Мой свет

Она была повсюду, как навязчивая мелодия, въевшаяся в подкорку и отравляющая каждый миг.

Я просидел у стойки бара до рассвета, осушая один бокал за другим, смешивая виски с горечью сожалений, с пеплом надежд. Рядом вились охотницы за легкой наживой, предлагая себя в качестве панацеи от одиночества. Но я видел в их глазах лишь тусклое отражение собственной пустоты, ту же безнадежность, замаскированную под блеском дешевых украшений.

Элли была другой. В ней пульсировала жизнь, горела искра, притягивающая меня, словно мотылька к смертельному пламени, обрекая на вечные муки.

Вынырнув из душного клуба на улицу, я жадно вдохнул морозный ночной воздух. Он немного протрезвил, но боль осталась, въевшись в каждую клетку тела. Я дрожащими пальцами набрал ее номер.

Томительные гудки тянулись, словно резиновые, испытывая мое терпение, терзая душу.

Наконец, она ответила.

– Арсений? Что-то случилось? – в ее голосе сквозила еле уловимая тревога, тень беспокойства.

– Нет, все в порядке, – соврал я, в который раз, словно заклинило. – Просто… хотел услышать твой голос.

На другом конце повисла гнетущая тишина, давящая, словно плита. Я знал, что она чувствует фальшь, видит сквозь мою ложь, понимает, как мне тяжело, но помочь не может.

– Спокойной ночи, Арсений, – прошептала она, словно прощаясь навсегда, словно ставя точку в нашей истории. И бросила трубку.

Этот короткий разговор был равносилен удару под дых, смертельному проклятию. Я ощущал зияющую пропасть, растущую между нами с каждой секундой, с каждой ложью, с каждым несказанным словом.

И это было правильно… но, Боже, как же это больно.

Обессиленный, я рухнул в кресло автомобиля. Холод пробирал до костей, но дело было не в ночном морозе. Внутри меня поселилась ледяная пустота, которую не заполнить ни алкоголем, ни мимолетными связями, ни бессмысленными развлечениями. Запустив двигатель, я дал газу, уносясь прочь от клуба, прочь от фальшивых улыбок и лживых обещаний, прочь от самого себя.

Дорога домой казалась нескончаемой, петляющей сквозь мрак. Луч фар выхватывал из кромешной тьмы лишь короткие отрезки пути, словно мою жизнь, разбитую на бессвязные фрагменты, ложные ориентиры.

В голове всплывали обрывки воспоминаний: наши встречи, задушевные разговоры, ее беззаботный смех, ее нежный взгляд. Каждая деталь врезалась в память, словно заноза, причиняя нестерпимую, почти физическую боль. Я осознавал, что своими руками разрушаю хрупкое счастье, но не мог остановиться, не находил в себе сил. Страх, словно парализующий яд, сковал мою волю, лишил возможности сделать хоть что-то.

Припарковавшись у дома, я долго сидел в машине, невидящим взглядом уставившись на темные окна, на эту безжизненную коробку, ставшую моей тюрьмой. Не хотелось подниматься, сталкиваться лицом к лицу с реальностью, с горьким осознанием собственного бессилия, с крахом надежд. Но выбора не было.

Собрав остатки сил, я вышел из машины и, спотыкаясь, побрел к подъезду, словно старик, сломленный жизнью.

В квартире царила зловещая тишина, давящая и угнетающая. Я щелкнул выключателем и застыл, увидев свое отражение в зеркале. Измученное лицо, потухший взгляд, жалкая тень былого себя, некогда уверенного и счастливого. С отвращением отведя взгляд, я направился в спальню, в свое убежище от мира. Рухнул на кровать, не раздеваясь, и закрыл глаза, пытаясь убежать от самого себя. В сознании отчетливо возник образ Элли, ее милое лицо, лучистые глаза, полные любви и надежды.

И я окончательно осознал, что потерял ее.

Наверное, навсегда.

Глава 3.

ЭЛЛИ.

Солнце, несмело прокравшись сквозь заледеневшее кружево окна, играло причудливыми зайчиками на паркете. Вдохнув колкий воздух морозного утра, я невольно улыбнулась.

Снежа уже поджидала меня у мерцающего огнями входа в торговый центр, утопая в необъятном шарфе и встревоженно поглаживая картонный стаканчик с кофе. Вечно спешащая Снежана, словно боялась, что мир без нее провернется на целую ось.

– Ну что, готова к забегу? – крикнула она, и мы нырнули в клокочущий водоворот предпраздничной лихорадки.

Первым делом – Мие. Снежана, чей вкус был безупречен, как ограненный алмаз, сразу же устремилась к витрине, за которой роились шелковые платки. Перебрав ворох переливчатых тканей, ее взгляд остановился на нежном, словно весенняя листва, фисташковом оттенке.

– Ей идеально подойдет, – безапелляционно заявила она. – Точно под цвет ее изумрудных глаз.

Потом был папа. Тут задача оказалась куда сложнее. В итоге решили преподнести ему кожаный портфель – элегантный, добротный и безусловно практичный.

Дедушке, конечно же, именную ручку. Я выбирала долго, придирчиво изучая изгибы корпуса и тонкость гравировки. Хотелось подарить ему не просто пишущий инструмент, а вещь, на которую он будет смотреть долгие годы, бережно храня как счастливый талисман.

Между выбором подарков мы, как две болтливые птички, щебетали обо всем на свете: о рабочих буднях, о капризах любви, о дерзких планах на Новый год. И, конечно, об Арсении.

Снежана, верная себе, не упускала случая подколоть меня, намекая на его очевидную симпатию. Я отмахивалась, притворно возмущаясь, но в глубине души знала, что она права, как никогда.

В конце дня, утомленные, но окрыленные, мы расположились в уютном кафе, согреваясь густым горячим шоколадом. Под горой пестрой упаковочной бумаги, словно драгоценные россыпи, мерцали наши сокровища – скромные символы любви и трепетной заботы. И, глядя на сияющее лицо Снежаны, я понимала, что самый бесценный дар в моей жизни – это наша нерушимая дружба.

Сумерки опустились на город, словно сотканное из бархата покрывало, укутывая его в мягкую негу. Снег, озорной и легкий, закружился в вальсе, рассыпая мириады искр в свете фонарей. Аромат хвои и мандаринов, пряный и волшебный, безошибочно возвещал о приближении праздника.

Вынырнув из теплого чрева кафе, мы несли в руках пакеты, полные подарков и приятной усталости от завершенных дел.

И тут телефон взорвался трелью звонка. Имя Арсения, высветившееся на экране, заставило сердце трепетно забиться, словно пойманную птицу.

Снежана, лукаво блеснув глазами, подтолкнула меня локтем. Ответив, я постаралась придать голосу непринужденную легкость.

– Арсений? Что-то случилось? – Голос предательски дрогнул, выдавая смятение, которое я отчаянно пыталась скрыть за маской равнодушия.

– Нет, все в порядке. Просто хотел услышать твой голос.

Меня словно парализовало. Сердце на мгновение замерло, оглушенное тишиной, а затем сорвалось в безумный галоп, отбивая нервную дробь тревоги.

– Спокойной ночи, Арсений, – прошептала я, нарушив колдовство затянувшейся тишины. Слова, словно вспорхнувшие ночные бабочки, беззвучно растворились в густой темноте.

В трубке повисла тяжелая, осязаемая тишина, лишь изредка пронзаемая шипящим шепотом статики. Что это было? Неосторожная оговорка, глупая игра в чувства или… робкая попытка приоткрыть врата в его сокровенный мир?

Арсений… вечно такой непроницаемый, замкнутый, словно изваянный из холодного мрамора, вдруг допустил эту странную, необъяснимую откровенность.

Я спрятала телефон в карман. В голове, словно осколки разбитого зеркала, хаотично мелькали обрывки воспоминаний: редкие встречи, мимолетные, почти случайные прикосновения, украдкой брошенные взгляды, в которых я отчаянно искала подтверждение своим надеждам. Пыталась разглядеть робкий проблеск чего-то большего, чем невинная детская симпатия. Но раз за разом натыкалась на непроницаемую стену его загадочности, словно сотканную из тумана и недомолвок. Или… эту непреодолимую преграду я воздвигла сама, в воспаленном лабиринте своего воображения?

Может быть, я требую невозможного? Мы просто друзья, и не более. Но почему тогда его простые слова отозвались во мне таким оглушительным эхом, взбудоражив целый океан скрытых чувств? Почему этот короткий, неожиданный звонок заставил сердце трепетать, словно пойманную в ловушку бабочку?

Я бросила взгляд на часы.

Поздний час.

Завтра важный день, нужно отдохнуть. Но мысли об Арсении крепко держали меня в плену. Я закрыла глаза, отчаянно пытаясь воссоздать в памяти его лицо, его темные, бездонные глаза, в которых всегда мерцал какой-то ускользающий, непостижимый секрет.

"Просто хотел услышать твой голос".

Эта фраза, как навязчивая мелодия, терзала мой разум, вырываясь из глубин подсознания и бередя душу. Что же ты на самом деле хотел сказать, Арсений? Что скрывается за этими словами?

– По домам? – вырвал меня из омута мыслей голос Снежаны.

– Да, – ответила я, будто чужим голосом.

Дома меня встретила уютная, предпраздничная кутерьма. Папа, самый главный человек на кухне, творил волшебство над рождественским пирогом, наполняя дом ароматом ванили и корицы. Дедуля, увлеченный инженер, боролся с непокорной гирляндой, стремясь зажечь ее всеми цветами радуги. Я с головой окунулась в этот радостный хаос, чувствуя, как тепло разливается по венам.

Вечером, стоя у окна и любуясь мерцающими огнями, я вдруг осознала простую истину: счастье соткано из таких вот незамысловатых мгновений. Из запаха свежей выпечки, из звонкого смеха родных, из теплого взгляда друга. И, конечно, из трепетного предвкушения чуда, которое неизменно приходит вместе с Новым годом. И, быть может, из робкой симпатии, что несмело стучится в мое сердце, словно первый снег в окно.

 Первые лучи рассвета, холодные и акварельные, прокрались сквозь неплотно задернутые шторы. Сонно зажмурившись, кутаюсь глубже в теплое одеяло. Предновогоднее утро пахло хвоей и мандаринами, даже сквозь сон. Внизу, в кухне, уже звенела посуда и слышались приглушенные голоса – дедушка и папа, как всегда, поднялись ни свет ни заря.

Спустившись вниз, я увидела картину, знакомую с детства: дедушка в своем любимом клетчатом фартуке колдовал над плитой, а папа, с чашкой кофе в руке, читал газету. Запах свежеиспеченных блинчиков с корицей щекотал нос.

Завтрак был тихим и уютным.

Дедушка рассказывал истории о прошлых Новых годах, когда снега наметало по крышу, а папа подливал мне горячий шоколад.

В разговорах то и дело всплывало имя Мии. Сегодня она прилетала! После долгих месяцев в Европе, Мия возвращалась домой, чтобы встретить Новый год с семьей.

После завтрака началась предпраздничная суета.

Папа проверял маршрут до аэропорта, дедушка достал из кладовки старую елочную игрушку – стеклянного ангела, который всегда вешали на самое видное место. Волнуясь, я перебирала в шкафу вещи, выбирая, что надеть для встречи с сестрой.

В животе порхали бабочки – ведь я не видела Мию целую вечность!

Наконец, все были готовы, и машина тронулась в путь, навстречу аэропорту и долгожданной встрече.

Но всю эйфорию, словно внезапный порыв ледяного ветра, оборвал телефонный звонок. На экране высветилось имя Арсения.

– Привет, мой свет.

– Привет, – отозвалась я, чувствуя, как радостное предвкушение сменяется смутным беспокойством.

– Я знаю, что сегодня прилетает Мия, и я хотел бы встретить ее с вами.

Мое сердце на мгновение замерло, а потом бешено заколотилось, словно пойманная в клетку птица. Арсений хотел встретить Мию? Зачем?

– Арсений, мне кажется, это не лучшая идея, – попыталась я возразить, хотя голос предательски дрожал. – Мия очень устала с дороги, ей нужно отдохнуть. Да и вообще…

– Не придумывай, – перебил он, в его голосе послышались стальные нотки. – Я просто хочу поздороваться с твоей сестрой. И с тобой, конечно. Встретимся в аэропорту, у выхода из зоны прилета внутренних рейсов. В три часа. Не опаздывай. И не ревнуй, я буду не один.

И он повесил трубку, оставив меня в состоянии полного смятения. Что он задумал?

***

Я стояла, оцепенев, пытаясь осознать происходящее.

Кто этот Матвей? И почему моя сестра так странно реагирует на него? Почему при виде его, улыбка до этого озарявшая её лицо, вдруг словно померкла, оставив лишь тень смятения?

Её глаза, обычно такие лучистые и полные жизни, сейчас были полны какой-то непонятной тоски и тревоги. Она словно пыталась спрятать что-то, что-то глубоко личное и болезненное, за этой внезапно возникшей маской отстраненности.

Матвей… Имя казалось знакомым, будто я уже где-то его слышала. Но где? И почему именно сейчас, когда все было так хорошо, он появился и нарушил эту идиллию? Он стоял, облокотившись о дверь машины, с каким-то вызывающим спокойствием, будто был здесь хозяином положения. В его глазах читалась смесь иронии и… чего-то похожего на печаль?

Вопросов становилось все больше, а ответов не было. Я чувствовала, как внутри меня нарастает волна беспокойства за сестру. Что-то не так, что-то серьезное происходит, и я должна это выяснить. Должна защитить её от всего, что причиняет ей боль.

Набравшись смелости, я сделала шаг вперед, намереваясь нарушить эту напряженную тишину.

– Здравствуй, Матвей, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и уверенно, хотя внутри все дрожало от предчувствия неминуемой бури. – Мы, кажется, не знакомы. Я – её сестра, Элли.

Теперь все зависело от того, что он скажет. От его слов, от его взгляда, от его реакции. Я замерла в ожидании, готовая ко всему, лишь бы узнать правду. Правду, которая, судя по всему, была спрятана глубоко в прошлом моей сестры.

– Я знаю, – медленно произнес Матвей, отрываясь от машины и смотря прямо на меня. В его взгляде не было ни тени удивления, лишь какое-то тяжелое понимание. Он словно давно знал, что этот момент наступит, и теперь был готов встретить его. – Здравствуй, Элли. Я много слышал о тебе.

Мия, всегда такая лучезарная и открытая, вмиг превратилась в замкнутую и настороженную. Обычно ее лицо светилось счастьем, когда речь заходила о новых знакомствах, но сейчас в ее глазах плескался испуг, смешанный с… болью?

Я попыталась поймать ее взгляд, но она упорно отворачивалась, словно боялась, что я прочитаю в ее глазах какую-то страшную тайну.

Матвей, заметив ее замешательство, попытался разрядить обстановку неловкой шуткой, но сестра лишь сжала губы в тонкую линию, не удостоив его даже подобием улыбки.

Непонятное напряжение в воздухе сгущалось с каждой секундой. Я ощущала себя лишней, не зная, как поступить. Спросить прямо сейчас? Или подождать, пока Мия придет в себя и сама захочет рассказать?

Но любопытство, как назойливый комар, не давало мне покоя.

Кто этот Матвей и какую роль он сыграл в ее жизни, что при одном его появлении ее мир словно перевернулся с ног на голову?

Решив, что затягивать ситуацию – только усугублять ее, я аккуратно коснулась ее руки.

Она вздрогнула, словно от прикосновения раскаленного металла.

– Все хорошо? – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более мягко и успокаивающе.

Она взглянула на меня, и в ее глазах я увидела ту самую боль, которую заметила ранее.

– Поговорим позже, – выдавила она, с трудом скрывая дрожь в голосе. И я поняла, что сейчас лучше отступить.

Я кивнула, понимая, что сейчас любое давление может только навредить. Но отступать совсем не собиралась. Слишком много вопросов роилось в моей голове, и я не успокоюсь, пока не найду на них ответы.

Когда мы вернулись домой, весь вечер прошел в тягостном молчании.

Матвей и Арсений, как ни в чем не бывало, продолжали шутить и рассказывать какие-то истории, но Мия оставалась непроницаемой. Она лишь изредка бросала на Матвея короткие, полные тоски взгляды, от которых у меня сжималось сердце.

Я чувствовала, как между ними натянута невидимая нить, полная невысказанных слов и непрожитых эмоций.

Арсений, казалось, нарочито громко смеялся над каждой шуткой Матвея, словно пытаясь заглушить тишину, образовавшуюся вокруг нас. Он то и дело похлопывал Матвея по плечу, стараясь вовлечь его в какой-то бессмысленный спор о медицине. Матвей поддерживал игру, но я видела, как его взгляд украдкой возвращается к Мие, словно он проверял, как она реагирует на их показное веселье.

Мия сидела, скрестив руки на груди, и смотрела в окно. За окном медленно плыли серые облака, отражая ее внутреннее состояние.

Она казалась такой хрупкой и беззащитной, что мне хотелось подойти и обнять ее, оградить от той боли, которую она явно испытывала. Но я понимала, что это было бы неправильно, что ей нужно самой пройти через это, пережить и отпустить.

Я чувствовала себя сторонним наблюдателем в этой сложной драме, в которой были замешаны чувства, обиды и разочарования. Мне оставалось только молча поддерживать Мию и надеяться, что они смогут найти в себе силы поговорить и разобраться во всем.

Ведь молчание, как известно, лишь усугубляет проблемы и отдаляет людей друг от друга.

Когда Матвей засобирался домой, Мия словно ожила. Она проводила его до двери, и я заметила, как она крепко сжала его руку на прощание. В этот момент в ее глазах промелькнула такая нежность, такая боль, что я поняла – их связывает что-то очень глубокое и важное.

Едва за Матвеем закрылась дверь, Мия обернулась ко мне. В ее глазах стояли слезы.

– Нам нужно поговорить, – тихо произнесла она, и я поняла, что сейчас мне откроется тайна, которая мучила меня весь вечер.

– Я знала, что ты заметишь, – начала Мия, дрожащим голосом усаживаясь в кресло напротив меня. – Мы с Матвеем… у нас было что-то. Давно. Еще до Ильи.

Она замолчала, словно собираясь с духом, а я молча ждала продолжения, чувствуя, как внутри меня нарастает напряжение.

– Это была такая наивная, юношеская любовь с моей стороны, – продолжила Мия, смотря куда-то в пустоту. – Я мечтала о будущем с ним, мы строили планы… Но потом все рухнуло. Просто в один момент я ушла, ничего не объяснив. Исчезла из его жизни. Это было больно…

Она вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Я долго не могла прийти в себя, пыталась навязать себе, что это моя больная фантазия была в тот день. Пыталась забыть и сделать вид, что его никогда не было в моей жизни. Но он постоянно жил в моих воспоминаниях. А потом я встретила Илью, и он помог мне забыть Матвея. Или, по крайней мере, я так думала…

В ее голосе звучала горечь.

– И вот Матвей вернулся в мою жизнь. Как ни в чем не бывало. Но нас теперь связывает нечто гораздо большее, чем он смеет предполагать. Наш сын…

– У тебя сын? – вырвалось у меня, словно удар грома.

За эти три года мне и в голову не приходило, что у Мии может быть ребенок.

Мия нервно одернула прядь, скользнувшую по щеке. В глазах ее плеснулся страх, мимолетный, как тень, но она тут же взяла себя в руки.

– Да, – прошептала она, словно выдавала страшную тайну. – Его зовут Мирон. Ему два года.

Земля ушла из-под ног, мир поплыл.

– И ты молчала? Почему?

В голосе Мии зазвучало отчаяние.

– Я боялась… боялась. Матвей… что он узнает и попытается…

Я понимала ее. Теперь мне стало понятно, почему она была такой отстраненной весь вечер. Она разрывалась между прошлым и настоящим, между старой любовью и чувством долга. И этот груз молчания давил на нее, не давая дышать.

Я взяла ее руку в свою. Холодные пальцы дрожали, выдавая бурю, бушующую внутри.

– Тебе нужно рассказать ему, – тихо произнесла я, стараясь подобрать самые нужные слова. – Ты не можешь жить в неведении и заставлять его жить в неведении тоже. Это несправедливо по отношению ко всем вам.

Она отвернулась, глядя в окно на мерцающие огни ночного города.

– Я боюсь, – прошептала она. – Боюсь его реакции, боюсь, что он меня возненавидит. Боюсь, что Матвей никогда не простит мне этого.

– Но ты боишься еще больше, если будешь молчать, – возразила я. – Этот страх будет преследовать тебя всю жизнь, разъедая изнутри. Лучше столкнуться с правдой, какой бы горькой она ни была.

Она долго молчала, обдумывая мои слова. В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене.

Наконец, она повернулась ко мне, и в ее глазах я увидела решимость.

– Ты права, – сказала она, вытирая остатки слез. – Я должна рассказать ему. Только не в ближайшее время.

АРСЕНИЙ.

Ночная тишина давила на виски. Я проснулся резко, словно от толчка. Тревога, скручивающая внутренности в тугой узел, требовала немедленного действия. И действие это было одно – к Элли.

Не раздумывая, я вскочил с кровати, накинул куртку и, миновав спящую квартиру, уже мчался по ночной трассе к загородному дому. Фары выхватывали из темноты лишь полоску дороги, но в голове отчетливо стоял образ Элли.

Ее улыбка, ее глаза, полные понимания и тепла.

Того, чего мне так отчаянно не хватало.

Добравшись до дома, я оставил машину у ворот и тихо пробрался внутрь. Знал, где ее комната. Знал каждый скрип половиц в этом доме.

Дверь поддалась бесшумно.

Элли спала, укрытая легким одеялом. Лунный свет, проникавший сквозь неплотно задернутые шторы, мягко освещал ее лицо. Она выглядела такой беззащитной, такой хрупкой. Хотелось укрыть ее от всех бед, от всего, что могло потревожить ее покой.

Я долго стоял в дверях, не в силах оторвать взгляд. Мое сердце, обычно такое сдержанное, бешено колотилось в груди.

Не в силах сопротивляться нахлынувшему порыву, я тихо прикрыл дверь и подошел к кровати. Сбросив обувь, осторожно лег рядом, стараясь не потревожить ее сон. Запах вишни и дорогого шампанского ее тела, наполнил меня блаженством. Наконец-то я дома.

Рядом с ней.

Даже если она об этом не знает. Даже если это всего лишь иллюзия.

Но сейчас, в эту ночь, это все, что у меня есть. И этого достаточно.

Осторожно, словно боясь спугнуть видение, я провел пальцами по ее волосам. Мягкие, шелковистые пряди скользили между пальцами, успокаивая, принося умиротворение. Я закрыл глаза, вдыхая ее аромат, и попытался отпустить тревогу, терзавшую меня. Попытался забыть о проблемах, оставивших глубокие шрамы на душе. Здесь, рядом с ней, я мог быть собой. Слабым, уязвимым, нуждающимся в защите.

Прошло, наверное, несколько часов. Я не спал, просто лежал, наслаждаясь близостью Элли, ощущая ее тепло. Боялся пошевелиться, боялся нарушить эту хрупкую идиллию.

И вдруг она повернулась ко мне, во сне уткнувшись лицом в мою грудь. Я замер, боясь даже дышать. Ее дыхание было ровным и спокойным.

Я осторожно обнял ее, прижимая к себе. Так крепко, как только мог, словно боялся, что она исчезнет. И в этот момент я понял, что моя жизнь без нее – пустой звук. Что все мои достижения, все мои амбиции – ничто без ее поддержки, без ее любви. Что она – мой якорь, мой маяк, моя единственная надежда, мой луч света в темноте.

Медленно проведя рукой по ее спине, я почувствовал, как Элли вздрагивает под моими пальцами, словно испуганная птица. Веки ее дрогнули, и, медленно распахнувшись, глаза выдали беззвучный крик ужаса. Я бережно накрыл ее губы ладонью, шепнув одними губами:

– Это Сеня, все в порядке. Тише…

Она едва заметно кивнула, и тогда я ощутил бешеный стук ее сердца, отголоски страха, бьющиеся о мои пальцы. Комната тонула в приглушенном свете ночника, мягкие тени ласкали стены, создавая зыбкий, нереальный мир.

Элли приподнялась на локте, ее волосы рассыпались по плечам, словно темный шелк. В ее глазах плескалось нечто, что я не мог до конца понять – смесь тоски и вызова. Я видел в них отражение собственной души, израненной прошлым, но все еще жаждущей тепла и близости.

Приблизившись, касаюсь губами ее лба. Легкий, невесомый поцелуй, словно перо, коснувшееся кожи. Я чувствовал, как она расслабляется в моих руках, как уходит напряжение, сковывавшее ее тело.

Я знал, что она боится, что прошлое тянет ее назад, но я был готов бороться за нее, за наше общее будущее.

Снова коснувшись ее губ, на этот раз более уверенно, более настойчиво. Её губы ответили робко, но искренне. Углубив поцелуй, позволяю своим чувствам выплеснуться наружу.

В этом поцелуе было все: и нежность, и страсть, и надежда.

Комната словно перестала существовать, остались только мы двое, объединенные в единое целое. Я чувствовал ее сердцебиение, слышал ее дыхание. Знал, что этот момент – переломный, что от него зависит наша дальнейшая судьба.

Отстранившись, заглянул ей в глаза. В них больше не было тоски, только доверие и ожидание. Улыбнулся Элли, знал, что сделал правильный выбор. Взяв ее руку в свою и крепко сжал.

– Я буду рядом, мой свет, – прошептал, и Элли ответила легким кивком головы.

 ЭЛЛИ.

Шелк на постели обволакивал кожу, словно бархат. Сердце билось где-то в горле, заглушая морозный ветер за окном. Комната, обычно такая знакомая, казалась сейчас таинственной и чужой. Арсений смотрел на меня, и в его глазах плескалось волнение, зеркально отражая мое собственное.

Поцелуй был робким, неуверенным, но от этого еще более волнующим. Губы дрожали, соприкасаясь, и по телу пробежала первая искра. Его руки коснулись моей спины, нежно очерчивая контуры, и мурашки побежали по коже. Одежда казалась сейчас лишней, ненужной преградой. Медленно мы избавлялись от неё.