Полная версия
Зло, его сущность и происхождение
Тимофей Буткевич
Зло, его сущность и происхождение
© Марков А.В., составление, предисловие, комментарии, 2025
© Издательство АСТ, 2025
Священник Тимофей Буткевич и проблема зла
Проблема зла всегда была одной из самых сложных и дискуссионных в христианском богословии. Она относится сразу к нескольким проблемам: теодицеи (оправдания Бога перед лицом зла), природы греха, свободы воли и окончательного смысла существования человечества. Богословы предлагали различные интерпретации зла – от метафизических (Августин) до экзистенциальных (Тиллих) и социально-политических (теология освобождения).
В Ветхом Завете зло объясняется как следствие грехопадения (Быт. 3), когда непослушание Адама и Евы приводит к разрыву первоначального завета с Богом. Необходимость возобновления завета с Богом требовала особых усилий как вождей избранного народа, так и пророков. Пророки (например, Исаия, VIII–VII вв. до н. э.) видят зло в идолопоклонстве и социальной несправедливости, а Книга Иова (VI–V вв. до н. э.) ставит вопрос о страдании невинных, не давая однозначного ответа. В конце концов, зло понимается эсхатологически – зло коренится в действии духов зла (сатаны и бесов), человек своими индивидуальными усилиями не может преодолеть зло, но присутствие Бога вершит суд над злом. Искупительная жертва Христа в Новом Завете, Крест и Воскресение (1 Ин. 3:8) имеет в виду конечные судьбы человечества: грех остается всеобщим состоянием человечества (Рим. 5:12), но возможна жизнь во Христе и Духе, где грех становится немыслим. Духовный закон как закон свободы чужд злу как закону рабства.
Исходя из этой жизни в Духе раннехристианские богословы говорили о возможности полной победы над злом или вынесения зла за скобки. Ориген (ок. 185–253 гг.) разрабатывал идею апокатастасиса – всеобщего восстановления, где даже злые духи могут быть спасены. Григорий Нисский (ок. 335–394 гг.) рассматривал зло как отсутствие блага, и вслед за Оригеном говорил о возможности окончательного восстановления творения, творческого созидания в Духе, которое не оставляет места для зла. Августин (354–430 гг.) в полемике с манихеями, учившими о неизбывности зла, утверждал, что зло – это не субстанция, а privatio boni (отсутствие добра).
В средневековой схоластике Фома Аквинский (1225–1274) развивал августиновскую концепцию зла как отсутствие добра, но добавлял, что Бог допускает зло ради большего блага, ради того, чтобы добро восторжествовало и в индивидуальной, и в социальной жизни. Дунс Скот (1266–1308) делал акцент не на благе, а на свободном выборе, и подчеркивал, что зло существует в силу человеческой свободы, без которой невозможна подлинная любовь к Богу; и оно есть испытание для человеческой свободы.
На основе этих интуиций Готфрид Лейбниц (1646–1716) создал трактат «Теодицея» (1710). В нем философ утверждал, что зло имеет прежде всего познавательную природу: оно необходимо для контраста, чтобы добро было узнаваемо. Человек узнает свою свободу, выбирая между добром и злом. В конце концов, человек узнает и Божий замысел о себе как о свободном человеке, и тем самым способствует осуществлению Божьего замысла. Злодейство для Лейбница было одновременно индивидуальной и социальной проблемой, поэтому борьба со злом требовала системных усилий, одновременно познавательных и организационных.
В ХХ веке к проблеме зла по-новому стала относиться протестантская диалектическая теология, соединившая богословский анализ человеческой личности с социологией добра и зла. Карл Барт (1886–1968) в «Церковной догматике» (1932–1967) описывает зло как das Nichtige – небытие, ничтожество, ничтойность, которое противостоит Божьему творению. Но в Иисусе Христе Бог уже одержал победу над злом, и христиане призваны участвовать в этой борьбе. Пауль Тиллих (1886–1965) понимает зло как экзистенциальное отчуждение. В «Систематическом богословии» (1951–1963) он находит зло в трех формах: онтологическое зло (тревога из-за смертности человека и конечности всего сотворенного); моральное зло (грех как разрыв с Богом, предательство человеком Бога), социальное зло (структуры подавления и угнетения, например, нищета). Спасение, по Тиллиху, – это преодоление отчуждения через «новое бытие» во Христе, в котором нет места всем трем видам зла.
Рудольф Бультман (1884–1976) в своей программной работе «Новый Завет и мифология» (1941) предложил радикальный проект демифологизации христианского послания. Бультман утверждал, что библейские образы зла (сатана, демоны) являются мифологическими выражениями экзистенциальной реальности человеческого самоотчуждения, того, что человек не живет в мире с собой, а в мире с собой он может быть только во Христе. Его герменевтический метод, вдохновленный Мартином Хайдеггером, стремился раскрыть экзистенциальное ядро евангельской вести, освободив ее от устаревшей космологии. Для Бультмана подлинное зло – это жизнь «по плоти», отказ от подлинного существования в вере. Его концепция «керигматического богословия», понимание богословия не как статических положений, а как динамического сообщения, обращенного к конкретным слушателям, оказала огромное влияние на протестантскую мысль XX века.
Экзистенциально-диалектическому пониманию борьбы добра и зла были близки многие русские религиозные философы, прежде всего, автор новой «теодицеи» «Столп и утверждение Истины» (1914) о. Павел Флоренский. Скажем только об одном из них. Семен Людвигович Франк (1877–1950), один из виднейших представителей русской религиозной философии, рассматривал проблему зла через призму метафизики всеединства и христианского персонализма. Франк, вслед за Блаженным Августином, отвергал представление о зле как самостоятельной субстанции. В работе «Непостижимое» (1939) он утверждал, что зло – это отсутствие или искажение добра, возникающее из-за разрыва связи с абсолютным бытием (Богом). Оно не имеет собственной онтологической основы, а существует лишь как паразит на теле добра, подобно тому как тьма – это отсутствие света. Но зло, не имея собственной сущности, имеет метафизическое измерение.
В книге «Реальность и человек» (1949) Франк подчеркивал, что корень зла – в злоупотреблении свободой, дарованной человеку. Однако, в отличие от чисто моралистических трактовок, он видел в зле глубинный метафизический сбой: человек, будучи частью Божественного всеединства, стремится к абсолютному добру, но в падшем состоянии подменяет его ложными целями (гордыней, эгоизмом). Это приводит к разрушению гармонии между Творцом и творением, что проявляется в страдании, смерти и социальных катастрофах. Франк отвергал дуалистические концепции (манихейство, гностицизм), где зло и добро вечно противостоят. В отличие от гения всеединства Вл. Соловьева, который в «Трех разговорах» допускал апокалиптическое торжество зла перед концом истории, Франк был менее пессимистичен, акцентируя победу Божественной любви как глубинное содержание исторического и экзистенциального опыта.
Аналитическая философия предложила собственный вариант теодицеи. Алвин Плантинга (р. 1932) в книге «Бог, свобода и зло» (1974) говорит, что Бог допустил зло, потому что свобода требует возможности выбора. При этом он отмечает, что даже если логически зло совместимо с Богом, его масштабы остаются вызовом для веры. В конце концов, согласно Плантинге, зло возвращает нас к действительности, требуя действовать здесь и сейчас, не в воображаемом мире, а в реальном.
В православном богословии ХХ века проблема зла оказалась также тесно связана с социологией, но социологией евхаристии как литургического собрания, противостоящего смерти и злу. Митрополит Иоанн Зизиулас (1931–2023), один из ведущих православных богословов XX–XXI веков, в своем главном труде «Бытие как общение» (1985) разрабатывал экклезиологию, основанную на модели Троицы, вдохновляясь идеями русских философов А.С. Хомякова, Н.Ф. Федорова, П.А. Флоренского. Он понимал зло как фундаментальное разрушение межличностных отношений, ведущее к экзистенциальному одиночеству и смерти. По Зизиуласу, подлинное преодоление зла происходит в евхаристическом собрании – там, где восстанавливается подлинное общение между людьми и Богом. Его эсхатология подчеркивает, что Церковь уже сейчас есть предвкушение Царства Божия, где зло окончательно будет побеждено.
Христос Яннарас (1935–2024), выдающийся греческий философ и богослов, в своих многочисленных трудах предлагал радикально новое прочтение проблемы зла. Для Яннараса зло – это отвержение любви как фундаментального принципа бытия, ведущее к онтологическому распаду личности. В противовес западной традиции, акцентирующей волю, он развивал «эротическую» («влюбленную») концепцию свободы как дара себя другому. Его критика современной цивилизации как «цивилизации смерти» основывалась на анализе тоталитарных идеологий XX века и общества потребления как вариантов зла.
Социологическое понимание зла создало и левую теологию в Латинской Америке. Основоположник латиноамериканской социальной теологии Густаво Гутьеррес (1928–2024) в своей программной работе «Теология освобождения» (1971) радикально переосмыслил понятие греха, понимая его прежде всего как социальную несправедливость. Для Гутьерреса подлинное зло воплощается в структурах экономического угнетения, которые он анализировал инструментами марксистского классового анализа. Его знаменитый тезис «предпочтительной опции за бедных» сделался нравственным императивом для целого поколения латиноамериканских христиан.
Бразильский теолог Леонардо Бофф (1938–2024) в работах «Церквегенетика» (1977) и «Крик земли и крик бедных» (1995) развивал синтез теологии освобождения и экологической этики. Он утверждал, что эксплуатация природы и угнетение бедных суть две стороны одного греха – отвержения целостности творения. Его концепция «интегрального освобождения» включала не только социально-политическое, но и экологическое измерение, предвосхищая современную экотеологию. Тимоти Мортон (р. 1968) в недавней книге «Ад» (2024) утверждает, что человечество создает экологический «ад» через климатический кризис. Его «темная экология» отвергает оптимистические сценарии спасения, предлагая вместо этого «солидарность с ужасом» как форму сопротивления индивидуальному и социальному злу.
Одна из основательниц христианского феминизма, Розмари Рэдфорд Рютер (1936–2022), в трудах «Сексизм и разговор о Боге» (1983) и «Гея и Бог» (1992) разрабатывала системную критику патриархальных структур как формы институализированного зла. Она показывала, как традиционная теология часто служила оправданию угнетения женщин. Рютер предлагала переосмыслить христианские символы через призму женского опыта, видя в экофеминизме путь к преодолению двойного угнетения – природы и женщин. Элизабет Джонсон (р. 1941) в своем знаменитом труде «Она, кто есть» (1992) утверждала, что исключительно мужские образы Бога в христианстве способствуют духовному насилию над женщинами. Ее концепция «Бога как тайны» предлагает говорить о Боге и в мужском и в женском роде, чтобы преодолеть стереотипы мужского господства ради Тайны спасения.
Так современное богословие расширяет понимание зла, включая в него экологические и социальные аспекты. Если раньше зло рассматривалось преимущественно в метафизических категориях, то теперь оно анализируется как системное явление. Этот сдвиг отражает вызовы, с которыми столкнулся уже священник Тимофей Буткевич.
Тимофей Иванович Буткевич (1854–1925) был одним из крупнейших богословов своего времени. Он родился в селе Большая Рогозянка Харьковской губернии в семье священника. Его предки также служили в духовном звании: дед был дьячком, прадед – священником. В 1869 году он окончил Харьковское духовное училище, в 1875 – Харьковскую духовную семинарию, а в 1879 – Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Он относился к тем представителям белого духовенства, которые стремились соединить служение, проповедь, научную работу и общественную деятельность. Это особый тип неутомимых людей (у о. Тимофея было 9 детей), организующих вокруг себя солидарных их мысли и жизни людей, видящих и в учениках, и слушателях проповедей ответственно мыслящих соработников. 6 ноября 1878 года Буткевич был рукоположен в священники и служил в Троицкой церкви слободы Беловодская, а с 1880 года – в Покровском соборе Старобельска. В 1882 году он прибыл в Харьков, где стал священником Иоанно-Усекновенской кладбищенской церкви. С 1883 года о. Тимофей – председатель Совета Харьковского епархиального женского училища. С 1884 года – законоучитель Мариинской женской гимназии, клирик харьковского Успенского собора, с 1891 года – его ключарь.
В 1884 году Тимофей Буткевич защитил магистерскую диссертацию – книгу «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа» (1883, 2-е изд. 1887), в которой опровергал взгляды западных критиков (Д. Штрауса, Э. Ренана) на евангельскую историю и выступал как источниковед. Основной его тезис – Церковь есть лучший из возможных социальных институтов, поэтому церковное предание всегда достовернее и содержательнее любых исторических реконструкций, опирающихся на опыт других социальных институтов (государство, партия, университет). В 1893 году он возведен в сан протоиерея, а с 1894 года – профессор богословия Харьковского университета и настоятель университетской церкви. В 1903 году защитил докторскую диссертацию – фундаментальный труд «Религия, ее сущность и происхождение» (1902–1904), где анализировал философские гипотезы о религии от Античности до XIX века.
С 1908 года Тимофей Буткевич – член Синодальной комиссии по сектантским делам, участник предсоборных совещаний. Итогом его работы на этом посту стал труд «Обзор русских сект и их толков» (1910) – в нем он предложил типологию сект, разделив их на «мистические» (то есть экстатические движения, восходящие к гностицизму раннехристианских времен, такие как хлысты и скопцы) и «рационалистические» (русские протестанты от штундистов до молокан). Обзоры он строил на основании не столько наблюдений, сколько докладов и собранных материалов, и по одной схеме – основатель секты (указывалось на его пробелы в богословских знаниях и действительные или мнимые нравственные изъяны), учение секты, реконструируемое из письменных и устных источников, повседневная жизнь секты, причины ее привлекательности для адептов. Тимофей Буткевич по сути рассмотрел секту как социальный институт, основанный на чрезмерном доверии и определенных невротических реакциях адептов; противоречия, языковые изобретения и искания в сектах его не интересовали, и этим он отличался от любознательных писателей Серебряного века.
Интересуясь современной наукой, о. Тимофей больше уделял внимания психологии и психопатологии, чем социологии. Замечательно, что будучи редактором «Церковного вестника», после Февральской революции он резко обрушился на Николая II и Г.Е. Распутина, обвинив их в привнесении сектантского духа в Церковь и политику: Распутина он считал типичным основателем секты и психопатом, а Николая II – человеком, не способным взвешенно выслушивать все точки зрения, и потому некритично отнесшимся к Распутину. При этом Тимофей Буткевич до смерти был убежденным монархистом, сторонником подавления студенческих левых движений, неприязненно относившимся к старообрядчеству, – он видел в низовых начинаниях опасность партийности и влияния неформальных лидеров, и иногда эта неприязнь становилась чрезмерной. Левым движениям он противопоставлял проповедь, считая, что белое духовенство должно чаще выступать публично и тем самым создавать надпартийное согласие во всей стране. Свои многочисленные книги он тоже считал публичными выступлениями, обращенными ко всему народу. Он спорил и с Василием Розановым и другими деятелями русского Серебряного века.
Книга «Зло, его сущность и происхождение» (1897) – наиболее подробное на русском языке богословское осмысление проблемы зла. Тимофей Буткевич рассматривает зло не только как моральную категорию, но и как метафизическую проблему, исследуя его корни в свободе человеческой воли и в грехопадении. Он критикует пантеистические и дуалистические концепции (манихейство), утверждая, что зло не является самостоятельной сущностью, а возникает из злоупотребления свободой, дарованной Богом.
Актуальность этой работы в конце XIX века была обязана распространению материалистических и пессимистических учений (Шопенгауэр, Гартман), которые видели в мире изначальную дисгармонию или даже господство злого начала. Буткевич, опираясь на святоотеческую традицию, доказывает, что зло – это искажение добра, а не его антипод, и что конечная победа над ним возможна только через спасение во Христе. Спасение он понимал как радикальное изменение образа жизни, исповедание этой перемены жизни перед другими. Отец Тимофей не разделял праведной в моральном смысле жизни и готовности к мученичеству.
Труд вызвал споры среди богословов, в переписке и устных академических дискуссиях. Некоторые коллеги упрекнули Буткевича в том, что он заменяет моральные вопросы метафизическими, не рассматривает конкретных проявлений зла в частном поведении отдельных людей. Не все были согласны с его оптимизмом: отвергая многие философские системы как слишком оптимистические, Буткевич все же настаивал на том, что природа человеческая невинна, что грех Адама – это не порча человеческой природы в смысле заражения, но волевое решение, которое и вводит смерть в мир, дает смерти собственную волю останавливать разгул зла. Первородный грех – это опыт согласия со злом, который есть у всякого рожденного, даже не совершившего никакого личного зла, и только Таинства освобождают человека от этого согласия с собой и собственным прошлым, возводя к согласию с Богом. Буткевич справедливо отказывался от ряда упрощенных богословских представлений в пользу социологического анализа грехопадения и говорил, что Адам мог бы пасть и без всякого искушения дьяволом, – просто потому, что кроме общения разумов есть общение воль, и воля Адама могла бы совпасть с волей дьявола без всякого разговора с дьяволом.
Зло для Буткевича – определенная рутинная социальная практика, которая может быть ограничена лишь смертью, а Христос искупил грех Адама тем, что показал границы смерти, что она не всевластна. Для богословов, более склонных к моральному, а не к социальному толкованию библейских событий, эти выводы казались поспешными и даже общественно-публицистически звучащими. Ход полемики отражен в брошюре Буткевича «Как иногда присуждаются ученые степени в наших Духовных Академиях» (1909). Однако именно эта дискуссия подчеркнула значимость работы: интеллектуальный ответ богослова на философские вызовы предвосхитил социологический поворот в мировом богословии ХХ – XXI века.
Готовя текст работы, мы привели его к нормам современной орфографии и пунктуации, сохранив авторскую орфографию или специфические грамматические формы только там, где это несомненная часть работы автора над стилем. Переводы иноязычных выражений и необходимые вставки мы даем в квадратных скобках, в комментариях указываем прежде всего, насколько мысль Тимофея Буткевича соотносится с современным состоянием историко-философской науки. Это позволяет и лучше узнать историю философии, и понять особенности аргументации и позиции автора, который бывает иногда слишком увлеченным каким-то аргументом или контраргументом, но всегда основателен в своих построениях.
Александр Марков
профессор РГГУ
7 июня 2025 г.
I. Универсальность зла в мире, понятие о нем
Что в этом мире зло есть явление всеобщее и универсальное – это положение, столь очевидное само по себе, по-видимому, даже не нуждается ни в каких особенных доказательствах. С фактом существования зла в мире каждому невольно приходится считаться: болезни, скорби, нравственные и физические страдания, смерть близких сердцу родных и друзей, враждебность со стороны тех, кому сделано добро, или оказана помощь, разочарование в надеждах, ожиданиях и дружбе, воровство, убийства, несчастия на море и железнодорожном пути – все это – явления нежелательные, но, к сожалению, почти ежедневные и повсеместные. Не мы одни и не в наше время, но все люди и во все времена, насколько помнит история человечества, испытывали на себе всю тяжесть господствующего в мире зла и страдания.
«Весь мир во зле лежит», – говорит святой апостол Иоанн Богослов в своем первом соборном послании (1 Ин. 5:19). И кто станет отвергать эту истину? Конечно, можно спорить (и спорят) о том, откуда происходит существующее в мире зло, как нужно смотреть на него, в чем должно полагать его сущность и какими средствами следует (и следует ли) бороться с ним; но самый факт существования зла в мире и его всеобщее распространение, очевидно, не может подлежать никакому сомнению. Божественное Откровение, наука, общественная жизнь и ежедневный опыт одинаково подтверждают его. Богословы и философы, все духовные и светские писатели, христианские отшельники и индийские факиры, государственные деятели, законодатели и администраторы не только не отвергают факта универсального господства зла в мире и его всеобщего распространения, но борьбе с ним нередко посвящают все свои силы, вследствие чего с большим или меньшим вниманием относятся к его изучению, желая выяснить его сущность, указать действительный источник его происхождения, определить его смысл в общем течении мировой жизни и таким образом найти надежные средства для борьбы с ним и побеждения его, если уже нельзя, как говорят, «вырвать зло с корнем».
Факир – последователь суфизма, исламского мистического учения в Индии, то же, что дервиш в арабском мире. Факиры вели жизнь странников, отсюда переносное значение бродячего артиста.
Факт универсальности господствующего в мире зла, раскрытие его сущности, указание источника, из которого оно происходит, и средств, какими могут располагать люди для того, чтобы бороться с ним и победить его, – вот что, можно сказать, составляет главное и основное содержание всех книг Священного Писания как Ветхого, так и Нового Завета. И какою скорбною и мрачною представляется жизнь мира и в особенности жизнь людей вследствие господства в ней зла, например в Псалтыри, Книге Иова, писаниях Соломона, в Книге премудрости Иисуса сына Сирахова, в Евангелиях, апостольских посланиях и Апокалипсисе. Давид почти в каждом псалме указывает на скорби, угнетения, бедствия, страдания, козни врагов, беззаконие грешников и всеобщее развращение современников, не находя ни одного человека, делающего «благостыню». Соломон, изучив жизнь во всех ее проявлениях и пораженный господствующим в мире злом и его страшными размерами, готов даже предпочесть бытию совершенное небытие. «Видел я, – говорит он (Еккл. 4:1–3) – всякие угнетения, какие делаются под солнцем… И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее тех и других тот, кто еще не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солнцем». Он, изведав жизнь опытом при наилучших условиях, указывает, однако же, зло даже в том, в чем люди легкомысленные надеются найти не только добро, но и благо – земное счастье: в чувственных удовольствиях и пиршествах, красивых женщинах, успехах в делах, высоком общественном положении, в богатстве и даже мудрости. Премудрый сын Сирахов столь же мрачными красками описывает человеческую жизнь, в которой господствует беспредельное зло и проклятие. «Много трудов, – говорит он (Сир. 40:1–9), – предназначено каждому человеку, и тяжело иго на сынах Адама, со дня исхода из чрева матери их до дня возвращения к матери всех. Мысль об ожидаемом и день смерти производят в них размышления и страх сердца. От сидящего на славном престоле и до поверженного на земле и во прахе, от носящего порфиру и венец и до одетого в рубище – у всякого досада и ревность, и смущение и беспокойство, и страх смерти и негодование… Это бывает со всякой плотью, от человека и до скота: смерть, убийство, ссора, меч, бедствия, голод сокрушение и удары». «Когда вы рождаетесь, – говорит он в другом месте (Сир. 41:12), – то рождаетесь на проклятие, и когда умираете, то получаете в удел свой проклятие».
По учению новозаветных писателей, мир не только во зле лежит, но и является неиссякаемым источником всякого рода зла и вражды к Богу: от него происходят многоразличные искушения, соблазны, грехи и преступления. Сам Спаситель противопоставлял мир Царству Божию, благодати и истине. Мир, по учению Спасителя (Ин. 14:17), не может даже принять Духа истины, потому что он не видит Его и не знает Его. «Люди возлюбили более тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 3:19), и Господь свидетельствовал о мире «что дела его злы» (Ин. 7:7). Мир возненавидел Сына Божия и Его апостолов, которых убивая, думал еще, что он тем служит Богу (Ин. 16:2). Также учили о мире и апостолы – особенно Иоанн и Павел.
