Тёмная сторона

Вику перебил мягкий, добрый голос Сони:

– Пока, Ань! – глядя на Симонову, улыбнулась она и прошагала дальше.

– Пока. – одними губами сказала Аня.

Взглядом, наполненным жгучей ненавистью, Вика проводила уходящую всё дальше Соню. Долго Иванова наблюдала за последней. Лицо Вики стало ярко-красным. Вдруг она вновь повернулась к Ане:

– Услышала?

Симонова с непониманием пожала плечами.

– Ты меня услышала?

Аня постаралась поднять уголки губ ещё выше, но улыбка эта вышла жалкой и какой-то испуганной.

– Чего ты улыбаешься? Весело тебе?

Резко Симонова изменилась в выражении, став до смешного серьёзной.

– Нет, честно.

– Раз нет, значит, ты согласна с нашим предложением?

Симонова шумно выдохнула.

– Прости, Вика, но нет. Я же такая же, как и ты. А ты поёшь. И я тогда могу петь.

Лицо Ивановой стало совсем алым, на него словно упала тень. Брови Вики опустились, стало выражение её совсем хмурым, наполненным чувством ненависти и злости.

Раздался вдруг крик Ивановой, надрывный и безумный, похожий на раскат грома:

– Ты – не такая же! Я здесь староста! Только я! Я – лицо этого класса! И вообще, теперь ты мне ещё больше не нравишься. Я думала, что ты хотя бы немного лучше, но нет. – Вика с недовольством и разочарованием цокнула языком. – Будешь на последней парте сидеть, и без Лены своей. Может не завтра, и не послезавтра, но очень скоро!

С последним предложением лицо Ивановой стало ещё мрачнее. Крик её эхом всё ещё точно свистел в воздухе, и на контрасте с ним раздалось вдруг тихое Анино:

– Не буду.

– А раз не будешь, значит и переставай петь!

Отрицательные кивки Симоновой лишь были ответом.

– Ты сама всё решила. – заявила Вика. – Ты ведь помнишь, что было сегодня. И с каждым днём будет хуже. – и она обратилась к подругам: – Так, девочки, пойдём отсюда.

И, глядя на уходящих одноклассниц, Аня думала лишь одно: «Всё только начинается».

Глава 3 Сюрприз

Маленький жёлтый автобус, похожий на выросшую толстую личинку, слегка покрывшийся тёмно-коричневыми пятнами, остановился у серой остановки. На крыше её белой надписью значилось: «Школа № 24».

Аня прочитала номер автобуса: «318». Рядом с ней, в похожей парадной форме, стояли школьники и школьницы; дверь со странным свистом и шипением, похожим на помехи, отворилась.

Постепенно остановка опустела и, когда последней Симонова вошла в салон, пахнувший клубникой и, одновременно с тем, чем-то прокисшим, автобус медленно поехал.

***

Многоэтажные дома – белые, оранжевые и жёлтые – возвышались горами-великанами над Аней. Медленно она шагала к низкому, по сравнению с соседними, дому.

Светло-рыжая девятиэтажная высотка с маленькими точками-окнами встретила Аню тишиной. Железная дверь, украшенная множеством листов с рекламой, скрипнула, точно заплакала, скрывая Симонову в сыром подъезде.

По серой лестнице поднялась та на третий этаж и, среди четырёх похожих дверей, взглянула и подошла к тёмно-коричневой, помеченной номером «12». Симонова с шумным вздохом взглянула на белёсую кнопку – звонок. Последний давно не работал, и кнопка вся покрылась пылью. Оттого Аня крепким кулаком ударила в дверь: та слегка дрогнула, и по подъезду пронеслось гулкое эхо. И в ту же секунду послышался треск, точно чья-то кость переломилась пополам – так провернулся ключ в замочной скважине. Раз, другой – и вот, дверь постепенно стала отворяться.

Аня шагнула назад и взглянула на жительницу квартиры: на неё, довольно улыбаясь и щурясь, точно от яркого солнца, смотрела девушка. Она была чуть старше девятиклассницы, в ярко-голубом халате, на котором, будто кистью неопытного художника, были брошены неказистые завитки. Симонова заметила на лице жительницы квартиры лёгкую печаль и какую-то странную тревогу: пышные брови слегка опустились, карие глаза померкли и стали почти чёрными; золотистые волосы, мокрые, бросающие с кончиков на пол маленькие капли, тогда Ане показались похожими на засохшую лапшу, и эта мысль заставила её прыснуть коротким смешком.

– Привет, сестрёнка! – взвизгнула Симонова и крепко обняла первую.

– Привет, Анют. – в голосе сестры Аня различила неясный страх: дрожащий тихий голос показался ей дурным знаменьем.

В сердце Ани что-то оборвалось и упало, когда она услышала это странное приветствие. Счастливое прежде выражение стало обеспокоенным, взволнованным.

Девятиклассница с трепетом отстранилась, сжав пальцами, точно спасательный круг, худощавые плечи сестры.

– Вась, у тебя что-то случилось? – таким же шёпотом проговорила Аня. – В институте что-то? Или Антон сегодня не звонил? Ты мне только скажи, пожалуйста, я же тебя очень люблю.

Василиса стала бледная-бледная, точно мраморная статуэтка, широкие глаза её заполнились слезами и ярко заблестели. Медленно, точно обдумывая каждое своё движение, Вася отрицательно покачала головой.

– Ты мне не скажешь, да? Ведь сама же мне написала, чтобы я к тебе после школы заехала, а теперь молчишь.

– Ань, я не знаю даже, как тебе сказать…

– Говори, как есть. – Аня задумалась, рассказывать или нет, но губы точно сами, без её ведома, пролепетали: – А я потом тебе тоже кое-что расскажу.

Василиса опустила голову, мягко, аккуратно прижав подбородок к шее.

– Анют, тут дело такое: маму в Воронеж вызвали. У неё там операция какая-то, в общем, не знаю подробностей, но до нового года там будет. А мы с тобой только вдвоём, здесь. Если всё хорошо пройдёт, то мы вернёмся обратно.

Волнение как-то странно улеглось. Внутри разлилось какое-то приятное тепло, и щёки девятиклассницы вдруг разгорелись здоровым румянцем. Лицо, серьёзное и хмурое, украсила вновь появившаяся милая улыбка.

– Вась, так это же очень хорошо, очень! Мы вернёмся в Воронеж, наконец-то, всё лето ждала, чтобы услышать эту новость!

Аня сама не поняла, как стала кричать: прежде тихий, едва не бесшумный голос перерос в радостный, довольный визг. Руки девятиклассницы обвили мягкий пушистый халат, вцепились пальцами крепко-крепко, едва не переламывая сестру пополам, а ноги, точно дятел ударял клювом, застучали по грязной пыльной плитке невысокими прыжками.

В Воронеж до ужаса хотелось вернуться: в этом городе остались все друзья, многие родственники, прежняя школа и любимый 9 «А», весёлый и дружный, совсем не «образцовый», но любимый; однако из-за увольнения самой старшей из Симоновых летом пришлось переехать в город с названием, которое всё ещё Аня вспомнить без чужой помощи не могла: мама её не стерпела оскорбления главного врача больницы, в которой работала, и их ссора привела к завершению маминой медицинской карьеры. Тогда, рыдая и проклиная судьбу, семья поспешила уехать в город – маленький и незаметный, почти посёлок. Так, три месяца скучая, теперь Аня услышала эту счастливую новость!

Радостно вдруг ещё больше стало девятикласснице: вновь в голове её промелькнули события прошедшего дня и осознание, что даже год не придётся мириться с Викой и её странным характером. От этой мысли внутри Ани всколыхнулось странное удовольствие.

– Не радуйся так. Операция сложная. Мама меня предупредила: может не справиться так, как должна.

Аня вдруг от чего-то взволновалась:

– А что будет, если не справится?

– Не знаю. – с тяжёлым вздохом проронила Вася. – Но, одно понимаю точно: дорога в Воронеж нам тогда закрыта.

Радость Ани резко успокоилась. Тело её задрожало, точно в припадке.

Недолго сёстры помолчали, всё крепче сжимаясь в объятиях, словно хотели спрятаться под хваткой друг друга. Каждая думала о чём-то своём, но обе они странно встревожились от одной только мысли о неприятном исходе.

Время вдруг ускорилось, стало меньше секунды для Ани. Минуту спустя вдруг Василиса хриплым голосом проговорила:

– Ладно, пока рано об этом думать. Помню, хотела ты мне что-то рассказать.

Аня с волнением закивала.

Медленно сёстры отпустили друг друга. Стук Аниных туфель раздавался среди тишины подъезда, совсем недолго, пока дверь с хлопком, похожим на пальбу из ружья, не закрылась.

Симоновы оказались в светлом маленьком узком коридоре, который освещала лампа, подвешенная на тёмной нити. С левой стороны Аня заметила блестящие красным туфли на высоких каблуках, похожих на тонкие иглы.

– Ну, Анют, разувайся – и пойдём. У меня тут и печенье, и шоколад, и чай.

Василиса медленно, поправляя пальцами подсохшие волосы, зашелестела мягкими пушистыми тапочками по паркетному полу, точно листья под обувной подошвой, и голос её постепенно отдалялся.

Секундой пролетели перед глазами пара туфель, сброшенных Аней наспех, узенький коридор – и вот, сёстры уже сидели на маленькой кухне с грязно-жёлтыми обоями, за прямоугольным столом, который был укрыт белоснежной скатертью с рисунками вишни.

Вася с какой-то печальной улыбкой приподняла голубой керамический чайник и медленно наклонила: тонкая струя со звуком, похожим на журчанье ручья, постепенно заполнила белые широкие кружки.

– Вот – печенье. – Вася указала на узорчатую железную подставку, которая была заполнена сладостями. – Угощайся, не стесняйся. А то сидишь, как неродная, сложила руки на коленях.

Дрожащими от волнения пальцами Аня вцепилась в прямоугольное печенье, поднесла ко рту. Зубы коротко скрипнули, крошки градом упали на подол платья. Девятикласснице почему-то показалось, что сладость – противно-горькая, с привкусом железа, крови и чего-то кислого. Горло сдавило какое-то мерзкое чувство, точно хотел вырваться крик: дикий, нечеловеческий.

Выражение лица у девятиклассницы медленно поменялось: стало оно покосившимся, кривым, губы дрогнули, а по щекам покатились слёзы.

Вася заметно взволновалась:

– Анюта, миленькая, что случилось? Почему ты плачешь? И отчего руки так дрожат? Ну, расскажи, ты же хотела!

Сестра её издала отчаянный всхлип: в нём смешались звуки рыдания, стона и хрипа, точно какой-то жуткий психопат перерезал ей горло. В голове пульсировала лишь мысль:

"Надо срочно всё рассказать!"

Глазами, полными обжигающих слёз, Аня взглянула на сестру. Та медленно, не издав ни звука, обхватила пальцами, точно змея – жертву, кружку с остывшим чаем, поднесла к губам и издала хлюпающий звук, похожий на бульканье. После Вася поторопила Аню, потребовала её рассказа, и тогда девятиклассница с тяжёлым вздохом начала:

– Да тут и говорить особо не о чем. Даже и не знаю, с чего начать. B общем, меня в школе возненавидели…

Медленный тихий голос постепенно набирал силу; совсем не ожидая от себя, Аня говорила всё громче. Она говорила, не останавливаясь, не чувствуя колотящегося сердца и ручьёв слёз, не замечая дрожащего, словно от мороза, тела, голоса, срывающегося то на писк, то на хрип. Аня рассказывала всё: от начала линейки до момента, как в автобусе ей пришло сообщение от сестры: "Срочно приезжай ко мне. Домой не надо. Там всё равно никого нет".

Вася слушала и редко кивала, ни разу не перебив рассказ. Крепко руки её сжали кружку, как единственное спасение. Казалось, что керамическая посуда немного – и разлетится маленькими острыми кусочками по кухне.

Лишь когда Аня, прижав к лицу побледневшие ладони и скрыв его, опухшее и покрасневшее, Василиса осмелилась проговорить тихое:

– Как же так, Анют?

Этот вопрос показался той обжигающим, полным разочарования и небывалой тоски. Постепенно руки девятиклассницы опустились на колени. Одновременно с тем раздался её голос:

– Не знаю, Вась. Я им не понравилось. Не понимаю, что мне делать. – голос Ани стал вдруг ещё тише: – Я боюсь, что они меня убьют.

Вася как-то неожиданно хихикнула: раздражённо, взволнованно и напряжённо:

– Глупостей не говори. Кто там тебя убьёт?

Аня бросила единственное: "Вика" и медленно опустила голову. Не хотелось встречаться со взглядом Васи: надменным, недовольным. Он точно спрашивал: «И в кого ты такая слабая?», а вместе с ним это же захотела узнать и Василиса.

– Я не слабая. Ты их просто не знаешь. У них такие взгляды! Жуткие! Мне даже показалось, что это не мои одноклассники, а бандиты какие-то! – девятиклассница на секунду задумалась, а потом проговорила, задыхаясь от волнения: – Слушай, может, мне на домашнее обучение перейти? Я буду всё-всё учить! Честно!

Вася громко ударила кулаком по столу, и Аня невольно подпрыгнула на сидении стула. Чай, точно река из берегов, выплеснулся и разлился по белой скатерти тёмным пятном.

– Никакого домашнего обучения! Ты остаёшься в школе! Справляйся со своими проблемами сама, а не трусливо сбегай от них. Ты же знаешь, что…

Василиса кричала, точно гром грохотал, а Аня лишь тихо перебила:

– У этого же даже название есть – буллинг. Я ведь никогда с таким не сталкивалась, не хочу терпеть всё это!

– Значит, столкнулась впервые. Такой опыт тоже нужен. Меня травили, всех унижали когда-то. Пробуй, пытайся что-то поменять. Никто же тебя не избил? Нет! Вот и всё. Значит, проблем никаких нет.

– Маме позвоню. – решительно заявила Аня. – Она точно меня поймёт.

Вася возмутилась и предупредила:

– Она волноваться будет, а это не очень хорошо. Операция может пройти неудачно, и ты останешься в этом городе навсегда. Так что, придётся самой всё решить.

И, откусив кусочек от печенья, Василиса произнесла:

– А, кстати, ты спишь в моей комнате. Там кровать есть, с синим пледом. Она – твоя.

Девятиклассница ничего ей не ответила. Лишь, громко отодвинув стул назад, она вскочила и быстрым шагом направилась в комнату Васи, где теперь приходилось находиться и Ане.

Громко и раскатисто хлопнула деревянная дверь, скрывая её за собой. Та, с закипающими в груди рыданиями, прошла к узкой кровати, укрытой мягким пледом. Напротив неё Аня увидела другую – не заправленную, со свешенным до пыльного паркетного пола одеялом.

«Мамочка, милая, вот бы ты была рядом! Вот бы сидела тут, со мной! Скорее бы ты уже приехала» – думала девятиклассница.

Аня упала на кровать и бесшумно зарыдала. Её охватывали болезненные, но, одновременно с тем, лучшие воспоминания. Аня вспоминала прошлый класс, школу, Воронежские улицы – всё это мелькало пред глазами, точно живое, настоящее…

Глава 4 Новое имя

Класс был почти пуст. До начала уроков было ещё два часа. Вика, Ира и Маша собрались маленьким кругом и тихо переговаривались, когда в кабинет, тревожно озираясь, вошёл Арсений: кудрявый и высокий, точно фонарный столб, со зло поблёскивающими глазами. Его лучший друг, Вова, потирающий ладонью голову, тяжело вздыхая, вошёл следом.

– Привет, девчонки! – поздоровались одноклассники почти хором.

Голоса шепчущих вдруг разом стихли. Тихо и с какой-то неприязнью поздоровавшись, девушки замолчали.

– У вас что-то случилось?

– Случилось, Сеня. На Дне знаний случилось. – вздохнула Вика. – Эта новенькая странная такая. Она не вписывается в наш класс.

– Надо сделать так, чтобы она на глаза никому не показывалась. – вдруг раздался громкий, похожий на комариный писк, голос Маши. – А то вышла вчера, на химии, и решила всё лучше старосты!

Вика нахмурилась.

– Вот именно, получается, что не мы – образцовый класс, а она у нас образцовая! – возмутился Арсений.

Староста присела на край парты: дерево как-то натужно скрипнуло, точно застонало, и коротко хрустнуло; глаза её блеснули недобро, убийственно.

– Она только перевелась, а уже делает вид, что лучшая. – раздался Викин тяжёлый голос. – Ну, ничего. Зря она со мной связалась. Не знает ещё, на что я способна.

На секунду задумавшись, она произнесла:

– И имя у неё странное – Аня. У нас даже в школе такой не училось никогда.

Арсений вдруг как-то громко расхохотался:

– Какая Аня? Она же Подкидыш!

– Подкидыш! – взвизгнула Вика, издав то ли смех, то ли хрюканье.

– Вы что, ей только что имя придумали? – тоже рассмеялась Ира.

– Ну, кажется, вот оно ей очень подходит!

Злой хохот, похожий на смех, который, наверное, можно было услышать лишь в аду, разносился по полупустой школе, становился частью стен, кабинетов, оставался навсегда в этом старом здании.

***

Неумелой, слегка подрагивающей ладонью Аня взялась за ручку сковородки. Румяный тонкий блин отправился на белую тарелку с витиеватыми узорами. В кухне царил запах выпечки и клубничного варенья, уже манящий Анин взгляд, со стола.

Когда жидкое тесто в очередной раз разлилось по раскалённой сковородке, вдруг в кухню вошла Василиса. Она шумно и протяжно зевала, поправляя похожую на одуванчик причёску,

– Доброе утро, Анют.

Внутри что-то укололо горькой, ноющей болью. Вновь по щеке скользнула слеза и упала на блин, приятно пахнувший выпечкой. Грудь точно сдавило чем-то раскалённым, сильным.

«Как она смеет сейчас говорить так, будто ничего не случилось?» – разозлилась девятиклассница.

– Ань, привет! Ну, ты чего? Всё хорошо?

Глаза застлала пелена слёз, точно пред её лицом возник туман. Беспомощно руки Ани ударились о бёдра, и слегка закачались.

Василиса подошла ещё ближе, и её гортанный голосок произнёс взволнованное: "Что случилось?". Лишь тогда, после этого вопроса, девятиклассница всё-таки бросила:

– Вспомни.

Вася растянулась в широкой надменной улыбке. Анина сестра словно наслаждалась витающим в воздухе чувством неприязни. Василиса с интересом взглянула на девятиклассницу, бережно перекладывающую ажурный блин.

– Анют, ты мне скажи, это из-за вчерашнего? Ну, когда я сказала, что ты должна решать все проблемы сама…

Та лишь горько хмыкнула, соглашаясь.

– Давай за стол сядем и поговорим? Я могу всё объяснить!

Какие-то жуткие рыдания закипели в Аниной груди, разрывали её и терзали.

И крик, страшный, безумный, вдруг раздался:

– О чём? О том, что ты меня бросила? Мамы нет рядом, я поделилась своей проблемой с единственным родным человеком, а ты предала! Что собираешься объяснять?

Василиса больше ничего не говорила, лишь отошла к столу, лицо её стало красное-красное от волнения.

"Как же мне плохо сейчас! А мама бы так никогда не сказала!" – думалось Ане, пока она несла огромную стопку блинов.

Последняя возвышалась, точно гора, когда сёстры уже сидели за столом. Пар вился причудливыми узорами из кружек с чаем; никто не решался начать разговор первой. Минуту длилось это странное молчание, когда Вася вдруг проговорила:

– Хорошо готовишь.

Она попыталась улыбнуться, но вышло это у неё как-то странно: горькая усмешка появилась на лице Васи, словно та готова была разрыдаться. Не меняя выражения лица, она проговорила тихое:

– Извини.

– «Извини»? Ты хоть понимаешь, за что извиняешься? Это ведь настоящее предательство! За что ты так со мной, Вась?

Аня коротко закашлялась: точно осколок стекла впился в горло, а не крохотный кусочек блина.

– Я не хотела делать больно. – Василиса тяжело вздохнула. – Ладно уж, раз так. Знаешь, ведь тебе никогда не рассказывала о том, что случилось. Я тоже в школе училась, и вспоминать об этом очень тяжело. Один раз неправильно решила пример по математике. Стоило лишь один раз…

Как-то резко Вася замолчала. Откусывая ещё кусочек, Аня заметила, как её сестра стала болезненно бледной, глаза Василисы заблестели.

– Меня так травили, милая! Ты, наверное, и не знаешь такого. Однажды избили меня до крови, так, что даже встать не могла, а всё из-за одного примера! Животные, что ещё сказать…

– Твари. – сиплым голосом процедила Аня.

– Поэтому я тебя понимаю. Но я не хочу, чтобы ты сдавалась.

– Да мне плохо там! Один день, а такое чувство, будто я всю жизнь мучаюсь!

– Докажи, что ты можешь их всех уничтожить. Знаю, что можешь. Просто испугалась этой их старосты. А ты не бойся. Ничего не бойся. И маме ни слова.

Аня лишь недовольно кивнула. Как-то было ей тошно и до ужаса больно, точно единственная поддержка и помощь ускользали, как песок из ладоней.

***

– Аня, привет, а я тебя жду!

Симонова, расслышав знакомый голос, замедлила шаг и с недоумением осмотрелась.

– Я тут, у входа!

Звонкий, срывающийся на фальцет, голос раздался среди других. Среди толкающихся переговаривающихся учеников, возле двери в здание школы, с левой стороны, скучающим видом оглядывала ребят Лена.

– Привет. – одними губами проговорила Аня.

– Привет, Симонова! Мы уже опаздываем, пойдём на урок?

Кивнув, Аня решительно зашагала к двери: её силуэт в тёмном платье растворился в десятках похожих.

Быстро мимо Симоновой пролетели лестницы, ученики, шагающие слева от неё и громко что-то обсуждающие, коридор третьего этажа. Шагающая позади Лена не замолкала, рассказывающая обо всём, что знала: говорила, что любила белый цвет, оттого всё не могла привыкнуть к чёрной форме, что её собака Милка обожала гоняться за бабочками, что в доме постоянно отключали электричество. Казалось Ане, словно её новая подруга недоговаривает важное, но отчего-то секретное.

Но спросить об этом Симонова не успела: одноклассницы оказались у знакомой двери. С волнительным ожиданием, точно там, за ней – комната, заполненная блестящими золотыми слитками, Лена подошла к двери. Она слегка подрагивала и ухмылялась, точно ждала того, что, по мнению Лены, обязательно должно было случиться.

Тогда, когда в глаза Ани ударил яркий солнечный луч, сделав взгляд её нечётким. Перед ним на секунду возникла белая пелена, а, когда уже знакомый кабинет стал проявляться, Лены уже рядом не было.

Вдруг что-то, точно пуля, ударило по лбу Симоновой. Что-то маленькое, почти незаметное, но болезненное. А затем – снова, и снова.

Внутри Ани что-то вдруг обмерло и упало, словно в пропасть, навсегда.

Она медленно опустила взгляд: у Аниных слегка испачканных в осенней грязи туфель приземлялись, похожие на град, небольшие шарики из тетрадных листов.

Когда рядом с ней приземлился ещё один, Аня расслышала громкие звуки. Это оказался Вова: прежде опустивший голову и читающий с увлечением "Мёртвые души", он с грохотом бросил книгу на парту, приставил пальцы ко рту и протяжно свистнул, точно отдавая команду прекратить. И, действительно, разом вдруг маленькие промокашки перестали падать, а Аню вдруг охватило чувство странного облегчения.

– Я же сказал, ребята, хватит!

Одноклассник становился злее: в глазах появился огонёк раздражения. Неожиданно взгляд его встретился с Аней, невольно поднявшей глаза. Она стояла на пороге, окружённая множеством бумажных шариков, не решаясь войти в класс и словно ожидая разрешения.

– А что ты стоишь в дверях? Заходи! – пригласил Аню Вова.

Она медленно зашагала по классу, а одноклассник замер рядом с учительским столом, точно статуя, не отводя от Ани взгляда и разглядывая её белое, точно снег, лицо.

– Напомни-ка мне своё имя. – наконец проговорил Вова, когда Симонова подошла совсем близко.

Она прошелестела одно слово лишь одними губами, испугавшись осипшего голоса и странно подёргивающихся глаз.

"Неужели, здесь появился кто-то, кто сможет меня защитить?" – вдруг мелькнула наивная мысль в Аниной голове.

Но Вова не торопился ничего говорить, он лишь протяжно хмыкнул, улыбаясь как-то недобро. В ожидании оглядывая настороженных учеников, Аня вдруг увидела: с такой же ухмылкой на неё смотрели и Вика, и, пытающаяся походить на неё, Лена. Последняя сидела, выглядывая из-за широкой, похожей на холм, спины Ивановой, и широко улыбалась, а глаза странно мерцали на солнечном свете, как-то злобно, точно лев наблюдал за будущей жертвой и размышлял, какой именно будет её участь.

Внутри что-то обмерло, похолодело.

– Как, ещё раз, тебя зовут?

Голос Вовы заставил Аню резко отвести взгляд и вновь произнести тихо имя своё.

– А по-моему, совсем не так! – возразил вдруг одноклассник.

Аня удивилась: глаза её стали широкими, точно диски, а брови слегка вздёрнулись. В ту секунду по классу пронеслись смешки. Сначала тихие, ожидающие чего-то, они вдруг стали громче и превратились в гул заливистого хохота десятков голосов.

Сердце Ани стало биться как-то странно быстро, точно она вот-вот должна была прыгнуть со скалы. В душе поселился непонятный ей самой страх: Симонова совсем не хотела, чтобы Вова говорил ещё что-то.

Но он молчал. Молчал, точно сам в ожидании чего-то.

– Конечно, не так! Ты же подкидыш! – взвизгнула довольная Вика. – Подкидыш! Вот твоё настоящее имя!

Её голос незаметно исчез, точно его и не было. Он скрылся во множестве криков: одноклассники, прежде казавшиеся милыми, вдруг стали повторять одно: "Подкидыш, подкидыш!" всё громче и громче, становясь единым шумом. Ребята гудели, точно стая пчёл.

Крики раздавались уж в голове Ани, а она стояла на середине класса, у школьной старой доски, исписанной формулами и неумелыми рисунками. Симонова замерла, как натурщица среди художников.

Она слегка вздёрнула голову, и солнечный свет упал на Анины щёки, мокрые от слёз. Глаза её светились, а губы часто подрагивали, в горле Ани застыл крик. Жуткий, животный крик. Странная боль, охватившая её, нахлынула совсем внезапно.