Тайна проклятого рода

Девицы шептались, что хоть и честен он, да зол. С кучей недомолвок рассказывали историю его женитьбы, когда то ли он невесту украл, то ли она его увела, но случилось перед свадьбой нечто крайне неприличное, о чем вот уже тридцать лет судачили, не поверяя невинным девам и сотой доли правды.

Каким боком Елизавета Волошина, мелкопоместная дворянка, пусть и известная писательница, могла быть связана с такой одиозной личностью, Катя не задумывалась. Мысли в голове бродили и вовсе странные: вот сейчас она с этим князем поедет в Царское Село, заберет из банка свои деньги и вернется к тетушке.

Или не вернется.

Лучше отправит тетушке телеграмму, пусть сама в Петербург едет. И чтобы никаких губернских женихов! Жениха с такими деньгами они и в Питере найдут, если тетушке уж так хочется свадебку. Тетушка, чай, не так уж стара – если ей приданое хорошее положить, можно и отставного штабс-капитана подыскать, а то и ротмистра! Лишь бы представительный был, чтобы ни один купчина не смел глазеть на хозяйку Малых Шарпенуазов!

Катя живо представила себе этого будущего тетушкиного жениха: высокого, непременно с усами, да с проседью в них. Так ярко представила, что он перед ней прямо и возник – перегородил дорогу и пробасил:

– Как прикажете доложить-с?

Усы при этом забавно зашевелились, и Катя на секунду опешила, соображая, что же это за чудо такое – ну не может же ротмистр, пусть и отставной, стоять в расшитой ливрее у дверей! А штабс-капитан – тем более.

Но и эта мысль быстро улетучилась. Зато язык не подвел:

– Екатерина Волошина к князю Врановскому, – звонко заявила она. – И без промедления!

Для пущей убедительности Катя еще и рукой махнула, и шагнула вперед, каким-то чудом оттеснив швейцара от дверей. А потом легонечко, мизинчиком только, толкнула дверь – и та распахнулась настежь.

Решив, что это в столице новая мода – так визитеров встречать, Катя зацокала каблучками по итальянскому полированному мрамору, коим был выложен пол в особняке. Сзади нее закричали, зашумели.

Вроде как даже просили остановиться, обождать.

Но ноги сами несли вперед.

Сначала по лестнице, потом направо, снова направо… К массивной двери из темного французского дуба, украшенной резьбой и бронзовыми накладками, за которой… за которой громко стучало чье-то сердце. И Катя почему-то знала, что это сердце как раз того, кто ей сейчас нужен, а чудесный, манящий запах, проникающий сквозь замочную скважину, лишь подтверждал это.

От мерного стука в глазах темнело – ненормально, но… восхитительно.

Дверь распахнулась неожиданно легко, даже легче, чем парадная. Грохнувшись о стену, она едва не задела Катю, но та ловко увернулась и ворвалась в помещение.

Комната оказалась кабинетом.

Тяжелые портьеры на окнах были задернуты, не пропуская ни единого лучика света. Освещалось пространство газовыми рожками, что в сочетании с массивными шкафами из темного дерева делало его мрачным.

В дальнем конце стоял огромный рабочий стол, за которым могли бы разместиться несколько человек. На столе красовались бронзовый бюст императора и пресс-папье в виде раскинувшего крылья ворона.

У стола, опершись на него кончиками пальцев, стоял высокий брюнет лет тридцати, не больше. На престарелого князя Врановскогого, каким его успела представить Катя, он совсем не походил. Да и сердце стучало как у молодого. И пахло от него не старостью, а… злостью?

На красивом лице его застыло выражение крайнего презрения и даже брезгливости. Это Катеньке совсем не понравилось. Она тут же решила, что неплохо бы этого брюнета бюстом государя по голове тряхнуть, чтобы не сверкал так глазищами.

Катя прям увидела, как подходит к столу, хватает бюст и опускает его на чернявую макушку. А брюнет падает на пол, и вокруг головы его растекается багряная лужа.

Картина была так отвратительна и так привлекательна, что она сама на мгновение ужаснулась своей фантазии. Ужаснулась и на какое-то мгновение осознала: такие мысли еще менее нормальны, чем показанный дамам язык. И она, благовоспитанная Катя, ведь совсем не должна так себя вести!

Это будто и не она…

Может, ее чем-то опоили? От Сосипатры и не такой подлости стоило ждать.

Откуда-то пришла уверенность – да, опоили. Иначе и быть не может. Ради капиталов могли не только опоить, а и вовсе отравить – не сейчас, а после свадьбы. Тут же захотелось императорским бюстом огреть уже не непонятного брюнета, а соседушку с сыном. Да и тетушке добавить, чтобы в следующий раз не отправляла племянницу непонятно с кем и непонятно куда. А то вон чего удумала – замуж выдать, когда жизнь Катина, возможно, только налаживаться начала.

Невероятным усилием Катя заставила себя не думать о тетушке, хотя воображение уже рисовало ее лежащей рядом в этом самом кабинете с разбитой головой – и от этого становилось так радостно и легко…

– Михаил Львович Врановский? – с усилием произнесла она, хотя во рту пересохло так, что каждое слово царапало горло битым стеклом.

Брюнет, не отводя от нее взгляда, сделал несколько шагов назад, медленно зашел за стол, опустился в кресло.

– Это мой отец, – наконец ответил он, тоном таким спокойным, что еще немного и перейдет в ледяное презрение.

– У меня к вашему отцу дело. Моя мама, Елизавета Волошина, оставила мне наследство и поручила меня его опеке. Я только что была у нотариуса, и он выдал мне все бумаги. Я хочу встретиться с ним. – Шагнула Катя к столу, стараясь думать только о деле и не позволить странным мыслям захватить сознание.

Она положила на стол папку с документами и шкатулку. Огляделась. Заметив невысокое кресло для посетителей, бесцеремонно пододвинула его поближе – и это добавило еще больше презрения в глаза Врановского-младшего.

– Боюсь, это невозможно, – ледяно ответил он. – Мой отец был найден мертвым не далее как сегодня утром в городском парке. Вы разве не знали?

Катерина судорожно вздохнула и замотала головой.

– Нет, – выдавила она. Потом, вспомнив правила приличия, добавила: – Примите мои соболезнования.

Правда, попытка вернуться в образ благовоспитанной барышни провалилась с позором – она наклонилась вперед и зачем-то хищно облизнула губы.

– Не стоит, – выражение лица мужчины стало еще страннее. Он откинулся в кресле и как бы невзначай выдвинул ящик стола. Потом резко поднял руку – и в ней оказался пистолет, направленный прямо Кате в лоб. – Соболезнования оставьте при себе. А лучше расскажите, какие дела могли связывать моего отца с вашей скандальной матерью. И поверьте, ложь я почую, так что вам лучше не лгать. И выстрелить я не побоюсь. Если учесть, что этот пистолет заряжен серебряными пулями, заговоренными на таких тварей, как вы, спастись вам, дочь Елизаветы Волошиной, не удастся.

Кате надо было испугаться. И где-то в глубине души она действительно испугалась. Но страх мгновенно растаял, и она, поражаясь собственной наглости, подтолкнула папку по столу в сторону Врановского. Одним пальчиком. И языком цокнула, качая головой с упреком – мол, ай-ай-ай, разве так с гостьями обращаются?

Дуло пистолета не дрогнуло, когда княжич левой рукой раскрыл папку и вытащил первый лист.

Катя хихикнула: зрелище ей показалось забавным. Удерживать на лице выражение презрения княжич больше не мог – одним глазом он читал, другим следил за Катей, отчего запах исходящей от него злобы стал еще сильнее и… вкуснее.

Настолько вкуснее, что Катя откинулась в кресле, прикрыв глаза и наслаждаясь им, как ароматом крепкого кофе. Ей было хорошо. Очень хорошо. Ну да, странный брюнет не опускал пистолет, называл ее тварью и пугал заговоренными пулями. Но как восхитительно пахла его злость! И как прекрасно стучало его сердце!

Склонив голову набок, Катя прислушалась к биению. Каждый «тук» казался музыкой, завораживающей настолько, что реальность вокруг притуплялась.

Притупилась настолько, что даже скрип открывающейся за спиной двери не заставил ее насторожиться.

А потом Катю окатили ведром воды, как помойную кошку, устроившую концерт в неположенном месте.

– Только что освятил, свеженькая! – радостно гаркнул кто-то сзади. А потом разочарованно добавил: – Надо же, не дымится! Эх, так то-о-о вернее…

Катя успела почувствовать удар по затылку (хорошо хоть вскользь), увидела, как Врановский закатил глаза, и услышала его обреченное:

– Идиот!

– Я, кажется, схожу с ума, – пробормотала она, пытаясь встать, хотя голова кружилась, а в ушах звенело.

И тут «кто-то» (метко окрещенный княжичем как «идиот») надел ей на голову ведро. Этого Катя уже не выдержала – и свалилась в обморок…

Глава 8

– Будет знать, упырица проклятая! – Удовлетворённо проворчал здоровенный детина в мундире гренадера Преображенского полка. – И как она все заслоны прошла, ваше сиятельство? И святая вода не подействовала! Но шалишь – мы и не с такими справлялись!

Он с явным удовольствием посмотрел на ведро. Вода – водой