Её ванильное лето

– Ты уверена, что здесь есть ягоды? По-моему, мы вряд ли их наберем! Я что-то и черничника не заметил, пока мы шли. Ты точно знаешь куда идешь?

Лигорская промолчала в ответ. Нет, она ничего не знала и ни в чем не была уверена, но теперь – слава тебе Господи! – на кочках кое-где стали попадаться кусты черники, да и брусники тоже. Не так много, конечно, но это не важно. Девушка облегченно вздохнула и, приободрившись этим, пошла быстрее.

– Стой! – крикнул вдруг Вадим и, грубо схватив ее за руку, потянул назад.

Маша испуганно вскрикнула и вздрогнула.

– Ты больной? – тут же набросилась она на мужчину. – Ты чего орешь? Чего хватаешь? Ты меня сюда зачем притащил? За черникой? Ну так и собирай свою чернику! Видишь, вон там есть ягоды!

– Там болото!

– Так нам оно и нужно!

– Слушай, я все никак не пойму: ты недалекая или прикидываешься? Там самая настоящая трясина! Плевать на ягоды! Мы идем обратно. Дорогу помнишь? Ясно, ты ее и не знала! Нет, ну надо же так повестись, а?

– Я что-то не поняла, ты что себе позволяешь? Сам ты недалекий! Завел меня неизвестно куда! Я изначально говорила: не могу идти за ягодами, спать хочу. Так нет, приспичило тебе! А теперь из-за тебя…

– Ага, значит, во всем я виноват! Слушай, ну и зараза же ты!

– Что-о-о? – возмущенно протянула девушка. – Не смей меня оскорблять, понял?

– Слушай меня сюда: ты сейчас умолкаешь и идешь шаг в шаг за мной! Ясно?

– Конечно нет! С какой такой стати? Кто ты вообще такой, чтобы мне указывать?

Сафронов резко обернулся и, ни слова не говоря, прижал ее к дереву. Мужчина больше не улыбался. Губы были плотно сжаты, уголки угрожающе опущены, а глаза смотрели зло и холодно.

– Радость моя, ты сегодня договоришься! Я не намерен повторять дважды. И выпендреж твой терпеть тоже не буду. Как-то не впечатляют меня твои детские закидоны. Короче, ты делаешь то, что я говорю, и при этом не произносишь ни слова! Иначе ты останешься здесь одна. Можешь потом сколько угодно важничать и задирать нос перед медведями!

Машка, несколько опешив, не нашлась что ответить. Она смотрела на Сафронова широко распахнутыми глазами и хлопала ресницами, прикидывая в уме, действительно ли способен он бросить ее одну в лесу, или это всего лишь угрозы. Реально взвесив собственные шансы и возможность выбраться из леса без посторонней помощи, девушка кивнула. Вадим чуть отодвинулся и едва заметно улыбнулся.

– Глаза у тебя как у кошки, хитрой и наглой, – заявил он. – Идем!

Они долго блуждали по лесу. Вадим ругался, Машка благоразумно молчала.

Солнце поднялось высоко, в лесу стало жарко и душно. Машка, плетясь за Сафроновым, время от времени поднимала голову к верхушкам деревьев, пытаясь рассмотреть просветы, и напрягала слух в надежде услышать звук проезжающих машин или людские голоса. Но вокруг только щебетали птицы, кукушка отсчитывала кому-то лета, порхали бабочки от цветка к цветку, копошились в траве насекомые, жужжали пчелы и далеко, где-то в глубине чащи, подавали звуки невидимые лесные звери. То и дело Машка вздрагивала и озиралась, заслышав где-то рядом хруст ветки, оглядывалась назад, ожидая появления лося или диких кабанов. Благо Сафронов, который шел впереди, не видел в эти мгновения ее лица. Он вообще ни разу не обернулся, уверенный в том, что она идет за ним. А ей не раз хотелось, преодолев расстояние в несколько шагов, обеими руками вцепиться в его ладонь и не отпускать.

Машка жутко устала. Ноги заплетались. Хотелось есть, пить и спать. Да просто посидеть и отдохнуть она была бы рада. Но Вадим все шел и шел, как будто знал куда идти (в чем Маша очень сомневалась), и останавливаться, видимо, не планировал.

– Все, я больше не могу! – наконец произнесла девушка и села под березой. – Лес не может быть таким бесконечным! Сколько можно блуждать? Почему мы никого не встретили?

– Машка, перестань! – мужчина остановился и обернулся. – Поднимайся, и пойдем! Ты права: лес не бесконечен, и мы обязательно выберемся. Послушай, подумай хотя бы о бабуле. У нее слабое здоровье, и она наверняка уже волнуется!

Машка лишь покачала головой.

– Я уже и шага ступить не могу! Я пить хочу, и ноги не идут! А что, если мы вообще из леса не выберемся? Ты слышал, как ветки хрустели? Здесь ведь звери дикие бродят! А вдруг волки? – в голосе Лигорской отчетливо звучали нотки отчаяния. – Я не хочу здесь умирать с тобой!

– Ну, знаешь ли, мне такая перспектива тоже не улыбается! – парировал мужчина. – Вставай! Давай-давай! Вот, – он подошел к Машке и, наклонившись, протянул ей свою руку, – если тебе это хоть сколько-нибудь поможет.

С минуту Лигорская, раздумывая, стояла и смотрела то на Сафронова, то на его протянутую ладонь – широкую, сильную, с длинными пальцами. Потом, как будто решившись, протянула ему свою – маленькую и нежную. Он сжал ее руку, и на секунду взгляды их встретились. Уголок его губ дернулся в улыбке. Впрочем, мужчина почти сразу отвернулся, и они снова двинулись в путь.

Машка то и дело спотыкалась, и каждый раз его рука служила ей надежной опорой, не давая упасть, поддерживая и безмолвно подбадривая. Скоро лес действительно поредел, а впереди завиднелись просветы. Они вышли и оказались среди луговых трав, чуть левее деревенских огородов. Оказывается, они сделали основательный круг, блуждая по лесу не один час.

– О Господи, мы дома! – радостно воскликнула Машка, как только поняла, что деревня перед ней не какая-нибудь другая и чужая, а ее родное Васильково. – Господи, спасибо! – вырвав свою руку, девушка в порыве чувств перекрестилась, как всегда, все перепутав, и без оглядки, не разбирая дороги, бросилась бежать. Сафронов лишь рассмеялся, глядя ей вслед.

А Машка – откуда только силы взялись! – бежала, раскинув руки в стороны, не видя ничего и никого вокруг, и только две старые груши, что росли у бабушки на огороде и составляли весь их сад, служили ей ориентиром. Она даже не чувствовала струившихся по щекам слез, а между тем они катились и катились.

Огород, двор и сени остались позади. Машка распахнула дверь в дом и остановилась. Внутри царила тишина, и ничего, кроме прерывистого дыхания девушки, ее не нарушало. Лигорская прошлась по дому и снова отправилась во двор.

– Бабушка! – позвала она, но ответа не последовало. Девушка заглянула в сарай и курятник, но все напрасно. Бабы Антоли нигде не наблюдалось. Дом был не заперт, и Маша полагала, что бабуля где-то недалеко. Может, у соседей? Она вышла на улицу и остановилась посреди дорожки. И в самом деле увидела бабушку. Та шла по тропке со стороны деревни. Баба Антоля ступала очень медленно, опустив голову, то и дело вытирая глаза кончиком платка. Палочка, на которую она опиралась, сильнее, чем обычно, стучала по асфальту, выдавая ее состояние. До Машки донеслись неразборчивые слова. Старушка что-то бормотала себе под нос.

Сзади раздались легкие шаги, и девушка растерянно обернулась. Сафронов подошел к забору и оперся о невысокий штакетник. Он улыбался, посматривая чуть из-подо лба то на ее растерянное лицо, то на приближающуюся бабу Антолю.

– Сдается мне, моя хорошая, ты переполошила всю деревню! – заметил он.

– Твоими стараниями! – огрызнулась Машка и, отвернувшись, пошла навстречу бабушке. Преодолев последние несколько шагов, она порывисто обняла старушку.

– Унучачка мая! А дзе ж ты была? А хіба ж так можна? – заголосила баба Антоля. В слезах она покрывала Машино лицо поцелуями, сжимала ее ладони, целуя и их. – Як жа я перапужалася… Мы ж ужо ўсю вёску на ногі паднялі! Андрэйка ўранні прыйшоў і папытаў пра цябе! А я думала, ты спіш, і не глянула. Я пайшла, а цябе няма, і бачна, што не лажылася… Я думала, памру на месцы! Пайшла на вёску, папытала дзевак бабы Доркі, да Манькі зайшла. Ніхто цябе не бачыў… Андрэйка з хлопцамі ўсё кругом аблазіў! Няма цябе, прапала, як скрозь зямлю правалілася… – причитала старушка сквозь слезы, не отпуская Машку.

– Вот придурки! – пробормотала девушка. – Бабуль, мы же с Сафроновым за ягодами пошли. Заблудились, ягод не набрали и кружили по лесу, пока вышли. Но ведь… – высвободившись из объятий старушки, Маша подхватила ее под ручку и проводила до лавочки, на которую и усадила.

– А чаму ж ты мне не сказала, што па ягады пойдзеш? – спросила баба Антоля.

– То есть как не сказала? Но… – девушка, совершенно запутавшись, обернулась к Сафронову. Он улыбнулся, а она грозно сдвинула брови. Что все это значит?

В голове была каша, ноги гудели, желудок сводило от голода, да и глаза болели от напряжения. Голова не была способна соображать. Потом Маша обязательно задаст Сафронову парочку вопросов, и ему придется ответить!

– Чаго я толькі, унучачка мая, не перадумала за гэты час! А калі б што здарылася з табой? Як бы я тады матцы тваёй у вочы глядзела? Тады б адразу трэба было рукі на сябе налажыць…

– Бабуль, ну что ты такое говоришь?! Ну сама подумай, что со мной здесь может случиться?

– Ой, мая ўнучачка, хто яго ведае, што тут робіцца! Увосень, калі ночы цёмныя, хоць вока выкалі, машыны здаровыя ездзяць! Чаго ім тут па ночы ездзіць? Што ім трэба тут? А во ў гэту весну, у сакавіку яшчэ, устала я Каціка на двор выпусціць, а тут бачу: у акне цень нейкі прамільгнуў… А снег яшчэ быў, добра відаць было! Ці будуць добрыя людзі цягацца па чужых дварах? Не, гэта нейкіх нелюдзяў сіла нячыстая насіла! – вытирая слезы, непрырывно струящиеся по морщинистым щекам, рассказывала бабушка.

А у Машки мороз пробежал по коже. Как-то совершенно некстати вспомнились сегодняшняя ночь и человек, кравшийся к развалинам фермы. Вдруг стало неспокойно и тревожно. Что происходит в этой Богом забытой деревне? А главное, кому и что здесь могло понадобиться? Определенно, следует рассказать обо всем ребятам и вместе с ними сходить к развалинам! Хотя нет, лучше их не втягивать во все это. Зная своих друзей, Машка могла предположить, какую разведывательную деятельность они способны развернуть в деревне. А потом еще нарвутся на неприятности. Лучше самой, но только не сегодня, ведь сейчас она вообще ни о чем думать не могла. Потерев лицо ладонями, Маша попыталась сосредоточиться на том, что говорила бабушка.

– Машуня, я калі ў Манькі была, яна казала, што госці сёння прыедуць да нас вячэрнім аўтобусам!

– Какие гости? – уныло спросила девушка.

– Матка з Волькай, баба Надзя з Наташкай, дзеўкі іхнія! – стала перечислять бабуля. – А бацька твой пазней прыедзе.

– А чего они сегодня приедут? До юбилея твоего еще столько дней!

– Дык яны хочуць па ягады схадзіць! Баяцца, каб чарніцы не адышлі. Ты ж бачыш, спёка якая стаіць!

– Бабуль, я пойду посплю, ладно? Не могу сидеть, глаза слипаются.

– Ідзі-ідзі, мая ўнучачка! Канешне ідзі. Толькі мо спачатку перакусі чаго… Я там блінцы спякла…

– Потом! – ответила девушка, поднимаясь с лавочки.

Вадим уже ушел, но сейчас Машке было не до него. Даже родственники, приезд которых отнюдь не радовал, а, более того, обещал массу неприятных моментов, отошел на второй план. По дороге к кровати девушка все же стащила со стола блинчик и почти целиком запихала его в рот. Есть хотелось, но она боялась уснуть над тарелкой.

Последним, о чем Машка подумала, когда голова коснулась подушки, а глаза закрылись, был Сафронов. За сегодняшнюю прогулку в лес ему придется ответить! А еще хотелось помыться. Теперь, когда здесь мужчина, да и родственники на подъезде, делать это за сенями станет весьма проблематично, но что-то все же необходимо придумать…

Глава 6

– Мам, ты только погляди! Вот это я понимаю жизнь! Пять часов вечера, а она дрыхнет! А ночи напролет, небось, гуляет. А ты говорила: Машка бабуле помогает. Машка? Бабуле? Конечно! Кто угодно, но только не Машка, что и требовалось доказать!

Лигорская заворочалась в кровати, не понимая, снится ли ей голос старшей сестры, или она слышит его на самом деле. Впрочем, не только ее. Бабушкин дом напоминал растревоженный улей: смех, всхлипы, восклицания, приветствия и разговоры. Только тут Маша вспомнила: сегодня же родственники приезжают! Вернее, уже приехали, по-видимому. Неужели действительно пять вечера? Вот это она спала…

Машка зевнула и сладко потянулась в постели. Она выспалась и отдохнула. А теперь не мешало бы поесть и привести себя в порядок. И обязательно следует подумать о том, как и где помыться.

– Баба Антоля, тебе Маша помогала хоть немного? – из соседней комнаты донесся мамин голос.

– А як жа! Канешне, Машуня мне ва ўсім дапамагае! – отозвалась бабушка.

А Машка состроила рожицу. Нет, задерживаться дома определенно нельзя. Она знала: любое общение с родными точно приведет к конфликту. Хорошо хоть, они всей толпой не завалились сюда здороваться и с ходу читать нравоучения. Наверняка наслышаны о ее безлаберной жизни.

Стараясь не шуметь, Машка встала с кровати. «Грубка» (голландская печь) и прислонившийся рядом шифоньер с большим зеркалом не давали увидеть ее из соседней комнаты даже через открытую дверь.

Боясь, как бы дверцы шкафа не скрипнули, девушка с величайшей осторожностью открыла их, вытащила первые попавшиеся короткие джинсовые шорты и светлую футболку. Быстро оделась и попробовала привести в порядок волосы, которых два дня не касалась расческа. Они были ужасно спутаны, и, чтобы хоть как-то расчесать их, девушке пришлось выдрать не один клок. Кое-как все же она собрала волосы в хвост. Так, неплохо. К выходу готова. Выдохнув и сунув ноги в шлепанцы, Лигорская решительно толкнула дверь.

– Всем привет! – небрежно бросила она, ни на кого не глядя, и, миновав проходную комнату, вышла на кухню.

– Машка, привет! – хором поздоровались с ней троюродные сестрицы Дарья и Вика.

– А что это вы, девушка, спите в такое время? Что ночью делать будете? – тут же задала вопрос тетя Наташа.

– Известно что! – язвительно вставила Оля, вошедшая на кухню вслед за Машей вместе с мамой и бабой Антолей.

– Ох, какая ты, Маша, взрослая и красивая стала! – похвалила ее баба Надя.

– Машка, ты куда это собралась? – вклинилась мама.

– Машуня, унучачка мая, ідзі, там ля печы блінцы яшчэ цёплыя і скваркі смажаныя. Пад’еш! Ты сёння яшчэ не ела нічога! – спасительно прозвучал бабушкин голос.

– Спасибо, бабуль!

Подойдя к печи, девушка взяла сковороду, накрытую крышкой и укутанную льняным полотенцем, и поставила на рабочий стол, что стоял напротив. Раздвинув на лавке у окна кувшины и банки, она присела на краешек и принялась торопливо жевать.

– Вера, Наташка, ну вы чаго паселі, як няродныя? Ідзіце стаўце чайнік, зараз будзем чаго на стол збіраць. Дзеўкі, мабыць, таксама галодныя. Чаю пап’яце ці мо ўзварчыку халоднага? А тады будзем думаць, што на вячэру зрабіць ды спаць куды вас класцi!

– Мою комнату прошу не занимать! – тут же откликнулась девушка.

– Маша, сядь за стол и ешь нормально! – обернулась к ней мама, нахмурившись. – Девки вповалку полягут на диване, а мы тут уж как-нибудь разместимся с Наташей. Разложим диван в проходной комнате, чтоб бабулю не стеснять, а тетка Надя пойдет ночевать к тетке Мане.

Машка поморщилась.

– Вот только рожу воротить не надо! – не смогла сдержаться Оля, которую один лишь наглый и самоуверенный вид младшей сестры приводил в бешенство.

Маша предостерегающе подняла руку и мило улыбнулась.

– Ты что-то сказала, сестричка? Нет? Ладно! А, забыла спросить, как там поживает твой ненаглядный муж? Все еще скучает по мне? О, вижу по выражению твоей физиономии: все попытки заставить его забыть меня и снова обратить свои взоры и мысли в твою сторону пока не дали результатов, – совершенно спокойно проговорила Маша и по лицу Оли поняла, что попала не в бровь, а в глаз.

– Мама!!! – завизжала Оля так громко, что бабушка испуганно вздрогнула и перекрестилась. – Мама, скажи этой змеюке, чтоб закрыла свой поганый рот!

– Маша! Оля! Немедленно прекратите, замолчите обе! И чтобы, пока мы здесь, я от вас ни слова не слышала!

– Вера, чаго яны? – ошарашенно спросила баба Антоля.

Вера Михайловна Лигорская в ответ лишь безнадежно махнула рукой. Если бы ее дочери не были внешне похожи, она бы решила, что одну из них точно перепутали в роддоме. Уму непостижимо, как могли родные сестры так непримиримо ненавидеть друг друга. С самого раннего детства они ссорились и дрались с таким ожесточением, что порой женщине казалось, будто ее дочери готовы убить друг друга. Впрочем, взросление ничего не изменило: они уже не дрались, но их подлостям и гадостям не было конца, будто они стремились как можно сильнее уязвить друг друга, соревновались, кто сделает больнее.

Вере Михайловне были известны все слабые стороны Оли, но характер Маши, ее упрямство и своеволие женщина так и не смогла ни побороть, ни смягчить, ни принять. Именно поэтому в конфликтах, которые происходили между дочерьми, она всегда брала сторону старшей, осознанно или нет выделяя ее, отдавая ей предпочтение.

– Это не ребенок, а сущее наказание! – тяжко вздохнула Вера Михайловна.

К такому умозаключению она пришла пару лет назад, и только оно оправдывало ее в собственных глазах.

– Вера, да не обращай внимание: переходный возраст у нынешнего поколения, видно, затянулся. Машка – дитя еще! – попробовала вмешаться тетя Наташа.

– Дитя… Я бы тебе многое могла рассказать об этом дитяти!

– Мамуль, ну давай, не стесняйся, я-то знаю: как только за мной закроется дверь, ты начнешь перемывать мне кости! Кстати, не забудь рассказать о своем собственном слюнтяйстве по отношению к любимой старшей дочери! – огрызнулась Машка.

– А ну-ка, иди отсюда! – теряя самообладание, повысила голос Лигорская-старшая.

– С превеликим удовольствием! – отсалютовала дочь и направилась к двери. – Я что-то и правда задержалась здесь.

Высоко подняв голову и иронично ухмыльнувшись, Маша неторопливо прошествовала через комнату и покинула дом.

– Нет, ну вот как с ней можно нормально разговаривать? Все мои слова и действия воспринимаются в штыки, причем едва ли не с самого детсада! – последние мамины слова настигли девушку на крыльце. Маша обернулась и показала язык открытым дверям.

– Семейка шизофреников, блин! – пробормотала девушка и огляделась по сторонам, подумывая, куда бы пойти и где сейчас могут быть ребята.

На улице было все так же знойно. Шесть часов вечера, а солнце еще в зените. Эти июньские дни казались бесконечными…

Услышав, как за сенцами что-то грохнуло, Лигорская сошла со ступеней и завернула за угол.

– Так-так, – протянула девушка, упирая руки в бока. – Ты-то мне и нужен!

Сафронов – а это именно он за сенцами возводил какое-то сооружение – обернулся.

– У меня к тебе тысяча вопросов!

– Как тебе летний душ? – как будто не слыша ее, вопросом на вопрос ответил мужчина.

– Ты мне зубы не заговаривай! Ты зачем меня в лес сегодня потащил?

– За ягодами!

– Правда? Которых бабуле захотелось, не так ли?

– Ну-у-у… – протянул мужчина, не сводя с нее взгляда. – Не совсем!

– Вот как?

– Все просто: я хотел познакомиться поближе! – сказал он.

– Поближе, – повторила Машка. – И насколько же близко? Ты что, – девушка в крайнем возмущении повысила голос, – меня в лес потащил, чтобы…

– Эко тебя понесло, притормози! Ты что, думаешь, чтобы получить понравившуюся девушку, мне обязательно тащить ее в лес, а потом принуждать к чему-то? То есть, по-твоему, я ни на что другое уже не гожусь? – притворно возмутился мужчина.

Лигорская присвистнула.

– Ничего себе ты загнул!

– А почему нет? Ты девушка красивая, сама это знаешь, вот я и подумал: дай-ка приударю за Машкой!

Девушка засмеялась.

– И это, по-твоему, называется «приударю»? Ты что, придурок? Лучшего способа не нашел? Знаешь что? Вот там, в доме, целый выводок девок, как раз таких, за которыми ты можешь приударить, и они, поверь мне, будут этому безумно рады. А за мной, пожалуйста, не смей больше приударять и знакомиться ближе! – заявила Машка. – Слышал выражение: «По Сеньке шапка»? Так вот эта шапка не для тебя! Понял?