Её ванильное лето

На болоте черника действительно была. Да такая крупная и сочная… Ребята не обманули: через час Машино лукошко было полным. Они и сами наелись до отвала ягод и, возвращаясь домой, присели на поваленное дерево отдохнуть и покурить. Солнце уже поднялось над лесом, но здесь, в густой тени берез, осин, дубов и орешника, еще было влажно и прохладно.

Сашка вытащил из кармана пачку сигарет и раздал по кругу, поочередно всем прикурив. На несколько минут между ними воцарилось молчание. Маша могла бы поспорить: ребята думали о кладе и привидевшихся огнях. Сама же девушка ни о чем, кроме крепкого сна, сейчас не мечтала.

– Слышь, Маш, говорят, тебя из дома сослали? – как-то задумчиво произнес Андрей, первым нарушив тишину.

– А, – махнула рукой девушка, – так уж прям и сослали… На самом деле я сама рада была уехать…

– А что случилось? – поинтересовался Сашка.

– Да так, ничего особенного… Мы с друзьями пошутить решили… И поспорили на двести баксов, соблазню ли я мужа старшей сестры, или он все же устоит перед моими чарами.

– Спорю на сотню, ты выиграла! – перебил ее Хоменок.

– Конечно! – усмехнулась девушка. – Это вообще было проще простого. Олежка, до этого преданно и нежно влюбленный в мою Олю, сдался за считаные дни! На третий день он уже признался мне в любви. Я посмеялась, конечно, вот только он как-то все слишком серьезно воспринял… Короче, как-то вернулся домой раньше обычного, я была одна, стал приставать с поцелуями и объятиями, а тут вернулась сестрица, увидела нас вместе, и разразился скандал! Ох и орала же она! И даже муженька своего поколотила. А я в комнате заперлась от греха подальше. В общем, истерила она не один день, а потом заявила маменьке, что жить со мной под одной крышей не может. Видите ли, я счастье ее разбила и семейную жизнь разрушила. А ведь Олежка пялился на меня с самого начала их семейной жизни! В результате маменька, крайне обеспокоенная состоянием любимого чада, настоятельно попросила меня уехать на время в Васильково, благосклонно разрешив взять с собой все, что пожелаю. Вот я и уехала! Честно говоря, мне и самой надоело видеть Олежку и слушать круглосуточные вопли Ольки.

Васька присвистнул.

– Ну ты, Машка, даешь!

– Да фигня все это!

Докурив сигарету, Лигорская тщательно затушила окурок и легко поднялась на ноги.

– Но ведь ты не собираешься оставаться здесь навсегда? – спросил Сашка.

– Конечно нет! Думаю, к концу лета страсти поутихнут и я вернусь домой. Я вообще в кино хочу сниматься. После школы я посещала курсы актерского мастерства при «Беларусьфильме», мое портфолио разослано по лучшим столичным кастинг-агентствам. Более того, я уже успела сняться в рекламе, клипе нашего белорусского певца и одной эпизодической роли! – заявила довольно небрежно и даже будто равнодушно Лигорская, но было видно, что все это напускное. Она гордилась своими успехами. И не стеснялась хвастаться ими!

Не дожидаясь реакции, девушка пошла вперед. Саша, Вася и Андрей последовали за ней, молча переваривая услышанное. К уважению прибавилось еще и восхищение. Почему-то они не сомневались: Машка станет известной актрисой. С ее-то яркой внешностью, бьющей через край жизнерадостностью и харизматичностью ее не могут не заметить! К тому же Маша Лигорская производила впечатление человека, точно знающего, чего хочет от жизни, и решительно настроенного получить желаемое.

Выйдя из леса, девушка всучила лукошко парням, а сама шла, на ходу срывая зверобой, медуницу, медвежьи ушки и другие полезные растения для бабы Антоли.

– Маш, ты придешь после обеда на школьный двор? – спросил Андрей, когда они приблизились к огородам.

– Нет, после обеда я точно не смогу. Ты же знаешь: у бабули скоро юбилей. Явятся родственники, надо навести порядок в доме.

– Точно, а я и забыл! Бабуля собиралась отправить тебе на помощь наших девок. Им, конечно, совсем не хочется идти, но ведь и ты не обязана пахать как папа Карло!

Девушка поморщилась.

– Лучше пусть ваши девки, Андрей, сидят дома! Как-нибудь справлюсь одна!

Швец хохотнул.

– Я так им и передам. Уверен, они обрадуются, но спасибо тебе не скажут!

В ответ Лигорская состроила братцу смешную рожицу. Простившись, они расстались у огорода бабы Антоли. Девушка пошла по стежке, разделяющей огород на две части, а ребята через пустырь выбрались на асфальт и разбрелись по домам.

Дома Машу ждали блинчики, такие тонкие и желтые, как умела печь только бабушка. К ним клубничное варенье – свежее, приготовленное пару недель назад, оно еще не успело засахариться и потерять волшебный аромат. Но это на десерт. А на завтрак любимой внучке баба Антоля сварила картофельный бульончик, приправленный сливочным маслом и свежей зеленью. Как раз такой, который Машка любила с детства.

Девушка вынесла во двор тяжелый дубовый табурет, застелила его льняным полотенцем, разложила приборы, поставила тарелку и, пристроившись рядом на маленькой скамеечке, принялась за еду. А баба Антоля присела на пороге и стала перебирать ягоды.

– Ну як? Смачна, унучачка? – спросила она, когда Маша почти расправилась с тарелкой супа.

– Очень, бабушка! Спасибо!

Солнце поднималось все выше. От влажной утренней свежести не осталось и следа. А в небольшом домике бабы Антоли, срубленном из бревен более полувека назад, было по-прежнему прохладно.

Покончив с едой и вымыв посуду, Машка, сладко потягиваясь, прошла в заднюю комнату, которую для себя облюбовала. Из нее можно было запросто исчезнуть через открытое окно и так же незаметно сюда вернуться. Комната считалась залом, хотя в старых деревенских хатах с проходными комнатами это вряд ли можно было определить наверняка. Здесь стояли кровать и диван, как и в соседнем помещении, соединяющем зал и кухню, где спала бабушка.

Быстро раздевшись и бросив вещи на стул, Машка забралась в кровать, которая так и осталась не заправленной, натянула до подбородка одеяло и мгновенно погрузилась в безмятежный сон.

Глава 3

Открыв глаза ближе к полудню, Маша сладко потянулась в постели. В доме царила тишина. А в распахнутое окно вместе со сладким ароматом липы проникали звуки лета. Жужжали пчелы, летали мухи, шелестели листья, щебетали птицы, на лавочке негромко разговаривали.

Понежившись в кровати еще несколько минут, Маша встала, заправила постель, вытащила из шкафа цветастый сарафанчик из шифона и быстро переоделась.

Обжигающий зной летнего дня ударил в лицо, и мурашки побежали по коже, когда девушка вышла из дома. Напротив небольшого крыльца росла старая раскидистая акация, которая сохраняла во дворе тень. На солнце было еще жарче…

Пройдя к калитке, Маша перегнулась через невысокий штакетник и увидела бабушку. Та сидела на лавочке с бабой Таней, своей старинной подругой, и снова увлеченно обсуждала чью-то родословную, погрузившись в дебри воспоминаний полувековой давности.

Потянувшись, Машка дернула старушку за край платка.

– Бабуль, вы чего на солнце сидите? Так ведь и солнечный удар схлопотать не долго. Пойдемте в дом, там прохладно, я уже чайник на плиту поставила!

– Унучачка мая! – обернулась старушка. – Ты ўжо прачнулася?

– Проснулась, бабушка, проснулась. Давайте в дом!

Но пока старушки, кряхтя и опираясь на палочки, поднимались, знойную сонливость деревни нарушили гневные крики и брань.

– Ах ты, сабака!!! – орал на всю деревню старый Хоменок. – Абдурыць мяне ўздумаў? Стары дурань, думаў? Не разбяру, дзе дваццаць градусаў, а дзе пяцьдзясят? Во толькі дабяруся я да цябе! Шкуру спушчу! Толькі паспрабуй мне на вочы паказацца! Заб’ю!

Оглянувшись, Маша увидела, как убегал от деда, минуя огороды, ее друг Сашка. Покачав головой, Лигорская с улыбкой вспомнила, как, воруя у деда самогон, а потом разбавляя его водой, Сашка уверял, будто «старый корч», то есть дед, давно потерял нюх и ему все равно, что пить. Морщится так, словно там спирт, и даже пьянеет! Но, как оказалось, не так прост был старый Хоменок.

– Наш Васька з Хамянковым унукам спутаўся, – поведала бабе Антоле баба Таня, которая приходилась прабабкой Ваське Кулику. – Ды і ваш Андрэй з імі ў кампаніі. Ох, не будзе з гэтай дружбы толку, я так Вользе і кажу. Яна пясочыць яго, а яму хоць бы што! Начамі дома няма! Уранні явіцца, паснедае і спіць тады да абеду! І нічым нічога не дапамагае…

Старушки, конечно, тоже слышали, как ругался Сашкин дед. Машка порадовалась, что бабушке еще не рассказали, что и она проводит время с этой компанией. И гуляет также ночи напролет, а поутру не может проснуться, потому что ложится ближе к рассвету. Когда вечерами она уходила, баба Антоля наверняка думала, что внучка идет гулять с девками бабы Мани или бабы Дорки. И уж, конечно, она вряд ли бы одобрила такую дружбу. Даже присутствие в этой компании Андрея ничего не изменило бы. Вот только саму Машу Лигорскую такие друзья устраивали. И менять их на других она не собиралась.

А на плите уже закипел чайник. Машка быстренько расставила на столе чашки, засыпала в них сухую мяту и ромашку, налила кипятку. Из старенького холодильника достала тарелочку со свежим домашним творогом, которым бабу Антолю снабжала ее дочь, баба Маня, и принесла сахарницу. Маша сделала чай старушкам, но себе не стала. Она не могла в такую жару пить горячий чай, да и вообще не пила травяного. К тому же на сегодня у нее были запланированы дела.

Со вчерашнего дня в большом тазу, засыпанные стиральным порошком, отмокали все собранные по дому половики, связанные бабой Антолей. И теперь Маша собиралась водворить этот таз на коляску, которую когда-то смастерил для бабушки Машин отец. Она была низкой и удобной. На ней возили бидоны воды из колодца и дрова. Да и вообще в хозяйстве это была незаменимая вещь. В детстве Машка использовала коляску как самокат, гоняя на ней по дорожке у дома. А сейчас, вытащив ее из темных глубин сарая, в котором хранилось всякое ненужное барахло, девушка взгромоздила на нее таз с половиками и покатила к пруду.

А прудов в Васильково было два. Один, большой и новый, вырыли не так давно, и он пользовался большим спросом у всей деревни, но находился далековато от дома Машиной бабушки. У них же, на краю, все ходили на старый пруд, еще довоенный. Он был небольшой, наполовину заросший осокой и камышами, но все еще пригодный для стирки и полоскания белья. Маша уже стирала там свои вещи и нашла это занятие крайне забавным. К тому же природа, свежий воздух, чистая, чуть желтоватая вода и головастики.

Перейдя дорогу, Машка прошла немного вперед, потом свернула налево и неторопливо покатила коляску по проселочной дороге между полями колосящейся ржи и старым покосившимся забором.

Вокруг пруда высились сочные травы, скрывающие его от людских глаз. Раскидистый куст ивы окунал в чистую, без ряски, воду свои тонкие ветви. Широкая и длинная, довольно устойчивая кладка служила своеобразным мостиком, на котором стирали и полоскали. Машка без труда вместила на нее таз с половиками и принялась за работу. Стирать половики, значительно отяжелевшие от воды, оказалось нелегко. Их невозможно было мять, а пользоваться «пряником», этаким специальным деревянным приспособлением с ручкой, она не умела. Бабушка всучила его Машке, порекомендовав как следует отбить половики. Но как именно это делать? Разложив половик на кладке, девушка окунула «пряник» в воду, а потом стала бить им по ткани. Брызги полетели в разные стороны. Кладка прогнулась, ноги в шлепанцах залило прохладной водой.

– Ух! – выдохнула девушка и стерла со лба капельки пота. Сняв шлепанцы, Маша забросила их в траву и продолжила работать.

Занятие было не из легких. Маша почувствовала это уже через пятнадцать минут работы. Лучше бы она ребят позвала! Задача явно ей не под силу, но отступать поздно. Да и где теперь искать друзей? И не могла же она вернуться домой с грязными половиками! Придется самой.

Кое-как справившись с одним половиком, Машка перевела дух и, посидев немного на траве, снова принялась за работу. Спешить было некуда. До вечера успеет закончить.

Постепенно работа стала спориться. Один за другим половики перекочевали с тазика на кладку, а потом, отбитые и выполосканные, были разложены на пригорке.

Маша устала и вздохнула с облегчением, когда дело подошло к концу. Опустив последний половик в воду, она склонилась чуть ниже, погружая руки глубже. Так приятно было прикосновение прохладной воды к горячей коже…

Лигорская не услышала, как кто-то спустился к пруду у нее за спиной. Мягкая трава и звуки летнего дня заглушили шаги. Вдруг кладка качнулась. Маша испуганно вздрогнула, дернулась и, потеряв равновесие, лицом вниз кувыркнулась в мыльную воду.

Под водой она выпустила из рук половик, в который вцепилась мертвой хваткой, стала отчаянно барахтаться. Воздуха не хватало. Легкие горели. Перед глазами расплывались красные круги. Маша умела плавать, но от неожиданности, испуга и паники в голове помутилось. И она тонула.

Отчаянно молотя руками, девушка, наконец, вынырнула и, глотнув воздуха, закашлялась.

– Эй, с тобой все в порядке? – услышала за спиной мужской голос.

Открыв глаза, она обернулась. На кладке сидел на корточках мужчина.

Если в его хрипловатом негромком голосе и прозвучало беспокойство, то оно ничуть не отразилось на лице. Мужчина глядел на нее, слегка прищурив один глаз, и улыбался. И эта его улыбка, снисходительная и самоуверенная, вызвала в Маше приступ негодования, возмущения и неприязни.

Не зная, как по-другому выплеснуть переполнявшие ее эмоции, она что есть силы ударила рукой по воде, окатив мужчину мириадами брызг.

– Ох и ведьма же ты, Машка! – рассмеялся он и легко поднялся на ноги. – А я смотрю, тебе понравилось купание в пруду с головастиками и лягушками. И все же советую выбираться, я видел под ивой ужа! Кажется, он в твою сторону поплыл…

– Ты больной… – в ужасе прошептала девушка и, в два счета преодолев расстояние до кладки, выбралась из воды.

С нее текло. Шифоновый сарафанчик задрался и прилип к телу, обнажая загорелые ноги и подчеркивая стройную фигуру.

Незнакомец сошел с кладки, вероятно, опасаясь, как бы девушка не столкнула его в воду, и теперь стоял, откровенно пялясь на нее и мерзко ухмыляясь. Собственного тела Машка не стыдилась. А вот усмешка незнакомца жутко раздражала.

– Я пошутил!

– Это не смешно!

– У тебя плохо с чувством юмора.

– Как раз наоборот, – парировала она, отжимая мокрые волосы. – С чувством юмора у меня все нормально. А вот у тебя шуточки идиотские! Но я бы тоже посмеялась, если бы ты свалился в пруд…

– Между прочим, я не собирался тебя толкать!

– Между прочим, нечего было крадучись подбираться!

– Я думал, ты слышишь!

– А я не слышала! И глаз у меня на затылке нет!

– Ну и зараза же ты. Тебя ведь не переговорить! – с улыбкой и веселым блеском в серых глазах пожурил ее мужчина.

– Вот именно! А теперь, если позволишь, я соберу свои половики и уйду домой!

– А я, собственно, затем и пришел, чтобы помочь тебе и проводить домой!

– Что-то я не поняла, с чего вдруг? К кому домой? И вообще, ты кто такой? – с подозрением спросила Лигорская, сведя на переносице брови.

Что-то она не могла припомнить этого типа. А между тем он знал, как ее зовут. Девушка допускала, что он мог услышать ее имя. Но она точно видела его впервые. Что он делал на пруду? Вряд ли пришел стирать. Помочь ей и проводить домой? Но кто он?

Видимо, эти вопросы застыли в ее глазах, потому что мужчина снова рассмеялся.

– Да не смотри ты на меня так. Я не сошел с ума и ни с кем тебя не спутал. Ты меня не помнишь? Я Вадим Сафронов. Внук бабы Поли, бабы Антолиной сестры. Нет, ты что, правда меня не помнишь? Я приезжал сюда когда-то! Правда, тебе-то и было тогда лет шесть-семь…

– И что дальше?

– Ничего. Просто на некоторое время дом бабы Антоли станет для нас с тобой общим.

– Я все равно не поняла, с какой стати ты приперся?

– Ну и грубиянка же ты! А с виду-то и не скажешь. Я в гости, между прочим, приехал. Как и ты. Или я должен был твоего разрешения спросить?

Несколько секунд, критично сжав губы, Машка смотрела на него с большим презрением. По крайней мере, ей хотелось, чтобы в ее взгляде именно оно и читалось.

– Нет, ты мне ничего не должен, – наконец произнесла она. – Но! Я не знаю, какой ты там родственник и чего тебе здесь надо, вот только от меня постарайся держаться подальше!

Мужчина усмехнулся.

– Ого, сколько самоуверенности! Ты что же, правда думаешь, что все мужчины, увидев тебя, обязательно должны пасть жертвами твоих чар? Не много ли для столь юных лет, девочка?

– Нет, в самый раз! К тому же… пусть все падают, я ничего не имею против. Но только не ты! – отчеканила Лигорская.

– А меня, собственно, никогда и не привлекали зазнавшиеся малолетки! – парировал Вадим.

– Пошел ты! – выпалила Маша, отвернулась и, забыв и о половиках, и о коляске, почти бегом бросилась прочь от пруда и этого самовлюбленного типа, с его противной ухмылкой и хитрыми глазами, которые смотрели на нее в упор. Ух, она просто ненавидела его!

Вихрем ворвавшись в бабушкину хату, Машка без сил рухнула на двухместный продавленный диванчик, стоящий у печки на кухне, перевела дух и потерла ушибленную коленку. По дороге домой, не глядя под ноги, она зацепилась и упала, но была в таком состоянии, что даже не почувствовала боли. Выругавшись сквозь зубы, девушка поднялась и побежала дальше.

Бабульки по-прежнему сидели на кухне, продолжая беседовать о своем.

– Унучачка мая, што гэта з табой? – бабушка чуть прищурила подслеповатые глаза, рассматривая жалкий вид и горящие щеки Маши.

– Да ничего особенного! Так, ерунда, – не моргнув глазом, соврала девушка и попыталась пригладить влажные волосы. – Бабуль, там, на пруду, я встретила одного типа. Кажется, Сафроновым представился. Он чего, правда наш родственник? Зачем он приехал? До твоего юбилея еще ведь далеко…

– Ты бачыла яго? А я думала, вы размінуліся. Гляджу, няма цябе і няма. Думаю, мо здарылася чаго! А тут ён! Кажу: ідзі, там унучачка мая, Машуня, на сажалцы, баюся, як бы чаго не здарылася! Ён і пайшоў… А чаго ён прыехаў? Праўда, даўно не было… У госці, кажа, праведаць і дапамагчы… Там сумкі стаяць – кажа, матка яго і баба Поля гасцінцаў перадалі. Я яшчэ і не разбірала іх. Ну а нам што? Прыехаў ды і прыехаў, хай будзе. Праўда мо дапаможа чаго. І нам з табой весялей.

Машка раздраженно фыркнула. Веселей… Да уж куда веселее!

– Бабуль, а он в доме ночевать будет?

– Не, кажа, каб на вышках яму паслалі. Ой, што гэта я засядзелася! Трэба і вячэру гатаваць, і пасцель яму сабраць! Машуня, а палавікі дзе? – спросила баба Антоля, тяжело поднимаясь из-за стола.

Машка кивнула в сторону окна. Вадим как раз заходил во двор, волоча за собой коляску. Остановившись у крыльца, он поставил таз на лавочку под акацией напротив входа и стал неторопливо развешивать половики по забору. И это его спокойствие заставило девушку снова почувствовать раздражение.

От мысли о том, что сейчас Сафронов войдет в дом и они опять окажутся в потенциальной близости друг к другу, Машке стало нехорошо.

– Бабуль, я пройдусь немножко, – сказала она, поднимаясь.

– Унучачка мая, ды куды ж ты пойдзеш, адпачні трохі, утамілася ж на сажалцы! Ды і галодная ж…

– Я ненадолго, скоро вернусь, – быстро ответила девушка, направляясь к двери.

– Машуня, а на вячэру што зрабіць? Мо каўбасак хатніх пасмажыць? – вслед спросила бабушка.

– Пожарь! – уже из сеней отозвалась Маша.

С гордо поднятой головой девушка шагнула на крыльцо, не глядя в сторону мужчины, миновала двор и через калитку вышла на огород. Она ни разу не обернулась, но спиной чувствовала взгляд Вадима. И словно видела усмешку, кривившую его губы, будучи совершенно уверенной, что его все это жутко забавляет. Ей хотелось побежать, но гордость заставляла неторопливо идти, расправив плечи.

Нет, это невыносимо! Интересно, надолго ли он намерен здесь задержаться?

Огород остался позади, и напряжение чуть-чуть ослабло. Пройдя еще немного по проселочной дороге, Маша свернула и пошла дальше, приминая на ходу высокие сочные травы и цветы. Остановившись, Лигорская постояла, прислушиваясь, а потом опустилась на траву, легла, раскинув руки в стороны, и подняла глаза к небу – высокому, бездонному, бесконечному, бледному и прозрачному, окрашенному в нежно-сливочные и лазурные цвета близящегося заката. К лицу клонились полевые ромашки, их резкий запах щекотал нос. Где-то рядом на липком розовом цветке медуницы копошились муравьи. Шмель жужжал на клевере. Шептались травы. Стрекотали кузнечики. В поднебесье звенел жаворонок. Покоем и умиротворением дышало все вокруг. Первозданная, благословенная красота этих мест дарила успокоение, пробуждая в душе неясные чувства, вызывая эмоции, от которых слезы выступали на глазах, а на сердце теплело. Вот только названия им Маша Лигорская пока не знала.

Почему-то здесь все отступало, отодвигалось так далеко, что казалось нереальным, незначительным, маловажным. В душе расцветали мечты, легкие, воздушные, трогательные и нежные фантазии, о которых она словно и не помнила уже. Казалось, сам воздух этих мест, насыщенный ароматами трав и цветов, как-то особенно действует на нее, несколько смягчая, притупляя и упрямство, и своенравие, и взбалмошность ее натуры.

Машка ведь с детства была такой. Никогда и ни у кого не спрашивая разрешения или хотя бы совета, поступала только так, как хотела. Чаще всего ее действия и поступки шли вразрез с желаниями и требованиями родителей и учителей. Она была несносным ребенком, и с возрастом в ней ничего не изменилось. Но сама она не считала некоторые особенности своего характера пороками или недостатками. Ее все устраивало в себе, а если кто-то с этим не согласен, что ж… Это его проблемы.

К двадцати годам Маша Лигорская точно знала, чего хочет от жизни. У нее была цель, и она к ней шла. Девушка была не из рода романтичных возвышенных особ, скорее уж наоборот: она совершенно реально смотрела на мир и никогда не питала иллюзий относительно людей или их поступков. И все же иногда, как и все нормальные девушки ее возраста, она втайне мечтала о любви. Так уж вышло, что до сих пор она не влюблялась. Иногда Машка думала о том, каким же будет человек, который разбудит в ней это чувство…

– Эй, Машка, а ты чего здесь? – услышала вдруг девушка и открыла глаза. Оказывается, она успела задремать.

Рядом сидел Сашка.

– А ты чего подкрадываешься? Блин, и чего это все сегодня так и норовят довести меня до инфаркта? – пробормотала она, садясь. – Ты прячешься здесь, что ли?

– Я прячусь? – возмутился парень – правда, не очень убедительно.

– Да ладно тебе! Я же видела, как дед орал и гнался за тобой через огород. Здорово он, видимо, разозлился. Сашка, так просто тебе это с рук не сойдет!

– А, – махнул рукой парень, – ерунда! Позверствует день-другой и успокоится. Но пока, конечно, лучше не показываться ему на глаза. Слушай, Машка, а что, если я у тебя пару дней на сеновале поживу?

Сашка улегся на траву и закинул руки за голову.

– Не получится. У нас вышки с сегодняшнего дня заняты. Родственничек какой-то завалявшийся нежданно-негаданно в гости заявился и пожелал на сеновале жить.

– А кто такой? Откуда?

– А я, думаешь, знаю! Седьмая вода на киселе. В общем, без ста грамм не разберешь. И такой самоуверенный, сволочь! И бесит меня, прям вот не могу!

– Он что, подкатывал к тебе?

– Еще чего не хватало! Нет, просто меня один его вид раздражает. И эта улыбочка его… А еще из-за него я сегодня в пруду искупалась. И вообще чуть не утонула. А он хоть бы что! Еще и поржал!

– Вот отморозок! – возмутился Сашка, пытаясь не засмеяться. – Так может, нам разобраться с ним?

– Нет, зачем нам лишние проблемы? К тому же скоро родственники приедут, не надо подливать масло в огонь. Сама как-нибудь разберусь с ним.

– Ладно, тебе видней. Но если что, ты только свистни!

– Обязательно.

Они замолчали и, глядя в высокое небо, задумались каждый о своем. Маша вздохнула, скрестила ноги, обхватила колени руками и на мгновение закрыла глаза. А Сашка Хоменок покосился в ее сторону. Какой же она была красивой! Как будто со страниц глянцевых журналов сошла. И цену своей улыбке и ямочкам на щеках знала, это сразу видно! Парень не тешил себя надеждой, понимал: между ними никогда ничего не будет, кроме дружбы. И все равно, лежа ночами на сеновале без сна, он смотрел на звезды и отчаянно мечтал о ней.

– Маш, а ты когда-нибудь влюблялась? – неожиданно вырвалось у Сашки, и он тут же пожалел об этом.

Лигорская открыла глаза и обернулась.

– Нет! – честно призналась она. – И по правде говоря, как-то страшусь этого чувства. Нет, конечно, мне хотелось бы влюбиться, но любовь, она ведь делает человека совершенно безоружным, беззащитным, ранимым! Это прекрасное чувство – так говорят, так пишут в книгах, но это и страшное чувство, ведь, влюбившись, ты просто перестаешь принадлежать себе, ты зависим, ты уже не ты…