Невпопад

Невпопад

Ксения Рахманина

© Ксения Рахманина, 2025

ISBN 978-5-0067-8075-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Человеческая природа устроена удивительно противоречиво: мы одновременно жаждем принадлежности к общему и отчаянно стремимся выделиться из толпы, ощутить собственную уникальность. Эта внутренняя борьба порождает странные механизмы самозащиты, один из которых – постоянное сравнение себя с окружающими, словно мы участвуем в бесконечном соревновании, где судьи – мы сами.

Порой мы выбираем роль превосходящего, тщательно собирая коллекцию чужих недостатков, как энтомолог собирает бабочек, – аккуратно раскладывая их по полочкам сознания и любуясь на контрасте собственными достоинствами. Мы становимся археологами человеческих слабостей, раскапывая в других то, что позволяет нам почувствовать себя выше, лучше, правильнее. В эти моменты чужие промахи превращаются в зеркала, отражающие нашу воображаемую безупречность.

Но человеческая психика – маятник, и вот мы уже качнулись в противоположную сторону, превратившись из судьи в подсудимого собственного внутреннего трибунала. Теперь мы собираем доказательства против себя с той же одержимостью, с какой прежде обвиняли других. «Он заслуживает счастья, а я – нет», «У неё есть право на ошибку, а у меня – нет», «Они достойны любви, а я – лишь жалости». Мы становимся скульпторами собственной неполноценности, высекая из гранита самооценки фигуру недостойного.

Эта привычка к обособлению – наш способ создать иллюзию контроля над непредсказуемым миром. Мы строим крепостные стены вокруг своего «я», убеждая себя, что знаем свои мотивы, понимаем свои реакции, можем предсказать свои поступки. «Я-то себя знаю» – эта фраза звучит как мантра самообмана, потому что зачастую мы – самые неизвестные себе люди. Мы создаём карты собственной личности, но забываем, что территория постоянно изменяется, а мы продолжаем ориентироваться по устаревшим схемам.

Осуждение становится нашим наркотиком – оно даёт временное облегчение, иллюзию морального превосходства, сладкое ощущение того, что мы на правильной стороне добра. Мы питаемся чужими драмами, как вампиры питаются кровью, высасывая из них подтверждение собственной нормальности. Иногда эта жадность к подробностям чужих падений пугает нас самих, и тогда мы отводим глаза, стыдясь собственного любопытства. Но чаще мы продолжаем смаковать эти истории, находя в них извращённое удовольствие – ведь каждая чужая неудача подчёркивает нашу относительную успешность.

Парадокс человеческого существования заключается в том, что мы одновременно абсолютно уникальны и поразительно похожи друг на друга. Каждый из нас – неповторимый узор из опыта, генов, воспитания и случайностей, но в основе этих узоров лежат одни и те же человеческие потребности, страхи, желания. Мы как снежинки – каждая имеет уникальную форму, но все состоят из одного и того же вещества.

Фразы вроде «Со мной такого не случится» или «Я бы никогда так не поступил» – это не столько утверждения, сколько заклинания, которыми мы пытаемся оградить себя от непредсказуемости жизни. Мы произносим их с уверенностью оракула, забывая, что жизнь – не экзамен по этике, где можно заранее подготовить правильные ответы. Жизнь – импровизация, где каждая новая ситуация может обнажить в нас такие стороны, о существовании которых мы и не подозревали.

Мы строим планы, основываясь на том, кем себя считаем сегодня, но завтра обстоятельства могут сложиться так, что наше «я» окажется совершенно другим. Потеря работы может превратить принципиального человека в готового на компромиссы. Болезнь близкого может заставить рационалиста поверить в чудеса. Предательство может сделать доверчивого подозрительным. И тогда наши прежние суждения о других людях предстанут перед нами в новом свете – не как проявления нашей мудрости, а как свидетельства нашей наивности.

«Представь себя на моём месте» – да, эта фраза стала настолько затёртой, что мы автоматически закатываем глаза, услышав её. Она превратилась в риторический приём, которым пользуются, когда хотят вызвать сочувствие или оправдать свои поступки. Но за этим клише скрывается глубокая мудрость – призыв к эмпатии, способности временно отложить в сторону свою картину мира и попытаться увидеть ситуацию глазами другого человека.

Эмпатия требует мужества – мужества признать, что наша версия реальности не единственно правильная, что наши ценности не универсальны, что наши решения не всегда оптимальны. Она требует готовности снять «белое пальто» собственной праведности и признать, что это пальто может оказаться не таким уж белым при ближайшем рассмотрении.

Истории, которые вы прочтёте далее, – это попытка заглянуть за фасады, которые мы возводим друг перед другом и перед собой. Это рассказы о людях, которые ищут своё место в мире, совершают ошибки, падают и поднимаются, любят и ненавидят, надеются и разочаровываются. Они не претендуют на роль героев или злодеев – они просто живут, как живём все мы, пытаясь найти смысл в хаосе существования.

В каждом из этих персонажей есть что-то от нас – может быть, наши подавленные желания, может быть, наши скрытые страхи, может быть, наши нереализованные возможности. Читая их истории, мы читаем и свою собственную – только написанную другими словами, в других обстоятельствах, с другими именами. Потому что в конечном счёте мы все – вариации на тему человечности, разные способы быть человеком в этом сложном, прекрасном и безжалостном мире.

Попрошайка

Ездить в метро, особенно в те часы, когда люди превращаются в единый безликий поток, а время – в кипящую лаву урбанистического ада, мне доводилось крайне редко за последние годы. Разве что когда я ещё была студенткой третьего курса филологического факультета – с вечно потрёпанными зачётками, бесконечными списками обязательной литературы, промокшими осенними ботинками на низком каблуке и потёртым армейским рюкзаком, который достался мне от старшего брата после его службы.

Да, тогда я прекрасно знала, как пахнет подземка на рассвете – эта неповторимая смесь машинного масла и мазута, влажного бетона, пропитанного десятилетиями человеческих запахов, и чьего-то вчерашнего дешёвого парфюма, который к утру превратился в приторно-кислую дымку. Помню до мельчайших подробностей, как по утрам дрожали запотевшие стёкла старых вагонов под напором несущегося по туннелям ветра, как кто-то из пассажиров вечно наступал мне на пятки своими тяжёлыми ботинками, а кто-то другой – обычно это был худой парень в очках и потёртой кожаной куртке – читал вполголоса стихи из «Ворона» Эдгара По, монотонно шепча себе под нос: «Nevermore, nevermore…»

Но с тех пор прошла целая жизнь – долгая, мучительная, полная взлётов и падений. Я выросла из той неуверенной в себе девчонки с косичками и стопкой учебников под мышкой. Выбралась из этого подземного мира, который когда-то казался мне естественной частью существования. Сначала – просто на поверхность, потом – выше, значительно выше: в офис на двадцать седьмом этаже с панорамными окнами и видом на весь город, раскинувшийся внизу как на ладони, в мир комфорта и предсказуемости, в идеально выстроенное пространство, где всё находилось под моим контролем.

Я методично и неосознанно научилась избегать старых запахов, которые могли вернуть меня в прошлое, старых мест, где я когда-то была другой, и старых версий самой себя, которые теперь казались мне чужими и неприятными. Постепенно они стали для меня символами всего того, от чего я так долго и упорно бежала – бедности, которая преследовала нашу семью долгие годы, несовершенства, с которым я боролась изо всех сил, и того болезненного прошлого, которое хотелось забыть навсегда. И метро, эта система подземных артерий большого города, оказалось в этом чёрном списке едва ли не на первом месте.

Тот роковой день должен был стать настоящей вехой в моей карьере – я шла на встречу, которая сулила мне заключение нового контракта, обещавшего не просто солидную прибыль, а подлинное признание в узкой профессиональной среде, где каждый знал каждого и репутация значила больше денег. Встреча была назначена с Еленой Викторовной Соколовской – женщиной-легендой в нашей отрасли, про которую ходили слухи, что она способна одним единственным взглядом оценить человека до самой сути и навсегда вынести свой безапелляционный вердикт.

Говорили, что если ты хоть раз опоздал на встречу с ней больше чем на пять минут, не попал точно в её жёсткий график или просто показался ей недостаточно сосредоточенным и серьёзным – можешь считать, что твои шансы на сотрудничество испарились безвозвратно. Она была известна своей принципиальностью, граничащей с жестокостью, и абсолютной нетерпимостью к любым проявлениям непрофессионализма.

Я готовилась к этой встрече как к экзамену всей своей жизни. Оделась соответственно случаю – строгое чёрное платье от известного дизайнера, выверенное по каждой линии: по изгибу бедра, по линии талии, по вырезу горловины, жакет из тончайшего кашемира цвета топлёного молока – весь образ стоил мне почти четверть месячного заработка. На среднем пальце правой руки – моё любимое кольцо с крупным изумрудом, семейная реликвия, которая всегда служила мне оберегом в особо ответственные моменты. Причёска, макияж, аксессуары – всё было продумано до мелочей и отрепетировано заранее.

Всё было готово к этому важнейшему дню. Всё должно было пойти по тщательно разработанному плану.

Пока не зазвонил телефон.

Старый раздражающий рингтон, который я забыла сменить, – противно жужжащий, будто сам чувствовал, что звонит совершенно не вовремя и не к месту.

– Ань, у меня форс-мажор, понимаешь, тёща внезапно попала в больницу с сердечным приступом… сама понимаешь, жена в истерике, надо срочно ехать… – голос Андрея был необычно напряжённым, слегка запыхавшимся, словно он бежал, – сегодня, к сожалению, без меня. Очень прошу прощения, знаю, как это важно для тебя.

Телефонная трубка замерла в моей руке, превратившись в кусок льда. Я долго всматривалась в потухший экран, будто там должна была волшебным образом появиться кнопка «отменить происходящий кошмар». Но ничего не происходило, кроме нарастающей тишины, которая давила на уши.

Андрей был для меня не просто водителем с многолетним стажем и безупречной репутацией. Он был чем-то значительно большим – своеобразным гарантом того, что я окончательно и бесповоротно не вернусь к прежней версии себя, к той студентке, которая толкалась в переполненных вагонах и считала копейки на проездной. Мы учились в одном классе ещё в школе, и он всегда казался мне добрым, отзывчивым, но простоватым парнем без особых амбиций.

У него всё складывалось как по стандартному шаблону среднестатистической российской жизни: любящая жена Галя, послушная дочка-отличница Машенька, которая ходила на фигурное катание, многолетняя ипотека на двушку в спальном районе, старенькая куртка с искусственным мехом, которую он носил уже лет пять, и удивительно добрые, честные глаза, в которых никогда не было ни зависти, ни злобы. Его размеренная жизнь шла по абсолютно прямой линии, кардинально отличаясь от моей траектории, которая все эти годы неуклонно взбиралась вверх, пусть и через три круга настоящего ада.

Когда несколько лет назад я предложила ему работу личного водителя, это было продиктовано сложной смесью чувств – искреннего сочувствия к его непростому материальному положению, желания помочь однокласснику, но и, если честно, странного ощущения власти над собственным прошлым. Он долго мялся, советовался с женой, переживал, что не справится с такой ответственностью, но в итоге согласился, и это решение изменило жизнь обеих наших семей.

И вот теперь, в самый критический, самый ответственный момент моей карьеры, именно он меня подводил. Я физически ощущала злость как жжение в груди, горячую волну, которая поднималась от солнечного сплетения к горлу. Хотя прекрасно понимала, что злиться в такой ситуации на человека, у которого случилось семейное несчастье, – значит быть настоящим чудовищем. Но даже чудовища, как оказалось, иногда носят дорогие дизайнерские платья и изысканные украшения.

До встречи оставалось меньше двух часов, и каждая минута была на вес золота. Я лихорадочно попыталась вызвать такси через все доступные мне приложения. О, какой же я была наивной… В разгар утреннего часа пик, в этом перегруженном районе города, где каждая машина была нарасхват, с одним из самых злобных и непредсказуемых алгоритмов подбора автомобилей, такси было так же недостижимо, как горячий душ в общежитии нашего университета на втором курсе, когда всё время не работал бойлер.

Приложение за приложением весело и издевательски сообщали мне, что «свободные машины в районе временно отсутствуют» и любезно предлагали «повторить попытку через несколько минут». Я повторяла снова и снова. Десять раз. Пятнадцать. Двадцать. Результат был неизменно отрицательным.

Последний проблеск надежды на спасение медленно, но неумолимо затухал. И тут в моих отчаянных мыслях всплыло метро – как старое забытое слово из детства, неприятное и режущее слух, но до боли знакомое. Я даже не сразу осознала, что мои ноги уже сами несут меня в направлении ближайшей станции подземки. Каблуки дробно стучали по неровному тротуару, пальцы судорожно сжимали кожаную ручку дорогой сумки.

Я отчётливо чувствовала, как рядом со мной, в ногу, шагает старая знакомая – паника, которую я так тщательно изгоняла из своей жизни долгими годами психотерапии и медитативных практик. Она противно шептала мне на ухо знакомые с детства слова: «Ты опоздаешь. Всё потеряешь. Твоя карьера закончится. И это будет только началом твоего стремительного падения вниз».

Станция метро встретила меня оглушительной какофонией звуков и внезапной вспышкой необъяснимого гнева – кто-то из спешащих пассажиров больно толкнул меня в плечо, не извинившись, кто-то выругался на чём свет стоит из-за какой-то мелочи, женщина средних лет с кричащим макияжем и в ярко-розовой кофте истошно орала в телефон, обсуждая с кем-то семейный скандал. Я не успела испугаться или растеряться – адреналин безжалостно гнал меня вниз по ступеням, к поездам.

На длинном эскалаторе, медленно спускающемся в недра земли, я до боли сжала зубы и попыталась взять себя в руки. «Я не принадлежу этому миру, – твердила я себе как мантру, – это всего лишь временное неудобство. Сейчас – глубокий выдох, потом – элегантный зал ресторана, аромат свежеобжаренного кофе, успешные переговоры и долгожданный контракт».

На платформе царил настоящий хаос. Кто-то безостановочно бежал, расталкивая окружающих, кто-то стоял в полной прострации, уставившись в экран телефона, кто-то нервно курил электронные сигареты. Мои глаза невольно натыкались на самые разные лица – усталые, злые, безразличные, на поношенную одежду, на слёзы в глазах молодой девушки, на угрюмую хмурость пожилого мужчины в засаленной куртке.

Я ощущала себя совершенно лишней в этом мире, как персонаж высокобюджетного фильма, случайно попавший на съёмочную площадку низкопробного сериала. В своём безупречном кашемировом жакете, посреди людей в серых куртках из дешёвых синтетических материалов, с потёртыми баулами и бесконечно усталыми глазами, я чувствовала себя белой вороной.

В переполненный вагон я влетела вместе с толпой таких же спешащих людей, словно меня подхватил и понёс мощный людской поток. Кто-то недовольно хмыкнул, наступив мне на ногу, кто-то пробормотал сквозь зубы дежурное «извините», не поднимая глаз. Знакомый скрежет тормозов, удушливый запах пота и дешёвых дезодорантов, старые потёртые сумки и рюкзаки, которые больно втыкались в рёбра.

Я с ужасом чувствовала, как мои тщательно уложенные волосы медленно, но верно впитывают в себя все эти запахи, как дорогой парфюм смешивается с ароматами подземки. И вдруг – горячий кофе. Обжигающий, липкий, ароматный – он потёк по рукаву моего жакета, по пальцам, оставляя тёмные пятна на светлой ткани.

Я резко обернулась – передо мной стоял студент, совсем мальчишка, с толстой стопкой конспектов и свёрнутыми в трубку чертежами под мышкой. Глаза виноватые, испуганные, он явно готов был провалиться сквозь землю.

– Извините, пожалуйста… – он не осмеливался смотреть мне прямо в лицо, – я не хотел, честное слово, меня толкнули…

– Всё нормально, – солгала я, чувствуя, как что-то горячее и злое клокочет у меня внутри от бессильной ярости. Тёмное пятно на жакете медленно расползалось, как кровавая рана на светлой коже.

Но это было только начало моих мучений. Дальше события развивались по нарастающей. Женщина с крупным, мясистым лицом и в грязной вязаной шапке грубо бросила в мою сторону:

– Эй, принцесса, чего встала как истукан, особое приглашение тебе нужно, что ли? – и бесцеремонно прошаркала к освободившемуся сидячему месту, задевая меня своей огромной сумкой.

Запахи в вагоне мешались в тошнотворный коктейль. Приторный парфюм пожилой женщины, которая, видимо, вылила на себя полфлакона дешёвых духов, острый аромат разогретой в микроволновке пиццы, которую кто-то ел прямо в вагоне, потом чей-то едкий дезодорант с отвратительным химическим запахом. Я дышала исключительно через рот, стараясь не вдыхать носом, и крепко уткнулась в угол вагона, надеясь стать невидимой.

До моей спасительной остановки оставалось всего две станции. Я могла пережить и значительно худшие испытания в своей жизни. Главное – выбраться отсюда живой и относительно невредимой. Вернуться в свой мир, к самой себе настоящей.

Но именно на выходе из вагона произошло нечто такое, что изменило весь ход этого проклятого дня.

Меня кто-то осторожно потянул за рукав – нежно, почти вежливо, без агрессии. Я медленно обернулась, готовясь к очередной неприятности. Передо мной стояла женщина лет сорока пяти, может, чуть старше. На ней была грязная вязаная кофта с затяжками, потёртая до дыр куртка неопределённого цвета, волосы собраны в спутанный, небрежный хвост. Лицо обветренное, сгоревшее от солнца и времени, руки шершавые, в мелких порезах. Но голос – не умоляющий, каким я ожидала его услышать, а просто человеческий, тихий:

– Простите, что беспокою… не могли бы вы помочь хоть немного?

Я инстинктивно сжала губы в тонкую линию. У меня катастрофически не хватало ни душевных сил на сочувствие к чужим бедам, ни времени на благотворительность. Встреча через сорок минут, а я выгляжу как потерпевшая кораблекрушение. Я решительно шагнула вперёд, пытаясь обойти эту женщину.

– Вы же видите, что можете помочь… Просто не хотите… Скажите, почему? – в её голосе не было ни обиды, ни злости, только искреннее недоумение.

Я остановилась, словно споткнувшись о невидимое препятствие. Медленно обернулась. Встретилась с ней взглядом – серые глаза, усталые, но живые.

– Не люблю, когда у меня выпрашивают, – мой голос прозвучал глухо и чужеродно, словно эти слова произносил кто-то другой, не я.

Эта фраза определённо была не моей. Я когда-то услышала её в институте, на четвёртом курсе. Её произнесла моя подруга Катя Карташова – уверенная в себе, язвительная, всегда знавшая себе цену девушка из обеспеченной семьи. Она бросила эти слова, когда жестоко отвергла влюблённого в неё парня по имени Серёжа – тихого, скромного мальчика с филфака.

Он полгода дарил ей цветы, которые покупал на последние деньги, писал трогательные стихи, приглашал в кино на премьеры, которые сам не мог себе позволить. А Катя однажды фыркнула с презрением: «Ненавижу мямлей. Вечно что-то выпрашивают – внимание, любовь, жалость. Противно». Серёжа после этого исчез из нашей жизни, как и многие другие поклонники. А Катя всё ждала своего принца, который так и не появился.

Я быстро шагала прочь от этой несчастной женщины, поднимаясь по ступенькам к выходу из метро, и чувствовала, как что-то важное во мне медленно распадается на части. А может быть – наконец-то вскрывается, как нарыв. Что-то такое, чего я много лет не хотела видеть и признавать в себе.

Ресторан «Времена года» был почти пуст в этот ранний час – всего несколько столиков с одинокими посетителями. Внутри царила атмосфера свежести и спокойствия: лаконичный дизайнерский интерьер в бежево-коричневых тонах, живые орхидеи на каждом столе, тонкий аромат свежеобжаренного кофе, смешанный с нотками ванили. Я сняла испачканный жакет, аккуратно сложила его пятном внутрь и повесила в гардеробе. Сердце всё ещё колотилось как бешеное после всех утренних приключений.

Елена Викторовна Соколовская уже сидела за столиком у большого панорамного окна с видом на центральную площадь города. На ней было платье изумительного цвета холодного изумруда, которое, казалось, создавалось специально для её фигуры, маленькая сумочка от известного французского дизайнера – идеально в тон платью. Каждая складка одежды, каждый аксессуар выглядели как отточенная музыка стиля. Я приблизилась к столику, стараясь выглядеть уверенно, и мысленно прорепетировала свою самую обаятельную улыбку.

Она подняла глаза от изучения меню и посмотрела на меня. Её лицо мгновенно изменилось – из нейтрально-вежливого стало холодным и отстранённым. Чашка кофе медленно вернулась на блюдце.

– Доброе утро, Анна Сергеевна, – её голос звучал ровно, но в нём чувствовался лёд.

Холод пронзил меня, как ледяной нож. Каждое слово резало по живому.

– Я очень ценю в своих потенциальных партнёрах пунктуальность и умение держать слово, – продолжила она, не приглашая меня сесть. – К сожалению, вы не соответствуете этим простым требованиям. Была рада с вами познакомиться.

Она встала, взяла сумочку и направилась к выходу, даже не обернувшись в мою сторону.

Я стояла как вкопанная, бессмысленно глядя на циферблат своих часов. Опоздание составляло ровно одиннадцать минут – по меркам обычной жизни сущая ерунда, по меркам деловых отношений – катастрофа.

Я попыталась говорить, объяснять сложившуюся ситуацию, просить дать мне ещё один шанс, рассказать про форс-мажор с водителем:

– Елена Викторовна, подождите, пожалуйста, позвольте объяснить…

– Не люблю, когда у меня что-то выпрашивают, – ответила она, обернувшись. На её лице было точно такое же выражение брезгливого превосходства, с каким я недавно смотрела на бездомную женщину в метро.

И вот теперь получалось, что я – попрошайка. Только прошу не о куске хлеба для себя, а о возможности остаться в том мире, который считала своим по праву.

Когда Елена Викторовна ушла, я медленно опустилась на стул за пустым столиком. В этот момент я обнаружила, что потеряла свой любимый брелок – маленькую серебряную собачку, подарок мамы на восемнадцатилетие. Полная ерунда в масштабах произошедшей катастрофы. Но именно через такие мелочи, как трещины в стене, рушится самая крепкая броня, которую человек годами выстраивает вокруг себя.

Я подумала о том, что стала пустой внутри. Поглощённой исключительно внешним успехом и социальным статусом. Забыла, как быть просто живым человеком, способным к состраданию и элементарной человечности.

Внезапно я встала и пошла обратно. В метро. Искать ту женщину, которую так жестоко отвергла полчаса назад. Извиниться перед ней. Хоть как-то исправить совершённую подлость, вернуть себе право называться человеком.

Но её уже не было на том месте. Я прошлась по всей платформе, внимательно всматриваясь в лица прохожих, поднялась на поверхность, обошла все близлежащие переходы. Напрасно. Женщина исчезла, растворилась в многомиллионном городе.

И вдруг, когда я уже собралась уходить ни с чем, услышала знакомый голос:

– Вы что-то обронили, – сказал он спокойно.

Я резко обернулась. В протянутой руке – мой потерянный брелок с серебряной собачкой. А в усталых серых глазах – удивительное спокойствие, мудрость и даже лёгкая, грустная, но искренне добрая улыбка.

Передо мной стояла та самая женщина, которую я так грубо отвергла около часа назад.

– Спасибо вам… – прошептала я, с трудом сдерживая подступающие слёзы. – Простите меня, пожалуйста. Я вела себя отвратительно. Пойдёмте, я угощу вас кофе? Или обедом? Расскажите мне о себе…

И мы пошли в ближайшее кафе. Две совершенно разные женщины – одна в дорогом платье, измученная собственными амбициями, другая в потёртой куртке, но сохранившая человеческое достоинство. Но, может быть, на одно драгоценное мгновение мы стали одинаковыми – просто людьми, способными понимать друг друга.

И я совершенно точно знала – не случайно судьба заставила меня тогда спуститься в метро. Это был урок, который нельзя было получить никаким другим способом.