На тонкой ниточке луна…

* * *

Облас тихо резал острым носом темную студеную воду. Солнце, отражаясь от зеркальной водной глади, слепило глаза до боли, редкие облака застыли в безбрежной сини. Река заметно сузилась: с обоих берегов густая тайга подступала к самой воде. Продвигаясь вдоль берега, Тэранго старался избегать напористого течения. А то, что течение стало сильнее, чем в низовьях, он понял, лишь только поставив свой челн на воду.

Солнце каждый день выныривало слева, из-за верхушек тесно прижавшихся друг к дружке кедров, лиственниц, сосен, еще не распустившихся осин и роняющих желтую пыльцу белокорых берез; оно долго ползло по высокой дуге в синеве, отражаясь от гладкой поверхности Большой реки, слепило глаза, заставляя Тэранго щуриться до боли. После полудня Тэранго перебирался под правый берег, чтобы спрятаться в тени, отбрасываемой нависающими высокими кедрами, и дать глазам отдых. И так каждый день Тэранго продвигался все дальше в сторону полуденного солнца. Иногда для него, то ли погруженного в воспоминания, то ли охваченного смутными предчувствиями или яркими предвосхищениями, вдруг исчезали солнечные блики, всплески упругой воды под легким, как перо, веслом, исчезали все звуки. То ему привидятся олени, нескончаемым потоком текущие по белоснежным холмам, то тянущийся длинной веревкой обоз, груженный домашним скарбом… То островерхие чумы выплывут в спутанном сознании, то маленькие дети, беззаботно бегающие по мягкому ягелю босиком, ощущающие теплые и нежные поцелуи земли. В колыбельке тихо спит маленький Хойко; жена, отрываясь от шитья, качает берестяную колыбельку…

Сменяются долгие дни короткими серыми ночами… Сменяется солнце луной, только студеная вода под обласом течет непрерывным потоком, не меняясь, напоминая путнику о так уже надоевшем монотонно текущем времени. А весло одинокого путешественника взмах за взмахом, погружаясь в воду, продвигает облас вперед. Грести становится все тяжелее.

И сегодня уже к полудню спина напоминала о себе ноющей болью, ладони горели, будто от горячих углей, ноги от долгой неподвижности превратились в бесчувственные деревяшки.

Хотелось остановиться, выйти из обласа, «промять» ноги. Он не находил еще какой-нибудь причины, чтобы остановиться. И вот она представилась: сразу за поворотом реки Тэранго увидел глухаря, сидящего на нависающей над водой сухаре. Выстрел – и птица рухнула в воду. Охотник достал птицу, а приметив тихую заводинку, пристал к берегу. Остановка оказалась полезной не только для разминки ног. Тэранго решил пройтись вдоль берега по звериной тропе, которая вывела его на небольшую полянку. Старое кострище. Рядом с кострищем лежали несколько обугленных поленьев и длинное бревно, а над ним – к двум тонким осинам прилаженная поперечина. Значит, здесь натягивали полог, ночевали. Люди выбирают ночлег не в каждом месте. Тэранго осмотрелся вокруг, подошел к самой реке. С высокого берега открылся вид на спокойную воду. Река в этом месте расходилась на два рукава. В какой из них ему нужно повернуть, Тэранго не знал, но он уже наметил себе место, где разведет костер, где, возможно, устроится на ночлег, – вон на том мысу, где расходится река на два потока.

В котелке варилось глухариное мясо, отдавая дразнящие запахи, легкий ветерок кружил не слишком докучливый дым; тихо, лишь изредка потрескивая, горел костер. «До́бро будет, – подумалось Тэранго. – Буду ждать: ни солнце, ни луна, ни звезды сейчас не помогут. Только на человека надежда». И он начал готовиться к ночлегу. Хоть ночь и не придвинулась так близко, чтобы торопиться, но Тэранго решил не оставлять необходимые дела на потом: натаскал дров, соорудил укрытие, как делал уже много раз. Пригревшись у огня, он уснул.

Сколько времени проспал Тэранго, того он не знал, но, открыв глаза, увидел, что огонь по-прежнему горит. «Странно, – подумал путник, – костер должен был бы уже угаснуть». Тэранго оглянулся и увидел сидящего рядом старика. Скуластое морщинистое лицо, седые усы, спускающиеся острыми углами, давно не бритая редкая седая щетина выдавали человека, обремененного годами.

– Здравствуй, добрый человек, – произнес старик, оценивающе разглядывая наконец-то проснувшегося гостя.

– Здравствуй, – обрадовался встрече Тэранго. – Издалека иду, – сказал он, опережая вопросы, – и путь мой неблизкий.

– Вижу, что не из наших. Снизу пришел?

– Да, с низовья поднимаюсь. От самой тундры иду…

– Меня Галактионом зовут.

Старик подошел, протянув руку. Он не выказал удивления по поводу того, что этот незнакомый человек пришел от самой тундры.

– Тэранго, меня зовут Тэранго, – пожал руку путник.

– Галактион… Не знаешь, куда дальше идти? – старик снисходительно улыбнулся.

– Не знаю, потому и остановился. Люди, думаю, подскажут.

– Подскажу, как не подсказать? Издалека, значит? – старик бросил докуренную папиросу в огонь. – Я живу тут рядом. У меня заночуешь, собирайся – не здесь же ночь коротать, – сказал он спокойно, но голос его был тверд. Сказал, будто черту подвел.

Стойбище действительно располагалось «рядом». Стоило лишь обогнуть мыс, поросший густым сосняком, и зайти в протоку.

Два обласа пристали к мостику, сделанному из тесанных, потемневших от времени плах. Мостик едва возвышался над бортами обласов. Галактион проворно бросил на плахи залатанный в нескольких местах мешок, перевязанный бечевой. В мешке, заполненном менее чем на четверть, шевельнулась, пытаясь распрямиться, довольно крупная рыбина. Лениво взлаяли собаки и сразу смолкли. На берегу, как грибочки, выросли две детские фигурки: мальчик лет шести и девочка младше его на пару годков. Дети, возникшие из-за спины крутого берега, остановились в нерешительности, увидев чужого человека.

Тэранго и Галактион, вытащив свои обласа на сушу, перевернули их; взяли каждый свою поклажу, поднялись на берег.

– Помоги, Кирилка, гостю, – обратился Галактион к мальчику, заметив, что не всю ношу может взять Тэранго за один раз.

Мальчишка прытко сбежал с берега, схватив лежащий на траве брезентовый куль, перевязанный веревкой.

Кирилл торопливо бросил поклажу у порога избушки, подошел к сестричке, присел рядом. Дети, застыв в нерешительности, прижались друг к дружке, сидя на грубо срубленной скамье.

– Это мои внучата, – гордо произнес Галактион. – Младшие, старшой – в интернате. Скоро и Кирилка в первый класс пойдет, – и он глянул на внука, сидевшего у самого порога и так и не вознамерившегося подойти ближе к гостю. Девочка прилипла к брату и робко выглядывала из-за его плеча. – Ерофей, отец ивоный, угнал оленей на весенние пастбища, – продолжал Галактион. – Я теперь у них в няньках. Да, Лизавета? – обратился он к девочке.

– Да, – несмело ответила она.

– Мои тоже откочевали на летние пастбища, – произнес задумчиво Тэранго. – Спасибо тебе за помощь, Кирилл.

Мальчик стеснительно опустил глаза, не ответив.

– У вас-то там, говорят, далеко кочуют, – не то спросил, не то констатировал факт Галактион.

– Да-а-а, – протянул Тэранго, – к самому северному морю, однако, каслаем.

– А мы тут недалеко, за озером, обычно веснуем. Ерофей решил там избу рубить, вот и оставили детей. Я бы ему помог с избой еще в прошлом году, но вот и в прошлом не пришлось, и в этом… как-то все не получается… – Галактион замолчал, собираясь с мыслями. Глубоко вздохнув, открыл скрипучую дверь, приглашая гостя домой.

Зашли в избу. От печки распространялся теплый дух. На самом углу жевреющей печки стоял чернобокий, с гнутыми боками чайник. Хозяин передвинул его на середину. Он достал папиросу, долго мял в руках, подошел к печке, достав совком уголек, прикурил, подбросил пару поленьев. Тэранго не торопил собеседника, он смотрел в прикрытую только что дверцу печки, сначала выпустившую волосатые хвосты дыма и так же втянувшую их обратно, как только она захлопнулась. И непонятно было: то ли отвлекся и задумался о своем Галактион, то ли собирался с мыслями для продолжения разговора.

– Сначала старуха потерялась. Аккурат в прошлую весну, – заговорил после паузы Галактион, – за Ерофеем да Варварой – невесткой – увязалась оленей перегонять на весновку. Помогу, говорит, ребятам оленей угнать, а на обратном пути клюквы поищу. Она, говорит, весной сладкая. Она тут вокруг клюквенные болота лучше меня знает. Я и перечить не стал. Пусть, думаю, наберет клюквы, пока не издрябла. А оно видишь как вышло? Через пару дней снег засобирался. Сначала потихоньку, а потом так помело, что свету не видно. Два дня буранило, снегу чуть не по колени насыпало. Весь обыскался – не нашел старуху. Она от них перед самым-то снегом и вышла. Шаман как-то заезжал толькинский. Покамлал, покамлал он у святого места и сказал: «У медведя она в берлоге живет». Так в тот год и не помог сыну избу поставить. А в этот год недавно брат младший заболел. Что случилось, понять не можем. Здоровый всегда был, а тут прямо сгорает от жару. Заживо сгорает. В поселок ехать отказывается. Не надо мне врачей, шамана зови, говорит, Силантия, он поможет. А где я ему Силантия возьму? У него, говорят, у самого короткая душа, говорят, он уже слышал земной гул.

В это время дверь избы со скрипом отворилась и на пороге появилась женщина, одетая в расшитую бисером малицу. Она, конечно же, видела, что приехал гость, она даже подумала, что это шамана привез Галактион. Долгонько не было Галактиона в этот раз. Обычно с сетями он управлялся быстрее. Вот и подумалось, а не за шаманом ли он плавал на своем обласке?

– Здравствуйте, – с поклоном и почтением произнесла она низким бархатистым голосом. И в этот же миг поняла, что это не шаман. – Вы не шаман? – спросила она, и голос ее дрогнул.

– Нет, – выдавил Тэранго.

– Кузьме совсем плохо, – обратилась она уже к Галактиону. – Так плохо ему еще не было, прямо весь горит, – женщина поднесла к глазам угол цветастой косынки. – Он меня не признает – боюсь я, – она всхлипнула, смахнула рукой слезу.

– Совсем плохо? – как-то обреченно спросил Галактион и перевел взгляд на Тэранго. – Вот видишь? – обратился он с вопросом к гостю, обнажив свою боль. Будто оправдываясь, будто защиты искал.

Тэранго почему-то почувствовал себя причастным к происходящему, в груди его разлилась тихим щемлением боль. Он еще не видел больного, но ему хотелось если не помочь, то хоть посочувствовать, но никакие слова не подбирались, он не знал, что сказать, что должен сделать сейчас, в эту минуту. Неловкость усиливалась еще и тем, что он не шаман, а ждали здесь именно его.

Тэранго вдруг вспомнил о том, что сейсмики дали ему коробочку с медикаментами. «Если простынешь и поднимется высокая температура, принимай вот эти таблетки, антибиотики», – вспомнил он их напутствие. А Кузьма как раз «сгорает от жару».

– Послушайте, – сказал он, обращаясь и к Галактиону, и к вошедшей женщине, – мне сейсмики дали таблетки – антибиотики называются. Может, таблетки помогут? Они говорили, что принимают антибиотики, когда жар, когда человек простудится. Они даже от воспаления легких спасают, так сказали сейсмики… они еще аспирин дали, – Тэранго даже удивился, как это он запомнил все замысловатые слова, сказанные ими.

– А кто такие сейсмики? – спросил Галактион.

Ему нужно было удостовериться, что лекарство дали люди с добрыми намерениями.

– Ну, это вроде геологов, они также ищут нефть, газ, – коротко поведал о своих попутчиках Тэранго, как смог и как понял, – они хорошие люди – мне помогли… – продолжил он.

Этого уже было достаточно, чтобы принять решение. Вера, а именно так звали вошедшую женщину, покорно ждала, что скажут мужчины.

– Бери свои таблетки, Тэранго, и пойдем к брату, – твердо сказал Галактион.

Он достал чистую малицу, быстро переоделся, пригладил растрепавшиеся волосы и направился к двери.

– Пойдем, – уверенно произнес он, махнув рукой, как бы приглашая к выходу Тэранго и Веру.

Дети тоже вскочили на ноги, но Галактион подошел к ним, что-то шепнул, и они снова сели на скамью.

В избе брата Галактиона было светлее, что ли, а может, просто уютнее. Слева, ближе к окну, лежал больной, укрытый толстым одеялом, хотя в избе было достаточно тепло. Лицо больного, освещенное боковым дневным светом, казалось бледным, на лбу и висках выступил пот крупными каплями. Он отреагировал на хлопнувшую дверь, повернув лицо с впалыми щеками; а именно сейчас эти впадины обозначились образовавшимися тенями. Он медленно открыл глаза, окинул все пространство избы. Силясь хоть как-то сконцентрировать взгляд, больной держал голову лицом к двери. Мутные зрачки закатились под верхние веки.

– Шаман-гора светится, шаман-гора светится, – бредил он, – она светится, смотрите, смотрите, она испытывает силу моей души. Дайте мне ткань, дайте мне белую ткань, жертвенную ткань, – больной стал хватать воздух иссохшимися от болезни руками.

Галактион подтолкнул в спину Тэранго.

– Подойди к нему, – шепнул он, – скажи, что ты пришел помочь ему.

– Здравствуй, Кузьма, – достаточно громко сказал Тэранго, – я пришел, чтобы вылечить тебя.

Глаза Кузьмы открылись, продемонстрировав на этот раз хоть какую-то ясность взора.

– Силантий! – почти воскликнул больной. – Шаман, шаман! Я знал, что ты придешь. Только ты мне поможешь, твою силу знают все, – уже почти шепотом закончил он фразу. Силы его иссякли.

– Дайте воды, – твердо сказал Тэранго.

Вера уже стояла рядом с кружкой. «Если будет очень плохо, принимать по две таблетки три, а то и четыре раза в сутки в течение недели», – вспомнил Тэранго слова Сергея. Он достал две таблетки.

– Это нужно запить водой, – обратился он к больному.

Подошел Галактион, приподнял голову брата, тот послушно принял таблетки, жадно выпил воду из кружки и в изнеможении снова откинулся на подушку.

– Их нужно принимать по две таблетки четыре раза в сутки семь дней подряд, – обратился Тэранго к хозяйке дома, протянув ей коробочку с лекарством, – так сказали сейсмики. И аспирин нужно давать, пока у него температура, – продолжил он уверенно.

– Он не возьмет лекарства из моих рук, – сказала Вера.

– Он возьмет лекарство только из твоих рук, – подтвердил Галактион. – Я не знаю, куда ты направляешься, не знаю твоих планов, Тэранго, но хотел бы просить тебя…

– Я задержусь, Галактион, настолько, насколько потребуется, я никуда не уеду, пока моя помощь будет нужна, – опередил Тэранго озабоченного брата больного.

Х

Через каждые шесть часов и днем и ночью больной слизывал чудодейственные таблетки с ладони Тэранго. Еще сутки он бредил, скидывал с себя одеяло, порывался встать и тут же забывался в беспамятстве. Ему грезилась священная гора, которую раз в семь лет должен посетить каждый селькуп. Он в своих бредовых метаниях вспоминал, как старик Трифон, едва влачивший переломанные когда-то раненым лосем ноги, мужественно взбирался на крутую гору, отказываясь от помощи. Следовавшие за ним сородичи дивились этому чуду, ибо он с трудом передвигался по дому и едва мог дойти от порога до своего обласа на реке, а тут он делал шаг за шагом, поднимаясь все выше к вершине священной горы. И только спустившись обратно к подножию ее и рухнув у кострища на берегу озера без сил, пробормотал тихо: «Я испытал силу души, я испытал силу души, я поднялся на шаман-гору». Тогда-то и рассказал старик Трифон, как в молодости восходил он на священную шаман-гору и видел ее дивное свечение. «Только тому оно открывается, кому святые духи отмеряли много лет земной жизни. Мне и сегодня открылся священный огонь, – шепнул он тогда Кузьме. – Ты тоже увидишь священный свет», – добавил тогда старик.

– Я вижу, я вижу! Она светится, шаман-гора светится! – бредил он. – Я добрался до вершины, она светится! Я испытал силу души.

– Его голос стал крепче, – проговорил Галактион, с надеждой посмотрев на Тэранго.

Больной безропотно запил водой таблетки, глотнул сладкого чая, заваренного на лекарственных травах.

– Что он сказал? – спросил Тэранго, повернувшись к Галактиону.

– Он говорит, что священная гора светится, что он испытал силу души… А свечение может видеть только тот человек, которому отмеряно на этом свете много лет; а кто испытал силу души, тот обретает особенную силу, – добавил Галактион. – Шаман-гора священна для каждого селькупа, – продолжал он тихо, будто боясь потревожить духов священной горы, – каждый селькуп должен испытать силу души; и я там был, и Кузьма. Но не каждому открывается ее священный свет.

– Священная гора светится, ты испытал силу души, – сказал по-русски Тэранго, обращаясь к Кузьме.

– Я испытал силу души, – ответил на русском языке Кузьма, облизывая сухие губы.

Наступало утро. Только чуть посерело, а Галактион в праздничном одеянии уже сидел у постели больного брата. Вера, догадавшаяся о намерении Галактиона, вышла на улицу и тут же вновь появилась на пороге.

– Скоро взойдет солнце, – возвестила она.

– Не появились ли облака в стороне восхода солнца, в стороне утренней зари?

– Нет, Галактион, небо чистое, – ответила жена больного.

– Не сорвался ли ветер, могущий нагнать внезапно тучи? – снова спросил Галактион.

Вера вновь на миг вынырнула за порог.

– Нет, вершины деревьев не колышутся, – грудным голосом отвечала она.

И вот первый луч проник в избу, заиграл яркой полоской, прочертив золотую линию через всю избу, и на противоположной стене отразилось яркое солнечное пятно. Солнце золотым бубном выкатилось из-за дальнего леса, что выстроился темным забором на том берегу протоки, и изба заполнилась утренним светом. Галактион повернул больного на постели, передвинул его так, чтобы лучи солнца попали на его лицо и непременно в ноздри.

– Лучи солнца дадут ему жизнь, проникнув через ноздри, мой брат еще не стар, у него еще не истончилась душа, он видел свет священной горы, – сказал он, обращаясь к Тэранго.

– Он испытал силу души, – тихо произнесла Вера, – ему рано в нижний мир, ему помогут животворящие лучи солнца. Мы, обитающие в мире живых, хотим, чтобы и он был здесь, – она шептала эти слова, как молитву.

– Солнце, солнце! Дай силу моему брату, не позволь истончиться душе, – шептал Галактион отрешенно, – он видел свечение священной горы…

Тэранго смотрел на странный обряд молча. Жена больного в покорной позе с поникшей низко головой сидела у постели, будто ожидала еще каких-то распоряжений старшего брата мужа. Она готова была исполнить самое сложное, самое опасное поручение, она готова была собственными руками развести облака, своим телом перекрыть порывы ветра, она готова была пожертвовать собой во спасение своего мужа.

– Скажи свое слово, шаман, – обратился Галактион к Тэранго дрожащим голосом.

Изможденный вид Галактиона, его умоляющий взгляд вернули Тэранго к реальности. Тут он вспомнил о своем талисмане. Он достал из-за пазухи висящий на толстой нитке священный клык медведя, выбеленный временем, поднес его к самым губам.

– Седой старик, не дай оборваться ниточке, на которой висит душа Кузьмы, – прошептал Тэранго в раскрытую ладонь, на которой лежал священный клык медведя, выбеленный временем.

Галактион изумленно глянул на Тэранго, но ничего не сказал. Тэранго спрятал священный клык за пазуху.

– Да, – подтвердил Тэранго, прервав возникшую паузу, – солнце дает жизнь всем: и людям, и зверям – всем, кто населяет этот мир между небом и землей. Я попросил помощи седого старика. Он поможет тебе, Кузьма, – обратился он к больному.

Лицо Кузьмы повернулось на эти слова.

– Он услышал твой голос, ему поможет седой старик, – произнес тихо Галактион.

Так прошел еще один день. Состояние больного существенно не менялось. Радовало то, что он принимал таблетки и пил сладкий чай, и взгляд его стал более осмысленный.

– Сегодня половинка луны, – Галактион пристально посмотрел на Веру, – пришла пора провести остяцкий обряд возрождения усынг юх. Ты остячка, вот и пойдем, выберешь священную лиственницу. Сможешь ли ты найти священную лиственницу? – Он в упор сверлящим взглядом посмотрел в глаза жены своего брата.

– Я найду священную лиственницу, мне отец рассказывал, как она выглядит, – уверенно произнесла в ответ Вера.

Долго выбирала Вера нужную лиственницу, словно боялась ошибиться, словно искала именно ту, в которой скрыта та великая исцеляющая сила, что способна помочь ее мужу.

– Вот эта, – указала она рукой, но не стала касаться ее.

Галактион сделал затес.

– Снимешь с Кузьмы рубаху. Принесешь ее, когда Ерофей приведет жертвенного оленя. И не забудь жертвенную ткань – белую. Большой лоскут нужен…

– Все сделаю, как скажешь, – покорно молвила Вера и поспешила в сторону дома.

Прежде чем взяться за работу, Галактион трижды обошел по солнцу вокруг дерева. Потом он потрогал шершавую кору священной лиственницы рукой.

Ты, священная лиственница,Ты, дарящая силу возрождения,Мы обрядим тебя в новые одежды,Мы принесем тебе в жертву важенку.От леса к реке, от болот к священному лесуВсе живое будет восхвалять тебя.Все люди моего родаИ в нижнем мире, и в том,Что находится между землей и небом,Хотят сказать тебе:Никогда в нашем роду не рубили дерево напрасно,Никогда в нашем роду не топтали траву напрасно,Никто из нас не убивал дичи безмерно.

Непростая работа – прорубить в могучей лиственнице отверстие. Сначала Галактион сделал затесы с двух сторон, что убрало около половины толщины ствола. Летят щепки, натужными и гулкими вздохами отдаются удары топора о вязкое древесное тело могучей лиственницы, вздрагивают тревожно разложистые лапы, опушенные только нарождающимися нежными иголками. Присел Галактион отдохнуть на поросший мхом пень, достал папиросы. Перед ним лежало окраеванное густыми гривами круглое болото. Закурлыкали журавли. Галактион поднял глаза к небу и тут же увидел ровный журавлиный клин, вынырнувший из-за густых сосновых и кедровых крон, потянувший на север.

– Скоро достигнут они ненецких чумов, и дети твои, Тэранго, и внуки увидят их, как я вижу! – сказал он громко.

– Да, журавли гнездятся в тундре у самого северного моря, – откликнулся Тэранго, принесший охапку сухих дров. – Первыми прилетают лебеди, они уже там. Я их встречал еще тогда, когда долбил облас.

– И у нас на большом болоте, где веснует Ерофей, на берегу озера тоже гнездятся журавли. У птиц, как и у людей, свои места насижены, свои дороги наторены. – Галактион смотрел вдаль. – Там, за гривами где-то, потерялась моя старуха, – вернулся он мысленно к своей боли, махнул рукой в сторону болота.

Лиственница, выбранная Верой, росла на самом краю гривы, и с того места, где присели отдохнуть Тэранго с Галактионом, открывался вид на круглое болото, взятое в кольцо сплошным лесом. Солнце поднялось уже высоко, щедро осыпая ослепительным блеском опушку. Ночной холод только сменился теплом, а несмелая стайка комаров уже пугливо вилась около них, шарахаясь дружно от табачного дыма. В большом муравейнике, расположившемся на самом солнцепеке, тихо копошились муравьи; воздух наполнялся непрерывными переливами самых разных птиц. Пахло прелым мхом, поднимающейся от болота сыростью, набирающим дурманящий цвет багульником. Вдруг до слуха донеслась нежная песня затерявшегося в густых зарослях рябчика, оборвавшаяся так, будто горло певца резко перехватилось, и уже с другой стороны отозвалась подружка, выводя свое коленце. Галактион повернул голову.

– Чего это он засвистел? Никак подпугнул кто?

Тэранго тоже насторожился, ему уже давно показалось, что будто прислушивается Галактион к звукам тайги, будто ждет чего-то. Послышались приближающиеся шаги. Показался Ерофей, он привел жертвенную важенку. Галактион вытер пот уже увлажненным рукавом, поднялся навстречу сыну, глянул благодарным взглядом.

– Отец, это одна из тех двух важенок, которых ты готовил для вознесения жертвы на священной горе.

Галактион одобрительно кивнул.

– Вижу. Отдохни, сын, приготовь все необходимое, и начнем…

Он поднял топор и взялся за свою работу с новой силой.

Провели обряд моления, пружинисто кланяясь в полупоклонах, поворачиваясь по солнцу. Тэранго поглядывал на Галактиона, повторяя за ним все движения, очень похожие на те, что издавна знакомы ему. Галактион что-то неистово нашептывал, покачиваясь. Временами он останавливался, замирая, будто собирался с силами или мыслями, и продолжал молитву дальше. Тэранго тоже, качаясь, поворачиваясь в разные стороны, молитвенно обращался к добрым духам этой земли, прося у них выздоровления Кузьме.

Уже Тэранго с Ерофеем развели костер, подвесили над жаркими языками пламени чернобокий котел, уже спущены в котел куски жертвенного мяса, а Галактион продолжал свою работу. Ни от кого не принял он помощи: сам должен проделать отверстие в могучей лиственнице. Наконец щепа вылетела с противоположной стороны. Еще несколько ударов топором – и образовалось продолговатое отверстие.

Вера, все это время тихо сидевшая в сторонке, подала Галактиону рубашку больного. Обессиленный Галактион поднял высоко над головой рубашку, воскликнул: