В плену своих эмоций

Когда слишком много хочешь что-то доказать. Ещё несколько дней назад её мало волновало мнение очередного консультанта. А сейчас, после их вчерашнего вечернего разговора в офисе и приглашения на ужин, мысль о том, что Матвей может разочароваться в её профессионализме, вызывала почти физическую боль.

Приехав в офис раньше обычного, она проверила почту и увидела письмо от Инги – список из двенадцати пунктов, каждый из которых звучал как скрытое обвинение.

Хочет устроить мне экзамен? Пожалуйста.

– Доброе утро, – знакомый голос заставил её обернуться. Матвей подходил к её рабочему месту с двумя стаканчиками кофе.

– Доброе, – Полина улыбнулась, принимая протянутый капучино. – Вы рано.

– Как и вы. Готовитесь к бою?

Она засмеялась, удивляясь тому, как легко он читает её настроение:

– А это так заметно?

– Вы сидите прямее обычного, ручка в правой руке сжата как оружие, а взгляд… – он наклонил голову, изучая её лицо. – Взгляд человека, который готовится доказывать свою правоту.

– И что, доктор, вы мне посоветуете? – в голосе Полины прозвучали привычные нотки иронии, но уже без колючести.

– Не доказывайте. Просто покажите, – Матвей сел на край соседнего стола. – Вы знаете своё дело. Инга это тоже знает, иначе не стала бы тратить время на попытки вас дискредитировать.

Он называет её попытки дискредитацией? Значит, понимает, с чем я имею дело.

– А вы будете там? – вопрос вырвался сам собой.

– Разумеется. Я ваш куратор, – в его глазах промелькнуло что-то тёплое. – И, кроме того, мне интересно посмотреть на вас в деле. Настоящем деле.

Через час Полина сидела в переговорной, чувствуя, как адреналин постепенно разгоняет кровь по венам. Холодный блеск полированного стола отражал лица участников совещания, создавая атмосферу официального поединка. Резкий запах нового маркера для флипчарта смешивался с ароматом кофе, белизна доски казалась вызывающей – как чистый лист, который нужно заполнить убедительными аргументами.

Инга ещё не пришла, но Полина уже чувствовала приближение битвы всеми нервными окончаниями.

– Расслабьтесь, – тихо сказал Матвей, занимая место чуть в стороне. – Помните – вы здесь не для того, чтобы выжить. Вы здесь для того, чтобы поделиться экспертизой.

Стук каблуков по паркету возвестил о прибытии главного противника. Инга Станиславовна Бельская появилась в дверях переговорной как коршун, учуявший добычу – безупречно одетая, с папкой материалов в руках и выражением лица, не предвещающим ничего хорошего.

– Добрый день, коллеги, – её голос звучал слишком сладко. – Полина, как дела? Слышала, у вас были некоторые… трудности с клиентами.

Началось.

– Здравствуйте, Инга Станиславовна, – Полина удивила себя спокойствием собственного голоса. – Трудности – это неотъемлемая часть нашей работы. Важно, как мы их решаем.

Инга села напротив, разложила свои материалы с театральной точностью и улыбнулась улыбкой хищника:

– Именно поэтому мы и собрались. Чтобы проанализировать ваш подход к… решению трудностей.

Полина почувствовала взгляд Матвея как физическое прикосновение. Не давящее, как раньше, а поддерживающее. Когда их глаза встретились, он едва заметно кивнул – жест поддержки, который согрел лучше любых слов.

– Я изучила материалы по проекту "ТехноСинтез", – продолжила Инга, доставая распечатки. – И должна сказать, что ваша стратегия вызывает у меня серьёзные вопросы.

Конечно, вызывает, – мысленно усмехнулась Полина. Потому что ты привыкла к стандартным схемам, а я предложила нечто другое.

– Какие именно аспекты вас беспокоят? – вежливо поинтересовалась она.

– Эмоциональная составляющая, – Инга развернула график. – Вы делаете ставку на эмоциональную вовлечённость аудитории, но где расчёты? Где цифры, подтверждающие эффективность такого подхода?

Стоп, – что-то щёлкнуло в голове Полины. Стоп-стоп-стоп. Она ошиблась. Инга совершила классическую ошибку – она готовилась к старой Полине, к той, которая взрывается и теряет нить. Но я уже не та.

Полина встала, но не резко, как раньше, а плавно, с достоинством. Её движения были спокойными, уверенными – как у человека, который точно знает, что сейчас скажет.

– Отличный вопрос, – она подошла к флипчарту, но сначала обернулась к присутствующим. – Инга Станиславовна права – эмоции без аналитики это просто красивые слова. Но кто сказал, что у нас нет аналитики?

В её голосе не было вызова или агрессии. Только профессиональная уверенность человека, который знает своё дело.

– Позвольте мне показать, – Полина взяла маркер и почувствовала, как привычное волнение перед выступлением трансформируется во что-то другое – в предвкушение момента, когда она сможет поделиться тем, над чем работала месяцами.

Она начала рисовать схему, и с каждой линией, с каждой цифрой чувствовала, как в комнате меняется атмосфера. Сначала скептическое внимание, потом заинтересованность, а затем – то особое напряжение, которое возникает, когда люди понимают, что слышат что-то действительно стоящее.

– Исследование трёх аналогичных кейсов за последний год, – она писала быстро, но чётко. – Кейс "АртМедиа": стандартный подход, фокус исключительно на рациональных аргументах. Метрики: рост лояльности 12% за квартал, конверсия в продажи 3.2%, средний чек без изменений.

Инга наклонилась вперёд, уже не скептически, а с растущим профессиональным интересом.

– Кейс "ДизайнПро": добавили эмоциональную составляющую, но сохранили аналитическую базу. Рост лояльности – 34% за тот же период, конверсия – 7.1%, средний чек вырос на 23%.

Это же элементарно! – мысли Полины текли ясно и чётко. Она критикует эмоциональную составляющую стратегии, но забывает про цифры. А у меня есть не просто исследование – у меня есть реальные кейсы с конкретными результатами.

– Впечатляющие результаты, – признала Инга. – Но не кажется ли вам, что эмоциональный подход может быть… непредсказуемым? Что если клиент отреагирует не так, как вы ожидаете?

А вот это уже интереснее, – подумала Полина. Она переходит от нападения к реальным профессиональным вопросам.

– Именно поэтому мы и проводим тестирование, – Полина развернулась к доске и начала рисовать новую схему. – Качественные исследования: фокус-группы с глубинными интервью – мы изучаем не только что люди говорят, но и как они это говорят, какие эмоции выражают. Анализ спонтанных отзывов в социальных сетях – не заказные комментарии, а естественные реакции. Количественные метрики: время взаимодействия с контентом увеличилось в среднем на 340%, процент перехода на целевые действия – на 180%, NPS вырос с 23 до 67 пунктов…

С каждой произнесённой цифрой Полина чувствовала, как растёт её уверенность. Не агрессивная самозащита, а спокойная компетентность профессионала, который знает, о чём говорит.

Она говорила, чувствуя, как слова складываются в стройную картину. Не для защиты, не для оправдания, а для того, чтобы поделиться тем, что действительно важно. Матвей слушал, не контролируя, не оценивая – просто слушал. Как вчера за ужином. И это давало силы.

– И в случае с "ТехноСинтез" вы предполагаете… – Инга склонилась над своими записями.

– Я не предполагаю. Я рассчитала, – Полина подошла к столу и достала свой планшет. – Модель показывает потенциальный рост узнаваемости на 40% и лояльности на 25% при внедрении эмоционально-аналитического подхода вместо чисто рационального.

В комнате воцарилась тишина. Инга изучала цифры, время от времени поднимая брови. Остальные участники совещания переглядывались с плохо скрываемым удивлением.

Матвей слушает. Не контролирует, не оценивает – слушает. Как вчера за ужином. И это даёт силы говорить не для защиты, а для того, чтобы поделиться тем, что действительно важно.

– Они познакомились в семьдесят восьмом году на конференции по социальной медицине. Отец делал доклад о экономических аспектах здравоохранения, мать была в числе слушателей. Она потом рассказывала, что влюбилась в него еще до того, как он закончил говорить. А он заметил ее в зале и весь остаток доклада читал, глядя только на нее.

Полина чувствовала, что в его голосе появляется что-то новое – не боль, а теплота воспоминаний.

– Они были… идеальной парой с виду. Оба образованные, успешные, красивые. В обществе их называли "золотой парой советской интеллигенции". У них была прекрасная квартира на Остоженке, дача в Переделкино, круг друзей из числа московской элиты.

Он замолчал, глядя в чашку, словно там можно было найти правильные слова.

– Что случилось? – тихо спросила Полина.

– Они очень любили друг друга, – Матвей поднял глаза. – Но любили… по-русски. Страстно, бурно, с надрывом. С криками, ссорами, бурными примирениями. Отец мог в порыве ревности разбить дорогой сервиз, мать – устроить сцену посреди ресторана. А потом они мирились так же страстно, и все начиналось заново.

Полина почувствовала, как что-то болезненно сжимается в груди. Она начинала понимать, к чему он ведет.

– Я вырос, думая, что так и должна выглядеть настоящая любовь, – продолжил Матвей. – Что эмоции – это нормально. Что можно кричать, можно плакать, можно… чувствовать без оглядки на приличия. И я чувствовал. Слишком сильно для своего же блага.

Он встал и подошел к окну, повернувшись к ней спиной.

– В двадцать четыре года я познакомился с девушкой. Лера. Валерия Андреевна Корнева. Она была… как ты. Эмоциональная, яркая, способная вспыхнуть из-за мелочи и устроить скандал в людном месте. И я думал, что нашел свою судьбу.

В голосе Матвея появились болезненные нотки воспоминаний.

– Мы встречались полтора года. Планировали свадьбу на следующую весну. И я был… счастлив. По-настоящему, безоглядно счастлив. Наверное, в последний раз в своей жизни.

Полина поставила чашку и подошла к нему, но не стала касаться. Просто встала рядом, давая понять – она здесь, она слушает, она не осудит.

– Что произошло? – спросила она еще тише.

Матвей закрыл глаза, и по его лицу пробежала тень той боли, которую он носил в себе восемь лет.

– Восемнадцатое ноября. Суббота. Мы с Лерой поссорились утром из-за полной ерунды – она хотела встретиться с подругами в торговом центре, я настаивал на том, чтобы мы поехали к моим родителям на дачу. Обычная глупая ссора, каких у нас было сотни.

Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами.

– Она ушла, хлопнув дверью. А я поехал к родителям один. И застал их в самом разгаре очередного скандала.

Голос Матвея стал глухим, отстраненным. Полина поняла: он погружается в воспоминания, которые до сих пор причиняют физическую боль.

– Мать обвиняла отца в том, что он флиртует с молодой аспиранткой на кафедре. Отец кричал, что она параноик и собственница. Летела посуда, хлопали двери. Обычная их ссора, я слышал сотни таких. Но в этот раз…

Матвей сжал кулаки до белых костяшек.

– В этот раз я решил вмешаться. Мне было всего семнадцать, но я возомнил себя взрослым. Сказал им, что они ведут себя как дети. Что пора уже научиться решать проблемы цивилизованно, без криков и битья посуды. Что их эмоциональность разрушает всех вокруг, включая меня.

Полина почувствовала, как пробежал холодок по спине.

– И что они ответили?

– Мать расплакалась. Сказала, что я прав, что они действительно плохие родители, что стыдно перед взрослым сыном. А отец… отец посмотрел на меня таким взглядом, каким смотрят на человека, который нанес смертельную рану, и сказал: "Умный сын. Жаль, что мы не научили тебя этому раньше".

Матвей повернулся к Полине лицом. В его глазах стояли слезы – первые, которые она у него видела.

– И они помирились. Прямо при мне. Отец обнял мать, они извинились друг перед другом. Сказали, что поедут прогуляться по городу, а потом приготовят мой любимый ужин с мясом по-французски. Я остался дома, смотрел футбол по телевизору и думал, что наконец-то сказал им правильные слова.

Полина уже догадывалась, чем закончится рассказ, но молчала, понимая – ему нужно выговориться до конца.

– Они уехали в половине шестого, – продолжил Матвей монотонно. – Отец был за рулем своего BMW. По дороге они снова поссорились – я узнал об этом потом, из протокола ГАИ и показаний свидетелей. Мать что-то сказала про ту аспирантку. Отец не выдержал, резко развернулся прямо на Садовом кольце…

Голос сорвался.

– Встречная фура. КамАЗ с прицепом. Они погибли мгновенно. Водитель фуры рассказал потом, что слышал крики из машины прямо перед ударом.

Тишина в комнате стала оглушающей. Полина смотрела на этого сильного, контролируемого мужчину, который дрожал всем телом, как ребенок.

– Матвей, – прошептала она. – Это не твоя вина.

– Нет? – он горько усмехнулся. – Я сказал им, что эмоции – это плохо. Что нужно быть рациональным, сдержанным. И они попытались. Подавили то, что чувствовали годами. А потом не выдержали, и это… это убило их.

Полина почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

– Ты не мог знать, что так получится…

– Мог! – взорвался Матвей. – Я знал их всю жизнь! Знал, что они не умеют по-другому! Но мне хотелось идеальных, спокойных родителей, которые не устраивают сцен на публике. И я получил то, что хотел. Мертвых родителей.

Он отвернулся к окну.

– После похорон я поклялся себе: никогда больше не позволю эмоциям контролировать мою жизнь. Никогда не буду зависеть от чужих чувств. И никогда не позволю никому зависеть от моих. Потому что знаю, чем это заканчивается.

– А Лера? – тихо спросила Полина.

– Лера пыталась меня поддержать, – Матвей покачал головой. – Но я видел в ней все то же самое. Эмоциональность, которая убила моих родителей. И когда она плакала рядом со мной, когда пыталась заставить меня тоже плакать, когда говорила, что это поможет… Я не выдержал. Сказал ей, что больше не могу. Что мне нужна другая жизнь.

– И ушел?

– И ушел. Сменил работу, сменил квартиру, сменил всю жизнь. Стал тем, кем являюсь сейчас. Человеком, который контролирует ситуацию, а не позволяет ей контролировать себя.

Полина смотрела на его напряженную спину и понимала: сейчас, в эту самую минуту, формируется их будущее. То, что она скажет и сделает, определит, смогут ли они быть вместе или навсегда останутся по разные стороны пропасти.

– Матвей, – сказала она тихо. – Посмотри на меня.

Он медленно повернулся. Лицо было бледным, глаза – полными боли и ожидания приговора.

– Твои родители погибли не потому, что были эмоциональными, – произнесла Полина четко. – Они погибли, потому что в один момент попытались стать теми, кем не были. А ты восемь лет наказываешь себя за то, что не смог предсказать их реакцию на собственный совет.

– Полина…

– Нет, выслушай меня до конца, – она подошла ближе. – Ты считаешь, что эмоции – это зло. Но эмоции – это то, что делает нас людьми. Твои родители любили друг друга, и да, эта любовь была бурной. Но разве это плохо? Разве не лучше прожить двадцать девять лет в настоящей, пусть и сложной любви, чем всю жизнь в безопасном равнодушии?

Матвей смотрел на нее с изумлением человека, который слышит истину, но не может в нее поверить.

– Как ты можешь так говорить? Ты же видишь, что со мной происходит, когда я теряю контроль! Сегодня из-за меня мы можем потерять важнейший проект!

– А я вижу мужчину, который впервые за восемь лет позволил себе почувствовать что-то настоящее, – Полина подняла руку и осторожно коснулась его щеки. – И знаешь что? Ты не стал от этого хуже. Ты стал живее.

Матвей прикрыл глаза, прижимаясь к ее ладони, словно утопающий к спасательному кругу.

– Я так боюсь, Полина, – прошептал он. – Боюсь потерять контроль. Боюсь, что мои чувства к тебе… что они разрушат нас обоих.

– А я боюсь, что твой контроль убьет в тебе все живое, – ответила она так же тихо. – И тогда ты превратишься в того, кем никогда не был предназначен быть. В машину без души.

Они стояли совсем близко. Полина чувствовала, как дрожит его тело, как он борется с желанием обнять ее и одновременно – с желанием сбежать.

– Полина, – произнес он хрипло. – А что, если я сделаю тебе больно? Что, если моя неспособность справляться с эмоциями… что, если я снова сбегу, когда станет слишком сложно?

– А что, если ты не сбежишь? – она улыбнулась сквозь слезы. – Что, если твоя любовь окажется не проклятием, а даром?

– Любовь? – повторил он, и в голосе слышалось изумление. – Ты сказала… любовь?

– Да, – просто сказала Полина. – Любовь. То, что ты чувствуешь ко мне. То, что я чувствую к тебе. То, из-за чего ты готов был потерять проект, лишь бы защитить меня от домогательств Замятина.

Матвей смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни.

– Ты… ты действительно это чувствуешь? Ко мне?

– С того самого дня, когда увидела, как ты разговариваешь с мамой по телефону, – призналась она. – Когда поняла, что за твоей холодностью прячется человек, способный на нежность. На настоящие чувства.

– Но я ранил тебя. Говорил жестокие вещи…

– Из страха, – перебила Полина. – И я это понимала. Может, не сразу, но понимала.

Матвей поднял руки и осторожно, словно она была сделана из хрупкого фарфора, коснулся ее лица.

– Я так долго думал, что эмоции – это слабость, – прошептал он. – А они… они дают силу, да?

– Правильные эмоции – да, – Полина прикрыла глаза, наслаждаясь его прикосновением. – Те, что основаны на любви, а не на страхе.

– Научи меня, – попросил он так тихо, что она едва расслышала. – Научи меня не бояться того, что я чувствую.

Вместо ответа Полина поднялась на цыпочки и коснулась губами его губ. Легко, осторожно, давая ему возможность отстраниться, если он не готов.

Но он не отстранился. Наоборот – притянул ее ближе, отвечая на поцелуй с такой страстью, что у нее закружилась голова.

Когда они разорвали поцелуй, Матвей прижался лбом к ее лбу.

– Полина, – прошептал он. – Я не знаю, как это делается. Как… быть с кем-то. По-настоящему быть.

– Мы научимся, – ответила она, улыбаясь. – Вместе.

– А если я снова испугаюсь? Если попытаюсь сбежать?

– Тогда я найду тебя и приведу обратно. Сколько бы раз это ни потребовалось.

Матвей рассмеялся – впервые за все время их знакомства. Живо, искренне, без тени сарказма.

– Ты очень упрямая женщина, Полина Стрельцова.

– И ты еще об этом пожалеешь, Матвей Державин.

Они снова поцеловались, и на этот раз в поцелуе не было отчаяния или страха. Только тепло, доверие и что-то совсем новое для них обоих – надежда на будущее.

Позже, когда они сидели на диване, и Полина лежала, прижавшись к его плечу, а Матвей гладил ее волосы, он неожиданно сказал:

– Завтра нам придется иметь дело с Ингой и последствиями моего разговора с Замятиным.

– Знаю, – Полина подняла голову. – Но теперь мы команда. Настоящая команда.

– Да, – он коснулся ее волос. – И знаешь что? Пусть они попробуют нас разрушить.

В его голосе звучала непривычная уверенность. Не контроль, не попытка подавить ситуацию силой, а именно уверенность – в себе, в ней, в том, что они вместе способны справиться с любыми проблемами.

– Матвей?

– Да?

– Твои родители были бы рады, что ты снова умеешь чувствовать.

Он замолчал, обдумывая ее слова. Впервые за восемь лет позволил себе подумать о родителях не как о жертвах своего совета, а как о людях, которые любили его и желали ему счастья. Которые, возможно, поняли бы его выбор – выбор в пользу жизни, а не существования.

– Возможно, – согласился он наконец. – Возможно, ты права. Знаешь, мать всегда говорила, что я слишком серьезный для своих лет. Что нужно больше радости, больше спонтанности. А отец… отец однажды сказал мне, что самое страшное в жизни – это не сделать ошибку, а никогда не рискнуть.

– Мудрые были люди, – тихо сказала Полина.

– Да. И они любили жизнь во всех ее проявлениях. Даже в самых сложных.

Он посмотрел на часы – уже поздно. Полина должна была ехать домой.

– Полина, – сказал он вдруг. – А ты не боишься? Того, что между нами происходит?

Она подумала над его вопросом.

– Боюсь, – честно ответила она. – Но не того же, чего боишься ты. Ты боишься потерять контроль. А я боюсь, что ты так и не научишься его терять.

– Но сегодня я потерял, – он улыбнулся. – И мир не рухнул.

– Наоборот. Он стал более настоящим.

Когда Полина собралась уходить, Матвей проводил ее до двери. Они стояли на пороге, не решаясь сказать "до свидания".

– Спасибо, – сказал он тихо. – За то, что выслушала. За то, что… поняла.

– Спасибо тебе, – ответила она. – За то, что доверился.

Между ними пронеслось что-то – момент, когда можно было бы коснуться, поцеловать, сделать следующий шаг. Но они оба почувствовали – не сейчас. Сегодня было достаточно откровений. Завтра будет новый день.

– До завтра, – сказала Полина.

– До завтра.

Когда за ней закрылась дверь, Матвей остался стоять в прихожей. В первый раз за восемь лет он не боялся засыпать. Потому что знал – кошмаров больше не будет. Рядом была женщина, которая научила его самому важному: иногда нужно потерять контроль, чтобы обрести себя. И что любовь – это не разрушительная сила, а созидательная, способная исцелить даже самые глубокие раны.

Глава 9

Полина

После откровения о родителях между ними установилось особое доверие – хрупкое, драгоценное, как первый лед на пруду в Чистых прудах, который можно разрушить одним неосторожным движением. Полина ощущала это каждой клеточкой своего существа, когда они работали в офисе рядом. Матвей больше не прятался за стеной профессиональной холодности. Его взгляды стали мягче, а голос – теплее, когда он обращался к ней, и в этой новой интонации звучало что-то, что заставляло ее сердце биться чаще.

Прошло три дня с того момента, как он рассказал ей о той страшной ноябрьской ночи восемь лет назад. Три дня, в течение которых между ними витало что-то невысказанное, но такое осязаемое, что коллеги начали поглядывать на них с любопытством. Инга Бельская особенно пристально наблюдала за ними из-за своего стола, и Полина чувствовала этот взгляд как прикосновение холодных пальцев.

В тот четверговый вечер, когда большинство коллег уже разошлись по домам, спеша укрыться от промозглого московского ноября, они остались доделывать презентацию для нового клиента – крупной IT-компании, которая могла стать их самым выгодным контрактом за последние полгода. Дождь барабанил по панорамным окнам их офиса на двадцать третьем этаже, а внизу мерцали огни вечерней Москвы – миллионы людей спешили домой, к теплу и уюту, не подозревая, что где-то высоко над ними решается судьба двух сердец.

Полина сидела за своим компьютером, пытаясь сосредоточиться на цифрах и графиках, но мысли ее были заняты совсем другим. Она украдкой поглядывала на Матвея, который сосредоточенно работал над финансовыми расчетами. За эти три дня что-то кардинально изменилось в его облике. Исчезла та напряженность в плечах, которая всегда выдавала его внутреннее состояние. Линии вокруг глаз стали мягче. Даже сидел он по-другому – не как человек, готовый в любой момент вскочить и начать контролировать ситуацию, а как тот, кто наконец-то позволил себе просто быть.

Полина думала о том, как он рассказывал о той проклятой ноябрьской ночи восемь лет назад. О боли в его голосе, когда он произносил имена родителей – Александр Викторович и Елена Сергеевна – словно каждое слово причиняло физическую боль. О том, как его всегда уверенные руки дрожали, когда он впервые за долгие годы позволил себе быть по-настоящему уязвимым перед другим человеком. И о собственных словах, которые, кажется, что-то кардинально изменили в самой глубине его израненной души: "Твои родители были бы рады, что ты снова умеешь чувствовать."

Тогда, три дня назад, она увидела, как что-то ломается в его глазах – не в плохом смысле, а как ломается лед на реке весной, давая дорогу живой воде. И с тех пор каждый их взгляд, каждое случайное прикосновение рук при передаче документов, каждое "спокойной ночи" в конце рабочего дня было наполнено особым смыслом.

Она поймала себя на том, что изучает профиль его лица в свете монитора. Матвей был красив той строгой, сдержанной красотой, которая характерна для мужчин его поколения и воспитания – потомков советской технической интеллигенции. Высокие скулы, прямой нос, волевая линия подбородка. Но сейчас, когда он не знал, что она на него смотрит, его лицо было мягким, почти мальчишеским.

– Полина? – Голос Матвея мягко вернул ее в реальность. Он стоял у ее стола с двумя чашками кофе из их офисной кофемашины. – Ты задумалась.

В его интонации не было ни капли той официальности, которая раньше окрашивала каждое их взаимодействие. Теперь он говорил с ней так, словно они были… да, словно они были близкими людьми. Очень близкими.