Бессмертие

Он старался это скрыть, но все, кто смотрел на него, заметили это. Его левая рука была обмотана туалетной бумагой, через которую проступала кровь на уровне костяшек. Он только появился и уже успел кому-то навалять? Выглядел он смурным, так что теория имела место быть.

Сев за последнюю парту, он спрятал руку под стол и уставился в телефон. Так проще всего было скрыть нервозность от пребывания в незнакомой и в то же время слегка пугающей обстановке.

– Здравствуйте, – в аудиторию зашла преподавательница. – Рада видеть новые лица в нашем институте. Думаю, всем нам стоит познакомиться поближе. Для этого я предлагаю игру «Часики». Вы поделитесь на несколько групп по четыре-пять человек, а затем по очереди каждый из группы будет называть время. В зависимости от того, на кого укажет стрелка часов, и будет вашим следующим партнером для диалога.

Я почти не смотрела на него в тот момент, хотя была уверена, что он взмок от необходимости разговаривать с незнакомками. Многие парни на его месте были бы в восторге от окружающего гарема. Только не он.

– Привет, – сказала сидевшая перед ним девушка. – Меня зовут Аня.

– Привет. Я – Кирилл.

– Ты местный?

– Да, а ты?

– Я тоже.

– Откуда?

– Метро «Академическая», знаешь?

– Да, что-то такое слышал.

Потом с ним заговорила Даша. Настя. В общем, одни и те же вопросы по кругу, лишь бы «часики» шли быстрее, и можно было скорее выбежать на улицу, отдышаться, благо пара в тот день была всего одна.

Я познакомилась с Машей. Она была из Екатеринбурга. Миниатюрная, такая же, как я. Бордовые волосы. Она любила аниме и сериалы. Мы быстро поладили и почти всегда сидели вместе.

Студенческая жизнь раскачивалась едва заметно, словно лодка в полный штиль. Тогда еще никто не знал, что царившее спокойствие предвещает настоящую бурю.

Современный русский язык. Предмет, о котором первокурсники узнали раньше, чем о зачислении в институт, потому что он был своеобразной изюминкой, от какой у многих быстро начинало першить в горле. Его вела костлявая старушка с кривыми зубами и ногами на каблуках, звук которых отличался от любых других звуков, доносящихся из коридора. Ее приближение к аудитории все слышали издалека и уже готовились сидеть тихо как мыши, боясь отпроситься в уборную.

Система оценивания Пиотровской, госпожи – как некоторые называли ее за манерность и неистовую любовь к своему предмету, была следующей: за написание домашних и контрольных работ студенты получали баллы, которые суммировались по итогам семестра в одну из трех оценок: «неуд» – он автоматически отправлял студента на экзамен, «удовлетворительно», «хорошо» (об оценке «отлично» подавляющему большинству студентов приходилось только мечтать). Если изначально кому-то казалось, что с домашними работами не возникнет сложностей, их можно будет списать, найти в интернете, то эти студенты быстро разочаровывались и начинали мысленно готовиться к экзамену с первых пар. Однако нужно сказать, что в безжалостной системе Пиотровской было одно подспорье – за посещение каждой пары студент получал один балл, что позволяло накопить ровно половину баллов до желаемого «удовлетворительно».

Еще одной особенностью госпожи был «черный список», о котором к нам спускались слухи со второго курса, от тех, кто уже пережил черную полосу русского языка. Одни говорили, что в него попадают все блондинки, другие – все те, кто отвечает неправильно на вопросы Пиотровской, третьи – те, кто пропускает пары. Во что можно было верить, а во что нет – мы не знали, поэтому верили во все сразу – считали, что в «черном списке» мы все. Правда, никто не упомянул, что в него могут входить парни, которые и без того у многих преподавателей считались привилегированными.

Сколько бы я ни пыталась разобраться в аффиксах, фонематическом разборе слова, словообразовании и прочих составляющих великого и ужасного современного русского языка – ничего не удавалось. Однажды, на одном из практических занятий, я попыталась ответить, когда передо мной уже выступило несколько человек, и я примерно представляла, что нужно сказать.

– Звук «эм», – начала я, когда Пиотровская прервала меня.

– Нет такого звука, – сказала она и слегка оскалилась от удовольствия.

Я попыталась снова:

– Звук «мэ»…

– Нет такого звука, – повторила госпожа.

Я не отчаивалась:

– Звук «м»…

– Вы путаете звуки и буквы, присаживайтесь.

На этом мои потуги в русском языке иссякли. Я поняла, что ничего не знаю о нем. Как любят говорить преподаватели: забудьте все, чему вас учили в школе. Я и забыла.

В первом полугодии Кирилл ответил на парах по современному русскому языку дважды. Оба удачно. На него оборачивались, шептались прямо перед лицом, потому как он почти всегда сидел на задних партах. Молчаливый парень выделился – не это ли повод для болтовни.

Неделя за неделей круг общения Кирилла расширялся. Первое время каждую свободную минуту между пар он проводил с девушкой и ее компанией, второкурсницами, но скоро Кирилл привлек внимание тех, кто, как и он сам, предпочитал последние ряды и старался быть незаметным. Правда, и от них он отличался. В первую очередь, умом. Он не был из тех студентов, которые молчат от незнания. Скорее, Кирилл молчал из-за робости.

Первой, кто стал частой соседкой по парте Кирилла, была Настя. Стройная, симпатичная, с родинкой справа от носа. Если бы не излишняя стройность, в средние века она была бы эталоном красоты. Первой же Настя поняла, что Кирилл понимает современный русский язык, и стала держаться к нему ближе. Кирилл знал о ее мотивах и не возражал. Я даже думаю, ему льстило внимание не столько как к противоположному полу, сколько как к авторитету по сложному предмету.

Вскоре для некоторых из одногруппниц он стал репетитором, давал уроки прямо в университете после пар или между ними, в «окна» – пропуск в расписании одной пары между двумя другими. На первом этаже здания было уютное местечко – под центральной лестницей, где стояла скамейка и парта. На первом курсе о ней знали не многие, в основном те, кто обращался за помощью к Кириллу.

Меня удивляла атмосфера высшего учебного заведения. Спокойствие, смешанное с серьезностью. В стенах Герцена не было ничего схожего со школьными годами. Ни малышни, бегающей на переменах. Ни строгого дресс-кода, школьной формы. Преподаватели почти не ругали за незнание, еще реже пытались унизить достоинство учащегося, что в школе считалось едва ли не нормой. В университете было одно единственное правило – все зависит от студента. Это было то самое правило, с которым многие смирялись с заметной болью, привыкшие к пинкам родителей и педагогов школы. Особенно четко наша несостоятельность как взрослых и организованных людей прослеживалась на современном русском языке. Если на других парах можно было отвлечься, списать, сослаться на большую учебную нагрузку, то с госпожой Пиотровской такой номер не проходил. При виде ее я думала лишь об одном – она жаждет отчислить как можно больше студентов, как будто ей за это доплачивали.

Привыкнуть к полуторачасовым лекциям и практикам было непросто. Ни тебе физкультминутки, ни болтовни на парах. Помню, как первый месяц, несмотря на небольшое количество пар (не больше трех в день), я приходила домой убитая от усталости. Помимо самой учебы силы отнимала дорога. Пять, а иногда и шесть, дней в неделю полчаса проводить в маршрутке из Всеволожска, затем примерно столько же в метро – и обратно – сводило меня с ума. Романтика первых пар и новых знакомств быстро сошла на нет, и началась всепоглощающая рутина.

– Хеллоу! Как прошел твой день? – спрашивала мама, выбегая из своего кабинета, пространства между коридором и спальней. Первые несколько дней после начала моей учебы она делала это почти каждый день, отвлекаясь от занятий с учениками. Моя мама была репетитором по английскому языку.

На ее вопросы я обычно отвечала приподнятым голосом, чтобы не нарваться на очередные расспросы, что случилось и все в таком духе. Проще было ответить: «все хорошо». Мама улыбалась и возвращалась к работе, хотя мы обе знали, что все совсем не хорошо.

У моего отца была онкология. Рак поджелудочной железы второй стадии. Не смертельно, но и не сказать, что очень радужно. Онкологические больные в равной степени умирают как от самой опухоли, так и от успевших распространиться по организму метастазов.

С того дня, как мы впервые узнали о диагнозе, прошло уже больше двух месяцев. Слезы мы выплакали. Оставалась надежда и упорное сопротивление этой дряни.

Когда я поступила в университет, мой отец проходил курс химиотерапии. Когда я более или менее адаптировалась к учебной нагрузке и осознала, что детство кончилось, отцу сделали операцию. Больше недели он провел в больнице, затем вернулся домой.

– Как прошел день, солнышко? – спрашивал отец, и я всегда улыбалась. Даже не знаю, от чего больше: от «солнышка», которое никогда не надоедало и было тем островком безопасности, куда я всегда могла причалить; или же от его неизменно бодрого духа, превозмогавшего боль и страх смерти. Как он только находил силы на все это? Наверное, я никогда этого не пойму.

Мой отец был особенным. В тяжелые дни, когда над нашей семьей сгущались тучи, и никто не знал, выглянет ли когда-нибудь солнце, он всегда говорил, что победит, имея в виду болезнь. Не выкарабкается, не «помогут врачи», а победит. Будто рак не вогнал его одной ногой в могилу, будто все как раньше, прибавилось лишь несколько шрамов да диета. На телесность отец никогда не обращал внимание. А диете был даже рад. Хотел быть здоровее и сильнее, чем когда-либо.

В детстве отец часто читал мне произведения Станислава Лема и братьев Стругацких. Я впитывала фантастические миры и в то же время проникалась любовью к тому миру, в котором жила. В этом, на мой взгляд, и заключалось волшебство этих писателей. Прошло много лет. И мой отец стал одним из героев, что противостоит внеземным цивилизациям, совершает научные открытия и дарит надежду на светлое будущее.

Я видела отца в больнице, всего в капельницах, подключенного к различным аппаратам, видела его бледным и слабым физически, но никогда – духовно. Порой мне казалось, что во время операций, под наркозом, с трубкой во рту, он улыбается и тем самым дает хирургам понять, что все будет хорошо.

В тот день пары кончались рано, и мы с моей новой подружкой, Машей, выходили из университета, когда увидели на первом этаже Влада. Он был нашим одногруппником. И вот уж про кого можно было сказать – не такой, как все. Он был слепой, ходил с тростью; слабослышащий, что вынуждало его носить слуховые аппараты, и вдобавок ко всему у него было нарушение опорно-двигательного аппарата, церебральный паралич, из-за чего его движения были причудливыми и для многих – пугающими. Влад сидел рядом с мужским туалетом и плакал.

– Что случилось? – спросила я, подойдя к нему ближе. Он не услышал, и тогда мне пришлось сказать громче, на ухо: – Что случилось, Влад?

Он вздрогнул. Мой голос был для него далеким, донесшимся из кромешной тьмы.

– Лиза? – сказал он. – Я узнал тебя. Мы учимся в одной группе.

Я сглотнула. Влад повернул голову и посмотрел на меня намокшими бегающими глазами, какие едва ли могли отличить день от ночи. Несмотря на это, на мгновение мне причудилось, будто он меня видит, знает, что я ношу короткие рыжеватые волосы, полосатый свитер. От этого стало не по себе.

– Да, мы учимся вместе, – сказала я, взглянув на Машу. Она стояла рядом со мной и, не отрываясь, смотрела на Влада. – Почему ты плачешь?

Секундное замешательство. Влад отвернулся и стал шарить в кармане пиджака, в каком неизменно появлялся в университете. Его короткие пухлые пальцы достали телефон.

– Он разрядился, – сказал Влад. – Я не могу позвонить маме и сказать, что у нас отменили последнюю пару.

Мы с Машей переглянулись. Ни у кого из нас не было зарядки для этой модели телефона.

– Как ты добираешься до дома? – спросила я.

– Сегодня на метро. Вы проводите меня? Но мне надо позвонить маме и предупредить ее.

– Хорошо. Мы поможем.

В тот момент я еще не знала, что мы можем сделать, кроме как проводить Влада к метро. Идея пришла, когда мы вышли из здания. Я написала в общий чат группы и спросила, есть ли у кого-нибудь зарядка и готов ли он дать ее Владу на время.

Ответ пришел только черед пятнадцать минут.

@K00K25 27.10.18 15:17:

Привет. У меня есть зарядка. Вы где?

Уже через пять минут мы встретились у метро. Кирилл единственный, кто откликнулся на призыв о помощи. И в тот момент он показался мне живым, настоящим. Тем, кто не привлекает к себе внимание внешностью и даже умом. Тем, кто умеет чувствовать…»

Сентябрь 2026

Татьяна надела на подушку чистую белую наволочку, взбила ее как следует и положила в изголовье кровати. Опустившись ниже, она разгладила пододеяльник, чтобы на нем не было ни единой морщины, и задвинула все ярусы кровати в шкаф. Затем пришло время уборки. Татьяна пропылесосила пол, вытерла пыль, расставила стулья вокруг круглых столов и убрала инвентарь в кладовую.

– Ну, все, первые идут, – сказала Катя, воспитательница детского сада. – Соскучилась?

Катя отпрянула от окна и повернулась к Татьяне, которая передвигала с места на место детские игрушки. Татьяна выглядела растерянной, ее белый халат был неправильно застегнут, на одну пуговицу выше прорези.

Катя подошла к Татьяне и повернула к себе лицом.

– После отпуска мне тоже хочется, чтобы кто-нибудь развязал мне шнурки и снял обувь, – говорила Катя, приводя халат няни в порядок. – Так всегда: сначала ты забываешь о детях, а когда рабочие дни приближаются, хочется уехать куда-нибудь на Мальдивы, чтобы не слышать эти крики и ругань. Так что я тебя понимаю.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

От англ. «Reborn» – заново рожденный.