Мера удара. Заиндевелые лица в сумерках

Когда он проник на территорию усадьбы, никто у него ничего не спросил, никто не подошёл узнать, ни что это за люди сидят в «Ладе»-девятке, ни что им надо. Кто только не приходил в этот двор, столько людей, друзей или поставщиков. А сейчас здесь, посреди лужайки, на шикарной, зелёной, несмотря на зимнее время, траве стоял он, Феликс Фагин, опьянённый запахами деревни, которые ему не так часто доводилось вдыхать. Запах травы и крупных животных. Какие же запахи до этого сопровождали его жизнь? У пустырей, у подвалов зданий, у зачуханных улиц совсем другие запахи. Это запахи запустения, гниения, сырого цемента и пыли. Выбросы пивных паров из кафе, прокуренных до зари, запах мотоциклетного масла и бензина, а в платных туалетах – ядовитый запах антисептика и дешёвого мыла. Короче, запахи бедности, не говоря уже об испарениях тюрьмы, гадостного супа, запахе хлорки в кране с холодной водой и всего такого прочего… Вот что он, Фефа, привык вдыхать с детства в своей недолгой жизни. Поэтому вдыхать сейчас запах природы и лошадей его ноздри отказывались, а виски больно сдавило. И восхищение, с которым он вошёл во двор усадьбы, сменилось чувством отрешённости, отвращения и досады на самого себя. Он заметил двух мужчин, стоявших примерно в полусотне метров от него, застегнул куртку и решился подойти.

* * *

– Мы быстро смотаемся туда и обратно, – говорил Адам. – Будем там завтра вечером и вернёмся через день.

Человек, к которому он обратился, был примерно его возраста, лет пятидесяти. Не будучи деревенским жителем, это был мужчина крепкого, крестьянского сложения, с квадратной приземистой фигурой на коротких и мощных ногах. Он мотнул головой как бы в знак благодарности Адаму за полученные указания и взобрался на свой трактор. На минуту он подумал, что хозяин забыл справиться о его здоровье, как делал каждое утро. Но и не подумал упрекать его за это, потому что заметил озабоченный с утра вид хозяина, а когда шумно заводил мотор, то увидел, как тот делает ему знак подойти:

– Ну как сегодня твоя язва, Михалыч?

– Так себе, не очень, Адам Фёдорович…

– Ты знаешь, сегодня утром слышал по телику, что в Таиланде для лечения язвы продают новорождённых крыс, их надо есть варёными… Так что не стесняйся… здесь у нас крыс навалом… Моя жена будет только благодарна…

Михалыч улыбнулся: хозяин не забыл о нём. Хотя шутка показалась ему несколько сомнительной, потому что во взгляде Адама не было улыбки. Когда он отъезжал на тракторе, тот уже шагал в сторону стойла с жеребцами, как вдруг незнакомый голос заставил его остановиться:

– Это вы Борейко?

– Я, а что? – сухо ответил Адам.

– Пойдёмте со мной!

Голос звучал настоятельно и не вязался с видом крепкого парня, переминавшегося с ноги на ногу. Изображая лицом нетерпение, Адам посмотрел на часы.

– Пойдёмте, – повторил Фефа.

– А вы кто?

– Сейчас не время для базара. Я сказал, пойдёмте со мной! Значит, надо идти, и побыстрее!

Адам смерил незнакомца взглядом.

Тому явно было не по себе, и не только потому, что он, видимо, разучился вежливо разговаривать с людьми. С такими, как Адам Борейко, у Фефы вообще не было случая общаться. И мест таких он никогда не посещал. Но было ещё кое-что: такой агрессивный тон он взял, скорее всего, от смущения, потому что незнакомый господин спокойно стоял перед ним на фоне шикарного пейзажа, и всё это его завораживало и подавляло.

Неподалёку от них молодой человек закрывал заднюю дверь фургона, в котором колготился жеребёнок. Адам проводил его взглядом и повернулся к Фефе:

– Вы что себе вообразили и за кого здесь себя принимаете? – сказал он весьма твёрдым тоном. – И что это вообще всё означает, а? Я здесь у себя дома! Извольте немедленно покинуть моё частное владение!

Фефа напрягся и отвёл взгляд, не зная, куда его направить. Наконец уставился в землю и пробормотал, глотая слова:

– Ладно… ладно… Всё путем… Нет проблем…

И снова стал переминаться с ноги на ногу. Выжидая, Адам молча смотрел на него.

– Там… Вальтер… – выдавил Фефа.

Адаму пришлось собрать все силы, чтобы не выдать своих чувств. Вальтер. Только что Вера приходила сообщить ему, что осуждённый Валерий Терниев с сообщником совершил побег из тюрьмы и они убили полицейского. Никаких других подробностей по радио больше не передавали. И вот теперь сообщник стоял перед ним, и Вальтер тоже был неподалёку.

– Где? – тихо спросил Адам.

Кивком головы Фефа указал за пределы двора. Они одновременно, друг за дружкой, быстрым шагом двинулись к воротам. Адам, казалось, перестал замечать своих работников вокруг, не смотрел и на животных. Вальтер. Он думал только о Вальтере и о том, что уже раньше не раз испытывал желание его увидеть, спустя столько лет. Фефа же спрашивал себя, почему этот человек, идущий за ним, не обращается к нему на «ты».

Владение окаймляла просёлочная дорога. По ту сторону тянулись бесконечные поля, запорошенные жидким первым снегом. Дальше, к югу, жгли кустарник, и чёрный дым рваными клочьями поднимался в серое небо. C запотевшими стёклами «Лада»-девятка стояла в сотне метров от входа на ферму. Вальтер не чувствовал движения пули в теле, но ему это было уже безразлично. Было бы даже хуже, если бы он определил её место, потому что ему доставляло болезненное удовольствие представлять в уме, где именно застрял этот округлый заострённый кусок металла. До невозможности упрямый, ужасно настырный и злой.

Вдруг сквозь запотевшее окно он разглядел две синеватые фигуры, после чего передние дверцы машины распахнулась. Внезапно к нему вернулась боль. Внутри что-то порвалось. Тихий такой, глухой щелчок. Как подземный взрыв. Но он держал глаза раскрытыми, не хотелось пропустить момент.

Адам присел на переднее сиденье, захлопнул дверь и несколько секунд медлил, прежде чем повернуться.

– Привет, Вальтер.

Фефа включил мотор. У Вальтера хватило сил вместе с улыбкой адресовать Адаму слабый, непонятный жест, как бы означавший: «Ну да! Это я! Вот явился, не запылился» или «Ты думал, что мне крышка, а вот и нет, меня никогда не ухлопают!»

Машина тронулась с места, и Адам, глядя перед собой на дорогу и низкое небо, может быть, слишком сухо велел: «Давай сделаем круг позадками».

* * *

Комната, обитая вагонкой, выглядела по-деревенски добротно. Уют ей придавали и старые семейные фото в рамках, развешанные на гвоздиках, вколоченных прямо в стену, и неказистые пейзажи, похоже, выполненные художником-любителем, и причудливая люстра из разноцветного стекла с зелёным абажуром, и особенно старинный комод, заставленный фигурками лошадей.

– Врач скоро будет, – сказал Адам, входя в комнату. – Отдыхай пока.

– Спасибо, Адам.

Голос Вальтера был едва различим, звучал глухо через чуть приоткрытые губы, и всё его лицо выражало беспомощность, к которой он не привык. Прислонившись носом к окну, Фефа наблюдал за движением во дворе фермы, время от времени зябко и резко поводя плечами, как будто хотел сбросить змей, заползших под его куртку.

– А как Вера? – спросил Вальтер.

Рубашку с него сняли, и рядом с ним на тумбочке горкой лежали чистые белоснежные салфетки, а в пластиковой корзинке на полу уже валялись другие, скомканные и пропитанные кровью.

– Нормально. Ты её скоро увидишь. Она поехала в магазин купить кой-чего.

Фефа зашёлся кашлем, и Адам перевёл озабоченный взгляд на него. Вальтер заметил это.

– Прости, я не знал, куда ещё податься, – начал он. – Вот мы и подумали, что… В общем, я себе сказал, что…

Адам смотрел теперь, как Фефа нетерпеливо стучит носком своей кроссовки по стене, под окном.

– Извини меня, что я сюда приперся… к тебе…

Движением головы Адам успокоил Вальтера, а тот в ответ подбородком указал на Фефу.

– Его дружок нас сдал…

И он сразу замолк, так как с каждой секундой слабел всё больше и больше, надеясь вызывать у Адама целую гамму воспоминаний о стольких вещах и стольких годах. Но Адам не спешил с вопросами. И Вальтер решил добавить:

– А Марат Джаниев…

– Меня это не интересует, Вальтер, – мягко прервал его Адам.

Вальтер не понял, что этим хотел сказать его бывший напарник.

– Я знаю, – сказал он, – но Марат убит… Если его брат узнает, что я здесь, с тобой… всё может начаться снова…

Теперь Фефа уже тёр низ стены носком другой кроссовки и тихо шлёпал лбом по оконному стеклу.

Адам подъехал ближе к кровати на треугольной табуретке с колёсиками.

– Послушай, Вальтер, – сказал он, – ты ведь знаешь, чем занимается Арслан Джаниев вот уже десть лет? Недвижимостью. Не станет же он снова заваривать кашу из-за того, что его брата убили…

Вальтер смотрел на него, не отвечая.

– Я помогу тебе встать на ноги, – продолжил Адам. – Ты останешься здесь столько, сколько захочешь, только не перебивай меня. Если захочешь перебраться за границу со своим приятелем, я вам это тоже организую. Всё остальное меня не касается…

Вальтер по-прежнему молча смотрел на Адама. Взгляд его стал жёстче. Он медленно повернул голову в сторону Фефы, который застыл, прислонившись лбом к окну и, наверное, сгорал от нетерпения. Вальтер его хорошо знал. Три года дышать одним воздухом в камере, видеть одинаковые сны и делиться куревом или мужскими откровениями вместо воспоминаний, ведь общих у них не было. Он его слишком хорошо знал, чтобы представить, что сейчас думал Фефа, услышав слова Адама.

Вальтер отвернулся, чтобы Адам не увидел на его лице гримасу разочарования. И не заметил, как тот понимающе трясёт головой и как в его сузившихся глазах мелькнуло что-то озорное, ребяческое. Может, он пытался так выразить своё сочувствие Вальтеру, какое-то понимание. Но вряд ли. Уже поздно, слишком поздно, и всё уже далеко, в прошлом. Да и Вальтера уже вряд ли наставить на путь истинный. С этой мыслью Адам поднялся во весь рост:

– Пойду поищу тебе одеяло.

Когда он вышел, Фефа скользнул к шкафу, куда Адам повесил одежду Вальтера, и порылся там, пока не нашёл мятую пачку сигарет с подтёками крови.

– Будешь? – спросил он раненого.

Вальтер отказался, слабо мотнув головой.

– А я буду. Даже парочку выкурю.

Глаза Вальтера как будто говорили: «Уймись», и Фефа уловил этот взгляд.

– Меня здесь колбасит, муторно как-то, – сказал он. – Я тебе вот что скажу… Дрейфит твой кореш, мнётся, очкует, того и гляди обделается, ей-богу.

Он обвёл взглядом уютную комнату и добавил:

– На его месте… со всей этой лепотой, у меня бы тоже очко играло.

Вальтер попытался приподняться на одном локте и упал.

– Заткнись, придурок…

И уже совсем другим голосом добавил:

– Ты бы знал, кем был Адам…

* * *

Обшлага его брюк, заляпанные коричневатыми пятнами засохшей грязи, невыгодно контрастировали с бежевой расцветкой ковра. Не говоря уже о покрытых вязкой торфяной массой подошвах туфель. Не в силах усидеть на месте, Андрей Благо поднялся. Он вообще был непоседой, не мог долго оставаться в одном положении, даже в таком элегантном салоне, хотя уже почувствовал усталость от гонки – сначала была засада, потом стрельба. И потом изнурительный бег по полям и лесам, какого он не припоминал в своей жизни уголовника – считал, что денди не должны бегать, – пока не вскочил в случайный автобус. Но и там дух не удалось перевести: развалюху так трясло по выбоинам грунтовки, что Андрей с трудом сдерживал подкатившую рвоту. Его продолжало мутить всю дорогу, хотя рвать было всё равно нечем – с утра во рту у него не было маковой росинки.

И вот в уютном салоне, где он начинал терять терпение, его снова начало мутить. Неясно почему, но оливковый цвет обоев салона усиливал желание вырвать. Оливковыми была и обивка кресел и скатерти на овальном столе, и даже обложки книг, выставленных в ряд в стенном шкафу явно напоказ. Для встречи запыхавшегося уголовника люстру в салоне не зажгли, обошлись настольной лампой с абажуром оливкового цвета. На секунду ему показалось, что его самого тоже покрасили в оливковый цвет распылителем. Он здесь задыхался. Тошнота не проходила. В своей жёлтой с зелёными огурцами рубашке, голубом пуловере и тёмно-зелёных вельветовых штанах он ощущал, что ему явно не место среди развешанных по стенам копий картин старых мастеров в помпезных застеклённых рамах, которые так и подмывало разбить.

Кроме того, у Андрея Благо ужасно пересохло в горле. Заметив в углу позолоченный сервировочный столик на колёсиках, он подошёл к нему и поразился разнообразию выставленных напитков – водка «Премиум», джин, скотч, порто и даже ром «Бакарди». Не хватало только «Мартини» и «Кампари». Не особо стесняясь, он плеснул себе приличную порцию джина и выпил залпом. Сухость в горле как рукой сняло. Он уже пригубил вторую порцию и чуть не поперхнулся, когда услышал:

– А ты не теряешься, Андрюха, как я посмотрю…

Говоривший прикрыл за собой дверь в салон, и Андрей, повернувшись к нему лицом, чуть не зажмурился от ярко-оранжевого цвета шлафрока с золотыми разводами, наброшенного на рубашку вошедшего. Он растерянно протянул бутылку джина мужчине в шлафроке, но взгляд, брошенный на него хозяином дома, заставил его вернуть бутылку на столик.

– Так это… я насчёт вашего брата, – промямлил он смущённо.

– Ты мне уже это сказал по телефону. А в чём проблема?

В своём ярком одеянии и с шарфом вокруг шеи мужчина выглядел опереточным персонажем.

– Ну? – нетерпеливо произнёс он. – Проблема в чём?

– С ним случилась… неприятность, – глупо сказал Андрей.

Мужчина воздел глаза к люстре.

– Ну и чё? Опять? Что на этот раз?

– Завалили его, – наконец выдохнул Благо.

Арслан Джаниев не выказал никаких эмоций, не стал зажигать сигарету, поднесённую ко рту, и совершенно безразличным голосом спросил:

– Марат родился под созвездием Му…ка. Каждый божий день праздновал свой день рождения, и надо же, окончил как м…к. Я ошибся?

Андрей замешкался, не зная, как реагировать. Через окно он разглядывал острые позолоченные набалдашники на чёрной металлической ограде новёхонькой виллы Джаниева. За оградой то и дело мелькали бесшумно проплывавшие мимо крутые тачки непростых жителей элитного квартала. Точнее, небожителей.

– И ты весь этот путь прошлёпал, чтобы притащить мне эту благую весть? – продолжил Джаниев. – Давай-ка развивай информацию…

– Прослышали мы, что Вальтер… э-э Валерий Терниев откинулся с кичи, сделал ноги… – неуверенно начал Андрей.

Джаниев недовольно свёл брови.

– Кореш один шумнул… – добавил Благо.

– Ну и? – без вариаций произнёс Джаниев.

В долю секунды Андрей снова увидел, как во двор схрона въезжает серебристая «Мазда», открывается дверь машины, и Саня Огонёк выскакивает наружу, катится по земле, встаёт на ноги и исчезает за домом.

– Вот так… – снова глупо закончил Благо, пожимая плечами.

– Чё вот так? – уже не скрывая раздражения, вопрошает Джаниев, замолкает и, откашлявшись, продолжает: – Ладно, я усёк, Вальтер соскочил… в бега подался… и ты ничего умней не придумал, чем заявиться ко мне с россказнями о смерти моего м…ка-брата?

– Он мне все мозги проел про этого Терниева…

Джаниев резким жестом не дал ему продолжить. Он присел, но не в оливковое кресло, а на чёрную тумбочку рядом, скрестив ноги так, что его домашние брюки оголили бледные лодыжки с фиолетовыми прожилками вен. Андрею Благо окончательно стало не по себе от того, что сверлящий взгляд слишком тёмных глаз этого грёбаного магната недвижимости буквально впился в подтёки грязи на бежевом ковре, оставленные брюками и обувью пришельца.

– Надо же, – наконец задумчиво произнёс Джаниев, – столько лет тянется эта му…цкая история… и никак не закончится.

«А мне до этого какое дело? Я здесь ни при чём», – чуть было не сказал Благо, но вовремя сдержался.

Джаниев поднялся так же резко, как и присел.

– Надеюсь, крыша больше ни у кого не поедет… дров пацаны больше не наломают… – сказал он, ни к кому не обращаясь, но, судя по его тяжёлому вздоху, был в этом совсем не уверен.

По квартире разнёсся звон колокольчика на входной двери. Джаниев подошёл к окну и, внезапно сбросив шлафрок, просипел:

– А теперь линяй отсюда… быстро.

Андрей воспринял приказ с облегчением и направился было к входной двери, но хозяин квартиры остановил его:

– Не туда, давай сюда! – и показал на другую дверь, задёрнутую шторой. – Сюда, говорю! И чтоб я больше тебя здесь не видел!

Андрей уже приготовился исчезнуть в узком тёмном коридорчике, ведущем к запасному выходу, но Джаниев бросил вслед:

– Как тебя найти, если понадобишься?

Благо медленно назвал несложный номер своего мобильного.

– Доброго дня тебе, Арслан. Ты, наверное, уже в курсе…

– В курсе чего, начальник?

Открыв дверь, он не стал приглашать двух полицейских в салон, откуда только что смылся Андрей Благо. Втроём, почти касаясь друг друга, они стояли в прихожей, не очень просторной по сравнению со всей квартирой. Если бы он мог, майор Мареев поправил бы положение огромного, почти настоящего шерстяного жирафа, расположившегося немым декором возле вешалки.

Полковник Никифоров проинформировал хозяина квартиры Арслана Джаниева о прискорбном происшествии с его братом Маратом. Его сладкий, почти заискивающий тон покоробил щепетильного Мареева. Когда они вернулись к служебной машине, под раскидистые липы за оградой виллы, не прошло и десяти минут. Им не было нужды обмениваться впечатлениями о разговоре с Джаниевым, чтобы ещё раз понять, что они совершенно не готовы и не способны понять друг друга.

* * *

Капельница прямо-таки завораживала Фефу. Все эти гибкие прозрачные трубочки и жидкость, струящаяся по ним. Хотя он не впервые видел этот прибор. Первый раз, когда он был ещё слишком молод, чтобы понять, как это устройство работает и зачем оно нужно. Это было в районной больнице. Человек, у которого из носа торчали такие же трубочки, был его отцом, и, поскольку через два дня он умер, Фефа сохранил печальные воспоминания о приборе. С тех пор это устройство навсегда связалось у него со смертью. Но потом его товарищи из спортивной команды, попавшие в аварию на мотоцикле, говорили, что обязаны капельнице жизнью. Тем не менее его мнение о приборе не изменилось, и он всё равно считал его про́клятым.

Казалось, что Вальтер спокойно спит и нормально дышит. В прихожей Адам помог доктору Зелину надеть пальто, и Фефа, переведя взгляд с постели раненого на двух мужчин, стоящих перед дверью, смущённо почувствовал, что здесь, как и повсюду, всё идет своим чередом. Все, кто мог, двигались у него на глазах, но он был исключён из этого движения. Он не мог это как-то грамотно сформулировать, просто чувствовал. Лошади, спокойно гулявшие во дворе, например, не знали, что могли бы быть ещё более свободными. Как только за Адамом и доктором закрылась дверь, кулаки у Фефы сжались сами собой.

– Позвоню тебе через пару-тройку часов, – сказал доктор Зелин, садясь за руль своей машины.

– А если он проснётся?

– Он не проснётся раньше времени. Могу я тебе задать один вопрос?

– Не можешь, Женя, – отрезал Адам.

– Погоди, Адам, я ведь слышал сообщение по радио. И приехал к тебе сюда…

– У меня нет ответа на этот вопрос, прости…

Зелин не стал настаивать. Он давно научился не пытаться узнать слишком много. Но на сей раз он позволил себе спросить, потому что знал, кто такой Валерий Терниев. В своё время он лечил многих друзей Адама, очень многих. С тех пор многие уже оказались в могиле, редко из-за старости. Другие сидели в тюрьме, третьи убыли за границу и растворились в пространстве. Когда-то считалось, с Кипра или Мальты не выдают. Зелину хотелось бы, чтобы к нему не было никаких претензий со стороны власть предержащих. Ну вытащил он несколько пуль из нескольких тел, это ведь не преступление. Долгое время он мечтал, чтобы кто-нибудь из этих беглецов захватил его с собой и увёз на своей яхте далеко-далеко, например, в Полинезию или на остров Пасхи. Нет, ни один из них об этом не подумал. Когда затягивается рана, повязку снимают и выбрасывают, а не хранят, как сувенир на память.

Все вытащенные пули Евгений Зелин сохранил. Все. Все. Бережно. Жаль, что к каждой он не прикрепил бирочку с именем человека, в теле которого пуля побывала. Но это было не обязательно: доктор Зелин помнил все имена.

Уже включая мотор, он перехватил взгляд Адама и на секунду увидел совершенно другого человека, абсолютно из другого времени.

– Только без упрёков, Женя, – попросил Адам.

А тот его и не упрекал. Только ему было трудно согласиться с тем, что Адам ни словом не намекнул на прошлое, тогда как раненый Вальтер лежал в комнате на втором этаже. Ему на минуту захотелось, чтобы прошлое вернулось и всё было бы как тогда. В уже далёкие и лихие 90-е, когда они ещё были относительно молоды. Уже лет двадцать, как к нему никто такой не обращался за помощью. Как вот теперь Адам. Без всякого риска и забот вот уже лет пятнадцать, как доктор Зелин тихо лечил обычных больных. А сегодня ему позвонил Адам Борейко, он примчался, а ему ничего толком не объяснили. Это несправедливо, нехорошо. Он назвал себя дураком и нажал на газ. И не обратил никакого внимания на машину, въезжавшую во двор. За рулём этой машины Вера сильно просигналила, чтобы задержать Адама, входившего в дом. Затормозив рядом с ним, она с тревогой спросила:

– Это что? Женя приезжал?

Они с ним были знакомы. Он приходил пару-тройку раз с большими перерывами, но Вера не забыла худощавого врача, о котором Адам много не рассказывал, но которому уделял повышенное внимание, достаточное для того, что она поняла: этот врач с забавной бородкой, чёрной справа и белой слева, занимает важное место в жизни её мужа.