Горький сахар

Как же можно провести эдакую операцию без солидных средств на счету в банке, спросите вы? И будете правы. Для подобных дел Широкий не придумал ничего нового, а усовершенствовал старое: применил беспроигрышную тридцатипятипроцентную финансовую лотерею, или попросту пирамиду, вовлекая в круг все больше знакомых, соседей и родственников. Любой здравомыслящий человек, получая подобные проценты от своих вложений, быстро смекнет: рано или поздно комедия закончится. Но разве кто-то будет думать, что она закончится именно на нем? Так что, не мудрствуя лукаво, при получении очередных баснословных процентов, слушая многовекторные сказки человека искренней добродетели, доверчивые граждане несли свои денежки предприимчивому бизнесмену Широкому, радуясь и предвкушая скорое обогащение.

Месяца через два прибыл заказанный особо ценный груз. Распаковывая его самолично, с вожделением и упоением, в шаге от своей мечты Вячеслав Николаевич радовался, как ребенок, прыгая вокруг, хлопая широко раскрытыми глазами и потирая руки от перспективного сладостного удовольствия, невзирая на печальный факт, что оборудование пришло без каких-либо сопроводительных инструкций. Тем не менее монтаж линии из вакуумной установки и паровых труб случился на редкость легко и ловко, а три умудренных житейским опытом механика высшего разряда со словами «счас сделаем» оборудование запустили. Целая смена работников консервного заводишка оказала новому начальству высокую честь: в первый же час пуска купленной установки, самозабвенно работая без перекура не покладая рук, изготовила аж сто сорок четыре килограмма повидла. На другой час работа неожиданно прекратилась по причине весьма банальной: густое повидло, напоминающее по консистенции джем, бесповоротно застряло в длинных трубах. Добросовестные и ответственные работники из-за страха увольнения не стали докладывать начальству, не унывая, тут же разобрали узкий длинный трубопровод на части, прочистили и промыли, однако через час запущенный конвейер выдал на-гора все те же сто сорок четыре килограмма сладкой густоты и встал. Разгневанный хозяин, узнав о простое длиной ровно в половину рабочего дня, крикнул: «Не морочьте мне голову!» и мрачно удалился в кабинет решать более важные задачи на перспективу, однако на всякий случай вызвал знакомого чудаковатого Кулибина из столицы.

Волосатый умелец-самоучка с большими кулаками, увесистой золотой цепью на груди и старым раздутым саквояжем с инструментами приехал довольно быстро, осмотрелся, почесал сальный затылок, сплюнул и равнодушно вымолвил, сильно картавя:

– Данное оборудование не предназначено для производства повидла или джема.

– Как не предназначено? Почему? – удивился Широкий.

– Масса застывает в трубе из-за конструктивной ошибки. И насосы слабенькие, потому и не тянут, – развел руками Кулибин.

– Не могли бы вы уточнить? – не выдержал удара Вячеслав Николаевич.

– Если отбросить всякую шелуху, российский производитель грубо содрал эту линию у итальянцев, а вообще она предназначена для производства парфюмерной или молочной промышленности. Вот, собственно, и вся проблема.

– Как парфюмерной? Почему? И что же теперь делать? – вытаращил глаза и замахал руками хозяин перспективного предприятия. Он мог смириться с халтурой только в том случае, если она не касалась его лично.

– Можно, к примеру, производить туалетную воду. Правда, для финансовой прибыли нужен как минимум талантливый владелец контрафакта или обыкновенный нюхач, – растягивая слова и грассируя на букве «р», пожал плечами Кулибин.

– Нет, что вы! Для такой работы нужно готовиться к сроку в исправительной колонии, – испугался босс.

– Или купить новую линию, импортную, с широкой трубой, с серьезным программным обеспечением, в котором нужно только и всего, что задать интервалы и отправиться на перекур, – мрачно закончив мысль, Кулибин солидно мотнул головой, достал из кармана помятую папиросу, понюхал ее и тут же положил обратно, очевидно, не в первый раз пытаясь завязать с вредной привычкой.

Рядом примерные работники предприятия в перепачканных спецовках устремились к линии производства, чтобы вновь прочистить и промыть забитые густым повидлом трубы.

– Что-то еще? – умелец, полагая, что сегодня в его услугах более не нуждаются, намеревался вернуться в столицу к привычным гайкам и шурупам.

– А подешевле? – Вячеслав Николаевич Широкий, которого уже терзали выплаченные немалые проценты за кредит, пытался найти иной выход.

– Если даешь хорошие деньги, получаешь хороший товар, если не даешь, получаешь не то, что надо, – ворчливо заметил Кулибин.

– Голубчик, я понял, но что можно сделать сейчас? – не унимался Вячеслав Николаевич. – Как исправить конструктивную ошибку?

– Можно заморочиться – отсасывать вакуумом в некую технологическую емкость, потом доваривать, но вам это быстро наскучит. К тому же вручную не разольешь по порциям, – вздохнул Кулибин с выражением сладости на лице от осознания собственной важности.

Услышав слово «порция», Вячеслав Николаевич молниеносно занял ум мыслями об аппарате порционной упаковки джема для массового потребления в аэрофлоте, поездах или гостиницах, что непременно выведет владельца консервного заводика на крупный международный рынок.

Невыученный урок

В квартале новеньких высотных домов, что выросли как грибы после дождя, посреди усыпанного редкой полынью глиняного пустыря, по обыкновению зияющего перед облупившейся девятиэтажкой, утреннее солнце едва отражалось в стеклянных стеновых панелях небоскребов, уже не так подолгу, как раньше. Лара проснулась не от проблесков света за окном – от едва уловимого легкого шороха в холодильнике: рядом осторожно, словно мышь, пытался наскрести нечто съестное на завтрак ее четырнадцатилетний сын.

– Ты рано! Погоди, приготовлю что-нибудь. – Войдя на кухню, женщина с заспанными удивленными глазами пыталась поправить торчащие непослушные пряди.

– Не надо, мам, у меня нулевой урок… – Андрей откусил отрезанный кружок вареной колбасы и аккуратно уложил его на ломоть несвежего черного хлеба.

– Ну хоть чайку… Когда двойку собираешься исправлять?

– Не начинай…

– Сын, ты же не хочешь всю жизнь улицы подметать… Тебе нужен хороший аттестат… Твой отец…

– Началось…

Сын находчиво облачился в массивные наушники, демонстративно не замечая, как мать недовольно поджала губы, и под ритмичную музыку быстро спустился по лестнице. Вдоль обильно устланных опавшей листвой узких тротуаров еще светили тусклые редкие фонари, обнажая запыленные причудливые скамейки, разноцветную детскую площадку и одиноких, спешащих куда-то горожан. Оглядевшись, подросток неторопливо повернул к остановке трамвая и через полчаса во дворе школы застыл у литой калитки, ведущей к парадному подъезду, заметив в необъятном окне второго этажа здания закадычного приятеля.

– Далеко собрался? – сидя на высоком деревянном подоконнике, Денис в толстовке с черным капюшоном то и дело мрачно подсвечивал лицо фонариком, отчего его фантастический облик все больше напоминал сюжет из популярного сериала «Крик».

– Отгадай с трех раз… – нехотя отозвался Андрей.

– Нет нулевого урока… Поспать не дали, паразиты… – Денис вновь включил фонарик под подбородком, спрыгнул с подоконника и громко рявкнул, пытаясь напугать товарища.

– Я-то не забыл! Мне надо! Чего ты тут торчишь? – Андрей на причуду приятеля должным образом не отреагировал, поскольку давно привык к выходкам друга, к тому же был не из пугливых.

– Андреевна опять посылает в турагентство бабки отвезти…

– Ты же собирался отказаться от услуг посыльного!

– Да! Попробуй отказать! Сожрет и не подавится!

– Ладно! Нужно пользоваться моментом, пойду убивать наповал Андреевну, пора исправить неуд…

Андрей с едва сдерживаемым раздражением и нетерпением заглянул в классный кабинет и увидел, что учительница русской литературы Вера Андреевна у доски разговаривает с каким-то незнакомым мужчиной. Юноша был весьма удивлен, заметив в обычно громогласной и раздражительной женщине кротость и учтивость, о чем свидетельствовали чуть сгорбленная спина и опущенные безвольные массивные плечи. Говорила Вера Андреевна тихо, словно извиняясь, неловко теребя большими пухлыми пальцами пуговицу на пышной, давно вышедшей из моды сатиновой кофте в белый мелкий горошек. Андрей осторожно прикрыл дверь, решив повторить попытку позже. Несколько минут парень слонялся по пустынному школьному коридору, периодически заглядывая в окно и повторяя вызубренный отрывок: «Онегин, добрый мой приятель, / Родился на брегах Невы…» Школьник отвлекся, заметив развязавшийся шнурок на одном кроссовке, присел и устранил неполадку, продолжив: «…Где, может быть, родились вы / Или блистали, мой читатель; / Там некогда гулял и я: / Но вреден север для меня».

Устав от непредвиденного ожидания, Андрей решил, что пора вновь заглянуть в класс.

– Чего тебе, Кирсанов? – Вера Андреевна встретила ученика у самой двери хмуро и недовольно, отчего парень слегка смутился и в недоумении открыл рот, заметив, однако, что незнакомый собеседник по-прежнему пребывал в кабинете.

– Хочу двойку исправить…

– Спохватился! Занята я сейчас! В другой раз. – Вера Андреевна была женщиной вздорной и самолюбивой, она привыкла, чтобы ее приказы исполнялись беспрекословно.

– А может? – подросток ухватился за такую возможность, попытался настоять, тревожась, что в другой раз не вспомнит того, что с таким трудом вызубрил наизусть.

– Ты не понимаешь с первого раза? Тупица! Выйди вон! – низким тоном воскликнула Вера Андреевна несколькими заученными фразами, в одночасье вернувшись к своим привычным манерам.

Андрею волей-неволей пришлось подчиниться. Он понуро спустился в вестибюль, где опять же столкнулся со скучающим одноклассником в капюшоне.

– Сдал?

– Если бы! Андреевна приготовила себе жертву на ужин! Занята она. Вот, кажется, точно убил бы. Как воспитанная тетенька может быть такой хамкой?

– Нам, простым смертным, трудно понять белую кость, – глубокомысленно изрек Денис. – Пошли прогуляемся. Надоело ждать. Может, она уже и забыла, что меня послать хотела…

В унылом рвении юноши покинули вестибюль учебного заведения в тот момент, когда окончился необъявленный нулевой урок. Гулкие коридоры заполнились неразборчивыми голосами прыгающей ребятни, раздался грохот передвигаемых стульев и парт. В дугу согнув спины под тяжелыми ранцами, Денис с Андреем вышли из темных владений глубоких знаний на простор, чтобы в блеске восходящего солнца присесть на пустующие скамейки школьного стадиона и насладиться последними свободными минутами, распекая себя, что явились зря в семь утра, чуть ли не на целый час раньше самого прилежного ученика.

Похолодание

В тот день они сидели тихо, лишь изредка обмениваясь короткими словами, стараясь не докучать друг другу в нахлынувших потаенных мыслях, с той разницей, что у каждого они были своими. Битый час не то что говорить – шевельнуться не хотелось, чтобы не почувствовать от пронизывающего взгляда раздражение и никчемность. Знал ли он когда-либо об истинных поступках любимой? Что связало их в один час, как жила она до сих пор? С наигранным равнодушием Виктор подошел к балконной двери, заметив вполголоса, что весна наступит не скоро. И правда, в стеклянное обрамление просачивалось декабрьское солнце, ослепительное и чистое на студеном безоблачном небе, сверкая на почерневших и оплывших под яркими лучами сугробах.

Анна курила длинные сигареты с ментолом, расслабленно откинувшись в кресле, и рассеянно глядела, как воздух, идущий от открытой фрамуги, слегка морозит старый комнатный фикус в глиняном горшке. Она спросила:

– Ты хочешь все-таки ехать сегодня? Не завтра?

– Если позволишь, – ответил он. – Очень грустно, когда давно детей не видел.

– Тебе никто не запрещал.

– В том-то и проблема. Я сам себе неожиданно запретил.

– Не переживай! Завтра все успеем! – Анна встала, склонила голову к нему, он прижался к ее нежной руке в ответ.

– Хочешь, пройдемся вместе, познакомлю тебя с сыном, – не будучи уверенным, что старшая дочь захочет общаться с отцом, скромно не упомянул об Ольге.

– В другой раз. Иди один.

На душе становилось все тяжелее, и Виктор безразлично ответил:

– Хорошо.

Одеваясь в прихожей, Кирсанов продолжал размышлять о событии накануне, впервые, пожалуй, заставившем мужчину задуматься о том, так ли уж хорошо он знает Анну. Чувственная женщина мгновенно возбуждала страсть, однако что по большому счету Виктору известно об этой красавице, кроме потрясающего наслаждения? Обворожительная леди бизнеса, в котором она могла быть то беспощадной акулой на мировом рынке, держащей в цепких, истинно ежовых рукавицах противника, то беззаветно преданной услужливой лисой с неутомимой заботливостью (именно так по обыкновению она вела себя с Виктором, помогая и подталкивая на самые дерзкие поступки). А еще она была способна из чувства обладания некой особой властью одним щелчком пришибить всякого, кто стоял на ее пути.

В начале их совместного сахарного дела все складывалось как нельзя лучше. Большие объемы поставок, прекрасные рекомендации президента банка, ввиду замечательной кредитной истории, сулили безоблачное существование на многие годы. Но всякий раз, когда в строительной компании возникала очередная необходимость в заемных средствах, Анна мягко подначивала и подталкивала его, подговаривая на ответные действия. В конце концов в фирме «Астра сервис» стало невыносимо жарко из-за острого недовольства Виктора Алексеевича оттого, что зарабатываемыми им на сахаре деньгами дружные компаньоны латали исключительно экономические бреши в завершении строительства жилья или объектов соцкультбыта. После вынужденного объявления ультиматума коллеги принялись ругать Кирсанова, стыдить, но он стоял на своем, точнее на тайно высказанном предложении Анны: разъединить бизнес. С получением нового кредита для финансирования поставок фирмой Sucden на белорусские сахарорафинадные комбинаты сахара-сырца особых проблем не возникло, в том числе и потому, что Кирсанов, кроме всего прочего, не без помощи властной подруги являлся заместителем председателя кредитного комитета банка. Таким образом, вскоре в оборот «Белого лотоса» влилась значительная сумма в белорусских рублях, эквивалентная в общей сложности четырем миллионам долларов США, которые подлежали безусловному возврату через полгода.

– Как же быть, если совершенно невозможно конвертировать белорусские рубли? Откуда взять доллары, чтобы рассчитаться за поставки сырца? – спрашивал он сердито у Аннушки.

– Есть один способ… – отвечала твердо и уверенно некогда служившая заместителем министра экономики Анна Митрофановна.

– И какой же? – упрямо допытывался Кирсанов.

– Надо брать залог наличными, чтобы потом перевести через офшор в латвийский банк.

– Минуя счет «Белого лотоса»? Коммерческая «заплатка» по закону сообщающихся… счетов?

– Ну конечно!

– И концы в воду? – начинал понимать Виктор Алексеевич.

– Что поделать, милый, такое время! Благодаря моим знакомствам с «небожителями» из высших сфер общества можно будет такие дела вершить! Так сказать, деньги ваши – прикрытие наше.

Кирсанов колебался недолго. Казалось бы, что в этой схеме неясно? Учредителями новой фирмы с долями в пятьдесят процентов уставного фонда являлись Виктор Алексеевич и Анна Митрофановна. Однако, ставя подпись на документах, Кирсанов лишь намедни обратил внимание на иные инициалы после ее фамилии.

– Кто это А. С. Сидорович? – неловко спросил он.

– Мой сын, – был ответ. – Какие-то проблемы?

– Да нет, – поразился он.

Оказывается, Виктор владел фирмой на паях с сыном Анны Александром, о существовании которого даже не подозревал. Понятное дело, фактически компаньоном была та, что проторила дорогу в весьма рентабельном и изученном ею бизнесе. Однако находил ли он забавным то, что владел предприятием на паритетных началах с человеком, которого в глаза не видел? Более того, мужчина и понятия не имел, что у нее есть сын! Взрослый? Самостоятельный? Чем занимается? Где живет? Так может, и муж есть? Фиктивный, законный – неважно! Прибавьте к этому, что при более близком знакомстве Виктор не раз расспрашивал Анну о прежней ее жизни, но всякий раз подруга уклончиво отвечала, что как-нибудь позже обязательно расскажет эту неинтересную историю. И знакомы они вот уже скоро год. Вместе живут, развлекаются, а также изнуряются в трудах и заботах с раннего утра до позднего вечера, зарабатывают сумасшедшие барыши. Он даже терялся порой, не зная, куда девать такую кучу денег. Но всякий раз в разговорах о прошлом она хмурилась, подолгу молчала, не поднимая глаз. В конце концов Кирсанов перестал любимую мучить расспросами.

А он сам? Рассказывал ли он о своих детях? Как же мог он расхваливать собственных замечательных талантливых наследников, глядя, сколь прохладно и вскользь она оценила цветное изображение Ольги и Андрея в рамке, стоящей на прикроватной тумбе? Бывали минуты, когда не сразу, но непременно хотелось прижаться к Анне, рассказать об отпрысках, какими славными и долгожданными они явились на свет. Правда, нужно было видеть, каким холодным взглядом она провожала бегущих навстречу по двору озорных соседских детишек, рассерженно и порой развязно переводя разговор на иную тему. И теперь он точно уверовал в то, что в сыне Анны, а может, в ее прежней жизни в целом, существовал некий изъян, и говорить о нем не то что неприятно – мучительно больно, оттого любимая и не хочет делиться. Так они и жили рядом – два незнакомых противоположных человека, которые, как известно, притягиваются.

Дома Виктор детей не застал. Будучи робким от природы, в силу прежней привычки, он не сразу стал открывать входную дверь позабытым в кармане ключом, поначалу протяжно нажимая на кнопку звонка. Нежданная встреча с бывшей женой получилась странной, когда из межкомнатной двери выглянула обновленная Лара со стильной прической каре на ярких пепельных волосах. Он-то по наивности предполагал, что его прежняя женушка днями напролет сидит в сторонке и горюет по ушедшей юности и мужу-невозвращенцу, а тут нате, здрасте! Стройная, красивая, словно заряженная своей верой в торжество свободы и равенства! Так что внезапно мужские мечтания вылились в нахлынувшую тоску по безвозвратно утраченному времени.

– Ты сногсшибательно выглядишь, – опешил он, как и большинство мужчин, привыкших видеть глазами.

– Чем ночь темней, тем ярче звезды, – парировала Лара. – Зачем пожаловал?

– Хотел детей увидеть, – заговорил сперва тихо Кирсанов.

– Вспомнил… Нет их дома. Не прошло и девяти месяцев…

– Знаю, прости. Не понимаю, как это случилось…

Помолчал немного. От возникшей паузы стало жутко, и он продолжил окрепшим тоном со сталью в голосе:

– Я деньги принес, возьми себе, пожалуйста, и Андрею с Ольгой передай. Как они? – не дожидаясь ответа, Виктор достал из потайного кармана пиджака портмоне и выложил все, что было в нем.

Потрясенный нахлынувшими чувствами и разбитой усталостью, но торжествующий от нежданного благородного поступка, он опустился на стоящую поодаль тумбу для обуви, откинувшись к настенной вешалке с верхней одеждой.

Когда муж исчез, Лара неподвижно застыла у входа в зал, а после, устав стоять, почувствовала дремоту и медленно побрела в сторону ванной. И дойдя до двери, на какое-то время остановилась в раздумье, обернувшись на стопку денег, оставленных на тумбе, затем, ничтоже сумняшеся, взялась за ручку и, затворившись на крючок, долго-долго под душем смывала горечь.

Дом инвалидов

По скором возвращении домой, если можно назвать подобным словом уютное гнездышко, свитое влюбленными на съемной квартире в тихом центре города, Виктору вдруг сделалось дурно. Лицо его побледнело, как алебастровая маска, он словно стал терять сознание, покачнувшись, почувствовал, что нечем дышать, и едва не упал навзничь. Внимательная и заботливая подруга уложила болезного в постель, мягко похлопав по щекам. И как только мужчина стал приходить в себя, удалилась на цыпочках в кухню, чтобы принести через несколько мгновений свежезаваренный чай в фарфоровой кружке. За окнами почернело. В зимнем морозном воздухе мелодично завывала вьюга. Анна опять выразила неизменную готовность зажечь такие притягательные своим неповторимым запахом ароматизированные коричневые палочки, тусклый свет от которых едва отражался в круглом зеркале напротив кровати и на бледном лице Кирсанова.

Виктору полегчало, но его слегка бросило в жар. Мужчина приподнялся на высокой белоснежной подушке, запрокинув голову, тогда как Анна растерянно ходила по сторонам, вдруг заговорив спокойно, тихо и уверенно:

– Завтра берешь выходной.

– Зачем, милая? Я в порядке! – заверил он. – Не знаю, что это на меня нашло.

– Поедем в одно место. Давно хотела рассказать, но не решалась, – произнесла она вкрадчиво, прикрывая широкий лоб изящными ладонями с длинными утонченными пальцами.

Она аккуратно присела на краешек кровати. В глазах ее то и дело отражались дрожащие цветастые огоньки проезжающих машин; когда они гасли, комнату под завывания вьюги опоясывала темнота. Виктор осторожно вглядывался в черты любимой женщины в надежде услышать хоть какое-то объяснение, почему до сих пор ему ничего неизвестно о прошлом самого близкого человека.

– Ты знаешь, у меня есть сын, он в Кобрине, в интернате для инвалидов, которым показан постоянный медицинский уход и посторонняя помощь. Раз в месяц я туда езжу материально поддержать всех, кто в этом нуждается.

– А где его отец? – почему-то спросил Виктор.

– Мы не общаемся, – был односложный напряженный ответ, после которого более ничего не хотелось о нем знать.

– Поэтому ты сына вписала в учредители вместо себя? – вымолвил он, наконец, после долгих раздумий.

– Должна я что-то оставить сыну, понимаешь? – глаза ее в одночасье немного увлажнились.

Часы текли. Взгляд его рассеянно блуждал в поисках ответов на оглушительные известия. Нежно и благодарно он поцеловал край ее шелковой пижамы. «Конечно, – размышлял в ужасе, – я подозревал о каком-то изъяне, и предчувствие меня не обмануло! Как же трудно с этим жить! Сын-инвалид… Это объясняет ее отношение к детям, особенно к здоровым красивым озорным мальчишкам на улице, у нее же ничего этого нет! А я болван, нюни распустил, отдалился, бросился к бывшей жене, но чем, чем я могу Анне помочь? Разве что на самом деле взять выходной и поехать, навестить, познакомиться, раз она так хочет…» – думал Виктор без остановки. От жара после выпитого чая редкие волосы его взмокли на висках, вены на жилистых руках вздулись, и, в конце концов, к четвертому часу ночи глаза слиплись, и он безмятежно уснул. Грезились ему смутные облака и лошади на скачках, где он был одним из жокеев и безудержно рысью летел навстречу ветру за горизонт.

Золотилось солнце на снегу весь проделанный длинный путь, искрились округлые нетронутые сугробы, и только после поворота к интернату, когда небесное светило скрылось, громадные ледяные глыбы погрузились в устрашающие тени. Припарковавшись, Анна решила сходить к охране на разведку. Вернувшись, посетовала, мол, пустят внутрь здания только ее одну: во-первых, по причине внезапного карантина, во-вторых, в качестве постоянного спонсора.

– Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем.

Ноги в автомобиле замерзли быстро, Виктор вышел из салона и, стоя у парадного подъезда, принялся ждать с бьющимся сердцем. О том, какой будет встреча и случится ли она вообще, мужчина не думал, однако разволновался не на шутку. Никто не шел. Вокруг стояла гробовая безветренная тишина. Виктор ждал, что вот-вот откроется дверь и, встретив радостно мать с сыном, он скажет быстро и воодушевленно заготовленные искренние слова. Наконец скрипнула дверь, послышались шаги по хрустящему снегу где-то наверху. Отбежав подальше от стены, дабы получше разглядеть, Кирсанов заметил на парадном открытом балконе второго этажа интерната рядом с Анной высокого красивого статного парня, управляющего инвалидной коляской, на которой сидел завернутый в клетчатый плед скрюченный человечек небольшого роста. Все трое крикнули: «Виктор, мы здесь!» и жадно помахали руками. Человечек в коляске крикнул что-то еще, но разобрать слова было не под силу. Кирсанов оцепенел на некоторое время, неловко помахал в ответ, проникшись тем, как полные блаженства глаза несчастной матери блистали, как солнце, нелепо и ярко. Вскоре невиданная энергия, дерзкая решительность помочь бедной женщине овладели им. Он был совершенно уверен, что сможет свернуть горы, лишь бы быть с ней. Теперь картина предстала с потрясающей ясностью, и стало понятно, чего жаждала его душа, его сердце, – повиноваться ей, такой умной, такой красивой и такой несчастной в своем удивительном предпринимательском таланте.