Рассказы о привидениях собирателя древностей

Возможно, стоило бы опознать изображенное место, что он легко мог бы сделать с помощью географического справочника, а затем он отправит гравюру обратно мистеру Бритнеллу с несколькими замечаниями относительно здравомыслия этого джентльмена.

Он зажег свечи, ибо уже стемнело, заварил чай и угостил приятеля, с которым играл в гольф (ибо, полагаю, власти университета, о котором я пишу, позволяют себе это занятие в качестве отдыха); и чаепитие сопровождалось обсуждением, которое любители гольфа могут себе представить, но которое добросовестный писатель не вправе навязывать тем, кто в гольф не играет.

Вывод, к которому они пришли, сводился к тому, что некоторые удары могли бы быть и лучше, и что в определенных критических ситуациях ни одному из игроков не сопутствовала та доля удачи, на которую человек вправе рассчитывать. И вот тут-то приятель – назовем его профессор Бинкс – взял в руки гравюру в раме и спросил:

– Что это за место, Уильямс?

– Как раз пытаюсь выяснить, – сказал Уильямс, направляясь к полке за справочником. – Посмотри на оборот. Какой-то «—нгли-холл», то ли в Сассексе, то ли в Эссексе. Половина названия оторвана, видишь? Ты случайно не знаешь?

– Это от того самого Бритнелла, полагаю? – сказал Бинкс. – Для музея?

– Ну, я бы, пожалуй, купил ее, будь цена пять шиллингов, – сказал Уильямс, – но по какой-то необъяснимой причине он хочет за нее две гинеи. Не могу понять, почему. Гравюра дрянная, и на ней даже нет фигур, чтобы ее оживить.

– Двух гиней она, я думаю, не стоит, – сказал Бинкс, – но я не считаю, что она так уж плохо сделана. Лунный свет, мне кажется, передан довольно удачно; и я бы сказал, что там есть фигуры, или, по крайней мере, одна фигура, прямо на переднем плане.

– Давайте посмотрим, – сказал Уильямс. – Что ж, правда, свет передан довольно искусно. Где ваша фигура? Ах да! Только голова, на самом переднем плане картины.

И она действительно там была – едва ли больше, чем черное пятнышко на самом краю гравюры, – голова мужчины или женщины, сильно закутанная, спиной к зрителю, и смотрящая в сторону дома.

Уильямс раньше ее не замечал.

– И все же, – сказал он, – хоть это и более искусная вещь, чем я думал, я не могу потратить две гинеи музейных денег на изображение места, которого не знаю.

Профессору Бинксу нужно было работать, и он вскоре ушел; а почти до самого ужина Уильямс тщетно пытался опознать предмет своей картины. «Если бы только осталась гласная перед „нг“, это было бы легко, – думал он, – но так название может быть любым, от Гестингли до Лэнгли, и названий с таким окончанием гораздо больше, чем я думал; а в этой паршивой книге нет указателя по окончаниям».

Ужин в колледже мистера Уильямса был в семь. На нем не стоит задерживаться, тем более что он встретил там коллег, игравших днем в гольф, и за столом свободно перебрасывались словами, к нам не относящимися, – исключительно словами о гольфе, спешу пояснить.

Полагаю, час или более был проведен в том, что называется общей комнатой, после ужина. Позже вечером несколько человек удалились в комнаты Уильямса, и я не сомневаюсь, что играли в вист и курили табак. Во время затишья в этих занятиях Уильямс, не глядя, поднял меццо-тинто со стола и передал его человеку, слегка интересующемуся искусством, рассказав ему, откуда она, и другие подробности, которые нам уже известны.

Джентльмен небрежно взял ее, посмотрел, а затем сказал с некоторым интересом:

– Это, право, очень хорошая работа, Уильямс; в ней чувствуется дух эпохи романтизма. Свет, мне кажется, передан восхитительно, и фигура, хоть и несколько гротескная, производит сильное впечатление.

– Да, не правда ли? – сказал Уильямс, который как раз был занят, разливая виски с содовой остальным гостям, и не мог подойти через всю комнату, чтобы снова взглянуть на картину.

Было уже довольно поздно, и гости начали расходиться. После их ухода Уильямсу пришлось написать пару писем и разобраться с некоторыми мелкими делами. Наконец, далеко за полночь, он собрался ложиться спать и, зажегши свечу для спальни, погасил лампу. Картина лежала на столе лицом вверх, там, где ее оставил последний смотревший, и она бросилась ему в глаза, когда он прикручивал фитиль лампы. Увиденное заставило его едва не выронить свечу, и он до сих пор уверяет, что, останься он в тот миг в темноте, с ним бы случился припадок. Но, поскольку этого не произошло, он смог поставить свечу на стол и хорошенько рассмотреть картину. Это было несомненно – вопиюще невозможно, конечно, но абсолютно точно. Посреди лужайки перед неизвестным домом была фигура, которой в пять часов вечера там не было. Она ползла на четвереньках к дому, закутанная в странное черное одеяние с белым крестом на спине.

Я не знаю, каков идеальный образ действий в подобной ситуации. Могу лишь рассказать, что сделал мистер Уильямс. Он взял картину за уголок и перенес ее через коридор во вторую свою комнату. Там он запер ее в ящике, запер двери обеих комнат и отправился спать; но сначала он записал и подписал отчет о необычайном изменении, которое претерпела картина с тех пор, как попала в его владение.

Сон посетил его довольно поздно; но его утешала мысль, что поведение картины не зависело от одного лишь его неподтвержденного свидетельства. Очевидно, человек, смотревший на нее накануне вечером, видел нечто подобное, иначе он мог бы склониться к мысли, что что-то серьезно не так либо с его глазами, либо с его разумом. Поскольку эта возможность, к счастью, была исключена, на завтра его ждали два дела. Он должен был очень тщательно осмотреть картину, пригласив для этого свидетеля, и он должен был предпринять решительную попытку выяснить, что за дом на ней изображен. Поэтому он пригласит своего соседа Нисбета на завтрак, а затем проведет утро за справочником.

Нисбет был свободен и прибыл около половины десятого. Хозяин, к сожалению, даже в столь поздний час еще не был одет. За завтраком Уильямс ничего не говорил о меццо-тинто, кроме того, что у него есть картина, о которой он хотел бы услышать мнение Нисбета. Но те, кто знаком с университетской жизнью, могут представить себе широкий и восхитительный круг тем, по которым, вероятно, будет простираться беседа двух членов совета Кентерберийского колледжа во время воскресного утреннего завтрака. Едва ли хоть одна тема осталась незатронутой, от гольфа до тенниса. И все же, должен сказать, Уильямс был несколько рассеян; ибо его интерес, естественно, был сосредоточен на той самой странной картине, которая теперь покоилась лицом вниз в ящике в комнате напротив.

Наконец была раскурена утренняя трубка, и настал момент, которого он ждал. С большим – почти трепетным – волнением он перебежал через коридор, отпер ящик и, извлекши картину – все еще лицом вниз, – вернулся и вложил ее в руки Нисбета.

– А теперь, – сказал он, – Нисбет, я хочу, чтобы вы мне в точности описали, что видите на этой картине. Опишите ее, если не возражаете, довольно подробно. Я потом объясню, почему.

– Что ж, – сказал Нисбет, – передо мной вид загородного дома – английского, полагаю – при лунном свете.

– Лунный свет? Вы уверены?

– Разумеется. Луна, кажется, на ущербе, если вам нужны подробности, и на небе облака.

– Хорошо. Продолжайте. Клянусь, – добавил Уильямс вполголоса, – когда я видел ее впервые, луны не было.

– Ну, больше сказать особо нечего, – продолжал Нисбет. – В доме один, два, три ряда окон, по пять в каждом ряду, кроме нижнего, где вместо среднего окна портик, и…

– А как насчет фигур? – спросил Уильямс с явным интересом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Теперь мы знаем, что эти листы действительно содержали значительный фрагмент этого труда, если не той самой его копии.

2

Он умер тем же летом; его дочь вышла замуж и поселилась в Сен-Папуле. Она так и не поняла обстоятельств «одержимости» своего отца.

3

То есть, «Спор Соломона с ночным демоном». Нарисовал Альберик де Молеон. Стих: «Поспеши, Боже, избавить меня». Псалом «Живущий под кровом» (Пс. 90). Святой Бертран, гонитель демонов, молись за меня, несчастнейшего. Впервые я увидел его в ночь на 12 декабря 1694 г.; скоро увижу в последний раз. Я грешил и страдал, и еще больше мне предстоит страдать. 29 декабря 1701 г.

«Gallia Christiana» указывает дату смерти каноника как 31 декабря 1701 года, «в постели, от внезапного припадка». Подробности такого рода нечасто встречаются в великом труде братьев де Сент-Март.