История Лоскутного Мира в изложении Бродяги

Легенда. Эпоха после Сожжения Библиотеки. 118 год до Падения Небес.

Великий Пустой, приняв своё имя, крутил пальцами монету.

Одну, последнюю.

Остальные отброшены.

Возможно, напрасно, но выбор сделан и менять что-то уже поздно – осталось лишь следовать ему.

Ребро.

Темнота, которая в Пустоте не есть лишь отсутствие света, терзаемая пляшущим всполохами огня.

Существо протягивает руку и из вязкой темноты достаёт сучковатое полено, которое подбрасывает в костёр, затем ещё одно и ещё одно, заставляя тот разгораться всё сильнее, а темноту отступать всё дальше, пока наконец не становится хорошо различимо второе существо, сидящее у костра.

– Человек, наверное, стоило бы отдать должное твоему упорству – ты опять сумел из всей безграничности Пустоты найти именно меня, но ты уже успел меня утомить.

– Я искал, и я нашёл. – ответил тот, кого назвали Человеком.

– Чтобы в который раз я пообещал тебе, при сотворении Десницы убить тебя, Человек, не дав произойти всем тем трагедиями, которые раз за разом приводят тебя ко мне.

– Убей меня. Убей до того, как я успел сотворить всё то, что сотворил. Убей меня, Великий Пустой, убей меня, и пусть тут в Пустоте останутся все мои грехи, но там, в Лоскутном Мире, пусть их не будет, как не будет там и меня, что их сотворит.

– Я убил тебя, Человек, убил, но ты выжил и продолжаешь приходить ко мне раз за разом. Приходить и просить всё о том же.

Вербург. За несколько десятилетий до Падения Небес.

Вербург мёртв.

Убиты все. Не только мужчины, женщины, старики и дети. Собаки, кошки, домашний скот и дикие животные. Мертвы даже растения, просто этого ещё незаметно.

– Тишина! – лишь одной команды Великого Пустого хватило для этого.

Команда отзвучала давно, и тишина пришла. Пришла да так и осталась.

Мёртвая.

Мёртвая тишина на мёртвой планете.

Вне определений «живой» и «мёртвый» стоит изолятор класса Легион, место из которого нет возврата, облачённое в плоть и наделённое разумом.

У ног изолятора лежит нагой парень, скорчившийся в позе зародыша. Нагой и мёртвый, как и всё вокруг.

– Человек. – так его определил Великий Пустой.

– Тот, кем я, возможно, никогда и не был. – так сказал Великий Пустой.

– Ошибка, приведшая меня сюда. – так подумал Великий Пустой.

– Я – милосерднее тех, кто написал меня. – так прекратил существование своего творения Великий Пустой.

– Жаль, не нашлось того, кто сделал бы для меня того же. – так считал Великий Пустой, который научился жалости вопреки всему тому, что довелось ему пережить.

Мёртвое тело у ног изолятора для тех, кто отказался умирать.

Жалость…

Именно её испытывала Легион, смотря на мёртвое тело у своих ног.

Запретное для изолятора чувство.

Жалось двух существ, не знавших до того, что способны её испытывать, она изменит саму Смерть, позволив жить не только Человеку, но и тому, поискам способов убийства которого он посвятит всё свое время до Падения Небес.

Читать подобное для меня – это как подглядывать за тем, как я приходил в этот мир.

Неуклюже, сумбурно и ещё не понятно – в общем-то – «зачем?»

Оно, это «зачем?» будет непонятно ещё очень долго.

И будет находить свои мелкие ответы, каждый раз разные, на каждом этапе моей поистине длинной жизни.

Сейчас, в этот конкретный момент, ответ на это «зачем?» очень прост:

– Чтобы написать историю, написать так, как её могу написать только я, который был не просто свидетелем этой самой истории. Я был её соучастником, творцом, пусть не всегда отдавал себе в том отчёт и не всегда понимал последствия своих действий.

Собственно, обо мне, о Бродяге, и пойдёт речь дальше.

О том, каким я был так давно, что мне уже и не верится, что это и правда был я, а не кто-то другой.

Раст. Год 253 после Падения Небес.

Ржавое небо потолка над головой сияет множеством звёзд.

Крышу, похоже, изрешетило каким-то осколочным снарядом, оттого и столько отверстий в ней.

А может и просто ржавчина, это же всё-таки Раст.

Планета, когда-то населённая возлюбленными детьми Истинного. Теперь же – царство ржавчины.

Где-то на её просторах тот я, который был до меня, отыскал причину рождения мира Легенды, и которым я, возможно, никогда и не был. Отыскал и спрятал, как мог спрятать лишь безумец.

И вот теперь те я, которыми я никогда не стану, спрятали то Поле, через которое прошёл шов, соединивший два Мира в один, меня тоже спрятали, чтобы никто, значит, мне не мешал отдыхать. Не только обо мне беспокоились, конечно, и о себе тоже.

В связи со всем этим вопрос:

– И чего это я очнулся?

Хорошо же время проводил.

Спал, сон видел. Хоть и не упомнить о чём, но – точно хороший. После плохих так легко не просыпаются.

Наверное, о доме.

О родных…

О горячем куске хлеба, на который я мажу масло.

Наверное… не помню.

Ничего другого мне не могло сниться. Не было у меня больше ничего хорошего. Не было и после всего случившегося со мной вряд ли будет.

Монстр я похуже тех я, которыми я никогда не стану. Богоубийца. Кому я такой нужен?

– Мне, мне нужен! – прозвучало совсем рядом.

Ну вот и нашлась причина моего пробуждения. И судя по голосу, довольно милая причина. Уже хорошо. После сна милые девушки куда лучше, чем мужчины в форме и с серьёзными лицами.

– Вряд ли меня можно назвать милой да и девушкой тоже вряд ли можно назвать.

Мысли читает – это хорошо, можно не тратиться на слова. А вот то, что не милая и не девушка – это плохо. Всё-таки как бы было бы хорошо, если бы была девушка, пусть даже и не милая, просто девушка…

– Ты уж извини, но тут только я.

И я, при том что я тут делаю – мне понятно, а вот что ты тут делаешь?

– Ждала, пока ты проснёшься. Дождалась.

И долго ждала?

– Я не считала. Может быть сотню лет, может быть две. Не считала. Могу посчитать, если нужно.

Видимо, раз уж эта не-милая-не-девушка столько времени тут потеряла, я ей действительно нужен. Вот только я ли ей нужен?

– Ты прав, я могла и ошибиться, ведь в это Мире полно тех, кому довелось убить Бога Сотворённого.

Не-милая-не-девушка, оказывается, обладает чувством юмора – это отличная новость, а то сколько помню говорить если и доводилось так только с самим собой или теми я, которыми я никогда не стану. Персонажи Легенды не в счёт – есть подозрения, что моё существование искажало их, вынуждая говорить именно то, что я от них ожидал, а с ангелами и людьми начала-и-конца разговоры водить мне не доводилось.

– Зато я общалась и с первыми, и со вторыми. И скажу тебе – разговоры с ангелами и моими собратьями вряд ли доставили бы тебе удовольствие. Мне, по крайней мере, удовольствия они не доставляли.

Из людей начала-и-конца, значит, моя собеседница. Одна из жителей этой планеты или ещё какой мира Изначального, благодаря праведному образу жизни попавшая на Небеса. Возможно даже одна из тех, кто пытался сперва вымарать меня из Легенды, а потом, когда стало понятно, что от меня не избавиться, извратить моё существование.

– Ну так что, моя безымянная не-милая-не-девушка? – произнёс я свои первые слова. – Сидела с пером над белыми листами, переписывая мои воспоминания? Стирала с моей ступни шрам, который был там с самого детства? Или, может быть, ты отвечала за истории других персонажей? С безразличным лицом росчерком пера заставляла отцов сжигать детей своих? Заставляла заклинить винтовку в самый неподходящий момент? Или проделывала отверстие во фляжке, чтобы вода до капли вытекла, лишив персонажа шансов выбраться из переделки? Ты уж расскажи мне, грязному, не стесняйся. Расскажи, раз уж нашла в себе храбрость сообщить, что принадлежишь к роду, который даже в смерти, в зыбком сне мертвеца, не смог позволить спокойно существовать тем, кто отказался принять милость Небес. Расскажи.

Раст. Год 253 после Падения Небес.

Ответ на мою эмоциональную тираду последовал почти мгновенно и был не менее эмоционален:

– А если и сидела я над страницами Легенды с безразличным лицом и росчерком пера заставляла отцов сжигать детей и своих, и чужих? Заставляла заклинить затвор у винтовки, пистолета и мало чего ещё, обрекая не то что одно персонажа, целые народы на смерть? Что если это я украла у тебя и тот шрам, и многое другое? Убьешь и меня, как убил Бога Сотворённого?

Убивать единственного имеющегося в моём распоряжении собеседника – непозволительная роскошь. А если ещё и проигнорировать заявление, что собеседник не-милая-не-девушка, и дорисовать этому густому голосу соответствующие формы, то убийство перестает быть непозволительной роскошью, становясь форменным самоубийством. Что же до самоубийства, так оно точно отсутствует в списке дел на сегодня, как впрочем, и на завтра.

– Разогналась. – буркнул я, подводя итог своим размышлениям.

– Разогналась?.. – я мог бы и сам догадаться, что эти слова скоро должны прозвучать, не ради простой беседы ждала же не-милая-не-девушка когда я наконец проснусь. – Это ты ещё просьбу мою не слышал.

– Сразу предупреждаю, если у вас тут религия в мою честь, то тащите сперва девственниц, а только потом всяких жрецов. Девственниц – живыми, а вот жрецов же мне особо без разницы в каком виде, если, конечно, в жрецах у меня не милые девушки, готовые на всё ради своего божества, то есть меня.

– Нет у тебя религии. О твоём существовании как Человека, а не Богоубийцы, вообще вряд ли кто догадывается.

– Ну кроме тебя, не-милая-не-девушка. – не мог не уточнить я.

– Кроме меня.

– Тебя, у которой есть на столь срочное дело, что ты могла прождать моего пробуждения то ли сотню, то ли вообще две сотни лет?

Разговор забавлял меня, давая возможность размяться, да и вообще прийти в себя после смерти, что в силу верности построенной мной теории, обернулась лишь сном.

В силу… не благодаря… за такое не благодарят…

– Могла и дольше прождать, если бы я не вздумал проснуться, – печать работы Семипечатника штука серьёзная. – сам ответил я на свой вопрос, заметив, что трещины на полу образуют смутно знакомый узор.

– Могла, но мне повезло. Я вообще удачливая.

– Сильное заявление особенно от той, у которой есть просьба к такому, как я.

Не только узор оказался знакомым, но и сам ангар, служивший мне пристанищем.

Отличное место подобрали те я, которыми мне никогда не стать.

Со смыслом.

Именно тут впервые шагнул со страниц Легенды в Истинный мир тот я, которым я, возможно, никогда и не был.

Мало, что с тех давних пор изменилось на этой давно умершей планете, разве что нет больше ангела, утыканного стрелами и копьями, что тот ёж иголками.

Зато видны остатки погребального костра.

Озаботились, значит, те я, которыми мне никогда не стать, о том, чтобы наконец поставить точку в истории с ангелом-упрямцем, который истратил себя на сохранения былого человечества, что обратили позднее силой Легенды в грязных.

– Удачливая. Человек мог ведь и не пережить боя с Богом Сотворённым, как я могла не пережить боя с Душегубом.

– Душегуб? А он тут каким боком? – упоминание огрызка Палача, оставшегося от того после убийства Семипечатником, не сулило ничего хорошего.

– Он помог мне бежать с Вербурга, а потом мы с ним тебя искали, пока не нашли здесь, на Расте.

– Нашли и подрались за право первым поприветствовать меня после пробуждения?

– Можно и так сказать.

– Надеюсь, Душегуб мёртв, а то, знаешь, не горю желанием видеть его рожу. – честно признался я, не забыв в мыслях пнуть Семипечатника, которому стоило всё же убить Палача, а не делать из него оружие.

– Мёртв?.. наверное, можно и так сказать…объяснять тебе, что такое изолятор класса Легион, я так понимаю, не нужно?

Не нужно. Мне вообще ничего из того, что касается Легенды, объяснять не нужно.

Персонажи, инфицированные вирусом Cogito, делились на две категории: которые могут быть в дальнейшем использованы при построении сюжетных линий, и все остальные. Для первых были созданы Хранилище Книг и Хранилище Книг Особого Назначения. Для вторых – изоляторы, венцом технологий которых стал изолятор класса Легион, место из которого нет возврата.

– Решил, значит, Душегуб померяться силами с изолятором класса Легион, со мной то есть, и немного не рассчитал силы-то. Мои ли, свои ли, но факт остаётся фактом – я с тобой разговариваю, а не он.

– Вряд ли бы Душегуб со мной разговаривал.

Иллюзий относительно того, зачем Душегуб искал меня, слабейшего из сотворённых тем я, которым я, возможно, никогда и не был, я не питал. Навязчивая идея Палача пожрать и Десницу, и Шуйцу, никуда не делась из головы Душегуба. В прошлый раз меня спас Семипечатник, в этот же раз он мог и не успеть, даже не смотря на то, что в прошлый раз меня не оберегала печать.

– В этот раз тебя оберегала я, а не печать. Я куда надёжнее любой печати. Надежней и полезней. – вмешалась в ход моих мыслей не-милая-не-девушка. – Ты в этом скоро убедишься.

– И зачем всё-таки такой надёжной и полезной понадобился такой как я?

– Не только надёжной и полезной, но ещё и удачливой. Удачливой, об этом не стоит забывать. – поправила меня моя собеседница. – Такому как ты удача очень пригодится. Своей нет – хотя бы моей попользуешься.

– Это почему у меня нет удачи? – не понял я.

Счастливцем, который может без вреда для себя играть в прятки на минном поле, я себя никогда не считал, хотя бы потому, что в местах, где я рос, их не было, но не-милая-не-девушка сама недавно упоминала, что я выжил в бою с Богом Сотворённым благодаря удаче…

– То, что ты выжил тогда, – это моя удача. – вновь прервала она меня.

– Я, значит, выжил, а удача – твоя?

– Разумеется, ведь ты мне нужен, поэтому моя удача и сделала так, что ты выжил.

Не то что бы подобный взгляд на произошедшее меня оскорблял или раздражал, но одно дело упоминать об удаче, как о некоем абстрактном явлении, на которое можно сослаться в условиях либо недостатка информации, либо же нежелании в этой информации разбираться, совсем другое дело – приписывать ей власть над реальностью вообще и надо мной конкретно. От подобного один шаг до обращения удачи в Удачу, во славу которой будут строиться храмы и приноситься жертвы, а там, за линией горизонта, и обращение Удачи в абсолютный закон этой реальности. И вот опять шуршат перья по страницам, вот пишется новая Легенда, сковывая волю, обращая выбор в иллюзию, людей – в персонажей, у которых порой и имён-то нет, лишь номера… мой вот был – сорок один…

– То есть ты, убивший Бога Сотворённого, принципиально отрицаешь возможность наличия некой сущности, которая могла бы скрываться за тем, что можно назвать удачей или, скажем, случайностью?

– Нет, я говорю, что нет никакой удачи или случайности, есть нежелание, неспособность или вообще невозможность разбираться в причинах и следствиях. – покачал я головой. – А что до некоей сущности… ты меня, Богоубийцу, спрашиваешь: верю ли я в Бога?

– К кому ещё можно обратиться с таким вопросом, как не к тому, кто убил Бога Сотворённого? Не к истинным же с таким вопросом идти?

Оно и верно, к людям начала-и-конца с таким вопросом подходить глупо: ответ-то известен. Верят. Верят так, что отбросили, подавили, извратили то, что делало их людьми, когда-то просто людьми, теперь же именуемых грязными.

– Верю. – дал я ответ, к которому пришёл уже давно. – Без веры мне было бы не найти свой путь к убийству Бога Сотворённого.

– Таким образом выходит, что вера для тебя – инструмент? И как любой инструмент он может быть заменён на более совершенный или выброшен за ненадобностью?

– Но даже если он будет заменён на более совершенный или выброшен за ненадобностью, в чём я сильно сомневаюсь, это не будет умалять его заслуги в прошлом, его роль в становлении меня-нынешнего.

– И всё же инструмент… дорогой, памятный, но всё же инструмент… почему-то от тебя именно такого ответа я и ждала.

Обидно?

С чего мне обижаться на какую-то не-милую-не-девушку, которую я знать-то знаю от силы минут десять-двадцать?

Наверное, потому что я и сам – инструмент. Дорогой, памятный, но всё же инструмент. Думается, не таким я был сотворён тем я, которым я никогда, возможно, и не был, но таким я сотворил сам себя.

Великий Пустой в безумии своём смотрел в вечность, творя Десницу и Шуйцу. Десять дорог вместо одной. Десять дорог, для которых приход Бога Сотворённого был лишь точкой на маршруте, для кого-то – крупной, для кого-то – мелкой, для кого-то – вообще не стоящей внимания.

И только я решил сделать эту точку конечной точкой своего маршрута.

Великая цель и такая же великая жертва.

Убийство Бога Сотворённого оплаченное моей смертью.

Это был бы красивый конец для меня.

Это было бы красивое начало для Мира.

– Это было бы красиво, но этого не было. – прервала мои копания не-милая-не-девушка.

– Что ж, не беда. А если ты права и о моём существовании… в смысле обо мне, Человеке, вряд ли кто догадывается, то вообще отлично: Богоубийца идущий по улице в потрёпанных ботинках, покупающий хлеб в ближайшей булочной, кашляющий рядом… это зрелище по меньшей мере жалкое. Совсем другое дело, если этим всем занят безымянный бродяга.

– Не безымянный, у тебя… у Великого Пустого было имя.

– Относительно бродяги, значит, вопросов нет. С тем, что я теперь Бродяга, определились. Теперь давай подробнее о моей помощи, а также того, что я за неё получу. Надеюсь, предупреждать о наличии в моей награде милых сговорчивых девушек не нужно?

О милых и сговорчивых это я так… окажись тут эти самые и милые, и сговорчивые, какой от них прок был бы на Расте-то, среди всех этих развалин? Совсем другое дело добрый клинок. Только где ж его сыскать? Ладно, в погребальном костре пороюсь, может, сыщется что. А то без оружия как-то некомфортно. Не то чтобы раньше я ходил весь обвешанный оружием, но вот проснувшись здесь, на Расте, а не в городе, где моя милиция меня бережёт, просто кожей почуял: не хватает мне для счастья чего-нибудь, что облегчит убийство ближнего своего.

– Не надо ворошить останки: получишь ты своё оружие.

И получил ведь.

Левую ладонь коснулась рукоять. И я заметить не успел, как уже сжимал в своей руке выдавшее виды помповое ружьё.

– Там остался один заряд. Зажигательный. – пояснила не-милая-не-девушка. – И на будущее – если тебе будет нужно оружие, ты его всегда получишь.

– А не заклинит ли чего, как это случилось у предыдущего хозяина этого ружья? – спросил я, даже не совсем понимаю, в шутку или всерьёз.

– У Соньи Бозы, прозываемого Пустынной Крысой, предыдущего хозяина этого ружья, ничего не заклинивало. Заряд, тот самый, что сейчас в ружье, повинуясь росчерку пера, взорвался. Только непутёвый Соньи не умер, правда и особо интереса для Авторов тоже не стал представлять, и как следствие оказался в изоляторе.

– Оружие, значит, извлекать из изолятора можно… а как дела с чем-нибудь посерьёзнее?

– Например, с Душегубом?

Я уже начинал испытывать невиданное до этого удовольствие от общения с тем, кто не просто твои мысли читает, а ещё и думает, что угадывает их ход:

– А что рожа у него стала милее и он обзавёлся шикарной грудью? Если нет, то считай, что я говорил о полногрудых красавицах, которых, уверен, в достатке должно сыскаться в изоляторе, ведь не одни же мужчины в него попадали. – отмахнулся я, повесив ружьё на плечо, и прикинул, что всё же неплохо было бы разжиться и чем-нибудь для ближнего боя. – А что до Душегуба… не думала же ты, что я могу оскорбить тебя подозрением в банальном шантаже, в угрозах спустить на меня Душегуба, если я не буду достаточно сговорчив?

– Полногрудых красавиц придётся пока самому искать, как, впрочем, и плоскогрудых. – последовал вполне ожидаемый ответ, имевший неожиданной продолжение. – Но если они – это то, чего ты желаешь, то я дам тебе это.

– Дашь, значит, мне это? – усмехнулся я, уже приметив наконечник копья, пробивший кирасу насквозь.

Листовидный наконечник, что так и не смог дать смерть мятежному ангелу, на добрый клинок не тянул, зато скрывал в себе воистину неописуемую мощь.

– Истинный… не трогай ты это погребенье. – вместе со словами в моей правой руке появился потрёпанный палаш.

Оружие ближнего боя, как я и хотел.

Хотел и получил, прямо как в Легенде было… у кого-то было, а у меня – нет, по крайней мере до этого момента…

И рад бы теперь притвориться, что не приходила в голову эта мысль, или найти самое правдоподобное оправдание принятию подобного подарка судьбы, да нет желания врать самому себе:

– Спасибо, конечно, но я, наверное, откажусь, и от клинка, и от ружья. Возможно потом, но не сейчас, пока я ещё слишком гордый и самоуверенный.

– Гордый и самоуверенный бродяга? А такое бывает?

– Бывает… бывает даже то, чего не бывает, в частности не так уж и давно один скромный бродяга убил Бога Сотворённого. – кладу рядом новоприобретённые палаш и, снятое с плеча, помповое ружьё. – А ещё бывает, что люди отказываются от лёгкого пути просто потому, что он лёгкий.

– Такие люди называются дураками. – ответ не заставил себя ждать.

– А как называются те, кто приходят к дуракам за помощью? – наконечник на удивление легко выскользнул из кирасы.

– Они называются воистину разумными и, не буду этого отрицать, ещё и очень расчетливыми, ведь руководствуются не тем, к кому обращаются за помощью, а той помощью, которую могут получить вне зависимости от того, кем является тот, кто эту помощь может оказать.

– Убивать богов больше не собираюсь, если что. – в виду того, что суть помощи, которая должна быть мной оказана до сих пор почему-то не прозвучала, на всякий случай я решил обозначить некоторые рамки этой самой помощи. – Насиловать согласен только красавиц и то при полном их согласии, желательно в письменно виде, чтобы было потом чем любоваться по вечерам. Воровать могу… но только сердца девушек. Надеюсь, говорить, что эти девушки, обязательно должны быть красавицами не нужно?

– А я надеюсь, что никого убивать не придётся, не придётся также насиловать или воровать.

– Основываясь на моём более, чем скромном опыте замечу, что обычно подобное заканчивается куда более скверно, чем просто какие-то там убийства, изнасилования и воровство.

– И всё же я прошу помощи у тебя, и надеюсь, что тебе не придётся делать ничего, что ни тебе, ни мне не хотелось бы делать.

Просит помощи, у меня.

Мало в Мире существ, подходящих для помощи ещё хуже, чем я.

– Найти чем угрожать или попробовать подкупить меня не думала? – предложил я. – Проще ведь было бы, чем просто надеяться на моё согласие, тем более ты ведь знаешь кто я и что сотворил.

– Думала.

– И чего надумала? – заинтересовался я.

– Попросить помощи.

– Проси, удачливая, раз такое дело, а заодно покажись уже наконец. Хочется, знаешь, поглядеть на то, как выглядят не-милые-не-девушки.

– С сожалением констатирую тот факт, что моё нынешнее состояние не предполагает возможность передвижения.

– Ну я не гордый. Куда идти-то?

– Предыдущее заявление о том, что ты слишком гордый и самоуверенный, я должна проигнорировать, как это сделал ты?

– Делай, что хочешь, но скажи уже – куда идти.

– У тебя за спиной пролом в стене. В шагах тридцати, у повалившегося столба.

Поваленный столб было видно и с того места, где я стоял, а вот сама не-милая-не-девушка видна не была.

Добраться до места много времени не заняло.

– Ну и видок же у тебя. – смотря на исковерканное тело, которое когда-то наверное было человеческим и даже очень может быть женским.

– После боя с Душегубом, у тебя был бы не лучше.

– Был бы. – не согласился я. – Был бы. Он убил бы меня без проблем.

– Убил бы, если бы ты не был нужен мне. Ты ведь не забыл о моей удаче?

– Что-то тебе эта удача, смотрю, не очень-то помогла.

– Почему же? Я пережила бой с Душегубом и встретилась с тобой. Если первое можно считать издержкой, то второе – вне всякого сомнения, промежуточный результат, необходимый для достижения поставленной мной цели.

– Кстати о цели, о чём ты хотела всё же меня попросить?

– Мне нужно, чтобы ты вытащил из изолятора одну особу, которой там не место.

– Полногрудую сговорчивую красавицу, надеюсь?

– Ту, чьё тело было использовано для создания изолятора класса Легион, для создания меня.

– Ты ведь в курсе, что я – Человек, а не Великий Пустой?

– В курсе. Я, позволь тебе напомнить, принимала некоторое участие в создании и Десницы, и Шуйцы.

– В курсе… и всё же пришла ко мне. Даже от Душегуба избавилась, хотя с ним у тебя уже был какой-никакой договор, раз вы смогли отыскать меня.

– Изначально целью был выбран Семипечатник, но тогда вместо него я столкнулась с Душегубом.