Тёмная сторона

"За что они так со мной? Неужели дальше, в самом деле, будет хуже?" – раздавалось жестокой правдой в голове Симоновой.

– Пожалуйста, прекратите, прекратите, прекратите… – шептала она испуганно, повторяя ещё и ещё раз.

А Симоновой, точно слыша её голос, в ответ завывали голоса, протяжные, прерываемые хрюканьем:

– Подкидыш у нас плачет, представляете?

– Окна надо открыть! А то вдруг, она радиоактивная, и мы заразимся! – Ира решительно бросилась к нему и распахнула: в класс пробился шум машин.

– Вот именно! А, может, у неё какая-то болезнь есть?

– Да, ну, по ней видно, что точно чем-то больна!

Какая-то злость охватила Аню: что-то внутри поменялось, всколыхнулось, и лицо её сделалось красным, словно закатное солнце. Симонову бросило в жар, на лбу её выступили капли пота.

– У кого что болит, тот о том и говорит! Знаете поговорку? – голос Ани вдруг стал чётким, уверенным.

– А ты не обнаглела, Подкидыш? – рассвирепела Вика.

Крепко сжала она в руках толстую тетрадь. Смяла в пальцах, точно не её, а кирпич держала, быстро подняла. С каким-то рыком, словно дикое животное кричало, бросила Вика тетрадь. Та со свистом пролетела к доске, и с грохотом ударилась.

Бросила Вика – и спохватились вдруг все. Суетливо одноклассники доставали, пыхтя и тяжело дыша, тетради и учебники, сжимали в пальцах и бросали. Толстые и тяжёлые, падали они рядом с Аней, били её по плечам, животу и ногам.

Когда рядом с Симоновой приземлился учебник русского языка, она, защищаясь, прислонив к лицу дрожащие ладони, бросилась к двери.

Двое лишь не целились в Симонову – Вова и Лена, лишь как-то нервно улыбающиеся.

Как в тумане, пронеслись пред глазами Ани двери кабинетов – и вот, она, редко дыша и не моргая, сидела на маленьком диване рядом с лестницей. Какая-то жуткая боль охватила Аню. Слёзы, точно ливень, растекались по щекам.

Симонова даже не заметила, как рядом с ней вдруг оказался чей-то силуэт: девочка рядом с ней сидела, замершая и погружённая в мысли. Как-то странно та согнулась, едва не прижав голову к коленям. Симонова моргнула, пытаясь согнать пелену слёз с глаз. Солнечный свет освещал полупустой коридор: медленно сонные ученики заходили в классы. Аня услышала: рядом с ней были слышны судорожные рыдания. Симонова со странным волнением обернулась.

«Вика!» – вдруг мелькнула в её голове страшная мысль.

Но, нет, то была не Иванова. Рядом, потирая заплаканное лицо, сидела подрагивающая всем телом Лена.

– Ты чего? – забыв о своих слезах, вдруг проговорила Аня.

Она задыхалась от волнения. Резко Симонова прижалась к подруге, точно пытаясь скрыться от одноклассников.

Одноклассницы недолго помолчали, сжимая друг друга в крепких объятиях. У каждой в голове проносились мысли, но некоторое время они не вырывались наружу.

– Извини, что не заступилась. Я просто не знала, как реагировать. Я очень Вику боюсь. И Капусту прости.

Аня, сквозь рыдания, всхлипывания, как-то неуверенно хохотнула.

– Капусту?

– Ну да. Мы так Вову называем иногда. – Лена тоже усмехнулась. – Там история странная. Это ещё с пятого класса пошло. Когда мы были в столовой, Вовчик просто постоянно выпрашивал у всех квашеную капусту, ну и мы в шутку стали его так называть. Он, вроде, не обижался.

Улыбка вдруг исчезла с её лица.

– А вот "Подкидыш" кого-то впервые наши называют. Вроде, "Капуста" – это не так обидно, в отличие от этого.

Аня протяжно выдохнула. Какая-то острая боль поселилась внутри, и точно разрослась по всему телу.

"За что они так со мной? Я ведь ничего не сделала? Я проучилась только первый день!" – огорчалась Симонова. Неожиданно те же слова вдруг пролепетали её потрескавшиеся, ставшие почти белыми, губы.

– Знаешь, Симонова, а, мне кажется, "За что?" – странный вопрос. Да просто так. Ради забавы. Это же Вика! От неё всего можно ожидать.

Вдруг перед глазами Ани, мелькая в воспоминаниях лишь как-то отдалённо, появился Ленин силуэт: она сидела за партой и как-то странно улыбалась. Тогда, в школьном коридоре, внутри Симоновой вдруг появилось дерзкое желание спросить:

– А что с тобой было тогда, в классе, да и по дороге к нему? Ты странная была. – и голос её отчего-то дрогнул.

Лена как-то странно смутилась: тень удивления и одновременно с тем, волнения, вдруг упала на лицо её.

– Ну, неужели не понимаешь? Эта улыбка твоя меня очень напугала. Сидела, ухмылялась, да и Вова тоже!

Лена вдруг проговорила тихим и грустным голосом, словно пыталась извиниться:

– Ты меня извини. Это какая-то странная реакция на поступки Ивановой. Хочется плакать, а вот мы резко начинаем улыбаться. Ты, конечно, не заметила, но многие там улыбались, и не потому, что им, в самом деле, весело.

Внутри что-то ещё сомневалось, но эти ощущения подавляла Аня в себе.

"Лена не может соврать. Значит, правда, я её не так поняла!" – решила Симонова, хоть внутри что-то, казалось, совсем противилось Аниному решению.

– Тогда и ты меня прости. – пролепетала она. – Прости, что зазря начала говорить тебе всё это.

– Ничего, Ань, со всеми бывает! К тому же, ты ведь столько сегодня пережила, как же ещё с ума не сошла?

И голос Лены лился, точно мелодичная колыбельная, которую пела любящая мама своему малышу. Эти интонации казались щебетанием птиц, голос был таким сладостным и успокаивающим! Все сомнения разом улеглись.

Неожиданно на лестнице, с тяжёлыми вздохами поднимаясь, вдруг появилась маленькая старушка, одетая в тёплый серый свитер с причудливыми узорами. Она, точно подметая плитку, размахивала деревянной совсем низкой изогнутой клюкой.

– Это – наша учительница математики. – шепнула с какой-то гордостью Лена, и щёки её вдруг вспыхнули. – Она меня, всегда троечницу, отличницей сделала, хоть и ведёт у нас всего год. И, представляешь, запрещает помогать. Ну, например, как сейчас: поднимается она по лестнице, тяжело – и всё равно, говорит, что сама, даже приближаться запрещает. В общем, любимая моя учительница. Думаю, и тебе она понравится!

И что-то всколыхнулось в груди Ани, что-то забилось, как будто она оказалась одна на забытом всеми острове, и вдруг заметила корабль.

– Я ей обо всём расскажу. – решительно заявила Симонова.

Лена лишь подозрительно сощурилась и с осуждением покачала головой.

– Не вздумай. Не поверят, Ань. Только дурой себя выставишь. Ну, если хочешь, проверь.

"А вдруг? А вдруг? Вдруг поверят?" – всё же билась не желающая мириться с истиной мысль.

– Ладно, после урока всё обсудим, а пока – пойдём в класс! Знаешь, я…

Пронзительный звонок, громкий и надрывный, не дал Лене закончить. Спешно одноклассницы зашагали к кабинету, желая занять места.

С уверенностью Лена распахнула дверь, и удивление вдруг легло на Анино лицо: глаза её стали широкими, точно бусины, а губы, сжатые в одну тонкую полоску, рвались спросить одно лишь: "Как это так?"

Прежде готовая с уверенностью, предоставляя доказательства, рассказать обо всём, что случилось, теперь взволнованная Аня стояла на пороге.

Ей удивительным показалось даже то, что ученики и ученицы, прилежно сложив руки на партах и выпрямив спины, сидели, точно натянутые струны, с лёгкими надменными улыбками на лицах. Они были так спокойны, словно не случилось ничего несколькими минутами ранее!

Волнение обдало Аню, точно ледяной ветер. Она поняла, что план, как айсберг на ярком тёплом солнце, разрушался и таял на глазах: пол был чист. Ни единого шарика из тетрадного листа, ни учебников не было на нём, и даже пыль, слегка осевшая в уголках класса, странно вдруг исчезла.

Горькое чувство обиды расползлось, словно несколько жалящих змей, по всему телу, и обжигающие слёзы покрыли пеленой Анины глаза.

Ноги сами, слегка подрагивая, медленно несли беспомощное её тело к парте, вслед за Леной. Вскоре Аня прошла к стулу и с грохотом упала на него.

Она хотела что-то спросить у подруги, узнать, разрыдаться, но времени было недостаточно: в класс неспешно входила учительница математики, крепко сжимающая в свободной руке толстую тетрадь – журнал с оценками.

Точно по резкому приказу, ученики вскочили с мест и статуями встали возле них. С опозданием поднялась и Аня, оглядывая множества разноцветных макушек.

– Здравствуйте, детки. – тихо и ласково поздоровалась учительница.

– Здравствуйте, Елизавета Игоревна! – синхронным хором раздалось ей в ответ.

Тихо с учительницей, невпопад с другими, поздоровалась и Аня; прежде в её школе Симонову учили приветствовать учителя молча, и неожиданностью стало для неё поведение новых одноклассников.

– Какие же вы хорошие, милые! Остальные молчат, когда здороваются, а вы, мои хорошие, мне отвечаете!

– Мы вас просто очень любим, Елизавета Игоревна! – раздался голос Вики, и множество других ответило ему громкими согласиями.

– Я вас тоже очень люблю, дорогие. После девятого "В" общаться с вами ещё приятнее.

Учительница попыталась подмигнуть школьникам, и губы её, слегка потрескавшиеся, расплылись в улыбке.

– Это худший класс в нашей школе. – тихо пояснила Лена. – Учеников там не очень любят. Они только двойки получают, иногда – тройки. Ну, это, конечно, не очень хорошая причина для того, чтобы ребят не любить, но учителям они совсем не нравятся.

Голос её пытался прорваться сквозь хохот учеников: он казался каким-то странным, будто искусственным, созданным роботом.

– Так, ну, всё, посмеялись – и хватит! – тоном, точно призывающим к действию, сказала Елизавета Игоревна.

В классе вдруг воцарилась тишина.

– Простите, пожалуйста! – жалостливо протянула Ира писклявым, точно длинные ногти провели по стеклу, голосом. – Просто вы очень хорошо шутите!

– Да, да! – воскликнула Иванова. – Сегодня такое плохое настроение было, но ваша фраза сделала меня такой весёлой!

Глаза учительницы блеснули радостью, и с удовольствием она мягко положила журнал на стол. С каким-то подозрением вдруг Елизавета Игоревна оглядела учеников, и неожиданно остановилась на Ане.

– А что же вы не показываете мне новенькую? Как-то спряталась на задней парте, и совсем её не видно!

Лицо Вики как-то странно переменилось: оно стало совсем испуганным, радостный румянец почти сошёл. Она повернулась к Ане, изобразив подобие дружелюбия. Широко Иванова улыбнулась, как-то злобно, с ненавистью. Крепко пальцы Вики ухватились, точно утопающий за единственную веточку, за спинку стула, которая слегка вдруг хрустнула.

– Анечка! – пропела Иванова громко, сквозь зубы. – А что же, действительно, мы тебя не представили? Срочно надо это исправлять, да?

По всему классу шумом пронеслись восторженные восклицания, соглашающиеся с ней, в которых лишь Ане удалось различить нотки злобы.

– Ну, вот и хорошо! – учительница просияла. – Что ж, Аня, выходи! Познакомимся с тобой!

Симонова с чувством страха, овладевающего ей, поднялась и неохотно, коротко дрогнув плечами, вышла к исписанной доске.

– Это – Аня Симонова, очень хорошая девочка, мы уже с ней подружились! – пояснила Вика ласковым, противно-сладким голосом. – Ещё и пела вчера, так красиво!

Елизавета Игоревна с улыбкой кивала, внимательно слушая Вику.

– Да, слышала! – медленно она повернулась к Симоновой, замершей прямой струной. – Аня, очень красиво! Тебе нужно в консерваторию поступать.

Побелевшими губами Аня прошептала неуверенное: «Спасибо». В ту секунду Иванова разозлилась лишь сильнее: на лицо её упала тень обжигающей ненависти. Стало оно красным-красным, едва не алым.

– Ладно уж, Аня, садись за парту. Начнём урок, и сегодня уделим время только повторению материала восьмого класса! Вы же всё помните, да?

Класс заполнился громкими возгласами: «Да, конечно!» – раздалось с каждой парты. Именно под этот шум спешно прошагала Симонова к месту. Она упала рядом с подругой, напомнив мяч, приземлившийся на землю.

– Ань, ты бледная вся! Надо бы сходить к медсестре, пусть тебе справку выдаст и домой отпустит. А то, как же это так – ты будешь в таком состоянии сидеть на уроке? Нет, нужно что-то делать! – взволнованно тараторила Лена.

– Хорошо, схожу.

Согласие Ани было напускным: после урока хотела она всё-таки поговорить с учителем, который показался ей единственным добрым человеком в этой школе – с Елизаветой Ивановной.

«Во что бы то ни стало, я должна ей всё рассказать!» – решила Симонова.

***

Громкий звонок, похожий на писк, закончил урок. Учительница с возгласом: «На этом сегодня – всё! Рада была вас видеть!» уже брала классный журнал и деревянную трость.

Даже не взглянув на Лену, отчего-то взволновавшуюся, Аня вскочила с места, со страхом остановилась на полпути.

«Теперь всё будет хорошо!» – пытаясь успокоить себя, повторяла Симонова.