, что волчье обличье не стирает память. – Она сидела неподвижно, вытянув спину по струнке.

– Это ты на слова того оборотня, Нолана, опираешься? – неуверенно спросила я.

– Да. Я видела, как волки бывают разговорчивы: и память, и разум сохраняется. – Одри повернула голову ко мне.

– Нолан? Случайно не черный оборотень с рыжими подпалинами? – Тай медленно вытянулся и смотрел на нас не мигая.

– Да… Ты его знаешь? – Лицо Одри оживилось в удивлении. – Откуда?

– Меня больше интересует, откуда вы его знаете? Я думал, что его зарезали вот этой блестящей штукой вместе с его семьей! А он жив… Вы знаете, где он? – Он попытался вскочить, но не удержался и грузно осел, ударившись спиной о стену. – Мне надо его увидеть! Надо так много ему сказать!

– Расскажи. Мне. Все. По. Порядку, – твердо отчеканила каждое слово Одри, и ее глаза сверкнули недобрым огоньком.

– Конечно, все расскажу. Когда мы с ним были маленькие, наши отцы недолюбливали друг друга. Нам запрещали общаться. Мы появились на свет втроем, я и две сестры. А он – один. У него были старшие братья, но они над ним постоянно издевались, за рыжие подпалины. А мне он нравился. Мы часто сбегали и гуляли по лесам как детьми, так и волчатами. Я видел в нем такую силу и упрямство к жизни, что восхищался им. Я же родился слабохарактерным и беспечным, но рядом с ним я будто перенимал его черты. Пару раз он мне спас жизнь. А однажды отец приказал всем паковать вещи и собирался в спешке уезжать, рассказав, что охотник всех выследил. Мы жили рядом, на окраине одной из деревень к востоку отсюда, в нашей стае было четыре семьи. Осталось три. Пока я рос, стая держалась вместе, и больше детей никто не заводил. Нам много рассказывали об охотниках, об их беспощадности и единственном оружии, которое может нас убить. Много говорили и об убитых: пытались проанализировать, что их выдало. Наступил мой восемнадцатый день рождения, и на Совете было решено держаться отдельно друг от друга. И я потерял связь даже со своими сестрами и родителями. Но всегда вспоминал Нолана. Он бы точно не оставил меня. – Он переводил взгляд с меня на Одри, словно пытался понять, какую реакцию вызвал. – Вы понимаете, как важно для меня его увидеть? Я готов вам душу заложить за возможность поговорить с ним!

Я вопросительно покосилась на Одри. Она задумчиво смотрела в стену за спиной пленника.

– Может быть, откровенность за откровенность? – шепотом спросила я и бросила косой взгляд в сторону Тая. – Ему правда важно.

Одри думала буквально мгновение и уже более мягким тоном сказала:

– Он выследил меня на подходе к моему дому. Я племянница охотника, который вырезал всю его семью. Но он не поквитаться пришел, а напротив – предложить помощь. Не поняла, что именно он имел в виду, но показалось, что он знает гораздо больше, чем рассказал.

Одри следила за реакцией прикованного оборотня. Он передернул плечами, но не подал вида, что боится.

– Я могу попытаться найти его и все выведать, – задумчиво протянул он, глядя в потолок. – Если вы покажете место, где виделись с ним, я найду его по запаху. Можете даже цепь не снимать. О сегодняшней ночи больше ничего не смогу вам рассказать. Но Нолана нужно найти.

Я опешила от такой поспешности предложения, и, судя по выражению лица Одри, она тоже.

– Это ты план побега замыслил? Не дождешься. – Одри встала и развернулась к двери. Помедлив, посмотрела на меня, прикусив губу, и бросила пленнику через плечо:

– Нам нужно это обсудить с остальными. Тебе придется тут задержаться.

Она решительно открыла дверь и вышла.

Я последовала ее примеру. Но напоследок обернулась: Тай прижал руки к груди и с закрытыми глазами что-то горячо шептал. Я закрыла дверь.

Глава 9

Позже в общем зале мне пришлось снова пережить весь разговор с нашим пленным оборотнем. Я пыталась проанализировать смену его поведения от надменного к безразличному, а затем к самопожертвованию. Очень интересная личность. Сколько же ему пришлось пережить! Сколько смен места жительства, сколько потерь, сложных решений и главное – выборочную потерю памяти. Что-то здесь не так… Нужно собраться с мыслями и структурировать всю информацию.

В глубоких раздумьях и неприятных предчувствиях я не заметила, как вся компания замолчала и уставилась на меня.

– А? Что? – переспросила я, точно угадав, что от меня чего-то ждут.

– Мы решили его оставить на время и посмотреть, что будет через три недели, когда наступит период обращения. Нужно изучить его поведение: может быть, мы сможем разобраться. Ты согласна? – Крейг явно ждал одобрения.

– А при чем тут я? Вы же уже решили вроде. – Я с недоумением оглядела всех присутствующих.

– Я против, – твердо сказал Том и опустил глаза.

– У тебя есть причины? – спросила я и заметила колкий взгляд Крейга в сторону Тома – Он же прикован, к тому же закрыт на внешние замки. Что тревожит?

– Просто мне не нравится это. От таких нужно избавляться, а не давать им шансов! – Он шумно выдохнул. – Как вам вообще в голову такая идея взбрела? А вы, две, может, вообще подружиться с ним хотите? “Он умолял и складывал руки, как в молитве, по правде мне его было жалко”, – кривляясь, передразнил он Одри. – Надо теперь его погладить по голове, накормить и в мягкую постель уложить. – Он снова заговорил своим голосом, но все его тело было напряжено. Казалось, еще пара фраз в том же духе, и воздух вокруг него начнет искриться.

– Подожди, не заводись. – Одри придвинулась в своем кресле поближе. – Чего ты боишься? Мы же обсудили, что он останется здесь один. Мы будем в это время у Кэйт. И только мы с Крэйгом будем его навещать, вдруг он что-нибудь вспомнит? Вдруг это будет важно? В первую очередь, нам нужно защитить Кэйт и узнать, зачем она им нужна.

– Ага, а раньше нам в первую очередь нужно было выяснить, кто убил жену Крейга и зачем, потом мы пытались понять, почему они вообще нападают на людей, и хотели спасти человечество. – Он скривил губы в легкой усмешке.

– И мы не отказываемся от этой цели. – Одри положила свою ладонь на сжатый кулак Тома. – Но давай решать проблемы по мере поступления. Ты нам нужен. – Она пыталась заглянуть в его опущенные глаза.

Кажется, Том попался в ловушку: Одри и успокоила, и ободрила. Том заметно расслабился.

– Ну что? Значит, с планом все согласны? Оставляем его здесь, на цепи, в запертой камере, а сами едем в дом, чтобы тренироваться? – Воительница обвела собеседников взглядом. Не встретив ни одного жеста против, поднялась. – Тогда пойдем собираться и выдвигаемся. Через час должны быть все готовы.

Оказавшись в своей комнате, я кинула взгляд на сумку, которую так и не успела разобрать. Часа будет много, чтобы сложить зубную щетку, пасту и альбом с зарисовками. Я достала его из-под подушки и перелистала. Там было три наброска. Странно: не помню, как сделала два последних.

Первый лист был весь исчерчен серыми линиями разной толщины, среди которых отчетливо различался образ моей новой подруги – ночью, когда я первый раз ее увидела при свете тусклых габаритных огней фургона. Второй лист, также в вихре грифельных спиралей и прямых, показывал оборотня. Но не таких, каких видела я, а другого: человекоподобное тело с мощными мышцами, покрытое шерстью, будто застыло в напряжении; на руках, которые тоже замерли в готовности перед нападением, были острые и длинные когти; ноги… нет, задние лапы зверя, быстрого и сильного, ждали команды, чтобы оттолкнуться и сделать огромный прыжок. Пушистый хвост, казалось, только что метался по земле от нетерпения и замер. Голова волчья. Злобный оскал подчеркивал готовность разорвать в клочья любого. Подтверждением тому были его глаза. Сфокусированный взгляд охотника на свою жертву, чтобы не дать ей ни малейшего шанса убежать. И эта жертва – я. По спине пробежал холодок.

Я перелистнула страницу, и снова тот же стиль рисунка: водоворот линий разной направленности и посередине – цельный образ красивой женщины в длинном платье. Голову венчал тонкий венок из листьев, кудрявые длинные волосы закрывали плечи, запястья украшало множество тонких браслетов. Она протягивала ко мне руку, ладонью вверх, а над ладонью словно застыл в воздухе какой-то знак: круглый, с античным орнаментом по внутреннему диаметру. В его середине находился еще один круг с узором в виде лабиринта, в котором только вход и нет выхода… Лабиринт Минотавра! Так его изображали древние греки! Когда я это все успела нарисовать? Сны мне давно не снились, с первой ночи здесь. Лунатизмом я тоже не страдаю. Днем у меня просто возможности не было взять в руки карандаш…

Я легла на кровать и уставилась в бесконечно высокий потолок комнаты. Итак, нужно разложить все по порядку и отвлечься от чувств, вызванных моими карандашными работами. Первое: мы узнали из не очень достоверных источников, что есть четыре вида оборотней. Названия забыла, надо будет их уточнить у Одри. Отличаются не только мастями, но и повадками. Кто-то ест людей, кто-то с ними дружит. Но вот черные почему-то нападают на людей, хотя это против их природы. А может быть, нас просто очень сильно хотят в этом убедить?

Заговор с целью втереться в доверие? Возможно. Надо поделиться этим вариантом с Одри.

При мысли о ней перед глазами встало воспоминание, когда она в первый раз показала себя уязвимой. Встревоженная, глубоко задумчивая после поездки в свою деревню, она казалась совсем беззащитной. У нее ведь даже вархи с собой не оказалось! Это при том, что в соседнем помещении находился опаснейший враг!

Бабушка всегда говорила, что “своего” человека всегда узнаешь, почувствуешь. Наверное, так оно и есть? У меня никогда не было близких друзей. Маленький городок, такой, как мой родной Балест, рождает слишком сильную зависть и злобу, если какой-то знакомый начинает добиваться успеха. Мне повезло, и я стала известной в узких кругах, когда еще училась в Эрдосе. Меня заметил сам Вэлка Грант, художник, известный во всем мире. Он приехал в наши края с выставкой и решил посетить стены родной академии. А там его привлекла моя картина с волком, украшавшая холл нашего огромного старинного учебного заведения. В общем, счастливое стечение обстоятельств. Затем практика за границей под его протекцией, знакомства с мастерами старой школы и представителями современного искусства, их высокие оценки моего таланта, рекомендации коллекционерам и заказы… И почему я вообще все это променяла на какой-то подвал?

Тихий стук в дверь вывел меня из внезапно нахлынувшей ностальгии. Одри. Как же так она на меня действует? Она только заглянула в комнату, а на душе стало спокойнее, как будто меня укрыли теплым одеялом. Как бы мне ни хотелось размеренной прежней жизни – как раньше уже не будет. Зная, что бок о бок с людьми живут оборотни, хоть злые, хоть добрые, просто строить свое будущее уже не получится. А тут меня хотят научить защитить себя, и я такой шанс не упущу.

– Ты уже готова? – Одри покосилась на открытую сумку. – Я не могу так просто уехать и оставить Тая одного. Пойдешь со мной?

– Пойдем.

За дверью оказался большой тряпичный сверток. Она его взяла, и мы направились по коридору. У нужной двери мы остановились, и, пока я открывала дверь, стараясь, чтобы замок как можно меньше лязгал, она решила объяснить:

– Не хочу, чтобы Крейг видел, что я ему принесла постельное, полотенце и немного еды. Еще я положила книгу: не знаю, читает он или нет. Ну, чтобы он с ума не сошел, понимаешь? – Она посмотрела на меня с надеждой в глазах.

– Да, конечно, понимаю. Ты молодец, что позаботилась о нем. А почему Крейг не должен знать об этом?

– Он считает, что его метод работает лучше: лишения и запугивания. Я считаю наоборот, что человеческим отношением можно добиться большего. Ну и иногда это на руку, типа злой и добрый полицейский, знаешь ведь такой прием?

Она дождалась моего кивка и начала отпирать засовы.

Мы заглянули в комнату. Оборотень сидел с прямой спиной в позе лотоса: соединил ступни и на раздвинутые колени положил руки ладонями вверх.

– Медитирую. Никогда не умел, но сейчас, видимо, будет очень много времени, чтобы научиться. – Тай открыл глаза и окинул нас взглядом. Заметив нашу поклажу, спросил: – Переезжаете?

– Вообще-то да. Но это для тебя. – Одри с осторожностью прошла к кровати, к которой тяжелой цепью был прикован пленник. – Тут чистое полотенце, постельное белье и немного еды. – Она раскладывала вещи на старом матрасе, словно делая ревизию. Помахала книгой. – Я не знаю, читаешь ли ты, но это все, что я смогла найти. А, вот еще халат. А то… Наверное, тебе не очень комфортно… – Она смутилась.

– О, какая забота! С чего вы решили все это мне принести? – Он потянулся за халатом, и Одри инстинктивно дернулась к своему оружию.

– Не торопись. – Она отошла назад, не выпуская его из поля зрения. – Оденешься позже, когда мы уйдем. – Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь. – Я верю, что ты ничего не помнишь про нападение, но ты можешь помочь нам разобраться. Отпустить мы тебя не можем. Думаю, понимаешь. Твоя цепь до умывальника дотянется, до кровати тоже. До двери, увы, нет. Нам нужно уехать, но раз в пару дней мы будем приезжать. Постарайся что-нибудь вспомнить.

– А можно вопрос напоследок?

– Да.

– Если вы встретите Нолана, вы разрешите нам встретиться?

У меня возникло ощущение, что от нашего ответа зависит очень многое для него. Будто встреча с этим загадочным парнем стала для него смыслом жизни. Мы обе промолчали. На этот вопрос нельзя было ответить, просто потому, что если скажем “да”, это будет означать обещание. Если скажем “нет” – погасим в нем надежду. Ни того, ни другого делать не хотелось. Мы вышли и заперли дверь на ключ.

***

Ехали молча. Мне казалось, что каждый в голове у себя пытается настроиться на новые обстоятельства жизни. Их троих это объединяло: привыкшие жить в помещении без солнечного света и свежего воздуха, где стены давят одновременно и безопасностью, и безысходностью. Я же наоборот – с какой-то долей предвкушения возвращалась в свой родной дом, как будто прошла вечность. Родные высокие сосны за оградой двора снова будут качаться и поскрипывать от утреннего легкого ветерка, пока погода меняется с ночной прохлады на дневной зной, а я в это время буду дышать полной грудью, сидя на крыльце с утренним кофе и нежиться в лучах ласкового солнца. Птицы будут щебетать в лесу, разнося эхом свое приветствие…

Я грезила о завтрашнем дне, но совсем забыла, что сегодня еще не закончилось, и предстоят хлопоты. Мысли превратились из приятных в тревожные. Как всех разместить? Кто и где будет спать? Хватит ли на всех посуды и достаточно ли у нас продуктов? А что, если вообще на нас будут нападать каждый день? Так. Стоп. Нападения совпадают с фазами луны. Сейчас она пошла на убыль, значит ничего не грозит ближайшее время. Но на Одри напали люди! Значит, за нами охотятся не только волки! А вдруг это просто бандиты? Ладно, будем разбираться с проблемами по мере их поступления.

Мы зашли в дом. Все сумки остались в большом коридоре у входа, а я повела своих новых постояльцев осмотреть дом и решить, кому и где будет комфортнее. Прошли в гостиную, в которой стоял огромный угловый диван и кресло. В другом углу располагалось бывшее рабочее место моего отца: огромный письменный стол. За ним во всю стену стоял шкаф с книгами. Крейг решил, что им, парням, будет здесь комфортно, даже несмотря на то, что эта комната плавно переходила в кухню. А на легкий протест Тома Крейг напомнил, что мы сюда не отдыхать приехали, по большому счету, так что спать ему должно быть удобно хоть на полу. Удивительно было смотреть на этих двоих. Действительно, они напоминали отца и сына: несмотря на недавние проделки воспитанника, седой мужчина все равно о нем заботился и быстро остывал, после всех ссор и перепалок. Парень отвечал взаимностью: хоть и брыкался иногда, но был послушным и переступал через свою, пока еще непомерную, гордость.

Нам, девочкам, досталось по отдельной спальне. Они располагались напротив друг друга, дальше по длинному коридору. В родительской спальне расположилась Одри, я наконец-то вернулась в свою комнату.

Спустя пару часов, когда все разобрали свои вещи и худо-бедно их пристроили, мы пошли знакомиться с моими владениями на улице. Одри удивил тот факт, что дом был окружен плодовыми деревьями. Я рассказала, что мама не любила грядки, поэтому папа для нее посадил сад: яблони, груши, вишню, сливу – все, что так любила его жена. Под сенью этой аллеи он поставил беседку, в которой мы провожали почти каждый закат лета за чашкой чая. Когда родители уехали, это чудесное местечко стало моими рабочим местом. Здесь я часто рисовала, когда позволяла погода. А когда было прохладно и ветрено, я перебиралась в мастерскую, в город.

Тома же очень удивило наличие во дворе хозяйственных построек: там был огромный сарай, небольшая конюшня, к которой сбоку был приделан огромный навес, а еще – просторная баня.

– Не понимаю, чего тут удивляться, – пришлось посвятить ребят в прошлое моей жизни с родителями. – Папа – компанейский человек, у него много друзей. И он всегда приглашал всех к себе. К бане у него был особый трепет, и он очень ей гордился, старался показать при любом удобном случае. А сарай… я не знаю. Всегда воспринимала его как складское помещение, типа балкона у городских: туда скидывали все, что жалко выкинуть, ведь это еще могло когда-нибудь пригодиться. Но ни разу при мне ничего оттуда не доставалось. Я туда не хожу, а то завалит еще чем-нибудь ненароком. Навес мне служил отличным местом для игр. В конюшне у нас когда-то очень давно жила собака, которую я до ужаса боялась. Там у нее был вольер. И только папа туда ходил и кормил ее, и даже иногда выгуливал.

Крейга, казалось, вообще ничего не удивляло. Еще бы. Он семейный человек и прекрасно понимал, что каждое помещение выполняет свою функцию. Но я думаю, он больше старался все пристально изучить: каждый закуток между постройками, расстояние от одного до другого, расположение входов и выходов, а также найти все возможные варианты укрытий или путей отступления в случае опасности. У меня сложилось ощущение, что он – самый практичный человек из всех троих.

На сегодня было решено не устраивать никаких занятий. Основное желание всех присутствующих на этот час – добраться до душа. Вечером же, чистые и расслабленные, мы решили поужинать в беседке: чего зря пропадать семейной традиции? За разговорами сумерки сгустились незаметно. Меня начала одолевать паранойя. Я прислушивалась к каждому шороху, что доносился из леса, вздрагивала от шума пролетающих птиц, озиралась по сторонам, когда боковым зрением выхватывала какое-то движение. Заметив это, Одри увела меня в дом, а мужчины остались все убирать.

Она проводила меня до комнаты.

– Хочешь, я побуду с тобой, чтобы тебе не было страшно?

– Да. Хочу. – Я была безумно ей благодарна за понимание моего состояния. Мне действительно очень не хотелось оставаться одной.

– Я только кое-что возьму из своей комнаты и вернусь.

Она принесла с собой синюю книгу в мягкой кожаной обложке. Дневник ее отца. Я совсем про него забыла. Забравшись под одеяло в свою огромную кровать, позвала ее расположиться рядом. Когда она уселась и укрыла ноги, мне вспомнились ее слова, там, в убежище, будто мы две сестры, которые обрели друг друга после долгой разлуки.

– Уверена, что я тебе не помешаю? – робко спросила я.

– Нет. Хорошо, что ты здесь. – Она открыла дневник и начала вслух:

“ 1913 год, 23 сентября.

Сегодня рано утром, с первым лучом солнца, моя жизнь разделилась на до и после. Родилась моя дочь. Первая девочка нашего рода. С этого момента я поведу новый отсчет своей жизни, ведь начинается новая эпоха. Меня терзают мысли о ее будущем. Как сложится ее взросление? Какой она станет, когда вырастет? Захочет ли вообще быть продолжением нашего дела или захочет уйти? Кого она выберет себе в избранники? Столько вопросов, на которые хочется знать ответ уже сейчас, но этого нельзя предвидеть…

Я бы хотел уберечь ее от всех тягот нашего пути и не допустить до охоты. Моя маленькая девочка не должна видеть смерть и кровь. Иначе это может ее сломать навсегда. Да, так я и поступлю. Как же вообще растят девочек? Кто бы дал совет …”

Я заметила, как по ее щеке скатилась слеза. Она упорно продолжала читать, хотя слышно было, как ее голос дрожал и прерывался. Мне показалось, что она настолько ярко оживляет строчки в своих воспоминаниях, что растворяется в них без остатка.

Мы проживали давние встречи родственников, сборы мужчин, рассуждения на разные темы, переживания, опасения и страхи мудрого главы семейства. Время на часах давно перевалило за полночь, когда она вдруг вернулась в реальность и на выдохе сказала:

– Нашла. Помнишь письмо от моего дядюшки Кэна, про которое я рассказывала? Слушай.

“ … 1925 г. 17 апреля.

Сегодня случилась странная вещь. Ночью ко мне приехал Кэннот, без приглашения и слишком взволнованный. Я сначала подумал, что он напился и попал в какую-то переделку, но это оказалось не так. После трех кружек он поведал мне причину такого его состояния. Он завел интрижку на стороне. Не представляю, что с ним сделает Марта, если узнает. Просил совета, а я не знал, что ему сказать. Всю мою любовь и уважение к этому человеку перечеркнуло его признание. Оно как будто острым лезвием вошло в сердце. Он предал ту, что родила ему двух сыновей. Ту, которой он перед Богом клялся быть верным. И даже если он солгал Господу, может ли он оправдать мою веру ему? Я не могу подвергнуть себя такому риску. Против разума пошли мои чувства, и я поддался: выдворил его прочь и кинул ему вслед, чтобы он больше никогда не приходил.