Как рождаются пути

– Зачем? Я уже готов, – произнес Мукюз, и вынул из ножен на поясе острый нож. Он повертел его, разглядывая блики на красном металле.

Квинт сглотнул и отшатнулся. Как это ему позволили пронести оружие на тренировку? И главное, зачем он это сделал?

Мукюз изображал ленивое спокойствие, но при этом пристально наблюдал за Квинтом, готовый отдать дружкам приказ схватить и держать его. Квинт знал об этом и не смел бежать; его мускулы и без того стали как ватные.

Мукюз заглянул Квинту в глаза, поигрывая ножом. Его голубые глаза были холодны, как лед. Они смотрели сквозь Квинта, не видя в нем человека, не видя в нем ничего.

– Я бы убил тебя, Квинт. И так бы сделал кто угодно на моем месте.

Квинт закрыл глаза, обмяк и стал готов ко всему. Он выработал такую привычку за многие годы.

– Подумай, малец. Почему ты живешь? Почему ты сейчас стоишь передо мной? Уж точно не потому, что ты чем-то заслужил этого!

Нет, ты живёшь, потому что мы, сильные люди, тебя защищаем. Мы кормим тебя. Мастер надеется получить от тебя хоть какую-то благодарность. Слепой, доверчивый ублюдок! Всем же видно, что ты ничего не дашь Арилу. Ты жертва, Квинт.

Единственная причина, по которой тебя ещё не съели – человеческие порядки. Частоколы, стража и всяческие иные глупости. В лесу по-другому. В лесу всё правильно.

В лесу все должны кого-то есть, и едят таких как ты, ни на что другое не годных. Ты помнишь, что нам говорили? Закон природы непоколебим – сильный будет жить, слабый умрет. Этот закон порождает сильных зверей, сильных людей – людей, нужных Арилу. И все, что для этого нужно – чтобы такие, как ты, вовремя умирали.

Давай же, возьми свое оружие или иди в лес безоружным – и никогда больше не возвращайся. Сделай нам всем одолжение. И пускай лес всё рассудит.

Договорив, уверенный в действенности своих слов, Мукюз провел ножом у глаз Квинта, развернулся и пошел. Его дружки последовали за ним.

Неизвестно, сколько времени Квинт сидел вот так, то ли на корточках, то ли на коленях, но, когда он наконец открыл глаза, обнаружил, что видит мир другим. Всё сделалось будто бы более холодным, более длинным и глубоким. Взамен оглушению и непреодолимой усталости пришли ясность и решимость.

Квинт почувствовал силу в своих членах, силу взрывную. Он побежал к воротам; они были закрыты. Постучать в них кулаком? Попросить стражника открыть, выбежать в лес и раствориться в нем? Не годится. Сон, дурья голова, не откроет. Он не понимает, что Мукюз прав. Он не хочет добра Арилу. Он ничего не понимает…

Что толку, если Квинт проживет ещё несколько дней? В Ариле никогда не было много еды – и они тратят её на такого уродца, и в тайне желают его смерти. Что сказал Стоут: “мои друзья и прочие выродки”? Он имел в виду Квинта. Весь этот его экзамен – всего лишь попытка избавиться от него. Стоут хочет, чтобы это выглядело, как гибель случайная, чтобы в конце можно было сказать непререкаемо: да, Квинт сам заслужил свою неминуемую смерть.

Квинт прижался лбом к дереву ворот. Пахло мокрой древесиной и пылью. Он занозил себе лоб. Квинту захотелось боднуть ворота. Он попытался собрать мысли в кучу. Придётся приложить немного усилий. Но никто не должен видеть, что он задумал. Никто не должен его остановить.

Квинт через окно заскочил в дом, удостоверившись, что тетя Нина не увидит его. Та, согнувшись, копалась в огороде, и даже не повернулась в его сторону. Он взял ножны и прицепил к поясу. Цель была ясна. За сараем, где он любил сидеть, в кучу сложены пустые ящики. По ним можно перебраться через частокол… схватиться за ветку ели, что через него перекидывается… залезть на дерево… скатиться вниз по стволу, переступая с ветки на ветку… тьма поглотит его… никто его больше никогда не увидит… и бежать, бежать.

***

Квинт бежал через лес. Ветки хлестали его по лицу, он спотыкался, но бежал. Ему все казалось, кто-то кричит ему вслед. Звуки его шагов и судорожного дыхания поглощали мягкие еловые лапы и мох. Квинт бежал, пока не стало так тихо, что стук сердца показался ему оглушительным. Он сел на землю.

Кто-то хочет, чтоб он жил? Чушь. Тетя Нина? Хестэ? Конечно же нет. Кто-то желает ему добра? И пусть. Что они знают о добре? Добро выдумано человеком, а закон природы не знает жалости: “выживет сильнейший, слабый умрет”. К чему на земле слабые люди, тем более левши, как Квинт, ни на что не способные? Счастливый мир – это, наверное, мир такой, где все сильны, и живут спокойно, полные тихой гордости. Людям не нужна обуза, им нужны отборные воины. Отобранные самой природой.

В висках у Квинта стучало после долгой пробежки, его прошиб холодный пот. Он, небось, наделал много шума, пока бежал, не разбирая дороги. Это, конечно, не дело: любой охотник знает: двигаться в лесу нужно беззвучно, иначе скоро голодная стая волков, если не богл, тотчас же его найдут. Вот треснула ветка. Какая-то грузная птица взлетела, напуганная шумом. Эй, а что там за два больших глаза?!

Богл. Богл убил его отца. Богл терзал его, терзает и во сне. Нет ничего хуже воя богла. У него безумные совиные зрачки, грязная черная шерсть. Его чудовищные клыки мерцают в полумраке. Его тело исполнено безумия, и он желает лишь смерти, забыв о голоде, опасности. Удар его когтистой лапы, и Квинт отлетел, ударился о ствол дерева. Богл взревел, приготовившись вонзить свои когти в его плоть…

Странная мысль тогда появилась у Квинта. Её подумало сразу все его тело, само собой: “А что, если просто попытаться нарушить закон природы?”

Глава 2: Локи

Локи из Сайбо – самый малоизвестный из соратников Си-инь Цзюня. Иронично сходство его судьбы с судьбою народного героя горцев Ло-Сии, в честь которого его назвали.

~ Лона Даэр, дневники

Квинт лежал в объятиях корней огромного дерева в полусознании. Весь в грязи, которая текла по его лицу, омываемому испариной, в рваной рубахе. Его нож, по рукоять в крови, лежал по левую руку, что его бессильно выпустила. Перед глазами у Квинта плыло, во рту была соленая на вкус шерсть, в ушах звенело. Он был жив, а богл нет.

Его туша чернела поодаль, и лишь редкие блики солнца, пробивающиеся через завесу еловых лап, обнажали на его теле десятки глубоких ран. Квинт, одержимый исступленной яростью, наносил ему удары ещё долго после того, как тот перестал двигаться и испустил дух… Крови из этих ран под ним уже натекла большая лужа. Шерсть богла была слипшейся. Он лежал ниц.

И вот, Квинт встал и поднял голову. Трудно ему было освоиться с происходящим – в нем не было никакого смысла. Богл, чудовище, убившее множество людей посильнее его, мертво от руки худшего бойца за историю Арила? Он посмотрел на богла. На свои руки. Как он это сделал? Он ли это был? Можно ли считать это его заслугой?

Он взглянул на свой нож. Поднял его, обтер о мох. Медленно, медленно к нему приходило понимание того, что произошло. Он подумал отстраненно: “А может вернуться в Арил с трофеем? – Нет, нельзя. Они ведь все уже уверены, что от меня избавились. Зная Стоута, он согласится поверить чему угодно, не не тому, что я действительно сделал невозможное. Даже я этому не верю. Они мне просто не поверят!” Квинт перевернул одеревенеший труп богла и на мгновение встретился взглядом с его мутными глазами. На морде богла было спокойствие. Квинт ножом выпилил из его пасти острый резец, затем с силой отбросил труп; вслушиваясь в отзвуки создавшегося шума, он пустился в путь в неизвестном ему направлении, возможно к Арилу, возможно в противоположную сторону.

Лес становился все гуще, идти становилось все труднее. Квинт мог бы, наверное, влезть на дерево и посмотреть, в какой стороне Арил. Дымок, поднимающийся над кронами, разглядеть можно было бы откуда угодно. Ох уж этот дымок! Он как цепь, не дает потеряться раз и навсегда… «Поселюсь в лесу, – думал Квинт. – Буду ловить зверье и поджаривать на костре. И никто не мешает. И не дразнит. И не требует ничего большего. Ничего…» Лес был домом каждого арилита, и Квинт чувствовал себя одним с этим огромным миром. Неожиданно у него за спиной хрустнула ветка. Его мирная задумчивость была прервана в миг. Квинт выхватил нож, опять левой рукой! Лес – дом каждого арилита и его могила, вот как говорит пословица! Квинт предпочел действовать, не дожидаясь неизбежной атаки. Он кинулся на шум, он перепрыгнул через замшелое бревно, он приготовился нанести прямой удар…

Невидимый враг юркнул от него за корягу, мелькнула лохматая коричневая шерсть, как у богла. Квинт остановился, впившись в глазами в место, где исчезло существо. Он прижался спиной к дереву, выставил вперед нож и стал ждать. Скоро из-за коряги появилась копна волос и будто бы человеческое лицо. Оно тут же скрылось.

Квинт был слегка удивлен этим. Он ничего не слышал о подобном существе. С виду оно было точь в точь как парень его возраста, одетый в меховую шубу. Для богла оно было слишком низкорослым и слишком боязливым. Боглы ведь ничего не боятся.

– Ты кто? – прошептал Квинт. Странная фигура услышала его голос, но ответа не дала.

– Кто ты такой? – повторил Квинт. Он шагнул к коряге и запнулся – его ноги запутались в невесть откуда взявшихся тонких, но крепких корнях. Квинт поднял голову и обнаружил, что не может подняться с четверенек: его руки тоже запутались.

– Человек, чего тебе нужно? – раздался глухой голос из-за коряги. – Я богл, нам у тебя не рады. Пожалуйста, не трогай меня, иначе мне придется тебя убить.

С такими словами существо показалось из-за коряги. Шерсть, как у богла, покрывает всё тело, кроме лица и кистей рук. На лбу – плетёная из зелёных трав повязка, и больше никакой одежды.

– Богл? – опешил Квинт. Боглы могут рычать, могут выть, но говорить на чистом фальзерском? Никак не могут. Они чудовища, не имеющие человеческого облика. А этот говорил легко и непринужденно, при этом с чувством достоинства – такой речи Квинт ещё никогда не слышал.

Существо продолжало молчать, смотреть на Квинта исподлобья. Все в нем было полно нервной дрожи, оно было готово бежать или биться. Оно? Он.

– Ты сказал “богл”? Вы можете говорить?

– Отчего же нет? Вы, люди, просто никогда с нами и не заговаривали. Совсем недавно вы избили меня палками и выгнали из своей деревни, не слушая моих слов. Нас, боглов, ненавидят все. А ты, видимо, пришел по мою жизнь со своим железным когтем.

Квинт молчал и тужился, пытаясь разорвать корни, все крепче опутывающие его. Он боялся, что стоит ему коснуться земли животом, корни обволокут его, как в кокон, и задушат. Ему трудно было воспринять ещё одну шокирующую новость за день. Он отпустил нож и сел на колени.

– Нет! Я не хотел тебя трогать. Я просто никогда не видел такого… мирного богла, – отрывисто говорил Квинт, – понимаешь, меня учили – то есть нас всех учили, что богла надо убивать при первой возможности… и мы верили. Я не знал, что вы разумны, ну и…

Когда они ходили с мастером на охоту, три раза им приходилось драться с боглами. Квинт при этом присутствовал – у него был некоторый опыт.

Богл покачал головой и произнес:

– Слушай, человек. По правде говоря, пока ты связан, я не могу тебе ничего сделать. Мои руки проникли в толщу земли; они держат тебя. Если поклянешься, что ты один, я тебя отпущу. Я просто хотел, чтобы ты меня выслушал.

– Клянусь! – выдохнул Квинт. Богл тотчас же встал во весь рост и корни, как по волшебству, втянулись обратно в землю, будто бы их и не было.

Квинт сел на колени. Богл смотрел на него со слабой улыбкой, и грусть была в его больших глазах. Он опустился на корягу и произнес:

– Вы, люди, верите, что закон природы непоколебим: “сильный выживет, слабый умрет”. Так ведь и есть – в один момент тебя считают человеком, в другой боглом; в один момент тебя защитят, в другой убьют. И ты можешь убить меня прямо сейчас, когда знаешь мой секрет. У тебя оружие, я же безоружен.

– Я не буду этого делать, – повторил Квинт.

– Я знаю, в лесу все хотят есть, и слабые нужны, чтобы сильные ели. Зная это, бы все равно меня не тронешь?

– Не трону.

– Ты ведь пойдешь к себе в деревню и накликаешь на меня охотников с палками и большими ножами, верно?

– Ни за что.

– Но почему? Таких, как мы, уродцев, ненавидят все. Неужели ты меня не ненавидишь? Ты хочешь, чтобы я в это поверил?

– Ни капли! – воскликнул Квинт. – Просто вы нападаете первыми.

Богл ухмыльнулся, оскалив зубы.

– А что нам остается? Мы изгнанники. Нам подобные нас ненавидят, тебе подобные – тоже. Я думал, что у меня было право на жизнь; так учил нас шаман. Оказалось, что есть такие вещи на свете, которым лучше было бы не существовать. А ты как думаешь, как человек? Всем было бы лучше без нас, правда же?

Квинт узнал в его словах собственные мысли. Он встал с колен и сел рядом с боглом.

– Позволь природе решить, кто имеет право на жизнь, а кто нет. Только она знает это наверняка. Они думали, что я тоже не имею такого права. Но я всем доказал, что это не так.

– Вот как? – удивился богл. – Ты, получается, тоже изгнанник?

– В некотором роде, да.

– Чем же ты всем так не угодил? С виду ты такой же человек, как и все остальные. В тебе нет никаких заметных уродств. Мне кажется, если бы ты вернулся в свою деревню, никто бы тебя не отличил от других тебе подобных.

– Понимаешь, мои руки работают не так, как следует. Мастер требует, чтобы я всегда использовал в бою правую руку, но она у меня неловка; зато левая – как правая. Из-за этого меня считают ни на что не годным.

Богл посмотрел Квинту в глаза и сказал с надеждой:

– Получается, мы похожи с тобой? И ты не вернешься к себе в деревню?

– Нет, не вернусь. Они думают, что избавились от меня; кто я такой, чтобы нести им разочарование?

– Клянись, что не вернешься.

– Хорошо. Клянусь.

Они пошли по лесному мху, одинаково сникнув и оглядываясь, человек и богл, оба изгнанники. Они говорили одинаково шепотом и понимали друг друга. Богла звали – во всяком случае, когда-то звали – Локи. Это было его детское имя. Взрослого он так и не получил. Боглов ведь никто больше не зовёт по имени.

Они шли вместе, дети леса, и ничего и никого не было в лесу, что смогло бы им сейчас помешать. Тяжелые ветви деревьев, даже в полдень полные росы, расступались, давая им путь. Змеи расползались в кусты. Лес не мог подавить этой силы, как бы ни пытался; и он, пугаясь её, сам перед нею склонялся. Звери, словно вышедшие из ночных кошмаров, уродливые и жестокие, поняли, что их закон нарушен, и стремились убраться восвояси. Квинт ликовал, ликовал и Локи. Богл и человек, два заклятых врага, объединились!

Квинт никак не мог поверить тому, что произошло за этот день. Убил богла, терроризировавшего арилитов; подружился с другим боглом. Всё невероятные вещи, которые никто не мог и предположить. Подумать только, что для того, чтобы им понять друг друга, потребовалось столь малое! Квинт чувствовал себя немного виноватым за то, что все это время видел в этих разумных и ни в чем не повинных созданиях чистое зло, и стремился их убивать.

– Разумных? Поверь мне, жизнь зверя делает свое дело. Тебе, человек Квинт, очень повезло, что ты встретил меня до того, как я полностью приспособился к жестокости, которая тут необходима. Убил сегодня – поел, убьют тебя – пообедают тобой. Без общества, без речи, без мыслей, кроме как о выживании да пропитании – что от тебя останется? Такая судьба ждет и тебя, человеческий богл Квинт. И меня тоже.

– Ты у меня не пропадешь. Обещаю.

– Это не нам решать, – вздохнул Локи. – Неужели ты не видишь, что происходит с другими такими, как я? Их жизнь – сплошное отчаяние, ведущее лишь к смерти. Легенды говорят о дорогах… дорогах на земле, по которым кочуют люди, да дорогах на небе, по которым кочуют звезды, да дорогах в жизни. А наша с тобой дорога заканчивается здесь. У кого нет дороги, тот ищет смысл в насилии, и скатывается к безумию и беспричинной жестокости. Так учил нас шаман. В соседнем племени, знаешь ли, озверевших боглов, проваливших эволюцию, держат в клетках и показывают детям, чтобы те знали, что будет с ними, если они её не пройдут. А шаман тем временем рассказывает: мы, горцы, движемся от ребенка ко взрослому, от взрослого к старику, но путь этих уродцев зашел в тупик.

– Расскажи мне про эту эволюцию, – попросил Квинт.

– Извини, но это табу. Никто не должен знать о том, что происходит, а особенно чужак. Во время этого обряда в тайное место входят детьми и выходят взрослыми. У нашего народа взрослые и дети ничем не похожи друг на друга. Некоторые становятся необычайно велики ростом, другие обретают способность необыкновенно ясно мыслить, некоторые обретают оружие, растущее из их собственного тела. У всех есть своя роль, заложенная в них в утробе матери. Ритуал эволюции её раскрывает, новому взрослому дают имя и определяют в касту. Каст всего пятнадцать, и в каждую попадают те, кому легче всего выполнять заданную ему работу. А бывают такие как я, – Локи развел руками, – которые становятся непонятно чем. Для таких нет касты, нет места. Племени они не нужны. Они внушают страх своей непохожестью. Это боглы, достойные худшего наказания: изгнания и безумия, что за ним следует.

Слушая такие слова, Квинт чувствовал, что его сердце падает в пропасть. Он никогда не задумывался, как появляются боглы.

– Но за что? За что вы заслуживаете это?

– За что? – горько усмехнулся Локи. – За то, что не похожи на других.

Так шли они, голодные и усталые, но полные надежды. Жестокость боглов ведь от безнадежности.

Раздвинув очередной раз ветки, Квинт обнаружил деревянную стену с окном.

– Это мой дом, – сказал Локи. – У боглов обычно не бывает домов. В них бывает негде повернуться, если кто-то решит напасть во сне. Но я решил… а теперь, встретив тебя, Квинт-де, укрепился в своем решении… я нарушу закон природы.

– Что это значит? – повернулся к нему Квинт.

– Я останусь человеком. Я не стану как другие боглы. Может быть, это и невозможно. Но ты ведь обещал помочь мне, да? Вот ты и поможешь.

– Мы друг другу поможем, – кивнул Квинт. – Изгнанники друг друга не бросают.

– Если так, добро пожаловать в гости. – Локи склонил голову в вежливом жесте.

Они вышли ко входу в эту старую охотничью хижину, где была небольшая просека и где вечернее солнце ослепило парней. Локи со смехом наблюдал как Квинт, щурясь, с силой дергает дверь, потом подошел и отворил её.

Бедное убранство хижины находилось в ужасном состоянии: столик посередине комнаты расколот надвое, пустой рундук у кровати раскрыт, на стенах, на земляном полу и даже на булыжниках маленького камина следы когтей. Мастер, показывая парням охотничьи угодья, показывал им несколько таких хижин; эта же, самая дальняя, была давно заброшена после атаки на нее богла два месяца тому назад. Охотники имеют свойство оставлять себе в таких хижинах немного еды, чтобы пообедать, в следующий раз обходя ловушки. Прячут её по-разному – в камине, в простенках, закапывают под землю. Обычно это сушенные овощи, вяленная рыба, ветчина. Всё это явно было уже давно разворовано боглами.

А есть хотелось. Жизнь арилитов нельзя называть изобильной, но многие из них связаны узами крови и помогают друг другу. Когда пятилетний Квинт потерял последнюю свою родню во время перехода через лес, Нина Син, сердобольная, работящая женщина на закате жизни взяла Квинта на свое попечение. Нину любят растения, в поэтому большую часть времени она проводит в огородах, бывает, в своем, но часто – в чужих, помогает с прополкой, поливает, собирает, шепчет над растениями свои заклинания. Ни на что при этом не рассчитывает, ни на какую награду, но бывает и так, что с ней делятся урожаем, который всегда под её чуткими руками всходит на ура. Благодаря этому у неё каждую зиму водятся запасы. А чуть уйдёт снег – и опять все её зовут помочь, верят в её волшебную силу. Она всегда бывает полезна и нужна. В Ариле мало солнца и много заморозков, и всякая надежда на хороший урожай ценится.

Локи подпрыгнул, подтянулся на стропила и спрыгнул обратно, держа в руках маленький, но аппетитный кусок копчёного мяса.

– Стянул с рамок – чуть не лишился глаза.

Решив больше не распространяться, Локи разорвал кусок надвое и протянул одну долю Квинту. Они сжевали тягучее мясо, и от этого захотелось пить. Здесь, в одинокой хижине в глубоком лесу, не хотелось говорить и думать. Поневоле завидуешь деревьям – они могут вечность стоять и слушать эту тишину, переговариваясь в ней.

Но лесная тишина обманчива – дети леса это знали. Опасные хищники движутся бесшумно, не громче ветра среди веток, и бьют стремительно, как весенняя молния. Поймав жертву, они не отпустят её. Лес не принимает спокойных. На момент забудешь об опасности, и ты – жертва. Каждый здесь готов драться или бежать, даже во сне нельзя оставлять бдительность. Звери не знают другого состояния, кроме постоянного страха, ведь закон природы не знает исключений: “выживет сильнейший, слабый умрет”, “ешь других или будь съеден”.

За мутными окнами шуршали листья. Где-то бродили олени с большими глазами с длинными ресницами и благородной грустью во взгляде. Лес дышал и жил своей жизнью, как большой организм. Здесь, где столько судеб сплетались в одно, каждый отдавался ему целиком, становился его частью. И лес, поселясь в твоей крови, сам назначит тебе роль в своей системе. Голод, жажда – вот его язык, и приказы, отданные им, невозможно нарушить. Квинт с Локи вышли из хижины, пытаясь не скрипеть насквозь проржавевшими петлями двери. Локи привел Квинта к ручью, они насобирали ягод. Богл смотрел на него своими большими, блестящими глазами, и, похоже, таил радость о том, что у него, отвергнутого всем миром, появился друг. Они сидели, тихо разговаривая, лежали на траве, смотря в просветы между листьями, кидались друг в друга шишками. Что-то произошло между ними, что перепутало законы природы и победило даже страх. Новый, маленький организм родился в большом. Маленький, но непобедимый!

Как-то незаметно пятна от далекого солнца сделались оранжевыми, затем розовыми. Начался закат, а за ним опустилась ночь. Ночью лес был ничуть не менее опасен, чем днем. Одни звери спят, другие просыпаются, и ни на момент не прекращается дикая игра на выживание, в которой проигравшего ждет смерть. А потому Квинт и Локи поспешили укрыться в хижине, ступая по пятнам далекого заката на траве и ориентируясь по меткам на стволах, оставленным охотниками. Добравшись до хижины, Квинт затворил дверь и поставил засов. Дверь по-прежнему дико скрипела, но держалась крепко.

– Богл может петли вырвать, – сказал Локи. – Железная сыпь поела их.

– Богл везде достанет, – усмехнулся Квинт. – А вот змеи, волки – уже нет.

– В город богла не пустят, – возразил Локи. – У людей железные когти, они мечут деревянные шипы из луков. Они не чета когтям и жалам, но людей много. Я же, я вообще не могу себя защитить.

– Наш мастер говорил, что каждый должен уметь выжить в одиночку.

– Много он понимает, этот твой мастер! Он, наверное, восхищается боглами. Он хочет и из вас сделать боглов, судя по твоим рассказам. Нет красоты в боглах. Люди прекрасны. Он не понимает очевидного, этот твой мастер.

– Не знаю, может быть… – произнес Квинт неопределенно. Неужели не прав – но почему? Ещё вопрос, который останется без ответа.

Загрохотала рама, в которую сослепу влетела сова. Квинт почувствовал, что после всего произошедшего у него раскалывается голова. Все его существо в этот день истощилось до капли – он клял бы себя в слабости духа, если бы ему так не хотелось спать. Он прилег на солому в дальнем углу хижины, зарылся в нее. Ему стало хорошо и совсем не холодно. Локи лежал на соломенной кровати в другом конце комнаты и, кажется, уже отошел ко сну. Квинт вскоре тоже впал в забытьё, навеянное шорохом веток и взглядом большой луны сквозь них.

Глава 3: Второй День в Лесу

Ах, Локи! На старости лет ты смотрел в прошлое со стыдом. Ты просил меня изображать себя в молодости как можно более жестоко… при всём желании почтить твою волю, я не вполне с этим справился. Мне ведь в какой-то мере знакомы твои страдания! Как же могу я винить тебя за то эго, что втемяшили тебе враги твои?

А потому отдам читателю право решить, каким другом ты был Квинту. Пусть будет так: кто-то тебя проклянёт, кто-то тебя поймёт, кто-то тобой восхитится, а кто-то тебя полюбит, как ты не смог полюбить сам себя.

~ Лона Даэр, дневники

Хестэ нашел Нину Син, как всегда, за прополкой огорода. Он поздоровался с нею через забор. Она поприветствовала его в ответ, не поднимаясь.

– Я к вам с сообщением от мастера, – сказал Хестэ. – О Квинте, – добавил он.

Нина тотчас же выпрямилась.

– Что же, что же говорит? – чуть не вскричала она.

– Простите, Нина-хама, что не могу сказать вам того, что вы хотите услышать, но его не нашли… – смотря на меняющееся выражение лица Нины, Хестэ тотчас же прервал сам себя.