Мёртвое сердце

Астан Горзолия

Мёртвое сердце

Пролог

Меня всегда называли “примером”. Учителя обожали, соседи улыбались, мама гладила по голове и называла своим золотцем. Я был правильным, всё делал как надо. И если бы можно было выбрать момент, в который всё сломалось – я бы всё равно указал именно этот. День, когда машина перевернулась.

– Ваш сын,Эгросси Морт – просто замечательный мальчик! – улыбалась директорша, кладя перед мамой бумажку для подписи. – Учится только на «отлично», всегда готов помочь, ни разу не опоздал на урок. Вы большие молодцы, что так его воспитали!

Мама кивала, вежливо улыбаясь.

– А у вас же ещё дочка есть, да? Она скоро в первый класс, совсем уже взрослая. Эги, подожди, пожалуйста, снаружи.

Я вышел, как послушный. Меня редко просили, чаще просто говорили. Я был привычен к этому. Я привык быть удобным. Через стеклянную дверь я слышал ещё:

– Я хотела вас предупредить: с наступающего года стоимость обучения повысится на 4%. Понимаю, для вас это не проблема, просто… предупреждаю. Распишитесь, пожалуйста…

– Мам, а вы купите мне машинку на пульте?

– Конечно, сынок, ты заслужил! Ты большой молодец, мы с папой тобой очень гордимся.

Я не знал, гордятся ли они на самом деле. Но я верил. Я всегда верил словам.

– Урааа! Хочу вот эту! – я тыкал пальцем в коробку с огромными колёсами, будто настоящая.

На следующий день я выбежал во двор. Мили уже ждала.

– Привет, Мили! Смотри, мне родители машинку купили!

– Ух ты, крутая! Покажешь, как управлять?

Мы смеялись, как всегда. Она бежала рядом, пока я гонял машинку вокруг лавок. Солнце било в глаза, пыль крутилась в воздухе.

Я хотел показать трюк. Разгон, резкий поворот, дрифт… И вот – переворот. В ту же секунду что-то будто лопнуло внутри. Не просто головокружение – резкий удар, будто в сердце. В прямом смысле.

Я схватился за грудь. Всё вокруг поплыло, будто меня вытолкнули из собственного тела. Гром. Машина. Родители. Горят.

– Эги! – голос Мили был далёким. – У тебя кровь… Эги!

И всё. Очнулся на диване. Голова гудела, тело будто вату налили. Мама сидела рядом. В её голосе были беспокойство и что-то ещё. То, что я не мог тогда распознать.

– Эгросси… в порядке? Ты упал… Солнечный удар, наверное…

Мили рядом. Её пальцы касаются моей руки.

– Я… – я запнулся. – Я видел… нашу машину. Она… она горела.

– Это тебе приснилось, – быстро сказала мама. – Жара, обморок. Тебе показалось, милый.

– Ладно, мам. Как скажешь…

Но внутри меня всё ещё стоял запах горелого металла. И чувствовалось, будто сердце… не одно. Через неделю мама уезжала с папой. Сестру повезли на день рождения подружки.

– Сынок, побудешь немного один? Мультики посмотришь, хорошо?

– Хорошо.

Я улыбался. Машинка стояла у ног. Я больше не играл с ней.

Я смотрел, как они уезжают. Машина медленно скрывалась за поворотом. Я не знал тогда, что больше их не увижу.

Дом стал тише, чем обычно. Не уютно-тихо – а как будто кто-то выключил звук изнутри. Я сидел в гостиной, скрестив ноги на ковре. Передо мной – альбом, открытый на чистом листе. Карандаши лежали в хаосе, рассыпанные, как мои мысли. Я не включал телевизор. Музыки не было. Даже мультики не тянуло смотреть.

Я просто рисовал. В том видении, или в том сне, я видел всё так ясно, будто сам сидел в машине. Машинка, перевернувшись, будто провела черту: теперь всё шло в обратную сторону. На бумаге вырастала та же перевёрнутая машина – наша. Белая, с раздавленной крышей, пробитым лобовым стеклом. Колёса, нелепо вывернутые вбок. Всё пылало. Салон – тень силуэтов внутри. Огонь ел металл. Я рисовал четыре часа. Не ел. Не двигался. Даже не чувствовал, как пальцы покрываются графитовой пылью и размазывают линии. Это был не просто рисунок. Это было воспоминание, ещё не случившееся. Когда я наконец поднял голову – солнце почти ушло за горизонт. Они опаздывали. Сильно.

Я потянулся к пульту и включил телевизор, чтобы заглушить тревогу внутри. Экран вспыхнул ярким светом – и тут же я услышал:

– …трагическое происшествие произошло сегодня около 17:00 на южной трассе недалеко от развязки Селигра. Легковой автомобиль марки «Сандер» перевернулся. В результате возгорания машина взорвалась…

Я застыл. Экран показывал чёрный дым, огонь, обгоревшие металлические останки. За ограждением стояли полицейские и пожарные. Всё выглядело так же, как на моём рисунке. Только это было настоящим.

– …в машине находились мужчина и женщина. Личности пока не установлены, однако известно, что рядом с местом происшествия произошло дерзкое нападение на полицейский грузовик, перевозивший изъятые вещества высокой опасности…

Камера показала другой ракурс: чёрный броневик, на боку которого чётко виднелась огромная царапина, а рядом – краской нарисованный знак. Красный круг, перечёркнутый тремя кинжалами. Я не знал, что это значит. Но сердце сжалось, как от крика внутри.

– По предварительной версии, к нападению могут быть причастны члены организованной группировки, ранее фигурировавшей в расследованиях. Их символ – этот самый знак. Связаны ли события между собой – выясняется.

Ведущая делала вид, что держит себя в руках. Но в её голосе была тревога. Мир застыл. Только слабое жужжание чего-то в стене нарушало тишину. Мой взгляд упал на рисунок. Всё совпало до деталей. Значит, это был не сон. Не солнечный удар. Я видел это заранее.

– …мама?..

Голос сломался.

– Папа?..

Никто не ответил. В груди будто что-то дрогнуло. Сердце застучало не так, как обычно. По телу прошла волна холода, а затем – огонь, будто изнутри что-то треснуло и стало вытекать наружу. Что-то, что давно было закрыто. И теперь… просыпалось. Я не помню, сколько времени прошло. Часы будто утонули во мне, растворились. Я сидел, уставившись в экран, пока он не ослепил меня кадрами – вспышка пламени, перевёрнутая машина. Номер. Цвет. Это была она.

Словно по щелчку – тишина. Такая громкая, что звенело в ушах. Мир за окном – будто под куполом. Я больше не мог сидеть. Больше не мог думать. Руки сами потянулись к велосипеду. Колени дрожали. Но я поехал. Уже темнело. Воздух был густым, будто его можно было резать ножом. Фонари казались прожекторами ада, выхватывающими из темноты обломки, людей в форме и рёв сирен. Я доехал до ограждения, бросил велик, увидел крововавый след, пробрался сквозь высокую траву. И тогда я увидел его.

Тело. Мужчина в маске. Всё лицо в крови, рука тянется к пистолету. Он ещё жив. Тянулся за пистолетом. Я застыл. Он посмотрел на меня – будто узнал. Больной, размытый взгляд.

Я не чувствовал ни рук, ни ног. Всё происходило будто сквозь стекло. Я наклонился. Пистолет был тяжёлым. Холодным. Почти чужим. Я поднял его.

– Зачем? – хрипло выдавил я. – Зачем вы убили их?..

И тогда услышал его.

"Убей."

Я вздрогнул. Это не был мой голос. Не был мой. Но он был во мне.

– Н-нет…

"Он заслужил. Он один из них. Он виновен."

Рука задрожала. Пальцы сжались. Я пытался отпустить. Не получалось. Я словно наблюдал за собой со стороны. Пистолет поднялся. Бандит попытался что-то сказать. Его губы едва двигались. Что-то вроде "Подожди…" – но я уже не слышал.

– Э… это… – я запнулся, задыхаясь. – …за маму. За папу. За Пипу…

Выстрел. Тело дёрнулось. Кровь на траве. На моих руках. На моей футболке. Я не чувствовал пальцев. Я… просто стоял.

– Зачем… – прошептал я. – Зачем я…?

"Ты сделал правильно. Ты защитил себя."

Голос исчез, как только я выбросил оружие в сторону. Оно с глухим звуком упало в грязь. Шаг. Второй. Я подошёл к машине. Почерневший металл, копоть, запах гари. Стёкла оплавлены. Где-то внутри была моя семья.

– Мама… Папа… Пипа… – прошептал я, хрипло, почти беззвучно.

И тогда кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулся. Женщина в форме – доктор. У неё были усталые глаза. Она что-то говорила – но я её не слышал. Мир снова стал тихим. Меня осматривала медсестра – холодными руками, тёплыми глазами. Что-то шептала себе под нос, проверяя пульс, глядя в мои глаза. Спросила имя. Я не ответил. Она замолчала. Потом подошёл мужчина в форме – полицейский. В руках у него был блокнот, на лице тревога.

– Ты… – он сглотнул. – Ты нашёл того человека? Там, в траве?

Я не ответил.

– Это… ты стрелял?

Я молчал. Не потому что не знал, что сказать. Просто не слышал. Их голоса были как приглушённые звуки под водой. Бесполезные.

– Мальчик в шоке, – сказала женщина, – он… он не до конца понимает, что произошло.

И правда. Я ничего не понимал. Всё было слишком громко. Слишком ярко. Слишком пусто. Позже приехала мама Мили. Её голос я узнал даже в этом какофоническом аду. Уверенный, чуть строгий, но с надломом. Она спорила с полицейскими, махала руками, что-то объясняла. Говорила, что заберёт меня. Что присмотрит. Что всё будет под контролем.

– Он просто ребёнок. Ему нужны люди, а не стены. Не камеры.

Не знаю, как, но она их убедила. Мили стояла позади, сжимая в руках плюшевого пса. Её лицо было в слезах, но она старалась не показывать. Подошла ко мне, тихо взяла за руку. Я не отдёрнул. Просто… позволил. Мы ехали домой в полной тишине. Снаружи машины проплывали как миражи. Мили держала меня за руку. Я почти не чувствовал этого. Наконец – остановка. Дом. Всё такое же – и в то же время уже никогда не будет таким же.

Я зашёл внутрь. Вымотан. Мама Мили что-то говорила – про ванну, про еду. Я кивнул, пошёл в ванную. Закрыл дверь. Остался один.

Умыться. Обычное действие. Просто ополоснуть лицо. Просто встретиться с отражением. Я поднял голову. И замер. Это был не я. В зеркале – кто-то другой. Мальчишка, но не тот, кого я знал. Волосы – больше не светлые. Они стали тёмными, с едва уловимым пепельным налётом, будто обуглены огнём. А глаза… мои голубые, живые глаза… исчезли. Вместо них – пепельные, выжженные. Пустые. Без искры. Без жизни.

"Теперь ты видишь," – услышал я голос. Уже знакомый. Хриплый. Холодный.

– Кто ты? – прошептал я.

Отражение чуть склонило голову. Как будто оно… изучало меня.

"Я – ты. Тот, кто не боится. Кто не забудет. Кто заставит платить."

– Нет… Я… Я не хочу больше…

"Ты уже начал. Помни, как это было. Ты направил пистолет. Ты нажал на спуск. А теперь ты хочешь отступить?"

Я сжал кулаки. Лицо дрожало. Сердце билось, но я чувствовал… холод.

– Я не… убийца…

"Ты – мстительный. И ты знаешь, что это не конец. Они всё ещё там. Где-то. Живые. Смеются. Празднуют. Ты позволишь?"

Молчание.

"Они должны ответить. За всё. За них. За тебя."

Я прижался к раковине. Всё внутри разрывалось. Один голос – кричал, звал назад. Другой – шептал: «вперёд».

– Нет… – выдохнул я. – Я… Эгросси…

"Нет," – произнёс отражение. – "Ты – Эго."

Утро.

Солнце пробивается сквозь жалюзи. Его полосы – как решётка. Я не спал. Глаза закрывались, тело просило отдыха, но внутри – треск, как будто всё здание моей личности рушится, кирпич за кирпичом. Я просто сидел в кровати, уставившись в пол. Дверь тихо скрипнула.

– Эги… – голос Мили, осторожный. Она заглянула в комнату, словно боялась меня потревожить.

Я поднял голову. Она улыбнулась. Неловко, неуверенно.

– Мам сказала, завтрак почти готов. Пойдёшь? Я кивнул. Без слов. Потому что если скажу хоть что-то – сорвусь. Мы прошли по коридору. В нос ударил запах еды – яичница, тосты, кофе. Приятный. Домашний. Ненавистный. Потому что это не мой дом. И это не мой завтрак. Моя семья сгорела. Моё детство – вместе с ним. За столом мама Мили что-то напевала себе под нос, словно старалась отвлечься. Она улыбнулась мне:

– Доброе утро, Эги. Как ты спал?

– Нормально, – солгал я.

Она поставила тарелку передо мной. Яичница. Хлеб. Сок. Я смотрел на еду, как на музейный экспонат. Чужой, ненужный.

– Ты можешь остаться у нас столько, сколько понадобится, – продолжила она. – Поговорим с психологом, поможем тебе… справиться.

Справиться, с чем? С пустотой? С голосом в голове? С тем, что я чувствовал облегчение, когда тот мужчина умер? Я взял вилку. Руки дрожали. Притворился, что ем. На вкус – ничего. Мили сидела напротив. Смотрела на меня, как будто пыталась заглянуть под кожу.

– Всё будет хорошо, – прошептала она.

Я поднял взгляд. Сильно. Прямо в глаза. И почти поверил ей. Но он уже шевелился внутри.

"Наивная девочка. Она не понимает. Они не понимают."

Я сжал челюсть. Схватил стакан. Сделал глоток. Сок был кислым.

– Я выйду, – бросил я и поднялся. Мама Мили что-то сказала вдогонку, но я уже не слышал. Вышел в сад. В лицо ударил холодный утренний ветер. Я сел на ступени крыльца. Уставился в небо. Тишина. Но не покой.

"Мы найдём их, Эги. Тех, кто сжёг твоих родителей. И когда найдём – ты уже не отступишь."

Я сжал кулаки. Земля под ногтями.

– Нет, я не стану убивать людей

"Они так же говорили?"

молчание. Где-то в глубине души – страх. Но поверх него – новая воля. Холодная. Чёткая. Сильная. Я не знал, кем я становлюсь. Но назад пути уже не было.

Я не сразу понял, что утро всё ещё продолжается.

Мили принесла плед, когда я сидел на крыльце. Молча накинула мне его на плечи и села рядом. Я слышал, как она дышит. Тихо. Ровно. Будто пыталась не спугнуть что-то внутри меня.

Я всё ещё не верил, что она – реальна. Что я – реальный.

– Хочешь… – она запнулась. – …хочешь, сходим в парк позже?

Я не ответил. Потому что не знал, кто из нас должен отвечать. Я – или он. Эго…Затаился. Смотрел моими глазами. Дышал моим дыханием. Но был где-то глубже. Под кожей. В венах. За зубами. И чем тише он был – тем больше я его чувствовал.

День тянулся, как разжеванная бумага. Ни звука, ни цвета, ни вкуса.

Я бродил по дому, как призрак. Комната Мили была слишком яркой. Книги, мягкие игрушки, раскраски. Всё чужое. Не для меня.

Иногда я ловил её взгляд. Тревожный. Осторожный. И слишком взрослый для её возраста. Она будто знала. Чувствовала, что что-то сломалось. Что я треснул. К вечеру я всё-таки вышел. Без спроса. Просто ушёл. Мили не остановила. Только посмотрела, как будто прощалась. Солнце садилось. Воздух был липкий, тяжёлый. Я шёл туда, где вчера всё закончилось – и началось. Место ограждено лентой. Остались следы шин, обгоревшая трава. Металлический запах ещё витал в воздухе. Ни души. Я остановился. Закрыл глаза. Вдохнул. И тогда он заговорил.

"Запоминай. Здесь началась правда."

– Что ты хочешь от меня?

"Ты и есть я. Мы не разные. Просто ты забыл."

– Забыл… что?

"Кто ты. Что ты видел. Что ты умеешь."

Я открыл глаза. На мгновение – мир стал… иначе устроен. Чёрные прожилки по земле. Пульсирующий ритм внутри бетонных плит. Воздух – будто живой. Как будто всё здесь – дышит. Шепчет.

– Что это?

"Это сила. То, что ты чувствуешь – не страх. Это пробуждение."

Я сглотнул. Сердце забилось чаще.

– Это неправильно…

"А смерть родителей была правильной?"

Горло сжалось. Я хотел закричать, но не мог.

"Ты видел всё заранее. Ты пытался предупредить. Ты не виноват. Но ты один знаешь. И ты – должен."

– Должен что?

"Найти тех, кто начал. Найти тех, кто наблюдает."

Я не понял этих слов. Но кожа покрылась мурашками.

Я почувствовал, как по позвоночнику пробежал холод. Больше – это уже не просто мои сны. Не просто галлюцинации. Что-то реальное начинает приближаться. Когда я вернулся, Мили ждала меня на крыльце. В руках – тетрадка и ручка.

– Я записывала всё, что могла вспомнить… – она протянула лист. – Про того мужчину. Про новости. Про символ. Ты говорил, ты… видел это заранее. Может, если мы сложим всё вместе…

Я взял бумагу. Почерк – аккуратный, с нервными линиями. Девочка с храбростью взрослого.

– Спасибо, – выдохнул я.

Она кивнула. И тихо добавила:

– Ты не один, Эги. Что бы ты ни думал. Даже если… кто-то внутри говорит обратное.

Я опустил взгляд. Бумага дрожала в руках. Потому что в этот момент – я почувствовал: он тоже услышал её слова. И он злился.

Ночью я снова не спал. Мили лежала в другой комнате, но я слышал, как она переворачивается, как поскрипывает матрас, как она дышит. Будто пыталась не заплакать. Или не разбудить меня. Может – оба сразу. Я не знал, сколько прошло времени. Минуты текли в темноте, как чернила по воде. Голова гудела, мысли неслись – как будто внутри кто-то шептал без остановки. А потом – тишина. Не снаружи, а внутри. И в этой тишине я вдруг услышал…

…её шаги. Мили. Она тихо открыла дверь в мою комнату. В руках – старый плед. На лице – неуверенность, испуг и решимость.

– Ты… ты не спишь? – прошептала она. Я покачал головой. Без слов.

– Можно… посижу рядом?

Я хотел сказать “нет”. Не потому что не хотел – а потому что боялся, что она увидит во мне не Эги.

Но я кивнул. Она подошла и аккуратно села рядом. Закуталась в плед. Некоторое время мы просто сидели. Тишина была не неловкой – она была нужной.

– Ты помнишь, – вдруг прошептала Мили, – как мы в детстве строили дом из подушек? У нас был свой “секретный штаб”. Только наш. Там всегда было безопасно. Я слабо улыбнулся. Помнил. Конечно. Подушки, покрывала, фонарик под потолком из простыни. И её рука, протянутая сквозь складки ткани.

– Там ты сказал, что если кто-то нас обидит – ты станешь героем и всех защитишь. Даже меня.

Я чуть опустил голову.

– А теперь… похож на монстра.

Мили посмотрела на меня. Прямо. Внимательно.

– Нет. Ты хотел быть героем. Герои не боится, да? Но сейчас ты боишься. Это значит ты ещё можешь им стать.

Я не выдержал. Губы задрожали. В груди – словно что-то сломалось снова, и боль вылилась наружу.

– Я не знаю, кто я, Мили… – прошептал я. – Я слышу голос. Он говорит – мстить. Убивать. Я чувствую, как он растёт внутри. Как будто… как будто я не один. И он сильнее меня. Она взяла мою руку. Тепло её ладони – почти обожгло.

– Тогда я буду твоим якорем. Если ты тонешь – я держу. Если ты теряешься – я зову. Я вылечу тебя… я не отступлю.

Я посмотрел на неё. В глаза. Карие. Тёплые. Наполненные страхом, но и верой. Такой, которую я давно не видел. Возможно – никогда.

– Почему?.. – выдохнул я. – Почему ты так со мной, я же убийца?

– Потому что это всё, что у тебя осталось. Я – твой друг. И если ты исчезнешь, если ты исчезнешь в себе – ты останешься там совсем один.

И в этот момент Эго зашевелился. Злобно. Он понимал, что она может помешать.

"Она не понимает твою боль"

"Она хочет остановить тебя"

В груди – что-то дрогнуло. Не холод. Не страх. А будто… капля тепла на раскалённом металле. Она не спасла меня. Но дала отсрочку. Пауза. Между тем, кем я был – и кем могу стать.

Мы так и заснули рядом. Я в первый раз за всё это время не чувствовал себя пустым. Просто тишина. Плечо рядом. Дыхание. Мили. Утро встретило нас сиреневым светом. Я открыл глаза – и она уже смотрела на меня.

– Эги… – тихо.

– Да?..

– Когда ты будешь готов… мы найдём их. Вместе.

Я не ответил сразу. Потому что теперь знал: если я пойду – она пойдёт со мной. И это пугало даже сильнее, чем голос внутри.

Школа встретила Эги тишиной. Но не той, что успокаивает, а той, что щекочет затылок, будто перед бурей. Он шёл по коридору, будто по льду. Все взгляды – скользили. Кто-то опускал глаза, кто-то шептался. Он больше не был просто одноклассником. Он был историей. Тем самым мальчиком. Тем, кто убил.

– Видел его глаза? – шептал кто-то за спиной.

– Его же посадить за решётку должны были. —

– Говорят, у него кровь на руках…

– Да он псих, сто процентов. Бедная Мили, дружила с таким.

И чем дальше – тем тише становилось вокруг. Он ещё не сел за парту, а уже ощущал, что стены смотрят. Что парты дышат. Что каждый его шаг будто оставляет грязный след. Эги молчал. Смотрел в пол. Но внутри – кричал Эго.

"Глупо. Ты снова молчишь."

"Посмотри на них. Эти насмешки, эти взгляды – ты хочешь это терпеть?"

"Хочешь быть куском мяса, на который показывают пальцем?"

"Или хочешь, чтобы заткнулись?"

Он снова пришёл. Громче, чем раньше. Точнее. Злее. Рядом. Внутри. Под кожей.

– О, он даже не здоровается! – выкрикнул кто-то в классе.

– Эй, Эгросси, а ты как родителей поджаривал? На медленном огне или сразу фаерболом? – Смех. Один, второй. Потом весь класс. Эги вздрогнул, руки сжались под партой, ногти впились в ладонь.

"Покажи им. Покажи, что ты не слаб."

– Заткнись… – выдохнул он, склонив голову.

"Нет. Ты. Заткнись. Я – это ты, Эги. Просто честнее."

Он вернулся домой поздно. Весь день прошёл как в тумане.

Мама Мили встретила его взглядом, полным тревоги, но ничего не сказала. Она пыталась. Но слова соскальзывали с Эги, как вода с камня. Он закрылся в комнате. Положил голову на колени. Сидел. Слушал дождь за окном.

"Ты должен стать сильнее Эги. Иначе они разорвут тебя. Размажут. Сотрут. Я могу помочь. Только разреши."

– Я не хочу быть монстром.

"А они уже сделали тебя им."

Прошло несколько недель. Насмешки стали тише, но не исчезли.

Они стали привычкой – как звонок, как смена учителя. Шёпот. Смех. Переглядывания. Слова: «убийца», «псих», «чудовище» – Стали его тенями. Эги привык… Но тело – нет. Разум – трещал. А Эго – ждал. И вот в один день…

– Эй, да он опять сидит, как овощ, – прошипел кто-то сзади,

– Слышь, Эгросси, а покажи, как ты того мужика убил. В замедленной съёмке! Смех. Смех, как плеть. Смех, как иглы в уши. И он обернулся. Резко. Парень, что смеялся – Вейрон. Староста, любимец учителей. Он подошёл ближе, ткнул пальцем в грудь:

– Что, слова забыл, псих?

Удар. Резкий. Кулак в лицо. Вейрон упал на пол, завыл. Класс замолчал. Учитель вскочил. Крики. Паника. А Эги… просто стоял. С кулаком, дрожащим от гнева и страха.

"Вот. Так. Теперь они почувствуют. Теперь – запомнят."

Позже. Сумерки. Крыльцо. Сидели на ступеньках.

– Он первый начал… – тихо сказал Эги, глядя вниз. – Я… Я не хотел, правда…

– Я знаю, – сказала Мили, рядом.

Она держала его руку. Крепко. Как якорь.

– Иногда ты должен защищать себя, Эги. Ты не плохой. Я видела, как ты уже это делал. Помнишь?

Он взглянул на неё.

В глазах – что-то дрогнуло.

– Я?.. Когда?

– Помнишь… тот день у старого сарая? Мне было тогда восемь.

Мальчишки подрезали мне косу и смеялись. Ты не дал им уйти. Ты сам плакал… но стоял между мной и ими. Тишина. Ветер. Эги вспомнил. Обрывками. Образы. Кровь на кулаке. Косички Мили. Плач.

– Ты защитил меня. Тогда. И сейчас ты защитил себя. Ты не монстр.

На следующий день всё было иначе. Тот, кого он ударил – Вейрон – пришёл не один. Три парня. Один больше другого. Они ждали у двери. Смотрели. Без слов. Эги понял сразу. Он хотел уйти. Но уже было поздно. Один из них схватил его за капюшон, другой толкнул. Третий ударил. Сначала в живот. Потом по лицу. Эго заговорил.

"Слабак. Не смог показать силу. Я же говорил. Ты ничего без меня."

Удары были глухими. Как удары по пустой бочке. Тело Эги опустилось к полу. В глазах плыло. Они снова смеялись.

Коридор звенел от топота кроссовок, сдавленных смешков и подначек. Эги встал, с опущенной головой, а перед ним – тот самый «герой класса». Любимец учителей, вечно ухмыляющийся подонок, который считал себя выше остальных. Сегодня он снова не смог удержаться.

– Гляньте, это ж тот, кто убил! – с фальшивым испугом крикнул он. – Убийца! Может, нам всем гроб заказать?

Смех. Сдавленные смешки, обострённые страхом. Эги стоял и молчал. Пальцы в кулаках дрожали.

"Снова молчишь? Вот и в этом твоя слабость," – шипел внутри Эго.

"Покажи им. Пусть узнают, кто ты есть на самом деле."

– Твоя мамочка сгорела, потому что не хотела с тобой жить, урод! – выплюнул мальчишка, шагнув ближе.

Эги поднимает голову. И в его глазах нет ни слёз, ни страха. Только пустота. Один удар – резкий, с хрустом. Второй – по лицу. Тот падает. Крики.

Кто-то вскрикивает «Что он делает?!»

Но Эги уже не слышит. Он на коленях, навис над ним. Руки словно действуют сами. Пальцы врезаются в глазницы. Хруст. Визг. Он орёт, захлёбывается собственной болью. Эги давит сильнее, рычит, как зверь.

"Вот. Вот он ты настоящий," – голос Эго становится сладким и тёплым. "Молодец, Эги."

Кровь бьёт фонтаном. Кто-то кричит. Кто-то сбегает. Учителя в шоке, не решаются подойти. Он вырывает один глаз, затем второй. Они остаются в его трясущихся ладонях…Тишина. Только визг раненого. А потом крик:

– Что ты сделал с моим сыном?! – это мать. Женщина врывается в класс, бросается к изуродованному телу.

– Он не дышит, он убил его! Этот псих его убил! Где были учителя?! Где были вы все?! – орёт она в истерике, держась за голову.