Агнец

В смятении и растерянности я тоже застыла с камнем в руках, не сводя глаз с собак. Спасенный мальчик подбежал ко мне, схватил за руку и потянул к дороге, подальше от псов, впавших в странный анабиоз.

Нужно было поскорее убираться отсюда: еще неизвестно, сколько времени собаки пробудут в таком состоянии. Ребенок крепко держал меня за руку, постоянно повторяя «аржан, аржан». Когда он обращался ко мне, его миндалевидные глазенки выпучивались и наполнялись тревогой. На вид мальчику было лет девять-десять, его большая, чуть вытянутая голова казалась огромной на тоненькой шее и худеньких, с выпирающими ключицами плечах. На нем была обычная черная футболка с коротким рукавом и спортивные штаны, а на ногах старые ботинки, больше на несколько размеров, отчего при ходьбе они хлюпали. Кожу его рук и шеи покрывали шрамы в виде узоров, напоминающих вьющуюся лозу.

Парень, пришедший нам на помощь, стоял неподалеку и растирал свою ногу. Через разорванную ткань штанины проглядывала рана с кровавыми подтеками.

– О боже! Вам нужно к врачу! – ахнула я.

– Вряд ли в этом поселке есть нормальные врачи, – сказал он и, хромая, пошел рядом со мной.

– А если эти собаки болеют бешенством?

– Значит, мне недолго осталось, – усмехнулся парень.

– Не смешно, – бросила я и снова посмотрела на его ногу. Ткань штанины прилипла к ноге и уже успела окраситься багрянцем.

Увидев приближающийся силуэт на дороге, мальчик радостно воскликнул и рванул вперед. Навстречу ему, широко растопырив руки, бежал мужчина. Они бросились друг другу в объятия, громко всхлипывая и тараторя что-то на языке, который я с трудом понимала. Судя по каплям пота, струящимся по лицу мужчины, и его тяжелому дыханию, он долго искал мальчика и теперь выговаривал ему за это. Ребенок снова расплакался, рьяно жестикулируя и тыча в меня пальцем. Наконец мальчик перестал плакать, мужчина его крепко обнял, поцеловал в макушку и они оба подошли ко мне.

– Благодарю тебя, аржан, – сказал мужчина.

Руки и шею мужчины также украшали странные витиеватые шрамы. Одетый во все черное, он походил на большого грозного ворона. Его блестящие узкие глаза выражали беспокойство. Он взял меня за предплечье, придвинулся к моему уху и сказал:

– Уезжай отсюда, аржан, пока не случилось ничего худого. Она уже ищет тебя.

– Я вас не понимаю.

Мужчина с ужасом в глазах оглянулся по сторонам и прошептал:

– Ты, главное, не говори с ней, не отвечай на ее вопросы, ни с чем не соглашайся.

– С кем? – Я непонимающе покачала головой.

– С мертвой жрицей. Жрицей Марууш, – едва слышно ответил мужчина. – Это мой сын. – Он показал на мальчика. – Его зовут Багдыр, что означает «подающий надежду». Ты спасла мою надежду, и я тебе за это благодарен. Я не могу больше говорить, просто уезжай с Чулыка, ты, аржан, и твой эш-нокор.

– Эш-нокор? Кто это?

– Муж, – ответил мужчина, кинув взгляд на молодого человека, стоявшего рядом со мной.

– Нет, он мне не муж, вы ошиблись, – поправила я.

Мужчина снял со своей шеи кулон и протянул его мне.

– Возьми, аржан. Это амулет из священного кедра Бажиру. Дух Бажиру оберегает наш аймак тубал, пусть он оберегает и тебя.

Не успела я поблагодарить его за подарок, как он вместе с мальчиком нырнул в густые заросли, тут же скрывшись из виду. Сбитая с толку словами мужчины, я продолжала смотреть на еще колыхавшуюся траву на месте, где только что растворились отец и сын.

– Ты вообще что-нибудь понимаешь, что здесь происходит? – спросила я у молодого человека. – Точнее, вы…

– Лучше на ты, – заметил он, – а еще лучше Влад. И да, я ничего не понял из того, что тебе наговорил этот туземец. Я много читал о традициях и верованиях алтайцев, но про жрицу Марууш нигде не было ни слова. А вообще, они много кому поклоняются: духам земли, воды, озер, рек, неба.

– Ты ученый? – поинтересовалась я, поглядывая на ногу своего собеседника. Она не давала мне покоя. Как можно быть таким беспечным?

– Я историк, изучаю древние культуры разных народов.

– А ты знаешь, что означает «аржан»?

– Если не ошибаюсь, это целебный источник или важная гостья. Так что ты здесь важная гостья, – улыбнулся он.

– Только вот местные собаки об этом не знают, – хмыкнула я. – Вообще, здесь много странностей, сначала тот водитель и птица, потом собаки. Что с ними происходит? Ты видел их глаза?

Влад пожал плечами.

– Сам не пойму. Похоже на какую-то болезнь.

– Бешенство?

– Вряд ли. Возможно, это какая-нибудь местная лихорадка.

– Одно другого не лучше. Вообще, я смотрю, ты оптимист.

– Стараюсь не унывать. – Он улыбнулся, и на его щеках проступили ямочки. Такие ямочки обычно бывают у детей, а потом, когда люди взрослеют, они куда-то исчезают, как и многое из того, что пропадает с возрастом. Сложно поверить, но у меня в детстве были светлые курчавые волосы, теперь они черные и жесткие, как проволока. Я и сама себе все чаще напоминаю проволоку: тонкую, прочную, которую можно гнуть в разные стороны, но не сломать.

По пути до турбазы мы с Владом все больше молчали, разбавляя наше неловкое безмолвие короткими репликами о красоте Горного Алтая и об отличной погоде, которая может испортиться в любую секунду. Влад пообещал показать ногу врачу. Я все же надеюсь, что в этой глуши найдется хоть один человек с высшим медицинским образованием.

Над головой проплывали легкие, как куски ваты, облака, но доверять им я бы не стала.

Перед тем как разойтись по номерам, Влад предложил мне сегодня вечером отметить, как он выразился, чудесное спасение от возможности быть разорванными стаей злобных собак. Я согласилась.

В моей гостиной снова воняло благовониями. Едкий противный запах, кажется, пропитал каждую вещь, находившуюся в номере. Опять этот портье самовольничал, без разрешения заходил в мой номер и трогал мои вещи. В этом я убедилась, заметив, что вся моя одежда в шкафу присыпана чем-то напоминающим соль. Ерунда какая-то. Я со злостью стряхнула соль с платья, которое намеревалась надеть сегодня на ужин. Для чего он это делает? Чего он хочет этим добиться? Сумасшедший старикашка.

Запустив руки в карман шорт и нащупав подаренный амулет, я достала его. Небольшой деревянный кулон, выполненный в форме раскидистого кедра с широченным стволом, переливался приглушенным янтарем. Я подошла к вытянутому настенному зеркалу и надела амулет на шею. Кожаный шнурок, на котором висел кулон, пронизывал несколько черных бусин, похожих на оникс. Эти бусины напоминали мне мои собственные глаза: такие же жгучие, темные и блестящие. Солнечные зайчики, отраженные от зеркала, беззастенчиво прыгали по светлым стенам гостиной. Омытая желтым светом комната утопала в блаженстве, казалось, что все вокруг левитирует в сладкой неге: пузатые диван с креслом, овечья шкура на полу, вазы, портьеры и даже звери на картинах. Я взглянула в широкое панорамное окно, вид из которого так и манил. Мое внимание сразу же привлекла гора Ар-куч. Странно, но сейчас она мне показалась отдаленной и словно уменьшенной в несколько раз.

В дверь громко постучали.

Яна ворвалась в комнату как вихрь.

– А вот и пропавшая! Я все ноги сбила, разыскивая тебя, а она здесь, прохлаждается в своем номере! Ты куда подевалась? Я только отвлеклась на секунду, а тебя уже черти слизали!

– Я тебя тоже рада видеть. – Я жестом пригласила Яну войти, хотя это было лишним. Она и без приглашения влетела в мой номер и плюхнулась на диван.

– С тобой точно все хорошо? – спросила моя новоиспеченная подруга. – Вообще-то, я волновалась.

– Уже все нормально, – кивнула я, сев рядом.

Зоркий взгляд Яны тут же остановился на амулете, она даже подвинулась ко мне поближе, чтобы получше его рассмотреть.

– Красивое. Где ты взяла такое украшение?

– Подарили.

Янины светлые брови подлетели вверх.

– Расскажи-ка поподробнее.

– Это странная и не очень приятная история, – отмахнулась я.

– Мне правда интересно, – настаивала Яна.

Я вкратце рассказала про мальчика, собачью стаю, Влада, предупреждение мужчины и подаренный амулет.

– Какая чушь! – усмехнулась она. – Эти бажирцы совсем свихнулись. Помнишь, я тебе говорила про местных, что они немного того. – Яна покрутила пальцем у виска.

– А кто такие бажирцы? – спросила я.

– Местные дурики, которые поклоняются кедру Бажиру, ну вот тому, что у тебя на кулоне. Они верят, что дух дерева спасет их жизни. Да кому нужны их гребаные жизни?

– А ты сама-то веришь в эти духи?

– Я верю только в дух денег, – засмеялась Яна, вставая с дивана. – Ладно, раз с тобой все хорошо и тебя не съели местные собаки, я пойду. Встретимся на ужине.

В ответ я кивнула, умолчав, что договорилась ужинать с Владом.

5

Ближе к вечеру я испытываю легкое волнение, как перед настоящим свиданием. Последний раз я была на свидании лет шесть назад, когда мы с Глебом только начали встречаться. Он приглашал меня исключительно в дорогие рестораны, мы чинно о чем-то разговаривали, словно на каком-то важном деловом приеме. Мы никогда не ходили в кино или на дискотеку, боже упаси, если мне вздумается пуститься в пляс. Один раз, по незнанию, на первых свиданиях я вышла на танцпол. Я до сих пор помню тот вечер, как Глеб отчитывал меня за неподобающее поведение.

«Моя девушка, а тем более жена не должна выглядеть как дешевка!» – заявил мне Глеб. Не понимаю, как тогда меня это не отпугнуло, ведь это уже был первый звоночек, да что там звоночек, настоящий набат. Видимо, во мне сидит от моей матери что-то рабское, готовое повиноваться воле господина.

Я больше не хочу свиданий. Не хочу, чтобы какой-нибудь новый «Паук» опутал меня своей паутиной. Мне спокойнее быть одной. А сейчас я иду просто на дружеский ужин с человеком, который помог мне и к тому же от этого пострадал. С моей стороны было бы невежливо отказывать ему в ужине.

Я надеваю длинное шифоновое платье бледно-лилового цвета и белый жакет. На моей смуглой коже этот наряд, без ложной скромности, смотрится великолепно. Подаренное ожерелье я снимаю и прячу в сейф, мне не хочется, чтобы до него кто-нибудь дотрагивался, особенно этот Калчу. В уши я вдеваю купленные сегодня серьги: круглые диски с мехом и бисером, выполненные в этническом стиле. Они тут же оттягивают мои крохотные мочки, но я оставляю серьги, с ними мой образ закончен, я почти влилась в местный колорит.

Я вспоминаю свою подругу детства Лелю. С ней мы не мыслили свое времяпровождение без переодеваний. Мы могли полдня убить на дефилирование друг перед другом в собственноручно сделанных нарядах. В лифчики, купленные на несколько размеров больше (как говорила Леля: на вырост), мы запихивали вату или обычные носки. С торчащим бюстом наши тощие нескладные тела приобретали вожделенные округлости. Мы красили губы красной помадой, неаккуратно, выходя за края, но это не имело значения. Главное, наши рты источали секс, а ватные груди торчали антеннами. Нам было тринадцать, и мы считали себя королевами. Если вспомнить, мой тяжелый пубертатный период прошел под лозунгом: склони голову, холоп, пока королева тебе ее не отсекла.

Я и Леля, не сговариваясь, решили, что мы лучше других. Мы стройные, видные и, конечно же, очень умные. Поэтому просто не могли вести себя как обычные люди. Мы были особенными, не такими, как эта серая масса, и всеми силами подчеркивали это. По улице мы передвигались исключительно на высоченных каблуках и с выражением полной брезгливости к этому бренному миру и людишкам, населяющим его. Так как туфли на каблуках у меня были в единственном экземпляре, а ходить в них предполагалось каждый день, да еще и не глядя себе под ноги, мои девятисантиметровые каблуки сбивались очень быстро и становились похожи на неотесанные колышки. Мне приходилось постоянно закрашивать их черным лаком и ставить набойки.

С одеждой у меня тоже было скудновато: одни джинсы, одна юбка, десять раз перешитое платье и две кофты с катышками. Мы с Лелей частенько обменивались своими скупыми гардеробами, чтобы хоть как-то разнообразить их. Я ей давала джинсовую юбку и голубую блузку, а она мне – обтягивающие кожаные брюки. Конечно, они были не кожаные, а из дерматина, но я считала их крутыми. Мой отец жутко злился из-за этих обменов, принимая все на свой счет, и за каждую обменянную вещь я получала словесную оплеуху и какое-нибудь наказание. Какое именно, решал отец, а мама, как и положено послушной жене, во всем соглашалась. Когда отец был совсем зол, оплеухи получала мать за то, что воспитала такую непутевую дочь. Только уже наказание было не словесным. После него мать неделю замазывала лицо тональным кремом «Балет», который ничего не скрывал, а только подчеркивал сине-зеленые синяки. В такие дни мне было ее очень жаль и я ластилась к ней как котенок, но она с холодным равнодушием отталкивала меня, повторяя слова отца, что я непутевая.

«Отец с тобой слишком мягок, нужно бы ему стать построже, только тогда из тебя и выйдет толк», – говорила она. Мне кажется, она до сих пор так думает. Бог с ними. Я давно уже не считаю себя королевой, не обмениваюсь вещами и не общаюсь с Лелей. Я даже не знаю, где она сейчас живет. После того как она закончила одиннадцатый класс, ее семья переехала куда-то на север, в Мурманскую область.

Первое время мы переписывались, даже договаривались о встрече, но потом все общение стихло и полностью прекратилось. По прошествии лет, если вспоминаю Лелю, мне делается грустно: в моей жизни больше не случилось настоящей дружбы, какая была у нас. Поначалу я сильно переживала Лелино отсутствие в своей жизни, но потом началась учеба в университете, появились новые подруги, случилось знакомство с Глебом. От одного воспоминания о бывшем муже меня передергивает, вмиг портится настроение, но я беру себя в руки. Его здесь нет, он в холодной Москве – как обычно, выигрывает очередное дело.

Я спустилась по лестнице на первый этаж и из просторного вестибюля с деревянным ресепшеном и такими же панелями на стенах направилась на террасу, где накрывали столы для постояльцев. Ужин начинался в шесть часов вечера, но я специально опоздала на пятнадцать минут, будто этот ужин и впрямь был настоящим свиданием, где девушке положено немного задержаться.

Влад сидел в кресле около бара, расположенного перед двустворчатой дверью террасы, и пил кофе. На нем были лиловый джемпер (мы сегодня в одной цветовой гамме, как настоящая пара) и темные джинсы. Легкая щетина, небрежно уложенные волнистые волосы и задумчивый взгляд сделали свое дело, и мое сердце екнуло, как много лет назад, когда я впервые влюбилась. Увидев меня, он встал и сделал джентльменский комплимент моей внешности. Я же в свою очередь поинтересовалась судьбой его покалеченной ноги.

– Все нормально, это просто царапина, – отмахнулся он, – местный доктор сказал, что это не смертельно.