Тени горят ярче

– Они придут, – сказал он после паузы, глядя не на неё, а вглубь зала, где пепел оседал на каменные арки, как мрак на кости.

– Пусть. Я готова.

– Нет. Ты готова умереть. Это не одно и то же.

В её лице не дрогнуло ни единой мышцы. Но внутри – искра. Не сомнение. Ярость. Он прав. И не прав. Она не искала смерти. Но и не отвергала её. Её пугала только незавершённость. Быть сосудом – и не разлить.

Слева вспыхнул свет. Один из настенных медальонов – те, что освещали своды, – треснул, как перегретый хрусталь. Взрыв был немой, будто мир сам подавил звук. Пламя, вырвавшееся наружу, не дало света. Только дым. Он шёл вверх, завихряясь, и оставлял после себя шлейф, напоминающий гравировку на воздухе. Алиса сжала кулаки. Они уже здесь.

Из глубины храма пришёл шорох. Не шаги – шелест. Сухой, как пергамент, что рассыпается в пыль. Голоса – едва различимые, будто кто-то говорит изнутри пересохшего горла. Не громко. Но их было много. Не десятки – сотни. Тени. Алиса знала: это не люди. Не духи. И даже не призраки. Хранители. Последние, кто помнит истинную суть Искры. Последние, кто знает, что происходит, когда она попадает в неготовое сердце.

Дэмиен шагнул ближе и резко схватил её за плечо. Его ладонь – горячая. Но не от жара. От страха. Страх был в нём всегда, но тщательно скрыт. Сейчас – вырвался. Алиса не отпрянула.

– Если они дотронутся до тебя сейчас, ты не выдержишь.

Она смотрела на него, не мигая. Говорила не губами. Говорила молчанием.

– Тогда иди. Спаси себя.

Он не ответил. Но не ушёл. И она знала: уже не уйдёт.

Пепел оседал плотнее. Становился тканью. Он заворачивал её в саван из пыли, превращая в монумент. Но под этой оболочкой пульсировал жар. Она ещё жива. И она двинулась.

Ноги будто вросли в пол, но она двигалась. Не ради себя. Ради того, что уже пульсировало внутри. Воздух сгустился. Каждый вдох – как глоток угля. Лёгкие резало изнутри. Кулон на груди бился в такт чему-то чужому. Не её сердцу. Ритму, древнему, как корни этого храма. Ритму жертвоприношений, вписанных в стены.

Первый Хранитель вышел из тени. Затем второй. Третий. Они не имели лиц. Только провалы, где когда-то были глаза. На месте рта – ровная линия. Одежда – как пепельная мантия, шевелящаяся без ветра. Они не говорили. Но воздух вокруг них шевелился, словно от дыхания. Он прожигал пол. Камень темнел. Алиса почувствовала, как трещины ползут по плитам. Они не шли. Они возникали. Врастали из стены, как корни страха.

Алиса остановилась. В самом центре. Где сходились все линии пола. Здесь, в этой точке, должно было решиться. Позади неё – Дэмиен. Впереди – ни одного живого. Только то, что осталось от памяти. От обета.

– Я не прошу, – произнесла она. Голос не дрожал. Он не возвышался. Он был как нож. – Я беру.

Это не угроза. Это акт. Констатация. Признание. В её голосе не было высоких нот. Только низкое, гулкое звучание – как гудение подземного пламени. И тени услышали. Один Хранитель отступил. Другой замер. Третий выдохнул. Звук был не шёпотом. Словно слово, забытое миром, сказали снова.

И тогда кулон вспыхнул. Не светом. Углём. Жар обжёг кожу, но не остановил её. Пламя не обвивало – вонзалось. И от его жара тени отпрянули. Не в страхе. В признании. Но они не исчезли. Они ждали. Испытание не закончено.

Алиса сделала шаг вперёд. Внутрь круга. Первый шаг. Словно чертёж начал оживать. Словно что-то древнее сквозь неё начало рисовать новую линию. Кровью. Тенью. Жаром.

Это было начало круга. Пепельного. Бесповоротного.

В центре круга стало тише, чем в гробнице. Тишина была не просто отсутствием звука – она была плотной субстанцией, вязкой, словно кровь, впитавшая слишком много заклятий. Тени застыли, будто статуи, забытые в пыли тысячелетий, и сама реальность, казалось, приостановила дыхание. Они не двигались, не дышали, но Алиса ощущала: они слушали. Не ушами. Не разумом. Искрой. Её внутреннее пламя теперь было для них как зов. Сигнал. Вызов. Угроза. Или обещание.

Она стояла в абсолютной неподвижности, как жрица, ступившая в храм собственного приговора. Камень под её ногами был тёплым – не от температуры, а от памяти. От силы, впитанной в него веками. Воздух вокруг – гуще воды, пахнущий пеплом и чем-то более глубоким, древним, как дыхание подземных костей. Он не просто давил – он пробовал её. Ощупывал, как незримый хищник. Сканировал, распознавая: ты кто? ты чего стоишь? ты зачем пришла?

Вдруг – движение. Один из Хранителей медленно, словно под водой, вытянул руку. Пальцев у него не было – лишь вытянутые, полупрозрачные щупальца пепла. Они не дрожали. Они были мертвы. Но точны. Они указывали на неё. Прямо в грудь. Туда, где пульсировала Искра.

Алиса не двинулась. Только глаза – глубже, темнее. Она не чувствовала боли. Только жар. Он усиливался, как прилив перед бурей. Кулон на груди – не амулет, а орган. Живой. Жадный. Пульсация стала неровной, почти мучительной. Каждая вспышка – молот. Словно кто-то ковал её изнутри.

– Что они ждут? – спросила она. Голос – сухой, словно выжженный дымом. Слова – не звук, а треск угля.

Дэмиен шагнул ближе. Его тень растянулась, как волчья пасть по полу. Он смотрел, не мигая. Он не пытался остановить её. Он уже не мог.

– Разрешения. Или знака. Иногда это одно и то же.

Алиса не знала, чей знак им нужен. Но чувствовала: он уже внутри неё. Спит. Или тлеет. Она медленно подняла руку, коснулась кулона. Жар пронзил кожу, обжёг подушечки пальцев. Кровь выступила быстро – алая, почти чёрная. Первый зов. Первая жертва. Своя. Этого оказалось достаточно.

Круг вспыхнул. Пол под её ногами вспух, расцвёл изнутри сетью узоров. Они не были случайными. Это были символы – древние, пепельные, как корни дерева, расползающиеся в камне. Они двигались. Жили. Пульсировали, откликаясь на её дыхание. Каждый знак будто знал её имя. И выжигал его под кожей.

Хранители двинулись. Медленно. Один – по часовой стрелке. Другой – против. Их «шаги» скребли камень, словно ножи по граниту. Алиса сжалась, но не от страха – от напряжения. Это был ритуал. Признание. И суд.

Дэмиен стоял на границе круга. Он не сделал ни шага. Он не имел права. Или не хотел. Его лицо – маска. Но губы были сжаты до белизны. Он не боялся за неё. Он боялся того, во что она превращалась. Слишком быстро. Слишком точно.

Алиса закрыла глаза. И увидела не темноту – пламя. Внутренний жар сменился видением: небо из золы, хор голосов. Женщины. Много. Они не пели – они произносили формулу. Слова без языка. Чистый ритм боли, страсти, власти, памяти. Искра откликнулась, не как раньше. Не болью. Как зов. Как возвращение.

Когда она открыла глаза, круг уже замкнулся. Хранители остановились. Они не смотрели – но видели. И приняли. Один шаг. Одна капля крови. Один пульс. Этого оказалось достаточно.

Теперь – выбор.

Из глубины зала вынырнул силуэт. Он был выше, чем все прочие. Бесплотный, но плотнее тьмы. Лик без лица. Тело – из дыма. Но в груди – свет. Пульсирующий, как ртуть. Жар исходил от него волнами. Алиса не отпрянула. Она знала: это проверка. Не враг. И не союзник. Суд.

– Кто ты? – Голос был не звуком. Он звучал внутри. Словно эхо костей.

– Я та, кто несёт. Не та, кто просит.

Ответ сорвался, как крик изнутри. Её голос, но не её. Слова – как программа, заложенная в кровь.

Существо подошло ближе. Из груди его вытянулся светящийся сгусток – не материя, но суть. Он дрожал, как сердце. Алиса протянула руку. Пальцы покрылись трещинами, лопнули сосуды, боль хлестнула в локоть, но она не отдёрнула руку. Соприкосновение было беззвучным. Но пульс в груди сорвался. Остановился. И рванулся. Кровь вскипела. Крик застрял в горле. Она сгорела – но не исчезла.

Существо исчезло. Ветер прошёл по залу. Горячий, как дыхание вулкана. Пепел взвился, описал круг и рассыпался. Воздух очистился. На миг – полная тишина. И голос. Только для неё:

– Первый круг пройден. Но впереди – ещё восемь.

Пепел ещё не осел, когда Алиса почувствовала – земля под ногами начала вибрировать. Едва уловимо, но с каждой секундой дрожь усиливалась, будто под храмом просыпалось что-то массивное, из тех глубин, куда даже тени боятся заглядывать. Свет от кругов на полу начал тускнеть, как умирающая искра в глазах умирающего зверя. Хранители не шевелились. Но Алиса чувствовала: теперь они ждали другого. Новый круг. Новое испытание. И этот – будет личным.

Воздух стал плотнее, как будто времени стало меньше. Он давил на виски, проникал в рот, заставлял глотать пыль и жар, выжигающий слизистую. Алиса сжала зубы. Сила внутри билась в грудную клетку, будто птица в ловушке. Но теперь она уже знала, что это не клетка – это кузня. И Искра – не дар. Это инструмент. Острое лезвие, которое режет и ту, кто держит его, и тех, кто встанет на пути. И если ты не закалишь себя – станешь тлеющим пеплом среди углей.

Дэмиен шагнул ближе. Но только на шаг. Его пальцы дрожали. Он не дышал – или просто разучился. Глаза не сводил с неё. Губы сжаты, словно каждая фраза – это приговор, который нельзя произнести.

– Тебе нужно время.

Алиса отвернулась. Внутри неё время шло иначе. Оно не шло – оно сжималось. Как удавка. Каждый круг будет не просто сложнее. Он будет требовать часть её плоти, часть её воли. И если что-то останется – это уже будет не она.

Пол под ногами треснул. Тонко. Почти изящно. Трещина разошлась кольцом. Из её сердца поднялся чёрный дым. Он не поднимался – он складывался. В фигуру. В рост человека. Без лица. Без тела. Без пола. Но с глазами. Пустыми. Белыми. Глубокими, как бездна в отражении. Новый Судья. Он дышал мраком.

– Второй круг, – сказал он. Голос был хриплым, словно кто-то говорил сквозь уголь. – Ложь.

Алиса не дрогнула. Но внутри что-то сжалось. Ей не нужно было спрашивать, что это значит. Она чувствовала. Ложь не внешняя. Внутренняя. Та, которую носишь, как тлеющую спичку в кармане, боясь вытянуть и поджечь всё, что ещё дышит в тебе.

– Назови имя, – велел Судья.

– Моё?

– Нет. Того, кому ты лгала сильнее всего.

Имя всплыло само. Без просьбы. Без обмана. Оно не было словом. Оно было раной.

– Селена.

Воздух взорвался эхом. Хранители склонили головы. Судья вытянул руку. Из неё выросла нить. Тёмная, почти чёрная. Но дрожащая, как пламя. Она поползла к груди Алисы. Коснулась. Вошла. Грудь пронзила боль. Холодная. Но изнутри.

И сцена вспыхнула. Внутри неё. В памяти. В сознании. Не картина. Опыт. Она снова была там.

Коридор. Узкий, как лезвие. Стены – закопчённые. Воздух – воняет гарью. Селена стоит у двери. Алиса – напротив. Она что-то держит в руках. Бумаги. Старые. Истёртые. Пальцы до крови вдавлены в края. Их лица напряжены. У Селены дрожит плечо. У Алисы – губы. Тогда она соврала. Не словами. Молчанием. Скрыла то, что знала. Про прошлое. Про себя. Про то, кем была Селена до их встречи. Кем могла бы остаться. Алиса видела всё снова. Слово за словом. Шаг за шагом. Куски правды, похороненные под слоем выживания.

Она вскрикнула. Но звук остался внутри. Как нож, вбитый под рёбра. Память крутилась, как заевшая плёнка. Лицо Селены всё ближе. Глаза – узнали. Но не спросили. Губы – простили. Но не услышали. А потом – пожар. Не огонь. Взрыв. И в том пламени – всё, что могла сказать, но не сказала. Всё, что разрушило бы их – или спасло.

Нить вырвалась. С дымом. С криком. С хрустом. Упала на камень. Свилась кольцами. Пепел вокруг неё замерцал. Свет плотно осел на пол, будто устал гореть.

– Ты приняла, – сказал Судья.

Алиса стояла. Ровно. Но её спина была согнута внутри. Грудь сжата. Пальцы – в крови. От ногтей. В голове – звон, как от выстрела в замкнутом пространстве. Но она не упала.

– Ещё нет, – прошептала она. – Я просто помню.

Судья исчез. Не испарился – ушёл в землю. Вниз. В трещину. Свет стал чище. Но не легче. Второй круг не завершён. Но открыт. Он теперь – в ней.

– В следующий раз, – сказал голос Хранителя, не громко, – ты не вспомнишь. Ты будешь в этом.

И тогда Алиса поняла: впереди – не сцены. Не картинки. Впереди – выборы. Те, от которых нельзя будет отступить. Которые будут её. Не как боль. Как суть. Третья трещина на полу затрепетала. И пепел – зашевелился вновь.

Третий круг приближался.

Пепел поднялся не всплеском, а спиралью. Медленно. Ритмично. Как дыхание существа, ещё не решившего – пощадить или сжечь. Трещина на полу расширялась, раскрываясь, как рана, и из неё начал подниматься свет. Он не был белым – скорее, стальным, с синеватым отливом, как клинок на морозе. Хранители отступили, впервые нарушив свой круг. Один из них наклонился – не как слуга, как воин перед неизбежным. В зале пахло озоном и кровью. Признаком грозы и старой, не затянувшейся боли. Камень под ногами начал подрагивать – не от землетрясения, а как будто кто-то изнутри прикасался к нему, зовя.

Алиса ощущала, как Искра внутри отзывается на новый импульс. Не болью. Предвкушением. Оно пульсировало в ключице, обжигало позвоночник, пробегало искрами по рукам. С каждым вдохом она становилась ближе к тому, что в глубине себя всегда отказывалась признать: её природа не в поиске ответов, а в разрушении границ. Даже если за этими границами – она сама. Даже если за ними – всё, что она любила. С каждым ударом сердца всплывало не имя – голос. Из глубины её крови. И голос этот ждал.

Тень, вынырнувшая из трещины, была другой. Человекообразной – да. Но не как Судья. Эта – копия. Почти отражение. Та же осанка. Те же волосы. Только взгляд – пустой. Без сомнения. Без тени боли. Зеркальная Алиса, вырезанная из стали. На груди – знак Искры, выгравированный, как клеймо. Она не дышала. И не моргала. Но смотрела прямо в глаза, не отводя ни на миг. И в этой неподвижности было что-то невыносимо точное – как удар в те части души, что годами училась прятать.

– Третий круг, – донёсся голос отовсюду. – Гнев.

Алиса замерла. Не потому что боялась. Потому что узнала. Эту версию себя. Ту, что когда-то почти прорвалась. В ту ночь. В пламени. Когда всё горело, и она стояла в дверях, сжимая в ладони стеклянную куклу, уже расплавленную в нечто уродливое и прекрасное. Тогда в ней что-то заскрежетало. Тогда она впервые поняла, что тишина может убивать сильнее крика.

– Ты знала, – проговорила тень. Голос её не отличался от настоящего. И именно это делало его невыносимым. – Что он уйдёт. Что она солжёт. Что сгоришь – ты.

Алиса стиснула кулаки. Треснули суставы. От пальцев к ладоням пополз жар. В груди тяжело. Будто там копилось не пламя, а гравий. Она сделала шаг вперёд. Камень под ногами застонал, будто и он чувствовал напряжение этого движения.

– Я не хотела. Я боялась.

– Боялась быть сильной. Уничтожить то, что любишь. Но любовь – это форма власти. А ты жаждала власти больше, чем правды.

Слова били точно. Как иглы под ногти. Но Алиса не отступала. Она чувствовала: это не допрос. Это вызов. Если она откажется – проиграет себе. И Искре. Если примет – потеряет часть той, что была. И, может быть, впервые – станут честной с собой.

– И что ты хочешь? – спросила она. – Чтобы я извинилась? Или чтобы добила тебя?

– Я – ты, – прошептала тень. – Без страха. Без жалости. Без слёз. Прими меня – или исчезни.

Они сошлись в центре круга. Молча. Без выкрика. Без драматургии. Удары были точны. Каждый – как вопрос. Каждый – как ответ. Алиса била яростью, тень – хладнокровием. Удар локтем в висок. Ответ – колено в живот. Падение. Крик. Кровь. Их дыхание сплелось, как сплетаются ветви одного дерева, растущего на яде. Сражение длилось мгновение. Или вечность. Пространство сжалось. И всё свелось к одному: последнему шагу. Тень оказалась над ней. Взгляд – стальной. Рука – у горла. Алиса не закрыла глаза. Она прошептала:

– Я не отрекаюсь.

Тень замерла. Секунда. Тишина. А потом – свет. Из груди Алисы рвануло пламя. Без дыма. Без жара. Чистая энергия. Она пронзила копию, как стрела. Тень рассыпалась в пепел. Падала медленно. Будто снег. Только не холодный. Тёплый. Пепел памяти.

И вместе с ней – упало напряжение. Алиса осталась стоять. С ранами. С ссадинами. Но ровно. И когда голос снова разнёсся над залом:

– Третий круг пройден,

– она только кивнула. Спокойно. Как будто в этом не было победы. Только необходимость. Не ступень вверх. А стена, через которую пришлось пройти лбом. Камень под ногами остыл. Треснул. И зажил. Он принял её. Или позволил жить до следующего круга.

Пепел лёг на её плечи. Лёгким слоем. Как плащ. Новый круг раскрылся впереди. Глубже. Тьма звала.

И Искра – не горела. Она ждала.

Тьма не опустилась – она раскрылась. Как веко у спящего великана, чьё пробуждение несёт разрушение. Алиса почувствовала, как воздух изменился: плотность, влажность, осадок на коже – всё стало иным. Пространство будто втянуло себя внутрь, оставив только её, круг и ту чёрную бездну, что зияла у ног. Никакой команды, никакого предупреждения. Только шаг. Шаг вперёд – в незнаемое. Она сделала его. Неуверенно. Но осознанно. Плоть ответила дрожью. Камень под ногой оказался живым – или мёртвым слишком давно, чтобы не помнить страх. И когда Алиса ступила внутрь следующего круга, то ощутила: этот – не как прежние. Этот был внутри неё.

Мрак не ослеплял – он вёл. Он открывал. В нём были всполохи, как следы молний на сетчатке. В них – силуэты. Сцены. Обрывки. Голоса. Алиса узнавала их. Это не были её воспоминания. И не чужие. Это были остатки. Лики тех, кто приходил до неё. Кто падал. Или прорывался. Но оставлял здесь тень. Храм хранил их, как пепел – форму. Она шла между ними, чувствуя, как кровь внутри медленно густеет. Тело словно вспоминало удары, которых не было. Рёбра ныли. Горло жгло. Ступни – резали камень, будто шли босиком по лезвию. И всё же она двигалась. Дальше. Пока не увидела фигуру.

Не тень. Не копию. Девушку. Селена. Та стояла посреди круга, как будто ждала. Платье на ней было чужое – не то, в котором Алиса помнила её, но слишком знакомое, чтобы быть случайным. Это было её – Алисы – платье, в котором она впервые пришла в Академию. Простой силуэт. Серый, как пепел. Приталенное. На запястьях – кровавые полосы, будто от слишком тугих браслетов. Волосы спущены. На лице – ни страха, ни укора. Только ожидание. Не вопроса. Выбора. Алиса застыла. Внутри что-то дрогнуло. В груди – будто рванули старую нить, которая всё ещё соединяла их.

– Это не она, – прошептала Алиса. И сразу почувствовала, что лжёт. Не потому что это действительно была Селена. А потому что душа откликнулась – болью. Эта боль – не от вины. От невыносимого узнавания. От невозможности простить, и в то же время – неспособности ненавидеть.

– Четвёртый круг, – проговорил тот же голос. – Прощение. Алиса не знала, как звучит прощение. Не уверена была, что вообще умеет его произносить. И уж точно не в этом месте, не сейчас. Она приблизилась на шаг. Селена не двинулась. Но её глаза изменились. В них что-то затрепетало. Как в окне перед бурей. Волнение. Предчувствие. Призрачная надежда. Или ложь. Алиса снова ощутила жар под кожей. Плечи будто вспоминали прикосновения – те, которых давно не было. Или были? Она сделала второй шаг. Камень скрипнул.

– Я не держу зла, – сказала Алиса. Слова звенели, но не ложились. Ложь. Даже если красивая – всё равно ложь. И тогда Селена шагнула к ней. Медленно. И тогда Алиса увидела: кровь на запястьях – свежая. Она не сдержала вздох. Но не от страха. От осознания. Это не Селена. Это её вина. Слепая, вязкая, затвердевшая между ребер, как застывший воск. В ней отпечатки всех ночей, когда она отворачивалась. Всех слов, что могла сказать. Но не сказала. И теперь они всплывали – не голосом. Жестами. Взглядом. Безмолвием.

– Я не знала, – сказала она. – Что будет после. Что ты не уйдёшь. Что останешься здесь. Внутри меня. Что я буду с тобой говорить снова. Без звука. В темноте. Ты станешь голосом моей тени. Мой долг. Моя ошибка. Моё эхо. Селена подошла вплотную. Алиса ощущала запах – железа. Боли. Воспоминания. Прожжённой ткани. Влажной золы. Она протянула руку, но пальцы не встретили кожу. Лишь холод. И боль. Которая струилась сквозь пальцы, как вода из замёрзшего источника. Она не отпустила. Не отдёрнула руку. Позволила ей сквозить.

– Я не прошу прощения, – сказала она. – Я прошу – останься. Губы Селены дрогнули. Но не в улыбке. В боли. В прощении, которое нельзя сказать вслух. Она вытянула руку и коснулась груди Алисы. Там, где пульсировала Искра. Пламя вспыхнуло. Но не как прежде. Оно не обжигало. Оно согревало. Алиса закричала – не от страха. От того, что почувствовала. Всё. Всю вину. Всю нежность. Всю утрату. Все шаги, которых не сделала. Все слова, которых не сказала. Всё, что утекло сквозь пальцы. Селена растворилась. Не исчезла. Стала частью света. Вошла в Искру. И круг запылал. По краю. Как печать. Завершённая. Но не вычеркнутая.

Алиса упала на колени. Дышала. Медленно. С усилием. Камень принял её. Огонь – нет. Ещё не время.

– Четвёртый круг пройден, – сказал голос.

Но внутри – было молчание. И в этом молчании Алиса услышала главное: боль не ушла. Но больше не рвалась наружу. Она осталась. Чтобы помнить. Чтобы не забыть. Чтобы выстоять в следующем круге. В этом – был смысл.

Тишина тянулась невыносимо долго, как будто сама ткань мира ожидала, замерев. Алиса всё ещё стояла на границе пепельного круга, чувствуя, как горячее дыхание Искры у неё под грудью меняет ритм. Оно больше не просто пульсировало – оно будто слушало. Как зверь в клетке, в ожидании приказа. Камни под ногами зашевелились, издавая низкий хруст, и пространство вновь сдвинулось. Не вперёд, не вниз – внутрь. В сердце круга. В самую суть. Воздух сгустился до предела, стал вязким, как мёд, затвердевший в пыльце. Каждый вдох требовал усилий. Каждый шаг отзывался дрожью в костях, словно в неё медленно вживляли ещё одну жизнь – чужую, не прошедшую путь, но ждущую шанса.

И снова – тень. Но не фигура. Объём. Очертание. Оно не приближалось. Оно дышало. Живое, будто ворочающееся вглубь стены, искривляющее сам свет. Оно было будто знаком из иного слоя реальности – клеймом боли. Алиса моргнула – и поняла. Перед ней не образ. Не призрак. Это – пустота. След. Место, где было нечто, но ушло, оставив выжженную печать в реальности. Её внутренняя Искра дрогнула, будто от страха. Она сделала шаг. И этот шаг – провалил её.

Она упала – не телом, а разумом. Зал исчез. Стены – исчезли. Не стало времени. Только боль. Вначале – в висках. Потом – в глазах. Потом – в языке, словно кто-то сжимал его изнутри, не позволяя говорить. Её звали. Голос был знаком. Но не голос. Суть. Алиса. Алиса. Алиса. Повторялось, как мантра. Не требование, а утверждение. Призыв быть. Она зажмурилась. Искра внутри вспыхнула, и с ней – тень рассеялась. Или спряталась. А на её месте – образ.

На коленях перед ней стоял мальчик. Маленький. Лет шести. В лохмотьях. С разбитым ртом и глазами цвета сажи. Он смотрел прямо в неё. Молча. И в его взгляде было то, что не выдержал бы взрослый. Не жалоба. Приговор. Он был слишком мал, чтобы говорить так. И всё же – говорил. Он протянул руку – тонкую, обожжённую. И в ней – фигурка. Деревянная. Кривая. Кукла. Та самая, что Алиса когда-то оставила на подоконнике в доме у реки. Давно. До Академии. До пожара. До той ночи, когда воздух впервые стал гореть.

– Почему ты ушла? – спросил он. Не губами. Внутри неё. – Я знал, что ты вернёшься. Но не так.

Она не ответила. Не могла. Горло горело. Искра колебалась. Что это было? Испытание? Или воспоминание, которое исказили? Или худшее – правда, которую она заперла в себе? Она опустилась перед мальчиком. Коснулась его плеча. Огонь. Настоящий. Кожа на пальцах зашипела, как если бы она касалась угля. Но он не дёрнулся. Он принимал боль. Или был ею.

– Я не знала, что выживу, – прошептала она. – Не знала, что ты останешься там. Один.

Он не моргнул. Только протянул куклу. Она взяла её. Дерево было мокрым. От крови. Или от слёз. Или от чего-то третьего – горя, ставшего веществом. На миг – Алиса не знала, где она. Кто она. Что было правдой. Только голос Искры внутри: «Не отвернись». И она не отвернулась.

Она обняла мальчика. Медленно. Осторожно. Как обнимают воспоминание, зная, что оно исчезнет. Он исчез. Без крика. Без вспышки. Только тяжесть осталась. Глубокая. Принятая. Как груз, без которого не пройти дальше.

Когда она подняла взгляд, пространство вновь обрело форму. Круг – светился. Но не огнём. Светом ожидания. Голос проговорил:

– Пятый круг. Жертва.

И перед ней возникла сцена. Стол. Лезвие. Весы. На одной чаше – пепел. На другой – Искра. Собственная. Живая. Её части. И она знала: нужно выбрать. Что-то отдать. Не часть тела. Не мысль. Что-то большее. Что-то, что определяет путь. Суть. Кем она станет.

На столе появился свёрток. Алиса развернула его – и увидела: дневник. Старый. Закопчённый. В нём – её записи. Мысли. Всё, что она скрывала. Даже от себя. Голоса. Чертежи. Фрагменты истины. И под ним – фото. Не её. Виктории. Дэмиена. Себя – среди них. То, чего не должно было быть. Или что она пыталась забыть. Или боялась вспомнить. Голос внутри знал: если она положит дневник на чашу – что-то исчезнет. Не просто память. Связь. Основа. Вектор. Но если оставит – Искра погаснет.