История Лоскутного Мира в изложении Бродяги

– Ну ты-то куда прёшься? – появившись из дыма, хватает меня за руку Командующий и развернув, тащит прочь.

И правда: куда это я? Командующий сам не справится что ли? Да и с чем там справляться после Сатаны-то?

– Работа истинных людей. Очищение огнём. Помнишь ведь это заклинание? – Командующему дым нипочём. – Как бы наш старый знакомец – отец Жиллиман – не оказался к этому причастен, а то Сатана просто пеной изойдёт, тыкая нас носом в то, что он-то предлагал избавиться того отряда.

Преувеличивает Командующий, конечно. Сатана, если прав окажется, от силы бросит фразу-другую, а то и вообще и слов удостаивать не станет.

Честно, говоря, лучше бы зудел о своей правоте без остановки.

– Да кто его знает – что оно лучше? – не согласился Командующий. – Вон Проповедника слушать – то ещё счастье, так что пусть уж лучше будет, как оно и было до того. Люблю я, знаешь, стабильность.

Командующий всё-таки вытащил меня из дыма горящей деревни, и дышать сразу стало легче.

– Хде? – выкашлял я из себя вопрос.

– Вот. – поворачивается ко мне левым боком Командующий показывая свою ношу.

Пес свисает бесчувственной тушей с его руки.

Простой дворовый пёс.

– Ках?

– Да кто ж его знает как? – опуская на землю свою ношу, развёл руками Командующий. – Да оно и не важно.

Да оно и не важно. Это он точно заметил. Совершенно не важно как персонажу под номером сорок удалось выжить там, где остальные умерли, или как мольба умирающего пса достигла ушей тех, кого прозывали Скрытыми. Важно лишь, что это произошло. Мы работаем лишь с последствиями – причины остались далеко позади, и если начать докапываться до них, то ещё не известно чем это может закончится. И для нас, и для пса, и для причин, конечно.

– Пригляди за псом, пока я за Проповедником смотаюсь. – Командующий уже был готов бежать к тому месту, где Проповедник латал прорыв.

– Не надо ни за кем бежать. – остановил его Семипечатник. – Ты, Командующий, вытащил его из деревни, и, почитай, теперь за отца, а я, раз так дела обстоят, за дядьку сойду. Неужель, для племянника кровь пожалею?

Улыбается Семипечатник. Не припомню, чтобы видел такую улыбку на его лице. Светлую и немного грустную. Не было у него таких улыбок раньше. И где нашёл-то такую только?

Несколько веков спустя благодаря таланту Вёльвы, никем давно уже не прозываемого Летописцем, молва людская да и не только людская будет врать, что волк Фенрир был рождён Гулльвейг от хитроумного Локи.

И, наверное, где это и могло быть правдой.

Тогда же был только пёс, который отказался умирать следом за своими хозяевами.

Простой пёс.

Моргот. Год 2238 после Падения Небес.

Алтарь, хранящий тепло предыдущей жертвы.

Белобрысой Марго не хватило и на минуту.

Теперь пришла моя очередь.

Плохо, конечно, что люди начала-и-конца не дали мне поесть, но хорошо, что не узнали.

А не узнали они меня не только потому, что в их розыскных листах я выглядел куда лучше, чем в реальности, а ещё и потому как банда Белобрысой Марго, которая предпочитала, чтобы её звали Снежноволосая Марго, начали знакомство со мной того, что расквасили мне нос, после чего повёл я их тайной тропкой через Межреальность.

А как не повести, если тебе сразу кулаком в лицо, а затем с намёком так тычут в живот кривым ножичком?

Служка наносит на моё тело рисунок заклинания. Такой же красуется на всех телах, сваленных в кучу за переделами магической звезды.

Магия… не брезгуют, значит, услугами грязных… в когда-то брезговали… и тысячи лет не прошло… или прошло?..

Люди начала-и-конца. Опять они.

Они и их Пожиратель.

Их и немного мой, ведь если бы не я, то получилось бы у них призвать своего Бога Сотворённого, а так… а так получилось, что получилось, не без моего участия, конечно.

– Нет! – истошно орёт один из бандитов, Болт, кажется, которого укладывают на второй алтарь.

И чего орать-то так?

– Тебе-то, конечно, орать нечего. – соглашается откуда-то из тени Сатана. – Ты-то после смерти проснёшься, как ни в чём не бывало.

– Ты так говоришь, как будто то, что я не могу умереть, делает меня нечувствительным к боли. – не мог я не попытаться хоть немного оправдаться.

– А раз ты такой чувствительный, то чего ж полез прямо к алтарям? Проповедник же предупреждал, что тут творится.

– Да потому, что без меня вы бы чёрта с два вмешались.

– А мы и с тобой чёрта с два будем вмешиваться. – ответил Сатана. – Я, ведь тебе ещё на Мнемосе сказал, что зря ты в дела смертных начал вмешиваться. Вмешался – теперь расхлёбывай. Сам. Нечего нас опять вплетать.

– Я сделаю, а ты потом ещё лет десять будешь зудеть, что у тебя, мол, вышло бы куда красивее?

– А я что не прав? Сплоховал ты с Пожирателем. По-умному можно ж было там развернуть всё.

– Ты ещё припомни, что я, дурак эдакий, столько десятилетий не сбегал с Мнемоса, всё Безымянку ждал, которой, возможно, и в живых-то нет.

– А, скажешь, умный?

– Дурак. – честно согласился я. – Только это был мой выбор. Глупый, но мой. А ты-то что?

– А я что?

– Ничего.

Не понимает он или притворяется, что не понимает.

Никуда не вмешивается, книжку свою читает. Что есть Сатана, что его нет. Тень себя самого.

– Сам справлюсь. – закончил я. – А не справлюсь, Проповедник поможет, Командующий подстрахует.

Что ж… уже совсем мало времени осталось.

Его уже почти совсем не осталось.

Сдохну ещё разок… жаль, правда, что так и не покормили.

– Можно начинать. – жестом скомандовал епископ.

Фраза-ключ и заклинания на телах жертв активированы.

Моргот. Год 2238 после Падения Небес.

Три часа спустя на лице одного из клириков мелькнула нервная улыбка: одна из жертв всё не умирала и не умирала. Это противоречило всему, что он знал, но всё же жертва продолжала жить, цепляясь за своё искалеченное существование.

– Скорлупа. – выдохнул епископ и, не справившись с приливом эмоций, умер от разрыва сердца.

Умер, так и оставшись стоять, указывая свои перстом на скорлупу яйца, которая треснула.

Бог Сотворённый пришёл к тем, кто так жаждал его узреть.

– Я бы мог убить тебя прямо здесь и прямо сейчас. – неслышно произносит Сатана, касаясь несуществующей рукой плеча Бога Сотворённого, левого плеча. – Я бы мог, но это было бы слишком просто и для тебя, и для тех нелюдей, что считают себя твоими возлюбленными детьми.

– К тому же надо ж чтобы хоть кто-то наконец утихомирил этого треклятого Пожирателя. – улыбается невидимый никем Проповедник, смотря на Бога Сотворённого, идущего к детям своим.

– Чёрта с два. – махнул рукой Сатана. – Надо утихомирить этого чёртового Человека. К гадалке не ходи – не сделай я, что требовалось, житья бы мне не дал.

Несколькими днями позднее странный недуг поразил тело Бога Сотворённого, обратив того в Скрюченного бога. Рука его утратила подвижность, левая рука Скрюченного бога, а потом и всё тело поддаваясь неколебимой воле Сатаны начало усыхать и перекручиваться, причиняющие нескончаемые страдания Скрюченному богу, чьего прихода так ждали.

Три столетия спустя Скрюченного бога был найден в петле, сделанной из собственного пояса.

Он мог прожить ещё очень долго, но Пожиратель был побеждён, и причин дальше страдать у него не осталось.

Миллисиан. Год 2240 после Падения Небес.

Мне вновь повезло. Крупно.

Поздно поняв, что забрался слишком далеко на север, я был готов за крышу над головой и тепло очага под этой крышей на любую работу. И она нашлась. Работа, за которую никто не хотел браться. Слишком жизнью своей дорожили. А я взялся. Взялся потому, что тоже дорожил своей жизнью. Дорожил жизнью и умел оценивать ситуацию.

Холод убил бы меня не завтра, так через день-другой. На данный факт недвусмысленно намекал закоченевших труп случайного знакомца, который я обнаружил справа от прогоревшего за ночь очага. А ведь вчера это был не труп, а живой человек по имени Бертольд, с которым мы разделили найденный тут же, в сторожке, кусок солонины, который запили растопленным снегом.

Мой предшественник, на предложенном месте, повесился только через месяца три. Столько в этом городе я не намеревался оставаться. Весна придёт я ноги в руки – только меня и видели. И подальше, подальше от этих холодов, а то этот непрекращающийся насморк меня скоро убьёт.

А что работа?

Работа, как работа. Даже лучше, чем рассчитывал.

Смотритель музея.

Музей, как музей. Два этажа да чердак. Барахла всякого, привезённого непонятно откуда, хватает: скелеты какие-то, книги, совсем немного оружия, доспехов, пара щитов, дюжина чучел каких-то мохнатых чудиков, мебель, предметы быта и два зала с картинами. Вот за залами этими, что располагались на втором этаже, и закрепилась дурная слава, а точнее не за самими залами, а за одной из картин.

Тихое место, но не слишком тёплое. Посетителей практически нет.

Фактически, работа моя сводится к уборке помещений. В свободное время беру книги из библиотеки, читаю.

За пределы академии выходить мне не разрешается. Это и понятно: боятся, как бы я не сбежал с добром-то из музея. Но, честно говоря, я и пределы-то музея покидаю лишь когда в библиотеку хожу.

Питание трёхразовое. Еду приносят прямо ко мне, в музей, если вдруг не хватит, можно сходить за добавкой в общую столовую. Обычно, хватает.

По глазам вижу, что считают меня покойником.

Недавно узнал, что ставки делают: через сколько я руки на себя наложу. Хорошо посмеялся.

Старик Лоренцо – библиотекарь – похоже единственный, кого беспокоит моя судьба: уже дважды предлагал мне бежать. Дважды предлагал и дважды услышал мой отказ.

Возможно, я чрезмерно подозрителен, но даже старику Лоренцо я не говорил о своём намерении с приходом весны покинуть это место.

Мысли о самоубийстве, которым окончили жизнь четверо моих предшественников?

Наверное, Миру было бы легче, будь это не просто мысли… или будь способен я умереть…

На связке ключей мой верный слушатель: Воронёнок, вырезанный из дерева. Практически всё свободное от сна время я разговариваю с ним, чем, видимо, убедил случайных свидетелей в том, что мне уже не так долго осталось.

Да, безумец – это моя лучшая роль, хотя от этого немного грустно. Но с другой-то стороны – не всем же принцами, переодетыми в бродягу, или героями, которые решили разобраться с проклятьем, не дающем покоя жителям города быть.

– Так ведь? – подмигнул я Воронёнку.

– Так. – молча согласился он.

Сегодня в городе какой-то праздник: толи день независимости от непонять-кого, толи ещё что в этом роде. Академия тоже празднует, поэтому обед могут и забыть принести, про завтрак-то забыли. Ну и пусть: в столовую за своей едой всё равно ходить не буду. Там люди, а там, где люди, всегда неприятности, для меня. Если бы не холод, чёрта б с два я в этот город заглянул… ладно, пустое, всё равно у меня кое-что на такой случай лежало, так сказать неприкосновенный запас. А завтра, если опять еду не принесут, пойду узнавать: в чём же дело.

До обеда пару щитов отполирую (больше всё равно нет), а то их, видно, с тех самых времён, как на стену повесили, не чистили.

– Почищу щиты и пойду обедать. Почищу и пойду. Всё просто и понятно. Я люблю, когда просто. Я люблю, когда понятно. Но иногда мне кажется, что нет таких вещей в мире, как просто и понятно. Есть лишь наши иллюзии, в которых всё просто и понятно.

А нос уже лучше. Выдох почти нормально идёт, а вот со вдохом хуже. Ну да ладно, всё равно он у меня никогда нормально и не дышал.

– Не смотри на меня с укоризной, мой немой слушатель, – улыбнулся я Воронёнку.

– Ну что ж пора и перерыв сделать. – легоньки стукнув Воронёнка по клюву, сказал я.

Отложив в сторону щит, полез в карман. Там у меня где-то жменька изюма оставалась.

За изюм спасибо старику Лоренцо надо сказать.

В принципе, я это спасибо и сказал.

– В сказке должна быть трагедия. Девушка, которая не может признаться в любви парню. Рыцарь, который не в силах защитить своего короля. Лютнист, потерявший голос. Путник, ищущий спутницу, которой, может, уже и в живых нет. В сказке должна быть трагедия, иначе мало кому она будет интересна? – решая сколько изюма съесть сейчас, а сколько ставить на потом, проговорил я.

Решил всё съесть прямо сейчас.

У людей праздник, так почему бы и мне не побаловать себя?

– В сказке должна быть завязка, прослушав которую становится ясно: кто за что сражается и на какой стороне стоит. Должно быть развитие сюжета. Кровь, предательства, честь и опять кровь. Должна быть и развязка, ставящая всё на свои места, а чаще просто заколачивающая гвозди в крышки гробов, в которых лежат герои. Трагическая развязка предпочтительней и для сказочника, и для слушателя, а мнение героев по этому поводу никому не интересно.

Хороший изюм. Давно я уже такого не ел.

– Автор, заставляющий своего героя страдать ничем не лучше, палача, пытающего беспомощную жертву. И пусть это спорное выражение. Я не буду ни с кем спорить, доказывая свою правоту. Я сказал своё слово и если всем на него наплевать: это их проблемы, а не мои. Мне не нужны чужие проблемы. Да, не нужны… мне вообще мало что нужно, но это «мало» почему-то иногда очень дорого стоит.

Пожалуй, немного изюма всё-таки оставлю, чтобы съесть его после обеда.

– Может показаться, что я люблю, когда у сказок счастливый конец. Нет, не люблю. Не люблю, потому что счастливый конец – это конец, пусть и счастливый.

Беру второй щит. До обеда надо и его отполировать.

– Какие сказки мне нравятся?

Почёсываю кончик носа. Нос – важная штука, почти такая же важная, как живот.

– Мне нравятся те сказки, которые я рассказываю, правда, если я не рассказываю сказку, это ещё не значит, что она мне не нравится.

Обед мне принесли, чем, честно говоря, несколько удивили. Хороший такой обед, праздничный. Приятно порадовали жаркое, добрый кусок сыра и картошка, запеченная вместе с какими-то овощами. Бутыль вина заставил кисло усмехнуться: любовью к спиртному я никогда не пылал. Любовью пылать я и не мог хотя бы потому, что пьяные чаще, чем трезвые, били меня.

Вот такой вот субъективный взгляд у меня на вещи.

– Нет, ну я признаю, что плохо думал о местных, – решив начать с картошки, сказал я Воронёнку, – но завтрак всё-таки могли и принести.

– Что ж ты опять ни крошки не съел? – с укором поглядел я на Воронёнка.

Он проигнорировал меня.

– Дурашка ты, дурашка. – почесал я ему клювик.

Хороший Воронёнок. Весна придёт – с собой возьму.

Нет, красть не буду. Не гоже товарища, как вещь какую-то, воровать. Выкуплю. Обязательно, а захотят просто так отдать – всё отплачу, оставив монеты лежать где-нибудь на территории академии.

– Знаешь, тяжело спасти героя, которого автор решил убить ну или покалечить там… – проговорил я, направляясь в картинную галерею, – любого от его автора тяжело спасти, не только героя, но и второстепенных персонажей, которые и на людей иногда не похожи, так картонки, заполняющие вакуум. О фоне в лице живых и не живых существ, которые упоминаются, но не конкретизируется, я вообще не говорю. И выглядит это не лучшим образом: пришёл дурачок да и плачется, просит не мучить то, чего вроде бы и нет. И вообще какое право он, дурачок тот, имеет? Идея-то автора, мир его, со всем, что там есть. Это его собственность. Его. А тут дурачок.

Воронёнок молчит с одобрением.

– Что тот дурачок может? Попросит прекратить – плюнет ему в лицо автор и будет прав. Сам начнёт писать о том, что всё мол хорошо у героев- сотворит он новый мирок, а старый лучше не станет. Убьёт автора – умрёт следом за творцом своим и мир его. Но дурачок он-то на то и дурачок, что может позволить себе то, что иные позволить не могут.

Понимаю, конечно, что в галерее всё в порядке (на этой неделе уже убирался там), но всё же решил заглянуть. Так, на всякий случай.

Оно ведь так бывает. Идёшь, а пистолет в кобуре. И деваться ему вроде из той кобуры некуда, а всё равно нет-нет, да и коснёшься его рукой или глаза скосишь, проверишь. В кобуре он, как и предполагалось.

– Дурачок он на то и дурачок, чтобы всех своими поступками удивлять, поэтому становится он частью истории, что автор пишет. А там, глядишь, и пара-тройка героев к автору наведается да и объяснит, что к чему. Правда, про героев это я, так, к слову. Не в том дело, кто там к кому будет в гости ходить, а дело в том, что мирок-то авторский с дурачком схарчил и часть реальности, к которой и сам автор принадлежит, оттого и потерять свою власть автор может… а может даже совсем наоборот… это уж от дурачка зависит…

Как и предполагалось, галерея радовала образцовым порядком. Даже пыли на рамах было чуть меньше, чем предполагалось. Так, местами едва заметный налёт: дунешь, и не станет его. Дуть не хотелось.

– Вот чьему бы автору я бы руки-то поломал да кисти в одно место запихал. Вместе с мольбертом.

Печально известная картина. Та самая, что дурной славой пользуется.

Каждый раз я у неё останавливаюсь. Каждый раз изгаляюсь, выдумывая: что бы с автором сделал, попадись он мне.

С автором непревзойдённой по детализации картины. Картины, смотря на которую, ты видишь реальности застывшее мгновение. Отчаяние в глазах поверженных воинов почти материально. Реальность оторванных конечностей и разорванных грудных клеток ужасает, побуждая найти хоть кого-то способного выжить, если время вновь обретёт власть над этим полотном. Безошибочно выбранный ракурс: ты стоишь перед картиной, а взгляды умирающих героев направлены на тебя, будто бы и ты часть реальности, сотворённой на полотне. Нет, не часть… больше… будто бы ты и есть то чудовище, что разверзло перед ними бездну абсолютного отчаяния.

Кстати, об абсолютном отчаянии. Картина так и называется: Абсолютное Отчаяние. Авторство приписывают Анатолю Винчи, который якобы за возможность сотворить этот шедевр продал Дьяволу душу и, как говорят, только свою. Вполне возможно, что оно так и было, ведь в документах, которые мне попадались, упоминалось, что Анатоль Винчи отравил больше полусотни гостей, приглашённых к нему на день рождение, а последние штрихи на картине он сделал на рассвете, прямо перед казнью.

– Я опять отошёл от темы… – легко хлопнул я себя по лбу.

Мне нет никакого дела до того, кто эту картину рисовал. Меня вообще не волнует, кому и что он продал за возможность нарисовать эту картину. И уж тем более мне безразлично мнение других людей, видевших эту картину. Возможно дело в том, что я слишком много в жизни этой видел. А может, наоборот, всё дело в том, что я ещё ничего в этой жизни не видел. Может, но и это меня не очень-то заботит.

Просто я не люблю… просто не люблю, когда вытаскивают на свет одни из самых отвратительных аспектов бытия и ставят его в рамку, называя произведением искусства. Не люблю, когда смертные восхищённо цокают языками, искренне наслаждаясь видом умирающих в агонии воинов. Почему-то сразу вспоминается круг арены, подобный адской сковороде. Песок, чёрный от пролитой крови. И горожане, орущие с трибун. Им хорошо. Они смотрят представленье. Посмотрят и пойдут домой. А ты маленький и жалкий стоишь на раскалённом песке. Стираешь пот тыльной стороной ладони со лба и прикидываешь: как бы так извернуться, чтобы вперёд ногами не тебя сегодня вынесли, а кого-то другого.

– Нет, я не беглый гладиатор, который решил скрыться в северных снегах. – поймав взгляд Воронёнка, решил немного прояснить ситуацию я. – Я просто бродяга, у которого волей случая в кармане оказалась история о песке арены и безразличном солнце, висящем высоко в небе. Но не о них речь.

– Говорят, что люди, которым нечего рассказать о себе, рассказываю о других. Наверное, так оно и есть.

Воронёнок молча согласился. Впрочем, не соглашался он со мной тоже молча.

– А ещё говорят, что нет в этом Мире такой вещи, как Случай. Наверное, так оно и есть.

С укоризной поглядел на меня Вороненок:

– К чему это ты клонишь?

– Задай тот же вопрос свежим всходам. – улыбнулся я.

Всходы… золотые поля пшеницы… дорога великих ветров… голубая планета…

– Спроси, а я потом добавлю: наверное, так оно и есть.

– Скучаешь? – входя в зал, поинтересовался Лоренцо.

О том, что у меня гости я понял секунд тридцать назад, когда стали слышны шаги. Недели две назад о приближении людей можно было узнать минуты за три: некоторые из ступеней лестницы, ведущей ко мне, на второй этаж, невозможно громко скрипели. Скрипели – прошедшее время. Теперь не скрипят. Повозиться, правда, пришлось изрядно, ведь плотник из меня аховый.

– Наверное. – пожал я плечами.

Пузатый бутыль вина в руках библиотекаря говорил о том, что старик, видимо, тоже «наверное» скучавший, нашёл способ развеять скуку.

– Я так и думал, – кивнул старик, – ты ведь, скорее всего, даже не удосужился узнать, что сегодня за праздник такой. Так ведь?

– Так. – соглашаюсь я и откладываю в сторону книгу, которую незадолго до прихода Лоренцо, решил полистать.

– Откровения Паука?.. – бросив взгляд на обложку, улыбается старик. – Хорошая книга.

– Откровения Паука? – переспросил я, ведь заглавие у книги было совсем другое.

– Пауль Карта, – проводя свободной рукой по обложке книги, пояснил библиотекарь, – ПАУль Карта… хотя даже зовись он не Карта, а Джофсон, всё равно был бы Пауком.

Паук… хорошее прозвище. Как раз для человека, заметившего, что верёвка, цепь, либо же обыкновенная нить определённым образом сплетённая и наброшенная на представителя потустороннего мира, сковывает его движения не столько благодаря физическим своим свойствам, сколько из-за возникновения сложного комплекса связей, приводящих к формированию заклинания.

– Паук был гений,– продолжает Лоренцо, опускаясь на кресло, что стоит здесь именно для него,– книга, что ты сейчас читал, перевернула этот мир, дав всем людям, а не только избранным представителям знати, оружие с которым они могли противостоять чудовищам. Паук переломил ход истории и теперь чудовищ, которые когда-то уничтожали целые города, а иногда и страны, можно найти лишь в самых отдалённых частях этого мира.

– Это я знаю, поэтому и решил заглянуть в оригинальные «Основы теории сетей». – улыбаюсь я.

– И что же ты там хотел найти? – тоже улыбается, хитро. – Современные справочники куда более простым языком написаны, да и узлы там намного проще.

Всегда он так: каждую мелочь пытается выяснить.

– Хотел поглядеть я на старые узлы и сети, которые с их помощью плелись. – честно ответил я.

– Интересно, значит, стало? – ещё хитрее улыбнулся Лоренцо, пододвигая к себе две кружки.

– Можно и так сказать, – кивнул я, – только, честно говоря, это так, баловство одно – всё равно ни одного мало-мальски интересного узла не то что запомнить, просто сплести, по инструкции, не получается.

– Вот только зачем тебе это? Не на чудовищ же ты собрался в наших краях охотиться. Или всё же…

Многозначительно так замолчал. Даже вино перестал наливать. Смотрит так, с подозрением.

– К картине это никакого отношения не имеет, – поспешил я успокоить старика, – просто действительно стало интересно. Оригинальное ведь решение этот Карта нашёл для старой доброй задачки, как не-магу победить мага. И я склонен считать, что высказанные им теории являются наиболее общими из тех, на которые я натыкался в своих странствиях.

– Теперь понятно почему ты взялся именно за труд самого Паука. – согласно кивает Лоренцо, возобновив наполнение кружки. – Паук смотрел на мир как раз под этим углом. Те, кто обладает магией, не важно люди это, нелюди или же чудовища какие-то, против тех, кто магией не обладает. Именно по этой причине в современных справочниках узлов поменьше и в основном мелочь всякая, но против чудовищ и этого с лихвой хватает.

Принимаю кружку с вином.

– Так почему же оригинал можно без проблем достать, раз такое дело? – удивился я.

– Кто сказал, что её просто достать? – хитро усмехнулся старик. – Эта книга у Охранки проходит по второму списку, для служебного пользования книга. Магам ведь тоже надо изучать методы, которые могут быть использованы против них.

Охранка?.. второй список?.. даже не зная, что конкретно под этими словами подразумевается в этих краях, было понятно, что дело серьёзное.

– А не сильно ли ты рисковал, доверяя эту книгу такому проходимцу, как я?

Лоренцо прежде чем ответить отставил в сторону бутыль с вином, и откинулся на спинку кресла:

– Да не очень, если учесть два факта. Во-первых, шанс, что кто-то обнаружит у тебя эту книгу ничтожно мал в виду того, что очереди из посетителей в этот музей не наблюдается.

Не спеша так ответил и пригубил вина.

Я последовал примеру старика.

Хорошее видно, грех не испить.

– А во-вторых?..