История Лоскутного Мира в изложении Бродяги

Кого считать истинным своим нанимателем: Тринитаса или тех, кто в Администрации покрывает Его, Доби пока не определилась, да это пока ей и не важно было.

Межреальность. Город. Часть разговора, сохранившегося в памяти Раба, принадлежащего Алая Ильменсену. 3002 год после Падения Небес. За несколько декад до описываемых событий.

…

– Ты должен мне, Алая.

– Не было нужды напоминать, Гнилоглазый. Я не собирался тебе отказывать.

…

Межреальность. Город. Орочьи Болота. Главный вход в центральный офис частной сыскной конторы «Ильменсен и Ильменсен». 3002 год после Падения Небес.

Дымяги Тони вновь ожидал Босса.

Ожидал, как обычно, за рулём Серебряного Призрака.

Стоит упомянуть, что Босс вообще-то предлагал Дымяге заглянуть в офис и перекусить тем, что будет им найдено на кухне, или хотя бы просто вздремнуть на диване часик-другой. Дымяга отказался, жестами сообщив, что пирожки с потрошками, купленные Боссом в Фонаре ещё целы, да и в термосе травяной чай ещё булькает.

День, начавшийся встречей с Сумеречниками и продолжившийся поездками в десяток мест, посещение которых знающим людям однозначно сообщило, что Босс взялся за порученное дело всерьёз, всё длился и длился, не желая заканчиваться.

День длился, и его ничуть не волновало, что длился он через вечер и почти всю ночь, грозя поглотить и утро, и своего коллегу, что скоро должен был вступить в свои права.

– За углом дома, в повозке или кустах – девку надо брать сразу, как только представится возможность. – говорил по этому поводу Босс. – В этом девки и победа необычайно похожи – прозевал момент, и уже чужие руки сжимают ту задницу, которой только что виляли у тебя перед носом.

Дымяга с ним был полностью согласен: если работа может быть сделана сегодня, то она должна быть сделана сегодня. То, что фактически это уже никакое не сегодня, а уже почти самое что ни на есть завтра – оправдание для жалких глупцов, которым не привыкать искать оправдание тому, что сегодня они зря прожили ещё один день.

Сегодня закончится лишь тогда, когда Босс об этом скажет.

Босс скажет – Дымяга кивнёт в ответ и поедет на квартиру.

Не свою, съёмную.

У Дымяги вообще почти не было того, к чему он мог прибавить слово «свой», да то что было, в большинстве своём, было без лишний слов отдано ему Боссом. Слова они и не нужны были: Дымяга слышал, что хотел сказать Босс, даже когда тот молчал или, что случалось не реже, говорил.

– С завтрашнего дня утром будешь отвозить мою внучку в Схолу Империум, а вечером возвращать обратно, в Фонарь. – семь лет назад сказал Босс.

– С завтрашнего дня я должен сделать так, чтобы все имеющие глаза видели: вы, Босс, поднимитесь после любого удара, поднимитесь ещё сильнее и опаснее, чем были раньше. – кивает Дымяга, уста которого забыли вкус слов.

– Я понимаю, конечно, у девочки гормоны и прочее, но ты-то… – с этих слов начался шесть лет назад разговор, который уверил всех, что Дымяга, приставленный к внучке Босса год назад, позволил себе больше, чем следовало бы.

– Я всё понял, Босс. Сегодня же заеду к Пустозвону. – кивает Дымяга.

Пустозвон Илейка в далёком прошлом, ещё до прихода в Город, ходил кашеваром у Мародёров Горгонта и вралем слыл преизрядным, то Сурхва ему всю морду раскровавил, то эльфийские принцессы секретом поделились, перед которым ни одна девица устоять не сможет, а то и вообще задвигал, мол, закопчённый котелок, что всегда был с ним, чуть ли не самому Тёмному Повелителю принадлежал. Теперь же Пустозвон работал в одном из магазинов сети «Счастливый Хозяин». Работал, надо признать, крайне успешно, за что был отмечен памятными грамотами «Работник месяца», «Работник года» и даже несколько раз «Работник десятилетия». К грамотам, разумеется, прилагались премии, но к ним Пустозвон относился с известным скепсисом. Что проку от ещё десятка другого лет, даже столетия? То ли дело грамота. Вещь в хозяйстве полезная, нужная. На стену можно повесить, например, чтобы самому любоваться и другим позволять заниматься тем же самым.

Телохранителя своего старого боевого товарища Пустозвон встретил с распростёртыми объятиями, с которыми встречал каждого из своих клиентов, чаем угостил в своём личном кабинете. Чай был, разумеется, по тайному рецепту, которым по большому секрету с Пустозвоном поделился хозяин Фонаря, и то, что никто в Городе ни разу не видел, как тот хозяин пьёт или готовит чай, было несущественно.

– Дриаду, говорит, достать ты мне, дружище, дриаду. Дымяге своему хочу презентовать, говорит, чтобы было ему с кем вечер коротать.

Тони пил чай и кивал, старательно пропуская мимо ушей большую часть сказанного добродушным орком с клыками, спиленными там, чтобы были они вровень с остальными зубами.

– И нашёл ведь я дриаду, да не простую, от ветвей древа, что во дворце самой Королевы-Матери росло, при том ещё не саженную на могилу. И это спустя полтысячи лет после падения Королевства. Как, спрашиваешь, удалось мне чудо то?..

Ничего Тони не спрашивал да даже бы если бы и спрашивал: не знал Пустозвон языка жестов, которым, в основном, и использовался эльф для общения.

Дриаду Дымягу увидел только когда докурил вторую с момента входа в «Счастливого Хозяина» сигарету. Заведение же с приобретением покинул после третьей, ближе к полуночи, оставив слегка приунывшего Пустозвона, который, дай тому волю, проговорил до утра.

Дриада оказалась крайне капризным созданием, решившим переболеть всеми болячками, которые были известны врачам Орочих Болот, а потом ставшие известными и Дымяге. После чего злосчастное антропоморфное растение переболело ещё дюжиной тех, о которых знали лишь узкие специалисты-дендрологи.

Результатом почти четырёхлетних страданий Дымяги стали дриада, что уже два года встречала его на квартире тихим шелестом своей листвы, и цикл статей по особенностям выращивания дриад в неблагоприятных условиях, а также методам лечения огромного числа их заболеваний от известных всем до, тех, специалистов по которым, в Городе было меньше чем пальцев на одной руке.

Межреальность. При-Город. Ванахейм. 3002 год после Падения Небес.

Милитэль заставила себя встать из-за стола.

Суставы ощутимо хрустнули, напомнив своей хозяйки, что крайне вредно сутки напролёт сидеть почти без движения, изучая отчёты, идущие непрерывным потоком, и отправляя поручения и прямые приказы, выполнение, как и не выполнение которых, порождало всё новые отчёты, требовавшие обработки.

Милитэль прошлась от стола к выходу на балкон, но выходить не стала. Передумала.

Всё шло даже лучше, чем она рассчитывала.

Яниссия без проблем покинула место обитания Тринитаса.

В порту она также без проблем оплатила место на корабле.

План Яниссии был очевиден: добраться до миров Внутреннего Кольца, потом до борделя мадам Жоржет, где выяснить местоположение Легиона, после чего найти ту и попросить помочь Тринитасу.

Слишком долго, слишком ненадёжно. Плюс возможная встреча с Пандемонием, вмешательство которого на данном этапе нежелательно.

Поэтому на третьи сутки пути корабль будет взят на абордаж асами.

– Не всем мальчишках Всеотца нравится сжимать свои пальцы лишь на рукоятях клинков. Некоторые предпочитают что-то мягкое, округлое и, желательно, хохочущее. – вспомнилось за какую малость удалось купить столь необходимое изменение маршрута.

Плен, транспортирование в Асгард, а там…

В портретах богини Фригг, жены Всеотца, узнать Легион, каким он был раньше, невозможно, но не зря же подчинённые Милитэль которое десятилетие работали в типографии Толстого Доу, внося в тексты не только изменения, нашептанные Ждущим-в-Пустоте?

Разумеется, встреча не состоится сразу, но она состоится, и никакой грум ни о чём не узнает до тех пор, пока Милитэль не позволит ему узнать.

Младший же следователь Доби Ильменсен, пройдя по следу Яниссии, до порта и, вполне ожидаемо, выяснив на какой корабль села беглянка, сгинет на бескрайних просторах Межреальности вместе с Весёлой Клюкой – для этого уже была наняты соответствующие исполнители.

Не асы, фанатики Изменчивого.

Даже малейшего шанса возвращения Яниссии обратно до того, как та поговорит с Легионом, допускать было нельзя.

Межреальность. Город. Дымные Тропы. 3002 год после Падения Небес.

Дымные Тропы – эта узкая полоска земли соседствовала со всеми районами Города сразу, и теми, что были век назад, когда она появилась, и теми, что присоединялись к Городу потом.

Не многие Граждане имели достаточно средств для того, чтобы попасть из Чарующего Леса, скажем, в теже Орочьи Болота не спустя несколько недель пути, а буквально полдня спустя, но, честно говоря, не на простых Граждан ориентировались драконы в ценовой политике на услуги Дымных Троп. Администрация, Дневная и Ночная, Сумеречники, Граждане из самой верхушки среднего класса и выше – они были готовы платить за комфорт и скорость, драконы же готовы были им предоставлять эти комфорт и скорость.

Тысячелетия, поступавшие в казну района, обращались в горы золотых слитков, добытых в Яме, Подгорной Стране или вообще за пределами Города, после чего каждый из сорока семи драконов, что сообща правили Дымными Тропами, получал свою долю.

Получал свою долю и Ёрмунд. Две сто сорок первых. Долю большую, чем у тридцати собратьев-драконов, меньшую, чем у шестнадцати оставшихся.

Прикладывать усилия к изменению имеющейся расстановки Ёрмунд считал делом глупым, о чём однозначно говорило его семнадцатое место в иерархии, которое три десятилетия было пятнадцатым, а семь десятилетий – восьмым.

– Мышиная возня. – пыхал дракон огнём, выводя из тела излишки тепла, возникавшие в результате напряжённой мозговой деятельности.

Ёрмунд не был мышью. Он был драконом, поставившим перед собой цель, которая полтора тысячелетия назад казалась ему недосягаемой, теперь же была столь близка, что Ёрмунду ночами чудился её вкус на губах.

Тогда, на Гул-Вейт ради манотворящей железы Троица убил отца Ёрмунда, бросив остальное тело могучего дракона гнить под солнцем.

Он забрал у молодого дракона не отца, победу, которую тот должен был одержать в будущем. Но Он же дал ему возможность ощутить вкус победы куда более великой. Вкус победы над богом, что в облике человека вот уже третье тысячелетие ходит дорогами Лоскутного Мира.

Но сегодня к аромату близкой победы вновь примешивалась кисловатая нотка: мелкий гоблин… этот глава частной сыскной конторы вновь каким-то образом обыграл Ёрмунда…

Частный сыск – дракон занимался им не ради прибыли, ради развлечения, и, надо признать, в определённых кругах был довольно известен.

Вчерашнее задание от тосийцев, которые неумело пытались скрыть свои крысиные морды за Сумеречниками, мелкий гоблин тоже там был, тоже его получил, как и те немногие избранные, кого Сумеречники допускали к решению своих внутренних дел.

– Алая, грязный ты гоблин, у тебя ведь не план был готов, как ты хотел мне показать после встречи, у тебя в руках уже был Гнилогразый, которого я, как и всё то отребье, бросились искать. – вырывается огонь из пасти дракона.

И пусть, этот вывод, Ёрмунда основывался лишь на словах гоблина, маршруте его передвижения по Орочьим Болотам и факте, что несколько часов назад тот выгнал из своего офиса единственную внучку и верного телохранителя, которых обвинил в неподобающей связи.

Пусть… дракон знал, что не ошибается.

Он давно уже разучился ошибаться.

Межреальность. Город. Южный порт. 3002 год после Падения Небес.

Капитан Весёлой Клюки злился.

Вообще-то, Васко Калони всегда мог тысячу причин для злости, когда же причин для злости не удавалось найти, он не брезговал их придумывать, но так уж случилось, что сегодня причину для злости капитана разделяла и вся команда корабля. Подобное случилось впервые с тех пор, как почти сорок лет назад за неповиновение приказу Илисиана Вечного, принёсшее его флоту победу в бою под Плачущей Скалой, капитан Васко Калони был разжалован в рядовые, лишён всех наград и списан с флота. Команда, включая тосийцев обитавших в трюме, последовала за тем, кого меж собой прозывала Круэ, что значит Злюка.

Причина злости в этот раз была куда более прозаична и куда менее достойна злости, чем в прошлый раз.

– Всего-то нужно задержать отплытие на час, не больше. – сообщившего это чиновника в бесчувственном состоянии выволокли с корабля.

– Бывает люди падают и разбивают при этом своё лицо. – вручая чиновника береговой полиции, пожал плечами боцман и закурил.

– Бывает им чудится при этом странное, например, кулак капитана, летящий в их лицо. – вновь пожал плечами боцман, когда пришедший в себя чиновник начал верещать невнятицу.

– Бывает. – практически в тон боцману кивает старший патруля, лейтенант Виктор Орлов.

– Пойду я, значит? А то заждался меня, поди, Злюка.

– Идите, не смею вас задерживать… и спасибо.

Боцман неспешно затушил недокуренную и до половины сигарету, спрятал её в портсигар и пошёл по трапу на корабль.

– За что хоть спасибо? За то, что нос мне разбил? – просипел чиновник, когда убедился, что боцман оказался на достаточном расстоянии, чтобы не слышать вопрос.

– За то, что разрешение спросил, может ли уходить. Это ведь Ревун Токи.

– Тот самый Ревун?

– Тот самый.

«Тем самым Ревуном» Токи стал одиннадцать лет назад, когда в одиночку держал пролом у Белого Собора, через который нескончаемым потоком пёрли в конец обезумевшие обитатели Канализации.

– Сам идти-то сможешь? – почти без неприязни осведомился у чиновника лейтенант Орлов. – Или помощь нужна?

– Нужна. Укажите, пожалуйста, в рапорте, что я так и не попал на корабль, поскользнулся на пристани, и в бессознательно состоянии был доставлен в лазарет.

– В бессознательном? – ход мыслей чиновника понравился Орлову.

– В бессознательном. – подтвердил тот и с маху протаранил доски пристани своим лбом.

Свидетелем этой сцены среди прочих был и пассажир, в случае опоздания которого и следовало задержать отплытие Весёлой Клюки.

Многоликий бог – для последователей.

Червь – для близких друзей и не менее близких врагов.

Ему очень хотелось ещё раз увидеть Девятисотую в бою.

Увидеть как можно скорее.

Раст. Год 253 после Падения Небес.

Ржавое небо потолка над головой сияет множеством звёзд.

Крышу, похоже, изрешетило каким-то осколочным снарядом, оттого и столько отверстий в ней.

А может и просто ржавчина, это же всё-таки Раст.

Планета, когда-то населённая возлюбленными детьми Истинного. Теперь же – царство ржавчины.

Где-то на её просторах тот я, который был до меня, отыскал причину рождения мира Легенды, и которым я, возможно, никогда и не был. Отыскал и спрятал, как мог спрятать лишь безумец.

И вот теперь те я, которыми я никогда не стану, спрятали то Поле, через которое прошёл шов, соединивший два Мира в один, меня тоже спрятали, чтобы никто, значит, мне не мешал отдыхать. Не только обо мне беспокоились, конечно, и о себе тоже.

В связи со всем этим вопрос:

– И чего это я очнулся?

Хорошо же время проводил.

Спал, сон видел. Хоть и не упомнить о чём, но – точно хороший. После плохих так легко не просыпаются.

Наверное, о доме.

О родных…

О горячем куске хлеба, на который я мажу масло.

Наверное… не помню.

Ничего другого мне не могло сниться. Не было у меня больше ничего хорошего. Не было и после всего случившегося со мной вряд ли будет.

Монстр я похуже тех я, которыми я никогда не стану. Богоубийца. Кому я такой нужен?

– Мне, мне нужен! – прозвучало совсем рядом.

Ну вот и нашлась причина моего пробуждения. И судя по голосу, довольно милая причина. Уже хорошо. После сна милые девушки куда лучше, чем мужчины в форме и с серьёзными лицами.

– Вряд ли меня можно назвать милой да и девушкой тоже вряд ли можно назвать.

Мысли читает – это хорошо, можно не тратиться на слова. А вот то, что не милая и не девушка – это плохо. Всё-таки как бы было бы хорошо, если бы была девушка, пусть даже и не милая, просто девушка…

– Ты уж извини, но тут только я.

И я, при том что я тут делаю – мне понятно, а вот что ты тут делаешь?

– Ждала, пока ты проснёшься. Дождалась.

И долго ждала?

– Я не считала. Может быть сотню лет, может быть две. Не считала. Могу посчитать, если нужно.

Видимо, раз уж эта не-милая-не-девушка столько времени тут потеряла, я ей действительно нужен. Вот только я ли ей нужен?

– Ты прав, я могла и ошибиться, ведь в это Мире полно тех, кому довелось убить Бога Сотворённого.

Не-милая-не-девушка, оказывается, обладает чувством юмора – это отличная новость, а то сколько помню говорить если и доводилось так только с самим собой или теми я, которыми я никогда не стану. Персонажи Легенды не в счёт – есть подозрения, что моё существование искажало их, вынуждая говорить именно то, что я от них ожидал, а с ангелами и людьми начала-и-конца разговоры водить мне не доводилось.

– Зато я общалась и с первыми, и со вторыми. И скажу тебе – разговоры с ангелами и моими собратьями вряд ли доставили бы тебе удовольствие. Мне, по крайней мере, удовольствия они не доставляли.

Из людей начала-и-конца, значит, моя собеседница. Одна из жителей этой планеты или ещё какой мира Изначального, благодаря праведному образу жизни попавшая на Небеса. Возможно даже одна из тех, кто пытался сперва вымарать меня из Легенды, а потом, когда стало понятно, что от меня не избавиться, извратить моё существование.

– Ну так что, моя безымянная не-милая-не-девушка? – произнёс я свои первые слова. – Сидела с пером над белыми листами, переписывая мои воспоминания? Стирала с моей ступни шрам, который был там с самого детства? Или, может быть, ты отвечала за истории других персонажей? С безразличным лицом росчерком пера заставляла отцов сжигать детей своих? Заставляла заклинить винтовку в самый неподходящий момент? Или проделывала отверстие во фляжке, чтобы вода до капли вытекла, лишив персонажа шансов выбраться из переделки? Ты уж расскажи мне, грязному, не стесняйся. Расскажи, раз уж нашла в себе храбрость сообщить, что принадлежишь к роду, который даже в смерти, в зыбком сне мертвеца, не смог позволить спокойно существовать тем, кто отказался принять милость Небес. Расскажи.

Раст. Год 253 после Падения Небес.

Ответ на мою эмоциональную тираду последовал почти мгновенно и был не менее эмоционален:

– А если и сидела я над страницами Легенды с безразличным лицом и росчерком пера заставляла отцов сжигать детей и своих, и чужих? Заставляла заклинить затвор у винтовки, пистолета и мало чего ещё, обрекая не то что одно персонажа, целые народы на смерть? Что если это я украла у тебя и тот шрам, и многое другое? Убьешь и меня, как убил Бога Сотворённого?

Убивать единственного имеющегося в моём распоряжении собеседника – непозволительная роскошь. А если ещё и проигнорировать заявление, что собеседник не-милая-не-девушка, и дорисовать этому густому голосу соответствующие формы, то убийство перестает быть непозволительной роскошью, становясь форменным самоубийством. Что же до самоубийства, так оно точно отсутствует в списке дел на сегодня, как впрочем и на завтра.

– Разогналась. – буркнул я, подводя итог своим размышлениям.

– Разогналась?.. – я мог бы и сам догадаться, что эти слова скоро должны прозвучать, не ради простой беседы ждала же не-милая-не-девушка когда я наконец проснусь. – Это ты ещё просьбу мою не слышал.

– Сразу предупреждаю, если у вас тут религия в мою честь, то тащите сперва девственниц, а только потом всяких жрецов. Девственниц – живыми, а вот жрецов же мне особо без разницы в каком виде, если, конечно, в жрецах у меня не милые девушки, готовые на всё ради своего божества, то есть меня.

– Нет у тебя религии. О твоём существовании как Человека, а не Богоубийцы, вообще вряд ли кто догадывается.

– Ну кроме тебя, не-милая-не-девушка. – не мог не уточнить я.

– Кроме меня.

– Тебя, у которой есть на столь срочное дело, что ты могла прождать моего пробуждения то ли сотню, то ли вообще две сотни лет?

Разговор забавлял меня, давая возможность размяться, да и вообще прийти в себя после смерти, что в силу верности построенной мной теории, обернулась лишь сном.

В силу… не благодаря… за такое не благодарят…

– Могла и дольше прождать, если бы я не вздумал проснуться, – печать работы Семипечатника штука серьёзная. – сам ответил я на свой вопрос, заметив, что трещины на полу образуют смутно знакомый узор.

– Могла, но мне повезло. Я вообще удачливая.

– Сильное заявление особенно от той, у которой есть просьба к такому, как я.

Не только узор оказался знакомым, но и сам ангар, служивший мне пристанищем.

Отличное место подобрали те я, которыми мне никогда не стать.

Со смыслом.

Именно тут впервые шагнул со страниц Легенды в Истинный мир тот я, которым я, возможно, никогда и не был.

Мало, что с тех давних пор изменилось на этой давно умершей планете, разве что нет больше ангела, утыканного стрелами и копьями, что тот ёж иголками.

Зато видны остатки погребального костра.

Озаботились, значит, те я, которыми мне никогда не стать, о том, чтобы наконец поставить точку в истории с ангелом-упрямцем, который истратил себя на сохранения былого человечества, что обратили позднее силой Легенды в грязных.

– Удачливая. Человек мог ведь и не пережить боя с Богом Сотворённым, как я могла не пережить боя с Душегубом.

– Душегуб? А он тут каким боком? – упоминание огрызка Палача, оставшегося от того после убийства Семипечатником, не сулило ничего хорошего.

– Он помог мне бежать с Вербурга, а потом мы с ним тебя искали, пока не нашли здесь, на Расте.

– Нашли и подрались за право первым поприветствовать меня после пробуждения?

– Можно и так сказать.

– Надеюсь, Душегуб мёртв, а то, знаешь, не горю желанием видеть его рожу. – честно признался я, не забыв в мыслях пнуть Семипечатника, которому стоило всё же убить Палача, а не делать из него оружие.

– Мёртв?.. наверное, можно и так сказать…объяснять тебе, что такое изолятор класса Легион, я так понимаю, не нужно?

Не нужно. Мне вообще ничего из того, что касается Легенды, объяснять не нужно.

Персонажи, инфицированные вирусом Cogito, делились на две категории: которые могут быть в дальнейшем использованы при построении сюжетных линий, и все остальные. Для первых были созданы Хранилище Книг и Хранилище Книг Особого Назначения. Для вторых – изоляторы, венцом технологий которых стал изолятор класса Легион, место из которого нет возврата.

– Решил, значит, Душегуб померяться силами с изолятором класса Легион, со мной то есть, и немного не рассчитал силы-то. Мои ли, свои ли, но факт остаётся фактом – я с тобой разговариваю, а не он.

– Вряд ли бы Душегуб со мной разговаривал.

Иллюзий относительно того, зачем Душегуб искал меня, слабейшего из сотворённых тем я, которым я, возможно, никогда и не был, я не питал. Навязчивая идея Палача пожрать и Десницу, и Шуйцу, никуда не делась из головы Душегуба. В прошлый раз меня спас Семипечатник, в этот же раз он мог и не успеть, даже не смотря на то, что в прошлый раз меня не оберегала печать.

– В этот раз тебя оберегала я, а не печать. Я куда надёжнее любой печати. Надежней и полезней. – вмешалась в ход моих мыслей не-милая-не-девушка. – Ты в этом скоро убедишься.

– И зачем всё-таки такой надёжной и полезной понадобился такой как я?

– Не только надёжной и полезной, но ещё и удачливой. Удачливой, об этом не стоит забывать. – поправила меня моя собеседница. – Такому как ты удача очень пригодится. Своей нет – хотя бы моей попользуешься.

– Это почему у меня нет удачи? – не понял я.

Счастливцем, который может без вреда для себя играть в прятки на минном поле, я себя никогда не считал, хотя бы потому, что в местах, где я рос, их не было, но не-милая-не-девушка сама недавно упоминала, что я выжил в бою с Богом Сотворённым благодаря удаче…

– То, что ты выжил тогда, – это моя удача. – вновь прервала она меня.

– Я, значит, выжил, а удача – твоя?

– Разумеется, ведь ты мне нужен, поэтому моя удача и сделала так, что ты выжил.

Не то что бы подобный взгляд на произошедшее меня оскорблял или раздражал, но одно дело упоминать об удаче, как о некоем абстрактном явлении, на которое можно сослаться в условиях либо недостатка информации, либо же нежелании в этой информации разбираться, совсем другое дело – приписывать ей власть над реальностью вообще и надо мной конкретно. От подобного один шаг до обращения удачи в Удачу, во славу которой будут строиться храмы и приноситься жертвы, а там, за линией горизонта, и обращение Удачи в абсолютный закон этой реальности. И вот опять шуршат перья по страницам, вот пишется новая Легенда, сковывая волю, обращая выбор в иллюзию, людей – в персонажей, у которых порой и имён-то нет, лишь номера… мой вот был – сорок один…