Полная версия
На тонкой ниточке луна…
Голос Галактиона, возвысившийся с первыми словами, спустился с высоких нот до тихого бормотания. Голос от звонкого перешел к дрожащему, тихому и смиренному.
Протащил он рубаху сквозь прорубленное отверстие. Все смотрели на священнодействие с благоговейным трепетом. На глазах Веры выступили слезы, куропаткой затрепетало беспокойное сердце. «Не дай истончиться душе», – шептала она, подняв взор к вершине могучей лиственницы. «О, священная лиственница, не дай истончиться душе…» – шептали ее губы. Ей показалось, что лиственница вздрогнула, колыхнула ветвями, встрепенулась.
– Услышала, она услышала твою молитву, Галактион, она услышала меня, – сказала Вера, повернувшись к брату своего мужа.
– На, жена моего брата, возьми эту рубаху и возложи ее у ног Кузьмы. Теперь она приняла силу от священной лиственницы. И эта сила перейдет к брату моему Кузьме, твоему мужу.
Галактион положил в выдолбленное дупло несколько монеток, повязал выше прорубленного отверстия жертвенный лоскут белой материи. Затем, пока Вера бежала в избу с наполненной силой священной лиственницы рубахой, повесил на дерево рога и шкуру жертвенного оленя, что оказалось делом непростым, и в этом ему помог молодой и сильный Ерофей.
Отведали мяса жертвенного оленя, неизменно хваля его превосходный вкус. Как только все необходимые действия были завершены, прибежала Вера.
– Он узнал меня, он дотронулся до рубахи, принявшей силу священной лиственницы, – поделилась она громко радостной новостью, – он чаю попил и взял с моей ладони священное лекарство, – она не скрывала своей радости.
– Священная лиственница поделилась с ним своей силой, – сказал Галактион.
– Не оборвись, ниточка, помоги ему, седой старик, – прошептал Тэранго, сжимая за пазухой священный медвежий клык, выбеленный временем.
Галактион дал знак вставать. Все подошли к нему вплотную, ожидая команды. Он был молчалив, лицо стало непроницаемым и строгим. Молча обошли вокруг священной лиственницы трижды по солнцу. Первым торжественно шагал Галактион, рядом держалась жена больного брата, за ними в двух шагах – Тэранго, Ерофей, Варвара и их дети, держащиеся за руки своих родителей.
К вечеру после временного улучшения больной снова забредил, снова ему являлся свет священной горы. Вера, грустная, сидела у постели больного, опустив голову, и тихо плакала. Галактион, утешая ее, сам с трудом сдерживался, чтобы не пустить слезу.
Когда уже терялась всякая надежда, когда казалось, что невозможно избежать самого плачевного исхода, надежда все же появилась. К вечеру второго дня пришла Вера. Лицо ее еще носило печать печали, но глаза уже выказывали эту самую надежду.
– Кузьма кушать попросил, – сказала она, скромно улыбнувшись, – пришла спросить у Тэранго, что можно дать.
Теперь она видела в нем шамана, а те положительные перемены, которые стали происходить в состоянии изнуренного страшной болезнью мужа, только утверждали ее в такой догадке.
– Я уже сварил добытого нашим дорогим гостем глухаря. Кузьма должен съесть сердце глухаря, и похлебать глухариного супа, и съесть кусочек печени жертвенного оленя, – распорядился Галактион, посмотрев на Тэранго, ожидая одобрения.
– Да, ему нужно съесть глухариное сердце и хоть небольшой кусочек печени жертвенного оленя, – подтвердил Тэранго.
Галактион протянул Тэранго две кружки: в одной был налит наваристый бульон и лежало глухариное сердце, в другой – кусочек оленьей печени.
– Возьми, Тэранго, и отнеси брату. Я тебе помогу.
Кузьма полулежал, опираясь на подушки, напротив того же окна, у которого впервые увидел его Тэранго. Не заметить происшедших перемен в состоянии больного Тэранго не мог.
– Здравствуй, великий шаман, – произнес больной слабым голосом.
– Здравствуй, здравствуй, Кузьма.
– Тэранго сам добыл глухаря, – сказала Вера.
Услышав необычное имя и то, что шаман сам добыл для него глухаря, Кузьма посмотрел на него благодарным взглядом. Тэранго вложил в руки Кузьмы теплую кружку супа. Больной взял непослушной рукой ложку, зачерпнул суп, медленно поднес к губам. С каждым разом движения становились увереннее. Вдруг рука безвольно упала на одеяло. Ложка громко звякнула о чашку.
– Устал, – промолвил Кузьма. – Не думал, что ложка может быть такой тяжелой, – улыбнулся он, переводя взгляд с Тэранго на Галактиона, затем на Веру, которая стояла у печки, боясь пошевельнуться, вспугнуть нарождающуюся надежду.
Он уловил еле заметную улыбку на ее усталом лице, и благодатное тепло укутало его лучше самой теплой малицы. Вера опустила глаза, а Кузьма еще какое-то время смотрел на нее, и в нем воскресало до истомы знакомое чувство – чистое и животворящее. Он должен что-то сделать очень доброе и важное в благодарность этой женщине, и он сказал как можно громче:
– Я съем всю еду, которую приготовил великий шаман!
Он сам себя поймал на мысли, что так обычно говорят дети, когда хотят порадовать маму.
– Много нельзя, – сказал Тэранго и взял из рук больного кружку.
Тот безропотно разжал пальцы и позволил Тэранго унести недоеденный суп.
– Через два часа пусть доест, – обратился он к хозяйке дома.
– Съешь немного печени жертвенного оленя, – сказал Галактион, глянув на Тэранго.
Тот одобрительно кивнул. Кузьма послушно открыл рот. Галактион своей рукой поднес кусочек печени, дав запить глотком крови.
– Та-а-ак, еще кусочек, еще…
– Хватит, много нельзя, – повторил Тэранго строго. – Потом еще поешь, – обратился он к Кузьме.
– Что еще можно приготовить? – спросила Вера.
– Свари кисель из клюквы, – сказал Галактион, посмотрев на Тэранго, будто ища поддержки.
– Да, – подтвердил Тэранго, – можно клюквенный кисель.
Что стало причиной поворота болезни на выздоровление, никто не мог утверждать категорично. То ли это действие целебных таблеток, отданных сейсмиками, то ли «возрождающий солнечный луч, проникший в ноздрю», то ли придающее силу больному сердце глухаря, то ли в его тело перетекла чудесная энергия священной лиственницы. А может, слова шамана, содержащие великую силу. Никто на свете сейчас не мог утверждать определенно, какое чудодейственное средство смыло болезнь с «этой земли», но то, что больной стал обновляться, миновав тот край, где «кончается душа», радовало всех.
– Ему стало лучше, я буду делать все, как вы скажете, чтобы Кузьма выздоровел, – сказала тихо Вера.
– Да, мне лучше. Я вернулся оттуда… я уже видел обратную сторону земли, но свет священной горы оказался сильнее, – шептал Кузьма, засыпая.
Вера впервые за последние дни не испугалась того, что Кузьма закрыл глаза.
– Духи земные и небесные удержали моего мужа в нашем мире, но без твоей помощи, Тэранго, и твоей, – она повернула лицо в сторону Галактиона, – душа его могла истончиться, – сказала она.
– Не оборвалась ниточка, удержалась душа, – загадочно произнес Тэранго.
XI
– Завтра я провожу тебя в самую вершину речки, а дальше Демьян, сын Кузьмы, поможет и покажет место перетаска. Он в тех местах живет, уже не однажды переходил на ту сторону, – сказал Галактион. – Ты нам теперь как брат, ты спас Кузьму.
– Да, – сказал Кузьма еще слабым голосом, – Демьян покажет дорогу. Ты теперь мой брат. Галактион мне все рассказал. Я ведь уже заглянул по ту сторону земли… Не знаю, как удержался…
Спал в эту ночь Тэранго беспокойно и тревожно – завтра снова в путь. Снилась ему безбрежная тундра, залитая солнцем. Родной чум. У очага сидит еще молодая жена. Расшивает бисером малицу, а рядом ползают дети. Хойко – младшенький – держит в руке щепку, по которой ползет жучок-светлячок. Он берет ножик и пытается разрезать жучка. Жена, повернувшись к нему, строго прикрикивает: «Нельзя издеваться над букашками! Это, может быть, душа дедушки Уси». Хойко не слушается. В это время входит старик из соседнего чума. Он выхватывает щепку из рук Хойко, на которой сидит жучок, и бросает в огонь, причитая: «Погрей спинку, старина, в нашем солнце». Снился старый Кути, рассказывающий прочитанные новости раньше времени, снился священный камень и шаман Абчи, снился друг Мыртя, обмазывающий новый облас кровью жертвенного оленя…
Кузьма окреп настолько, что смог выйти на берег, чтобы проводить своих спасителей. Так, во всяком случае, его жена называла Галактиона и Тэранго, укладывающих свой багаж в лодки-долбленки. Она тоже стояла на берегу, прислонившись к Кузьме. А на самом взгорке возвышались две детские фигурки. Они оставались теперь на попечение Веры и Кузьмы.
– Слушайтесь бабу Веру и деда Кузьму, – крикнул им Галактион. И они вдруг словно ожили, встрепенулись и пустились вниз, припали к Галактиону.
– А когда ты обратно приедешь? – спросил Кирилл.
– Мне будет скучно без тебя, – пролепетала малышка.
– Скоро мама, папа придут, так что некогда будет скучать, – Галактион обнял внучку, потрепал непослушные смоляные волосы внучка. – А приеду я раньше, чем лето кончится, – пошутил он.
– Пусть духи земли всемогущие помогают вам, – сказал Кузьма.
– Пусть путь ваш окажется легким. Передайте привет детям, сестре, внукам. Мы скучаем по ним, всегда ждем в гости, – напутствовала Вера.
– Это уже зимой на оленях приедут, – сказал Галактион, – летом-то шибко плохо добираться, да и строится Демьян, некогда ему сейчас.
– Знаем, – вздохнули Кузьма и Вера одновременно.
Относительно дальнейшего пути Галактион особо не распространялся. Он и так не относился к племени говорливых, ну а что касалось будущего, тут и вовсе выражал свое мнение коротко, с роковой покорностью: «Что будет, то и будет». Так он отвечал нетерпеливым молодым, пытающимся заглянуть в завтрашний день. Тэранго же полностью доверился своему попутчику и не проявлял излишнего любопытства.
Только на остановках, у костра за чаем, они коротко перекидывались словом-другим. За прошедшую неделю, пока Тэранго жил в доме Галактиона, их объединила и даже в чем-то сроднила единая миссия – не дать открыться воротам в мир тьмы душе Кузьмы, не выпустить больного брата Галактиона «за пределы жизни», не дать оборваться ниточке, на которой висела душа больного.
Тэранго дивился природным переменам: с каждым днем, да что там днем – с каждым часом берега сближались, возвышаясь то справа, то слева лесистыми сопками. Крутых поворотов становилось больше, река, огибая сопки, уходила далеко по низинам, возвращаясь своим течением почти к тому же месту. Путники часто перетаскивались через узкие перешейки, сокращая путь. Галактиону река была хорошо знакома, он знал все перетаски наперечет. За каждым поворотом взлетали стаи уток; громкими хлопками вспенивая воду, тяжело поднимались гуси. Уже много раз в зарослях еще не одевшегося в густые зеленые одежды прибрежного тальника Тэранго видел лосей. То они тихо стояли в тени деревьев, то вдруг срывались с места, громко проламывая себе дорогу в кустарнике, торопливо убегали.
– Еще три перетаска осталось и один большой залом, – сказал Галактион, заливая затухающий костер водой из котелка.
– Перетащимся, – согласился Тэранго.
– Приготовь пули, Тэранго: если попадет лось, будем стрелять. Демьяну некогда охотиться, строится он, а семья-то большая.
Не было нужды еще раз напоминать Тэранго о затруднительном положении Демьяна с его пятью детьми – мал мала меньше – и о том, что в прошлую осень случилось несчастье: утонул отец его жены, провалившись под лед. Но беда одна не ходит: следом за одним несчастьем последовало еще одно – сгорел дом. Обо всем этом он уже узнал от Галактиона, как и о том, что недалеко от Демьяна живет шаман Карсавин, с которым Демьян поссорился из-за оленей. Еще два года назад часть оленьего стада Демьяна и шамана смешалась с дикими оленями. В поиски стад ушел Демьян, в то время как Карсавин не спешил, отказался от погони за дикими оленями. Может, он уже ни на что не надеялся, махнув рукой, а может, уповал на настойчивого и пронырливого Демьяна: мол, и сам управится. Случилось так, что Демьян вернул всех своих оленей за исключением одной важенки, а из карсавинских вернулись только три оленя. Потерялась вместе с другими оленями любимая белая важенка шамана. Уже возвращался уставший Демьян домой с оленями, как его встретил шаман, попросивший помощи в поисках; но Демьян отказался возобновлять поиски, боясь потерять то, что удалось отбить, да и сил уже не осталось. Шаман обиделся. Местью шамана объяснял Демьян и то, что сгорела изба – он «усыпил хранительницу дома», и то, что погиб тесть – это он «превратил человека в рыбу».
– Может, Демьяну попробовать примириться с шаманом? – спросил Тэранго.
– Пробовал, но Карсавин и разговаривать не хочет. Важенку белую, видимо, простить не может.
Галактион поведал другу о том, что Демьян в глаза назвал Карсавина «ночным шаманом»; что тот, являясь «проводником воли неба», в своих камланиях на святой сопке утратил светлые помыслы. Демьян прямо обвинил шамана во всех своих несчастьях. И были у него на то основания: шаман сказал, когда потерялась его белая важенка: «Ты когда-то поймешь мою печаль и обиду, когда лишишься того, чем очень дорожишь».
– А если мы с тобой с миром пойдем? – искал выхода из конфликтной ситуации Тэранго.
– Тебе нельзя к нему. Два шамана на одной речке не живут.
– Я не шаман. Ты же знаешь… – возмутился Тэранго.
– Я-то знаю, – пылко перебил Галактион друга, – но по реке уже слава пошла, что новый шаман приехал издалека, из тундры. Сколько людей побывало у меня, пока ты гостил? И все знают, что это ты вылечил Кузьму. Ты что – врач?
– Нет, я не врач.
– Вот видишь! Значит – шаман. Так люди думают и говорят: слух по всей реке пошел. Кукушки быстрее нас летают, – заключил Галактион.
Теперь два обласа шли рядом: лишь на полкорпуса отстал от Галактиона Тэранго. Загребали они бесшумно, всматриваясь в прибрежную поросль и в глубину тенистой тайги. Путники отметили то, что прибрежные кусты уже начинали робко примерять на себя зеленое убранство. Еще не потеряв прозрачность, кусты смородины приобрели ту нежно-зеленую вуальность, что так волнует истосковавшееся по весне сердце. Чуть выше рябины уже готовы выбросить свои резные листочки. Белоствольные стройные березки окаймляют чуть тронутой желто-зеленой паутиной прибережье, возвышаются над рекой разложистые кедры, устремленные в небеса островерхие ели стоят высокой зубчатой стеной, не пропускающей ветер.
Вдруг Галактион замер на мгновение, повернул к берегу и, зацепившись за ветку, нависавшую над водой, остановил свой челн, поднял руку. Тэранго замер, придерживаясь веслом за берег.
– Ты заметил в кустах лося? – шепотом спросил Галактион.
– Да, но, мне кажется, это лосиха.
Галактион дал знак своему другу оставаться на месте, а сам продвинул облас вперед. Остановился. Толкнулся бесшумно от берега, снова остановился, вглядываясь в лесную чащу. Вскинул ружье, но тут же, положив его поперек обласа, махнул рукой.
– Лосиха с лосенком, – уже громко сказал он.
Дошли до перетаска. Не сговариваясь, каждый вытащил свой облас, и потянули по моховине, проминавшейся под ногами. Уже вышли на реку, как услышали сначала треск ломающихся сучьев, потом громкий всплеск. Через реку переплывал лось. Его бархатистые, еще не олопатившиеся рога напоминали вычурную моховую кочку. От плывущего лося распространялась волна, расходясь острой стрелкой.
Охотники изготовились к стрельбе. На том берегу лось не без труда вскарабкался на берег. Зайдя в паутину кустов, остановился, стряхнув с себя воду, оглянулся вокруг, определяя для себя источник опасности. Этого времени было достаточно, чтобы охотники успели выстрелить. Два выстрела слились в один залп. Лось рухнул на месте.
XII
Стойбище Демьяна не сразу показывало себя путнику, оно было скрыто от глаз поросшим молодым сосняком, выстроившимся вдоль песчаного берега. Узкая тропинка вела к жилью. Посередине открывавшегося за молодой сосновой порослью пространства красовалась стройка, сверкая свежеошкуренными сосновыми бревнами, светлостенным безверхим срубом. Небольшой домик, стоявший несколько осторонь, вросший в землю, казался вовсе и не домом, а в лучшем случае хозяйственной постройкой. За этой полуземлянкой стояло еще одно строение, названное Галактионом палаткой: сруб из нескольких тонких бревен венчал брезентовый верх. Поверх брезента был прилеплен кусок рубероида.
Встречало гостей все население стойбища. Сначала залаяли собаки, и дети, возившиеся в песке, насторожились, застыв на мгновение. Из-за нового сруба вышли Демьян и старший одиннадцатилетний сын Илья.
– Я уже слышал о вас. Молва всегда быстрее человека идет, – сказал Демьян, пожимая руку Тэранго. – Это вы спасли моего отца. Я в долгу перед вами.
– Мы вместе с Галактионом и твоей мамой старались помочь Кузьме, – попытался возразить Тэранго.
– Я знаю, у меня недавно был Ерофей. Но слово шамана всегда остается решающим.
– Я… – Тэранго хотел возразить, что он не шаман, но легкий толчок Галактиона не позволил ему открыть рот. Он понял, что его возражения не будут приняты.
Демьян познакомил Тэранго со своим семейством.
– Это Евдокия, моя жена, а это ее мама Акулина.
– Акулина – сестра Веры, – дополнил Галактион.
Евдокия, нахлобучив платок на миловидное лицо, тут же отвернулась: нельзя мужчинам старше мужа видеть ее. А ее мать, напротив, проворно поправила платок, сдвинув его назад, затянула узел под подбородком, открыто посмотрела в лицо Тэранго.
Ее живые глаза, выражавшие и смирение, и в то же время простое женское любопытство, понравились Тэранго.
– А где наша Аннушка? – спросил Демьян, оглядываясь вокруг.
Из палатки вышла стройная девушка. Несмело приблизившись, она стала за спинами детей Демьяна, которые сгрудились стайкой возле своей мамы.
– Это моя младшая дочь, – звонко сказала Акулина, улыбнувшись.
Анна, смутившись, сначала опустила глаза, но любопытство взяло верх, и она открыто, по-детски пристально посмотрела в лицо незнакомца.
Тэранго поразила красота девушки: ее острокрылые брови взметнулись вверх, большие глаза с несколько приподнятыми уголками выстрелили остро, но тут же обрели мягкость взора. «Как она похожа на свою мать», – подумал Тэранго.
– А вы надолго к нам? – спросила Аня несмело.
Вопрос застал Тэранго врасплох. Он замялся и с тихой грустью, навеянной неопределенностью его положения, произнес:
– Не знаю… Нет, ненадолго. Мне еще предстоит долгий путь.
– Ему предстоит очень долгий путь, – подтвердил Галактион. И он заметил, как вмиг слетела улыбка с уст Акулины.
Мясо убитого лося перетаскивали пешим ходом. Малые дети тоже участвовали в этом важном и полезном для всех деле. Оказалось, что лось лег недалеко от стойбища. По тропинке через высокий сосновый бор, потом вдоль речки и только в одном месте нужно было продираться сквозь кустарники. За два захода вынесли все мясо, которому Демьян был несказанно рад.
– Мне-то некогда охотничать, – оправдывался он.
– Знаем – когда человек строится, на другие дела не остается времени, – коротко отвечал Галактион, щипая пальцами жидкие концы заостренных седых усов.
Вечером женщины сварили в казане лосиное мясо. Самое лакомое блюдо – нарезанную кубиками лосиную печень – все ели с большим удовольствием. Дети, подбегая к столу, выбирали упругие печеночные кубики. Даже самый маленький двухлетний сынишка пытался поддеть кусочек печени вилкой.
– Они лосиную печень больше конфет любят, – пошутил Демьян.
– Это для них как шоколад, – подхватил тему Галактион.
В избушке наступила тишина, как бы в подтверждение сказанному – все были заняты едой.
Вдруг Галактион, хитровато посмотрев на Тэранго, сказал:
– Завтра полнолуние, а тебе в дорогу. Шаманы любят начинать дела в полнолуние.
– Я не шаман, ты же это знаешь, – парировал Тэранго, осмотрев всех сидящих за столом.
– Попробуй убедить в этом моего брата Кузьму и его жену или Демьяна. Все знают, что ты шаман, – Галактион похлопал по плечу своего друга и улыбнулся.
После ужина Тэранго вышел на улицу. Полная луна выкатилась полупрозрачным бубном над высокими соснами. На фоне еще светлого неба она походила на четко очерченное круглое облачко, что придавало ей какой-то воздушности. Тэранго оглянулся вокруг: крыши домиков, лабазов, стволы высоких сосен, новый сруб, что вылез на самую середину стойбища. «Только один день, как я здесь нахожусь, – думал Тэранго, – а все уже стало таким привычным для глаз, таким родным». Тэранго смотрел на луну и думал о том, что сейчас так же, как и он, любуются ею дети, внуки; его друг Мыртя тоже смотрит на небесное светило и думает о своем друге, как сейчас Тэранго о нем. Только луна там еще прозрачнее, еще тоньше ее ободок. И солнце там сейчас совсем не прячется под землю, а только на ночь прибивается ближе к спине земли.
Вышла на улицу Акулина, остановившись у порога в нерешительности. Тэранго захотелось заговорить с женщиной, поделиться своими мыслями, рассказать, как тоскует он по своим родным, но не решался произнести хоть слово. Акулина оказалась смелее.
– Белые ночи у нас начинаются, – сказала она.
– У нас, там, где я живу, и вовсе нет ночей в это время, – ответил тихо Тэранго.
– Как так? – удивилась Акулина.
– А так: солнце круглые сутки не прячется – ходит по кругу, – Тэранго вздохнул.
– Скучаешь по своим? – спросила она как-то просто.
– Да, скучаю, – коротко произнес Тэранго. И добавил после паузы: – Дети, внуки сейчас тоже смотрят на луну, и друг мой Мыртя. Наши взгляды там встречаются…
– И жена смотрит, – сказала Акулина, включив свою чисто женскую любознательность.
– Нет у меня жены, – вздохнул Тэранго, – уже два года, как умерла…
– Я не хотела сделать тебе больно, – сказала тихо Акулина. – Я ведь тоже в прошлом году потеряла мужа….
Наступила неловкая тишина. У Тэранго не нашлось слов, чтобы поддержать разговор. А так хотелось, чтобы эта женщина подольше задержалась здесь, рядом с ним. Акулина еще какое-то время постояла молча, потом ушла в избушку, а Тэранго долго оставался в тиши наступавшей серой ночи.
* * *Нужно было спешить, нужно было ловить большую воду. Демьян уже несколько раз повторил, что большая вода в верховьях держится недолго и скоро скатится, и ручей потеряется, тогда придется далеко тащить облас к водораздельному озеру.
– Я рад, что у меня появился такой друг. Может, еще встретимся, – сказал Тэранго, упаковывая утром свой скарб.
– И наша семья благодарна судьбе, что подарила такую встречу с таким человеком. Без тебя Кузьма не удержался бы в мире живых… Ну, пусть духи лесные будут благосклонны к тебе, – Галактион чуть не прослезился, голос его осип от нахлынувшего волнения.
– Может, встретимся на обратном пути, – повторил Тэранго не очень уверенным голосом.
– Может, и встретимся, – неожиданно ответила Акулина за всех и протянула Тэранго вышитый бисером кисет для табака и связанные шерстяные носки. – Возьми, в дороге сгодятся, – сказала она просто. – Я сама вышивала, сама вязала, даже не знаю зачем, а вот и пригодилось.
Она, засмущавшись, отвернулась и торопливо пошла в стойбище. Тэранго показалось, что плечи ее вздрагивают.
– Встретимся, – с опозданием, но твердо произнес Галактион и обнял своего друга, – обязательно встретимся.
От проницательных глаз наблюдательного Галактиона не ускользнул этот внезапный уход Акулины, и теплый взгляд Тэранго, огладивший ласково ее спину, тоже не ускользнул от него.
* * *Грести за молодым и проворным Демьяном было не одно и то же, что за старым Галактионом. Приходилось крепко налегать на весло. Тэранго начинал отставать, и тогда Демьян ждал его, прибиваясь к берегу. Уже к вечеру речка сузилась настолько, что из обласа можно было достать веслом и один, и другой берег. Берега дальше выровнялись, исчезли сопки, все чаще стали встречаться огромные просветы, открывавшие взору моховые болота.
Преграждающие путь и поросшие мхом упавшие деревья осложняли продвижение. Приходилось обносить обласы по суше.
– Дальше я обычно не хожу, никто здесь завалы не убирает, – как бы в оправдание бросал на ходу Демьян.
Он протаскивал свою долбленку по берегу, огибая могучие кедры, лиственницы, возвращался на помощь Тэранго. Только к третьему дню путешественники вышли на огромное болото, открывшееся неоглядным зеленым ковром, окраеванное далекими гривами там, на линии, отделявшей землю от неба. Дальше ручей с возвышающейся кочки просматривался довольно далеко, смахивая на извивающееся тело гигантской змеи. Хвост ее терялся в зеленых моховинах.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».