Узы магии. Дуэт с герцогом сирен

Что ж, если он намерен выбить меня из колеи, я не доставлю ему такого удовольствия. Хватаюсь за нижний край рубашки свободного покроя и стаскиваю ее через голову.

Под ней находится корсет, который держится на месте при помощи двух бретелек. Он вполне удобен и отлично прикрывает грудь. Потребовалось три подгонки, чтобы довести его до совершенства, но в результате получился очень практичный и функциональный предмет гардероба, необходимость в котором возникла, когда однажды во время плавания грудь выскользнула из-под эластичной повязки и начала свободно болтаться. Природа наградила меня довольно пышным бюстом, и мне совсем не улыбалось трясти им при каждом прыжке или пробежке по палубе.

Как только я выпускаю рубашку из рук, она теряет цвет и истончается, четкие контуры постепенно размываются, а после предмет моего гардероба словно растворяется в течении, как будто никогда не существовал.

– Что за…

– Она перестала быть частью тебя, поэтому магия древних на нее больше не действовала, – объясняет Ильрит. – Здесь, в Вечноморе, ничто не существует без магии, поэтому рубашка исчезла.

Сопоставляю все, о чем он мне говорил.

– Я жива благодаря магии. – Поднимаю разрисованное предплечье. – И эта магия связана с древними богами, которым ты намерен принести меня в жертву. – Слова звучат язвительно, и лицо сирена принимает жесткое выражение. Прекрасно. – Но стоит мне покинуть море или разорвать нашу связь, я в тот же миг исчезну, как рубашка?

– Если вкратце, то да, – кивает он после недолгих раздумий. Судя по всему, Ильрит еще не все объяснил, упустил какие-то мелкие детали.

Мне отчаянно нужен стул. Или, лучше, гамак. Хочу свернуться в нем, закрыть глаза и хорошенько поспать. Мама часто говорила, что утро вечера мудренее, но я сомневаюсь, что, когда проснусь, смогу увидеть ситуацию в новом свете. Как и в любой последующий день.

Теперь узоры на моем предплечье обретают новый смысл. Пусть я освободилась от Чарльза, держащие меня оковы никуда не делись. Я существую лишь благодаря магическим узам, от которых мне никогда не избавиться, даже после смерти. Впиваюсь ногтями в ладони и сглатываю вставший в горле ком.

«Нужно двигаться дальше, Виктория. Не останавливайся, не оглядывайся назад. Только вперед».

– Надеюсь, теперь можно провести помазание, что бы оно ни подразумевало. – Указываю на все еще надетый корсет. Если я исчезну, то ничем не помогу семье, так что единственный выход для меня – подыграть.

Ильрит подплывает ближе.

– Для начала пойдет.

Стараюсь не зацикливаться на этом «для начала».

Он подносит пальцы к моей шее. В гаснущем свете дня заметно, как блестят глаза сирена. Вокруг нас вспыхивают маленькие светящиеся точки – люминесцентные медузы, напоминающие светлячков, легко скользят в потоках течения, делая окружающий нас мир похожим на темнеющее звездное небо.

В этом сирене есть нечто уникальное, не похожее на всех прочих, с кем меня когда-то сводила судьба. Мои матросы были для меня членами команды, друзьями, в какой-то степени семьей, но я не воспринимала их как мужчин или женщин, скорее считала неизменной, незыблемой частью своей жизни.

Но это существо… мужчина, поражающий почти скульптурным совершенством облика и лица с мощной челюстью и изящной формы губами, способными опасно манить песней или улыбкой, совсем другой. Разрезом глаз и мощными, мускулистыми руками он обязан долгим годам жизни под водой. Скольжу взглядом вниз по его телу, рассматривая узоры, покрывающие половину широкой груди, мышцы живота, волнами спускающиеся туда, где бедра постепенно переходят в покрытый чешуей хвост. Странно и неестественно видеть, как человеческое тело будто бы врастает в рыбу, но это зрелище не представляется таким уж пугающим. Возможно, потому, что под водой он смотрится вполне органично, ведь рыбьи хвосты – столь же привычная особенность водного царства, как водоросли или кораллы.

Должно быть, ощутив мое внимание, Ильрит бросает на меня выжидающий взгляд, и я вновь перевожу глаза на его лицо.

– С тобой все хорошо? – Слова низким рокотом отдаются в глубине сознания, будто опасный, зловещий летний гром. Мне удается кивнуть. – Тогда в чем дело?

В его руке, которая находится в опасной близости от моей плоти. Прошло так много времени с тех пор, как ко мне прикасался мужчина; достаточно, чтобы одна мысль о мужских пальцах вызвала в теле дрожь. Внутри все ноет, и я ненавижу себя за это. Долгие годы я стойко боролась с притяжением теплых рук, с манящим зовом плотских желаний, но сейчас впервые имею право им поддаться. Ведь по закону я свободна точно так же, как много лет считала себя свободной в душе.

Но здесь? Сейчас? Просто при виде обнаженной груди?

Раздражает, что одна только мысль о прикосновении мужчины вызывает во мне неловкость – будто я все та же девчонка, которая некогда влюбилась в Чарльза. Эта мысль отрезвляет. Нет, я изменилась! Прошла путь, залитый слезами, потом и кровью, только чтобы стать другой. Изо дня в день боролась с прежними убеждениями и буду продолжать борьбу до самого конца.

– Все нормально. – Искоса смотрю на него, избегая зрительного контакта, а между делом стараюсь скрыть свой гнев и взять себя в руки.

– Я не хочу… – начинает он и замолкает.

– Чего не хочешь? – уточняю я, когда Ильрит и не думает продолжать.

– Не хочу заставлять тебя это делать. – Он слегка отводит руку в сторону.

Сейчас сирен выглядит напряженным, на его лице читается почти болезненное выражение.

– Так не заставляй, ты не обязан, – сухо замечаю я. – Это ведь ты здесь распоряжаешься.

Он подается вперед, все еще держа руку между нами.

– Думаешь, я замыслил все это? – В его словах слышится обвинение, смешанное с гневом, который, похоже, направлен не только в мой адрес.

– Ты привел меня сюда и держишь мою жизнь в руках. А мог бы и отпустить, если бы захотел.

– Ты и в самом деле веришь, что той ночью у меня хватило бы сил просто спасти твою жизнь, не отметив тебя – и только тебя, – как помазанную для подношения? Что я мог бы предотвратить твою смерть и отпустить тебя без всяких условий? – На его лице мелькает нечто похожее на ненависть, а в глубине сознания слышится горький смешок. – О, Виктория, хотел бы я иметь такую силу! Тогда мне не приходилось бы наблюдать за тем, как мои подданные голодают, гниют или попадают во власть духов. Будь я и впрямь могущественным, неужели стал бы приносить в жертву человека в надежде, что это хоть немного разрешит наши трудности?

Не знаю, что ответить, поэтому молчу. Хочется поверить, что он лжет? Но для чего? Ильрит почти добился своего и не нуждается в моем сочувствии. И все же… Мне знакомо отчаяние, возникающее, когда пытаешься вернуть контроль над тем, что пошло совсем не по плану.

– Если бы я всем заправлял, тогда я… моя мать бы… – Герцог замолкает на полуслове, потом, собравшись с духом, продолжает: – Никто из нас не способен контролировать происходящее, пока лорд Крокан в ярости и угрожает всех нас убить. Вечноморе – последний барьер, который стоит на пути его гнева и разложения, способного охватить весь Срединный Мир, а возможно, и мир смертных. Я обязан приложить все силы, чтобы защитить свой народ и не допустить беды.

Эти стремления я тоже могу понять. Желание защитить тех, кого любишь больше всего на свете, знакомо мне не понаслышке.

Не исключено, что с ним получится договориться. Нужно только найти способ использовать его потребности для удовлетворения моих собственных…

– Тогда делай, что должен.

Беру его руку и медленно прижимаю к своему телу. Сама переступаю черту, обретая таким образом хоть немного контроля над ситуацией, в котором мы оба столь явно и отчаянно нуждаемся. Ильрит скользит пальцами по моей скрытой корсетом груди, и сердце напоминает крошечную птичку, пытающуюся вырваться из клетки. Надеюсь, он этого не чувствует.

– Мне не стоит к тебе прикасаться, – бормочет он.

– Почему?

– Никому не стоит. Приносимый в жертву должен разорвать все связи с этим миром. – Однако, даже произнося эти слова, Ильрит не отводит руку.

Слегка отстраняюсь, чувствуя себя немного глупо из-за того, что неверно поняла его намерения.

– Тогда делай, что должен.

– Очень хорошо.

Мыча что-то себе под нос, сирен убирает от меня пальцы, и на их кончиках, будто роса на листьях, собираются возникшие ранее светящиеся шарики, которыми он и проводит по моему телу. Свет рождает цветные линии, которые теплыми лучами солнца ложатся на кожу.

Песня, которая направляет его руку, полна печали, и я вдруг осознаю, что уже слышала ее в ту ночь, много лет назад. Он поет, рисуя на мне узоры, и постепенно эмоции наполняют его до краев, угрожая выплеснуться на меня. Ильрит пальцами вычерчивает по три дуги на обеих сторонах шеи. Эти отметины, напоминающие рыбьи жабры, продолжаются ниже, спускаясь по предплечьям и обводя ладони. Указательным пальцем сирен проводит линию по центру моей груди. Все рисунки оживают, пульсируют и изгибаются в такт его песне, принимая форму линий и завитков, значения которых я не понимаю.

Никогда не думала, что вот такое недоприкосновение может сводить с ума не меньше, чем настоящий физический контакт.

В конце концов Ильрит останавливается, огоньки гаснут, но на коже остаются новые яркие узоры.

– Для первого дня достаточно.

– Что это?

– Слова, песни и истории древних, которым придает форму музыка. Смертным их постичь практически невозможно, – поясняет сирен. А я-то думала, он заявит, будто это не мое дело.

– Как можешь рисовать эти узоры, если не понимаешь их смысла?

– Все живое – творение рук леди Леллии, богини жизни. На наших душах и сердцах еще сохранились ее знаки, и даже если разум наш не в состоянии постичь тайны древних, то вечное, что живет в нас, все помнит. Если хочешь, Лусия может объяснить подробнее. Она училась в герцогстве Веры.

Пару мгновений мы оба молчим. Судя по его словам, Ильрит не ждет дальнейших расспросов и считает разговор оконченным, но не спешит уходить и не сводит с меня пристального взгляда. Как будто… на что-то надеется.

– Я вернусь позже и продолжу помазание, – вдруг сообщает он и быстро выплывает наружу сквозь промежуток между китовыми костями, из которых сделана клетка. Несколько раз взмахнув хвостом, герцог исчезает среди раскинувшихся подо мной зданий поместья – как будто стремится убежать.

«Что… это было?»

Вопрос повисает в окружающей меня воде, но я напрасно жду ответа.

Может, Ильрит все-таки вернется? Или кто-нибудь еще из сирен? Глупо, наверное, на это надеяться. Однако не верится, что меня просто так оставят без присмотра и больше ничего не объяснят. Подплываю к одному из отверстий между китовыми костями и осматриваюсь, оценивая свое положение.

Трудно точно сказать, в каком направлении движется солнце. Поверхность моря не так уж далеко; я смогу доплыть до нее на одном дыхании – если сумею набрать в легкие воздух. В это время дня солнце висит прямо над головой, и проникающий в воду свет играет со зрением злые шутки. Но, насколько можно судить, даже здесь, в Срединном Мире, восток остается востоком.

Тянусь за компасом, чтобы проверить, однако карман на бедре, в котором он обычно хранится, пуст.

Точно, его больше нет; затонул вместе с кораблем. Этот компас стал первой вещью, которую я купила именно для себя. Почти пять лет он помогал мне отыскивать путь. Теперь придется выкручиваться самостоятельно.

Над поместьем плавает не так уж много сирен, так что для начала лучше двинуться на запад. Именно там находится мой дом, и если плыть достаточно долго, то можно до него добраться, верно? Но Ильрит предупреждал, что я исчезну… Я еще помню, что случилось с рубашкой.

Возможно, от бегства пока лучше воздержаться, но изучить окружающую местность точно не помешает. Отталкиваюсь от покрытого ракушками пола, намереваясь проскочить между китовых костей, но меня резко останавливают.

Кто-то невидимый обхватывает сзади за талию и плечи и тянет обратно. От паники, которая поднимается внутри, стискивает горло. Руки по-прежнему не отпускают, настойчиво заставляя меня опуститься на пол и остаться внутри клетки.

Легким внезапно не хватает воздуха. Я хочу дышать!

«Дыши!»

Живительный воздух проникает внутрь, позволяя немного прийти в себя.

Океан вокруг внезапно воспринимается огромным, просто необъятным. По его поверхности я двигалась свободно, словно ветер, сама имея право выбирать, куда и зачем направиться, но теперь оказалась в ловушке сирена, чья магия однажды подарила мне свободу. Вода кажется слишком тяжелой, живой, давит на меня, тянет назад. И сдержанному спокойствию, которое я пыталась сохранять, приходит конец.

«Спокойствие под давлением обстоятельств, прямо как на корабле».

Эта мысль только усиливает чувство вины.

Мой корабль затонул, команда мертва, родные в опасности, а я в клетке и впервые почти за пять лет не могу сбежать. Мне предстоит остаться здесь навечно. Внезапно я снова ощущаю, как меня обнимают руки Чарльза. Он существует даже здесь, во владениях сирен, живет во мне и стискивает тело так крепко, что невозможно дышать… Вот почему нет воздуха и…

«Успокойся, Виктория, он далеко и не сможет до тебя добраться».

Закрываю глаза и некоторое время не двигаюсь. Сейчас мой разум похож на водоворот, нескончаемой спиралью закручивающийся все дальше вниз. Как бы быстро и далеко я ни убегала от бывшего мужа, какая-то его часть по-прежнему со мной, неотступно следует по пятам.

Сжав руки в кулаки, усилием воли отгоняю эти мысли. Чарльз уже выяснил, что случится, если он попытается меня связать. Сирен же пока понятия не имеет, что его ждет.

Кожа становится слишком чувствительной. Сперва я терла и скребла ее в стремлении избавиться от узоров. Знала, конечно, что никуда они не денутся, раз первые не исчезли за столько лет, но кто мешает попробовать? А после я продолжила раздирать собственное тело, поскольку обнаружила новое, необычное явление: всякий раз, стоило повредить кожу, она волшебным образом срасталась прежде, чем успевала упасть хоть капля крови.

«Больше магии, чем плоти».

Я пытаюсь выбраться сквозь каждый проем из китовых костей; пробую стереть вырезанные на них кружевные узоры, полагая, что именно они удерживают меня внутри. Честно говоря, вариантов у меня немного, но я пробую все, что приходит в голову, десятки раз и дюжиной разных способов, однако невидимый поводок неуклонно оттаскивает меня назад.

Над гребнями волн садится солнце, и сквозь толщу воды создается впечатление, будто его медовые лучи рассеиваются вокруг, окрашивая мир в тускло-оранжевый цвет. Отсюда небо выглядит разъяренным – прямо как я.

Давно мне уже не приходилось столько времени расхаживать взад-вперед, погрузившись в свои мысли. Хотя расхаживать – не слишком верное слово… Описывать круги в воде? Первоначальная неловкость от нахождения в водной толще полностью исчезает. Спустя двенадцать часов плавания, скольжения и дрейфа по течению такой способ передвижения воспринимается совершенно нормальным.

Жду, что Ильрит вернется, как и обещал. Мне и раньше случалось по несколько дней отдыхать лишь урывками, ведь регулярный сон – роскошь, которая не всегда доступна капитану корабля. Так что я не свалюсь от усталости и вполне смогу быть начеку, если понадобится. По крайней мере, несколько ночей.

Впрочем, во время плаваний я обычно не спала, когда матросам требовалась помощь, поскольку судно швыряло на волнах, размером почти не уступавших самому кораблю, – то природа бросала мне вызов, проверяла мою магию и пыталась понять, сможет ли сокрушить мою волю. Если же уснуть мне не давали лихорадочно кружащие мысли, всегда находилось, чем занять руки.

Здесь же, где заняться совершенно нечем и остается только ждать, каждая секунда бодрствования кажется почти минутой, часы тянутся как дни, а мысли обрушиваются все разом.

«Члены моей команды погибли… из-за меня».

Перед мысленным взором раз за разом мелькают их лица. Знаю, окажись здесь Дживре, она бы одарила меня кривой улыбкой и заявила, что я тут ни при чем. Так и слышу ее голос.

«Виктория, все мы взрослые мужчины и женщины и добровольно приняли решение отправиться с тобой в это плавание. Мы знали, чем рискуем, пусть и не раз извлекали выгоду из таких путешествий. Поэтому не бери на себя ответственность за сделанный нами выбор».

Но Дживре здесь нет, и ее гипотетические слова лишь тихо звучат на задворках сознания, с легкостью подавляемые скачущими мыслями, от которых меня бросает то в жар, то в холод.

Не следовало отправляться в плавание на север. Но если бы я отказалась, то обрекла бы родных на страдания. Не стоило расторгать брак с Чарльзом. Однако останься я по-прежнему его женой, он продолжил бы цепляться к моей семье. Не знаю, до чего бы он мог дойти, но этот бессердечный, жестокий мужчина способен на что угодно.

Зря я вообще вышла за него замуж. Кто знает, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы я тогда отказалась. Возможно, я сейчас не сидела бы в этой клетке.

Но что толку гадать, что могло бы быть, если бы… Хватит бродить – плавать – по кругу, вновь и вновь прокручивая в голове возможные варианты, иначе я просто сойду с ума. Как будто можно взглянуть на все заботы и проблемы с новой стороны и понять: «Ага, вот и ответ. Именно так и следовало поступить».

Нет, мне никогда не узнать, насколько правильно я повела себя в той или иной ситуации, и в этом главная сложность. Однако разум, по всей видимости, не в силах с этим смириться. Эти два слова – «что, если?» – преследовали меня всю жизнь. И остается только бежать, потому что стоит замереть на месте, как они тут же настигнут.

Я стараюсь думать о будущем – о том, что ждет впереди. Я в движении уже пять лет, всегда настойчиво стремлюсь вперед и не могу сейчас остановиться. Я не сумею решить проблемы прошлого и сделать другой выбор, поэтому нужно сосредоточиться на том, как быть дальше. Двигаться вперед, шаг за шагом…

Когда вернется Ильрит, попрошу его побольше рассказать об этой магии. Возможно, узнав, какими способностями обладаю, я смогу поторговаться с ним за собственную свободу.

Из мыслей меня вырывает неясное пение, в котором словно сплетаются тысячи голосов, навязчиво повторяющих одно-единственное слово.

Поворачиваюсь в ту сторону, откуда доносятся мрачные звуки. Вдали смутно виднеются дельфины в резных деревянных шлемах, за спинные плавники которых держатся сирены, сжимающие в руках заостренные деревянные копья. Кажется, оружие испускает слабый свет, на фоне темного моря напоминая падающие звезды. Несколько сирен одеты в доспехи из такого же светлого дерева. Довольно странная защита, особенно, учитывая, к чему они бегут.

Вдалеке, в ржавой дымке, клубящейся в местных морях, виднеется силуэт огромного монстра, едва различимый в ночной мгле. Он выплывает из-за дальнего барьера, сложенного из кораллов, древесины и ракушек, и пытается пробраться сквозь витающую над ним густую мглу, продвигая вперед одно щупальце за другим. Хочет прорваться в наш мир. Из-за паники к горлу подступает тошнота. Этот самый монстр потопил мой корабль…

«А теперь явился за мной».

Вновь перевожу взгляд на сирен. Впереди мелькает знакомый бирюзовый хвост. Ильрит со светящимся копьем в руке возглавляет атаку.

Песня достигает апогея, и сирены, разойдясь веером, вместе с дельфинами бросаются в атаку. Они плывут вниз, огибают извивающиеся щупальца и, кружа в воде, принимаются наносить удары. Я подплываю к стенке клетки и прислоняюсь к костям кита.

Ильрит сказал правду… Он и в самом деле не насылал этого монстра на мою команду. Этот зверь – такой же враг сирен, как и мой.

Голоса звучат все громче, но я слышу их не ушами. Звуки отдаются у меня в душе. Копья воинов начинают светиться ярче, словно бы они изгоняют злого духа.

Комок в горле не дает сглотнуть, но я мысленно желаю им удачи. Хочу помочь. И плевать, что эти самые сирены забрали меня из родного мира. Сейчас главное, что они сражаются против монстра, убившего мою команду. Я хочу отомстить, сделать что-то полезное, а не сидеть в клетке, наблюдая за всем со стороны. Я не создана для заточения и бездействия.

Похоже, монстр отступает. Сирены бросаются его преследовать и исчезают в красноватой дымке по другую сторону стены.

Песня затихает, и море вокруг успокаивается. Я продолжаю смотреть в ту сторону, ожидая, когда они появятся вновь. Обшариваю глазами поместье в поисках других сирен, которые могли бы им помочь, но никого не вижу.

Между тем воины все не возвращаются. Текут минуты, которые, судя по движению луны, уже складываются в часы, однако сирен до сих пор нет.

Если Ильрит умрет, стану я свободной? Смогу уйти из этого места? Или попросту исчезну? Бросаю взгляд на свои предплечья. Узоры на них столь же четкие, как и прежде, даже те первые линии, которые Ильрит нанес много лет назад. Должно быть, с ним все хорошо. Отчего-то мне кажется, что я бы ощутила его смерть.

Наконец в дымке возникает силуэт, который в пробивающихся сквозь воду лучах рассвета выглядит темно-красным. Возможно, из-за красноватого тумана, который сейчас производит еще более жуткое впечатление, чем в момент моего появления здесь. Или причиной тому кровь?

Я прищуриваюсь и довольно скоро понимаю, что это Ильрит. Он плывет вперед, опустив плечи, каждый взмах его хвоста кажется слабее предыдущего. Похоже, его по большей части несет течением.

Вскоре он и вовсе замирает, склонив голову и безвольно опустив руки. Подаюсь вперед в проем между китовыми костями, натягивая невидимые путы, и мучительно жду, когда он снова двинется вперед.

– Лорд Ильрит? – мысленно зову я, представляя, как мой голос звучит только у него в голове.

Сирен по-прежнему не двигается, и мое сердце резко ускоряет бег. Слишком уж долго он держится на одном месте. С ним явно что-то серьезное. Да и как иначе? Я ведь видела монстра…

– Лорд Ильрит? – уже громче зову я, не заботясь, кто еще может услышать. Впрочем, пусть слышат. Может, хоть кто-нибудь проснется, и я перестану чувствовать себя ответственной за его жизнь.

«Почему здесь больше никого нет? Почему ему никто не поможет?».

Ильрит все так же неподвижен. Застыл, словно мертвец. В его облике ничего не меняется.

– Кто-нибудь, помогите ему! – мысленно кричу я. – Герцогу Ильриту нужна помощь!

Но в поместье не заметно ни малейшего движения. Сам герцог тоже никак не реагирует.

Над морем занимается холодный рассвет.

Семь

С того момента, как я впервые ступила на борт корабля в качестве капитана, во мне проснулся инстинкт, призывающий не бросать тех, кто попал в беду.

Во всяком случае, у меня на глазах.

Никто не будет забыт, брошен на произвол судьбы, с презрением отвергнут, выгнан или оставлен без внимания. Ради спасения каждой души стоит нырнуть в самое бурное море. Какой бы мрачной ни казалась ситуация, если есть хоть проблеск надежды, я протяну спасительную руку любому, кто в этом нуждается.

Этот инстинкт сильнее испытываемой к сирену враждебности, а в сочетании с ощущением собственной бесполезности, с которым я всю ночь наблюдала за происходящим, лишь усиливается. Как и осознание собственной никчемности.

Не обращая внимания на магическую привязь, удерживающую меня в клетке, бросаюсь в проем между китовыми костями. Путы натягиваются, пытаясь вернуть меня назад. В тело впиваются невидимые руки.

«Нет! – Я стискиваю зубы, напрягаю мышцы и принимаюсь брыкаться. – Я больше ни секунды здесь не останусь».

Раздается хлопок, между лопаток словно что-то обрывается, и я без усилий выскальзываю в воду, всего несколько часов назад дразнящую своей недоступностью. На миг оглядываюсь на клетку, чувствуя, будто меня предали. Ну как так можно? Я всю ночь тщетно пробовала сбежать, а теперь магия разрушается. Просто оскорбительно.

Двигая руками и ногами – ведь хвоста у меня нет – со всей возможной скоростью плыву вперед. Не отрываю внимательного взгляда с дальней стены, за которой скрылись воины, высматривая какие-нибудь признаки монстра, с которым они сражались. Несколько мгновений спустя я уже добираюсь до герцога.

Он по-прежнему не поднимает головы и даже не шевелится при моем внезапном приближении. Плавники на его лице не подергиваются, губы слегка приоткрыты. На животе и руках заметны круглые синяки и несколько мелких царапин, других повреждений не видно. Но, похоже, все гораздо серьезнее, чем кажется.

Прижимаю ладонь к его груди, и меня будто пронзает молния. Перед глазами вспыхивает яркий свет, на мгновение ослепляя, словно я посмотрела на солнце, а по старым и новым узорам на теле пробегает обжигающая боль. Шиплю, но и не думаю отстраняться. Напротив, крепче прижимаю руку к его груди и улавливаю слабое биение сердца.