В плену своих эмоций

– Полина Викторовна, предлагаю сосредоточиться на цели нашего сотрудничества. Завтра у вас встреча с потенциальным клиентом. Советую подготовиться основательно.

– Конечно, – согласилась она. – Сбегаете от неудобных вопросов?

– Завершаю рабочий день.

Он направился к выходу, но у двери остановился и обернулся.

– И ещё одно, Полина Викторовна. Привыкайте. Ваши… представления будут строго в рамках здравого смысла.

Он вышел, оставив её наедине с вопросами, на которые сам не желал отвечать.

В машине Матвей просидел несколько минут, не заводя двигатель. Но вместо дороги домой свернул к набережной и припарковался у Москвы-реки.

Ему требовалось время на анализ произошедшего.

"Стандартный случай эмоциональной дестабилизации, – убеждал себя Матвей, глядя на воду. – Полина реагирует на провокации предсказуемо. Триггеры понятны, паттерн ясен. Корректируется стандартными методами."

Но что-то не давало покоя. Тот момент, когда она спросила о его эмоциях. Когда назвала его маску неубедительной.

"При чём тут моя маска? – раздражённо думал он. – Я выполняю работу. Эффективно и результативно. Мои личные особенности здесь ни при чём."

Телефон завибрировал. Сообщение от матери: "Матюша, как дела? Не забывай поесть. И не работай слишком много."

Он посмотрел на экран и ощутил привычную тяжесть в груди. Мать волновалась постоянно, с тех самых пор… С тех пор как всё изменилось.

"Она права, – вдруг подумал Матвей. – Полина права. Я боюсь эмоций. Потому что знаю, к чему они приводят."

Воспоминание всплыло само, несмотря на все попытки его заблокировать. Отец за письменным столом, багровое лицо, крик, летящие в стену документы. Мать в углу, съёжившаяся, с заплаканными глазами. И он сам, двенадцатилетний, стоящий в дверях и понимающий – семья разваливается именно из-за этого. Из-за неконтролируемых эмоций отца.

"Страсть убивает разум, – повторял отец, приходя в себя после очередного срыва. – Запомни, сын. Кто не умеет контролировать себя, тот не умеет ничего."

И Матвей научился. Научился настолько хорошо, что стал обучать этому других.

Телефон снова завибрировал. Сообщение от клиента из Петербурга: "Матвей Александрович, благодарим за работу. Наш топ-менеджер больше не устраивает скандалы на планёрках. Вы творите чудеса."

"Чудеса, – усмехнулся про себя Матвей. – Никаких чудес. Просто наука. Анализ паттернов, выявление триггеров, коррекция реакций. Работает безотказно."

Но почему тогда он до сих пор сидит здесь? Почему в голове крутятся слова Полины?

"Она необычная, – признал себе. – Большинство клиентов после первой коррекции становятся покладистыми. Понимают эффективность системы и начинают сотрудничать. А она…"

А она смотрела на него так, словно видела насквозь. Словно понимала что-то, чего не должна была понимать.

"Ваша ледяная маска не такая убедительная, как вам кажется."

Матвей заглушил телефон и откинулся в кресле. За окном сгущались сумерки, город зажигал огни, а он всё не мог заставить себя уехать.

Завтра будет новая встреча с Полиной. Новая попытка научить её эмоциональному контролю. И почему-то он был уверен – она снова попытается пробить его защиту.

Следующим утром

Матвей явился в офис ещё раньше обычного. В семь утра, когда большинство сотрудников ещё спали, он уже сидел в пустой переговорной, готовясь к новому дню.

На столе лежали материалы по Полине – резюме, отзывы коллег, анализ вчерашнего совещания. Он перечитывал записи, составлял план дальнейших действий, но мысли упрямо возвращались к их последнему разговору.

"Она задала вопрос, на который я не хочу отвечать, – размышлял Матвей. – Но это нормально. Клиенты часто пытаются сменить тему, когда чувствуют давление. Защитная реакция."

Дверь скрипнула, и в переговорную заглянула уборщица – женщина лет пятидесяти с усталыми глазами.

– Ой, простите, – сказала она. – Не знала, что кто-то уже тут.

– Ничего страшного, – ответил Матвей. – Работайте, не обращайте внимания.

Женщина принялась протирать стол, поглядывая на него с любопытством.

– Вы тот самый психолог? – спросила наконец. – Который с Полиной Викторовной работает?

Матвей поднял взгляд от документов.

– Что-то в этом роде.

– А хорошая она девочка, – продолжила уборщица, явно настроившись на беседу. – Добрая. Всегда поинтересуется, как дела, как здоровье. Не то что некоторые – мимо пройдут, будто мебель.

– Понятно.

– Только уж больно вспыльчивая, – вздохнула женщина. – Вчера слышала, как она с этой… как её… с Ингой ругалась. Голос повышала. А потом в дамской комнате плакала.

"Плакала?" – Матвей ощутил неожиданный укол чего-то, что не хотел называть.

– Плакала? – переспросил нейтральным тоном.

– Угу. Думала, никто не видит, но я мусор выносила. Сидела на подоконнике, кому-то в телефон жаловалась. Говорила, что устала быть неправильной.

Уборщица закончила и направилась к выходу.

– Вы её не очень ругайте, – попросила на прощание. – Она хорошая. Просто… очень живая.

Оставшись один, Матвей попытался сосредоточиться на работе, но слова уборщицы не выходили из головы. "Устала быть неправильной".

"Это многое объясняет, – подумал он. – Постоянное ощущение неадекватности. Попытки доказать ценность через профессиональные достижения. И болезненная реакция на любую критику."

Он понимал этот механизм. Понимал слишком хорошо.

В восемь утра в переговорную начали подтягиваться сотрудники. Полина пришла одной из первых, но выглядела усталой. Под глазами – лёгкие тени, движения менее энергичные.

– Доброе утро, Матвей Александрович, – поздоровалась, садясь на место.

– Доброе утро, Полина Викторовна. Как самочувствие?

– Нормально, – коротко ответила, но он уловил в голосе напряжение.

"Последствия вчерашнего стресса, – отметил про себя. – Эмоциональная усталость. Это нужно учитывать."

Совещание началось, и Матвей снова наблюдал. Сегодня обсуждали бюджеты на следующий квартал – сухая, техническая тема, не располагающая к эмоциональным всплескам.

Полина участвовала сдержанно, говорила по делу, избегала прямых взглядов с Ингой. Контроль держала неплохо, но Матвей видел, чего это стоило.

– Есть вопросы по маркетинговому бюджету? – спросил руководитель отдела.

– У меня есть, – подняла руку Инга. – Мне кажется, мы слишком много тратим на эмоциональные кампании и мало – на рациональную рекламу.

Полина напряглась, но промолчала.

– Можете конкретизировать? – попросил руководитель.

– Возьмём последние три проекта, – продолжила Инга, доставая папку. – "Семейное счастье", "Тёплые традиции", "Домашний уют". Везде упор на эмоции, на чувства. А где конкретные преимущества продукта? Где рациональные доводы?

Матвей видел, как побелели костяшки пальцев Полины, как участилось дыхание.

– Инга Станиславовна, – сказал руководитель, – эти кампании показали хорошие результаты…

– Показали, – согласилась Инга. – Но могли бы лучше, будь они сбалансированнее. Не стоит всё сводить к эмоциям.

"Прямая провокация, – понял Матвей. – Она целенаправленно давит на болевую точку."

Полина медленно подняла голову и посмотрела на Ингу.

– Что конкретно предлагаете? – спросила спокойным голосом.

– Больше фактов, цифр, сравнений. Меньше… как бы это сказать… душевности.

– Понятно.

Матвей приготовился к взрыву, но его не последовало. Полина просто кивнула и вернулась к документам.

"Интересно, – подумал он. – Либо она действительно учится контролю, либо слишком устала для реакции."

Совещание завершилось без происшествий. Когда все разошлись, Полина осталась сидеть, уставившись в пространство.

– Полина Викторовна? – окликнул Матвей.

– А? – она встрепенулась. – Да, простите. Задумалась.

– О чём?

Помолчала, явно решая, стоит ли отвечать честно.

– О том, права ли Инга, – сказала наконец. – Может, я действительно слишком… эмоциональная? Может, это мешает работе?

В голосе звучала такая усталость, что Матвей ощутил странное желание её утешить.

– Эмоциональность – не недостаток, – сказал он. – Это особенность, которую нужно уметь использовать.

– А вы умеете? – спросила Полина, глядя внимательно. – Использовать свои эмоции?

Вопрос снова застал врасплох.

– Я… предпочитаю на них не полагаться.

– Это не ответ на мой вопрос.

Матвей помолчал. Что-то в её взгляде заставляло быть честнее обычного.

– Нет, – признал он. – Не умею. Не позволяю себе.

– Почему?

– Потому что это опасно.

– Для кого? Для вас или для окружающих?

Он посмотрел на неё – на эту женщину, задающую вопросы, на которые он не хотел отвечать. И вдруг понял – она не просто любопытствует. Она пытается его понять.

– Для всех, – тихо сказал он.

Полина кивнула, словно это многое объясняло.

– Знаете, Матвей Александрович, – сказала она, собирая документы. – Возможно, нам обоим есть чему поучиться друг у друга.

Она вышла, оставив его наедине с мыслями, которые он предпочёл бы не думать.

Завтра будет новый день, новое испытание для них обоих. И он должен быть готов к тому, что Полина Стрельцова не собирается сдаваться без боя.

"Интересно, – подумал он, выходя из офиса. – Кто из нас в итоге изменится больше?"

Но эту мысль он тоже поспешил подавить. Эмоции – роскошь, которую он не мог себе позволить. Даже если Полина была права, и его ледяная маска давала трещины.

Глава 3

Полина

К вечеру Полина чувствовала себя как канатоходец без страховки. Цифры на мониторе расплывались перед глазами – уже девятый час, а она всё ещё сидела в офисе, хотя презентация была готова уже час назад.

Дома её ждала пустая квартира, холодный ужин из коробочки и привычное чувство, что жизнь проходит мимо. А здесь, в офисе, где ещё теплился свет в переговорной Матвея, было ощущение, что что-то важное вот-вот произойдёт.

Несколько дней работы с ним оставили её в странном подвешенном состоянии, словно она балансировала между привычным хаосом и непривычной дисциплиной. С одной стороны, его методы действительно работали. Вчерашнее совещание прошло без единого срыва, она даже удивила себя собственной сдержанностью. Когда Андрей Сергеевич в очередной раз намекнул на её "эмоциональную нестабильность", Полина просто улыбнулась и спокойно изложила свою позицию. Матвей одобрительно кивнул с своего места в углу переговорной, и это согрело больше любой похвалы.

Но эта сдержанность давалась ценой постоянного внутреннего напряжения. Полина чувствовала себя актрисой, которая играет роль "идеальной сотрудницы", боясь разочаровать невидимого надзирателя.

"Матвей остаётся для меня загадкой", – размышляла она, сохраняя очередной слайд. – "Каждый день общения только добавляет новые вопросы. Как он всегда знает, что сказать? И главное – есть ли за этой идеальной маской хоть что-то живое?"

Она вспомнила Сергея Ивановича, который считал женщин неспособными к стратегическому мышлению. А ещё раньше был Алексей из "Медиа-Групп", который сначала восхищался её "творческим огоньком", а потом два года пытался его погасить.

"А вот появляется Матвей", – думала Полина. – "Который не пытается меня переделать. Который просто направляет."

Но кто же он сам за пределами этого пространства?

Полина встала, потянулась и посмотрела в окно. Октябрьский вечер опускался на Москву мягкими серыми сумерками. В агентстве почти никого не осталось – только охранник внизу да парочка трудоголиков с соседних этажей. Коридоры пустого офиса казались космически тихими.

Проходя мимо переговорной, где обычно засиживался Матвей, она заметила полоску света под дверью. "Конечно, он ещё здесь", – подумала с привычной долей раздражения. – "Наверное, составляет отчёт о моём поведении."

Но когда приблизилась к стеклянной двери, то услышала нечто неожиданное – приглушённый звук его голоса, но не привычные деловые интонации, а что-то мягкое, почти нежное.

– …знаю, мам, знаю. Но врач сказал, что это обычная простуда, ничего страшного, – голос звучал устало, но терпеливо. – Нет, температура нормальная. Да, лекарства принимаешь. Мамочка, ну не нужно так переживать…

Мамочка? Полина почувствовала, как сердце пропускает удар. Матвей Александрович, неприступный кризисный менеджер, называет маму "мамочка"?

Золотистый свет настольной лампы обрисовывал его силуэт. Впервые она видела его расслабленным – не в привычной идеально прямой позе, а откинувшимся в кресле.

– Конечно, приеду в выходные. Возьму твой любимый торт из "Андерсона", тот, что с малиной, – в его голосе звучала такая искренняя нежность, что у Полины перехватило дыхание. – И куплю тебе новый увлажнитель воздуха, хороший. А этот старый выброси, он же ещё советский.

В трубке раздался смех – звонкий, молодой, и Полина поняла, что мать Матвея явно моложе душой, чем можно было ожидать.

– Что значит "дорого"? – в голосе появились строгие нотки. – Мам, мы уже сто раз это обсуждали. У меня хорошая работа, я могу позволить себе заботиться о тебе.

"Он заботится о ней", – подумала Полина, чувствуя неожиданную нежность. – "Покупает увлажнители, привозит торты, звонит каждый вечер. А я думала, что у него нет сердца."

– …просто ты для меня самое дорогое, что есть, – голос стал ещё мягче, почти шёпотом. – И если что-то случится… Нет, не говори так. Ничего не случится. Но я же могу волноваться?

В трубке что-то сказали, и Матвей засмеялся – тихо, но искренне.

– Да, я знаю, что ты у меня сильная. Знаю, что одна подняла меня после… – он осёкся, и в паузе Полина услышала что-то болезненное, недосказанное. – В общем, знаю. Но всё равно буду волноваться. Это моя работа – быть твоим сыном.

"После чего?" – подумала Полина. – "Что там произошло в его жизни?"

Она понимала, что подслушивает что-то очень личное, но не могла оторваться. Этот Матвей – заботливый, нежный, способный на глубокие чувства – был так непохож на сдержанного профессионала.

"И почему я подслушиваю?" – возмутился внутренний голос. – "Это же нарушение границ. Но… Господи, как хочется понять, кто он на самом деле. Все эти дни я бьюсь как рыба об лёд, пытаясь его "прочитать", а тут он сам себя раскрывает."

Прислонившись к прохладной стеклянной двери, Полина чувствовала, как участилось дыхание. Сладковатый запах его кофе смешивался с едва уловимым ароматом одеколона, создавая интимную атмосферу подслушанной тайны.

– Хорошо, хорошо, иду спать, – Матвей готовился заканчивать разговор. – Только ты тоже не засиживайся с сериалами. И витамины пей. И если что-то будет – звони сразу, в любое время. Поняла?

Пауза, потом его голос стал особенно тёплым:

– Я тебя тоже очень люблю, мам. Спокойной ночи.

"Надо же… А я думала, он робот. Или киборг с очень продвинутой программой. А он тут с мамой разговаривает как обычный человек. Более того – как заботливый, любящий сын."

Полина поняла, что сейчас он выйдет, и попыталась отойти от двери, но поздно. Матвей появился на пороге и застыл, увидев её в коридоре.

"Господи, какой же он разный", – думала она, изучая его лицо. – "В разговоре с матерью все резкие линии смягчились, глаза стали теплее, а в уголках рта остались следы недавней улыбки. Словно я увидела его настоящего – не роль, а человека."

Впервые за все дни работы она видела его смущённым и слегка уязвимым. Обычная уверенность исчезла, он не знал, сколько она слышала, и это лишало его привычного контроля.

– Полина? – голос прозвучал удивлённо. – Вы ещё здесь?

– Да, я… задержалась с отчётами, – она почувствовала, как краснеет. – Шла за кофе.

Матвей перевёл взгляд на пустую кухню в противоположном конце коридора, потом снова на неё. В его глазах мелькнуло понимание.

– Понятно, – он помолчал, борясь с собой. – Полина, мне неловко спрашивать, но… сколько вы слышали?

Прямой вопрос. Без обиняков, без попыток сделать вид, что ничего не произошло.

– Достаточно, чтобы понять, что вы переживаете за маму, – честно ответила она. – И что вы совсем не тот человек, за которого себя выдаёте на работе.

Матвей прислонился к дверному косяку. Впервые его поза была не идеально прямой, а просто человеческой – немного усталой, расслабленной.

– А за кого я себя выдаю?

– За робота. За очень умный механизм по решению проблем, – Полина удивилась собственной откровенности. – За человека, который никогда не сомневается и всегда знает, что делать.

– И вас это раздражает?

– Раздражало, – она помолчала, подбирая слова. – Потому что я не понимала, как так можно – всегда быть уверенным, всегда контролировать ситуацию. А теперь…

– А теперь?

– Теперь я думаю, что это не уверенность. Это защита.

Матвей посмотрел на неё с удивлением, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на благодарность.

– Вы очень проницательны, – сказал он тихо. – Большинство людей видят только результат, а не то, чего он стоит.

"Что он имеет в виду?" – подумала Полина. – "От чего он защищается?"

Она вспомнила недосказанность в разговоре с матерью – "одна подняла меня после…" После чего? Что случилось в жизни Матвея, что заставило его построить вокруг себя такие прочные стены?

– У вас всё в порядке? – спросила она. – Вы казались обеспокоенным.

Матвей секунду колебался, и она видела, как внутренняя борьба отражается на его лице. Потом что-то решил:

– Мама простудилась. Ничего серьёзного, но в её возрасте… – он осёкся, словно осознав, что сказал больше, чем планировал.

– Понимаю, – Полина почувствовала неожиданную волну сочувствия. – Это тяжело, когда переживаешь за близких.

Она не знала, что заставило её сказать именно эти слова, но они прозвучали искренне. Матвей посмотрел с удивлением – наверное, ожидал привычного сарказма.

– Да, – сказал просто. – Тяжело.

Впервые за время знакомства между ними возникла пауза, не наполненная напряжением. Просто тишина двух людей, которые неожиданно обнаружили друг в друге что-то человечное.

Полина подумала о собственных родителях. Отец – военный в отставке, всю жизнь требовавший "дисциплины и порядка". Мать – учительница, которая до сих пор поправляет её грамматику по телефону. Они любят её, конечно, но как-то условно. Звонки домой всегда превращаются в отчёт о достижениях и мягкие упрёки за неустроенную личную жизнь.

А у Матвея было что-то совсем другое. Безусловная любовь, принятие, забота без требований. "Интересно, как это – знать, что тебя любят просто за то, что ты есть?"

– Вам стоит домой, – Полина первой нарушила молчание. – Презентацию я доделаю завтра утром.

– А вам? – в его голосе прозвучала неожиданная забота. – Не засиживайтесь слишком поздно.

"Он беспокоится обо мне? Не контролирует, не инструктирует – беспокоится."

– Обещаю, – улыбнулась она, и эта улыбка получилась самой искренней за все дни их работы.

Матвей кивнул и направился к лифтам. Полина проводила его взглядом, пытаясь осмыслить произошедшее.

Звук возвращающегося лифта заставил поднять голову. Неужели Матвей вернулся? Через несколько минут она услышала его шаги в коридоре и голос:

– Полина?

Она выглянула из-за монитора. Матвей стоял рядом с её рабочим местом, держа два стаканчика из кофейни на первом этаже.

– Я подумал… раз уж мы оба засиделись, – он протянул ей один стаканчик. – Горячий шоколад. Вы упоминали, что любите сладкое, когда устаёте.

"Он запомнил?" – Полина приняла стаканчик, чувствуя тепло не только от напитка. – "Когда я это говорила? Вроде бы мимоходом, в первый день…"

– Спасибо, – она сделала глоток и закрыла глаза от удовольствия. – Это очень мило с вашей стороны.

Матвей присел на край соседнего стола. Полина заметила, что обычная деловая напряжённость в его позе почти исчезла. Он выглядел усталым, но каким-то настоящим. Без профессиональной маски.

– Полина, – он помолчал, подбирая слова. – Я должен извиниться за то, что произошло. Вы стали невольным свидетелем очень личного разговора.

– Не нужно извиняться, – покачала головой. – Это я должна извиниться за то, что подслушивала.

– Почему подслушивали? – вопрос прозвучал без упрёка, скорее с любопытством.

Полина задумалась. Почему, действительно?

– Потому что хотела понять, кто вы такой, – честно ответила. – Все эти дни я пытаюсь вас разгадать, а у меня не получается. Вы как закрытая книга на незнакомом языке.

– И что вы поняли?

– Что вы совсем не тот, за кого себя выдаёте, – она посмотрела ему в глаза. – Что за этой профессиональной маской скрывается очень заботливый и ранимый человек.

Матвей опустил взгляд на свой стаканчик.

– Не ранимый. Просто осторожный.

– В чём разница?

– Ранимый человек не может защитить себя. А осторожный – научился.

В его голосе прозвучало что-то такое, что заставило Полину насторожиться. Боль? Горечь? Она поняла, что случайно наткнулась на что-то важное – на ту самую недосказанность из разговора с матерью.

– Научился от чего защищаться? – осторожно спросила.

Матвей долго молчал, и Полина уже подумала, что зашла слишком далеко. Но потом он поднял глаза и посмотрел с неожиданной открытостью.

– От людей, которые используют эмоции как оружие, – сказал тихо. – От ситуаций, где искренность становится уязвимостью.

"Боже мой", – подумала Полина. – "Кто-то очень сильно его ранил. И теперь он защищается от всего мира."

– Я не такая, – сказала она, сама удивляясь собственным словам. – Я не использую эмоции как оружие. Я просто не умею их прятать.

– Знаю, – Матвей улыбнулся, и эта улыбка была грустной и благодарной одновременно. – Поэтому и согласился с вами работать.

– Думала, согласились, потому что вам хорошо платят.

– Хорошо платят за многие проекты. Но ваш случай показался мне интересным.

– Чем же?

– Тем, что вы не притворяетесь. В мире, где все надевают маски, встретить человека без маски – большая редкость.

Полина почувствовала, как что-то переворачивается у неё в груди. "Он ценит во мне именно то, за что меня всё время критикуют. Мою неспособность притворяться."

– Матвей… – она осеклась, понимая, что впервые назвала его по имени. – Можно вопрос?

– Конечно.

– А вы когда-нибудь снимаете маску? Совсем?

Он посмотрел на неё долго и внимательно.

– Только что снял. Прямо сейчас.

И в этот момент Полина поняла, что между ними происходит что-то гораздо более важное, чем простое рабочее общение. Что-то, что может изменить всё.

– Если вы не против… – Матвей помолчал, борясь с собой. – Может быть, поужинаем сегодня? Я знаю хорошее место недалеко.

Полина ошарашенно посмотрела на него. После всего, что произошло сегодня вечером, это звучало не как рабочая встреча, а как что-то личное.

– Это хорошая идея, – услышала собственный голос, удивляясь его спокойствию.

– Есть хорошее место недалеко отсюда. Тихое, с хорошей кухней. Если вам подходит итальянская…

– Подходит, – Полина поймала себя на том, что улыбается гораздо шире, чем требует ситуация.

– Отлично. Тогда завтра в семь? Я скину вам адрес.

– Договорились.

Когда Матвей ушёл, Полина осталась сидеть в освещённом только настольной лампой офисе, сжимая в руках тёплый стаканчик и пытаясь понять, что только что произошло.

Телефон завибрировал, высветив сообщение с адресом ресторана.

"И как я буду вести себя на этом 'рабочем' ужине?" – подумала она, возвращаясь к работе. Но сосредоточиться на презентации уже не могла.

Может быть, завтрашний ужин – это возможность узнать Матвея не как "кризисного менеджера", а как человека, который читает стихи по ночам и умеет смеяться, когда думает, что его никто не слышит.

Она вспомнила его слова: "В мире, где все надевают маски, встретить человека без маски – большая редкость." А что, если я стану для него тем человеком, с которым он сможет обходиться без маски? Что, если мы сможем быть настоящими друг с другом?

Одно Полина знала точно – завтрашний вечер будет совсем не похож на все предыдущие дни их сотрудничества. И от этой мысли внутри разливалось странное, волнующее предвкушение.

"А может быть", – подумала она, форматируя последний слайд, – "завтра я пойду на свидание. Не на рабочую встречу, а именно на свидание. И от этой мысли становится одновременно страшно и невероятно радостно."

Глава 4

Полина

Полина проснулась от будильника, но понимала, что спала плохо. Всю ночь снились странные сны – то она забывала слова перед огромной аудиторией, то Матвей говорил, что ошибся в её способностях.